1826, janvier
На Сенатской Дарья умудрилась простудиться, и в канун Рождества слегла с горячкой. Несколько дней девушка не могла прийти в себя, металась в своей постели, и Романовы боялись представить, что будет дальше. К концу января императрица поправилась, но была все так же слаба и поэтому позволила Николаю Павловичу управлять делами государственными в моменты тяжелого самочувствия. Дарья Александровна об этом пожалела. Декабрьские мятежники были схвачены, и под надзором верной короне гвардии отправлены в казематы. Не получилось и избежать своей участи и Рылееву, творчеством которого Дарья восхищалась, и Оболенскому, и Трубецкому (которого впоследствии пришлось отпустить по просьбе господина Лаваля). Но больше всего ее потревожило известие о том, что в столицу привезли и заговорщиков с юга, в числе которых был и Сергей Иванович Муравьев. Императрица ушам своим поверить не могла, когда Михаил Павлович, вернувшись от караульных, сообщил племяннице эту новость. Дарью вновь бросило в жар, тело ее мелко затряслось, и она едва удержалась на ногах. Не поверить дяде она не могла, но и принять случившееся было трудно. — Как это произошло, Миша? — шепчет девушка, цепляясь за спинку кресла. — Как, почему Муравьева доставили в Петербург? — «Южное общество», как они себя назвали, попыталось совершить переворот в Малороссии, — раздосадованно хмыкает дядя. — Глупцы! На что они только понадеялись! Продолжить дело Пестеля решили, негодяи, ведь прекрасно понимали, что случилось с ним. — Где сейчас черниговцы? — Понятное дело, в крепости, — отмахивается Михаил, но тут же осекается: — Я не позволю тебе там находится, ты еще слишком слаба, Дарья. — Я должна его увидеть, — твердо проговаривает она. — Я хочу знать причину бунта. Ты не остановишь меня, Миша, приведи ты сюда хоть всю гвардию во главе с Николаем. Князь отпирается недолго, и племянница вновь добивается своего. На рассвете девушка выезжает в Петропавловскую крепость.***
Камера, в которой содержались заключенные, напоминала мышеловку. Муравьева заперли в самой дальней комнате без окон, которая граничила лишь с одной камерой — камерой Бестужева-Рюмина (до Дарьи потом дойдут сведения, что молодые люди умудрились переговариваться, даже находясь взаперти). Императрицу пропускают нехотя, зная о ее неважном здоровье и вспоминая наставления Великих князей. Девушку проводят в Трубецкой бастион и показывают нужную камеру. — Вы уверены, Ваше Величество? — неуверенно спрашивает караульный. — Все в порядке, Василий Васильевич, — уверяет его Дарья, кутаясь в шубу: в казематах, вероятно, холоднее, чем на заснеженных улицах. — Я буду здесь, если Вам понадобится моя помощь… — Не стоит, оставьте нас наедине с господином Муравьевым. Князей не пускать. Отдав честь, мужчина уходит, а Дарья, выдохнув, толкает железную дверь. Тонкий луч света, попавший в камеру из коридорного окна, освещает помещение, но девушка никого не видит. — Сергей Иванович, — тихо зовет она, закрывая дверь и оказываясь в полной темноте. — Сергей Иванович, это Дарья Александровна, Вам не о чем беспокоиться… Неожиданно в углу загорается лампа, освещая осунувшееся лицо Муравьева, не подающее признаков жизни. Императрица молча подходит к заключенному и садится напротив. — Что же Вы, Сергей Иванович, родное Отечество предали? — с грустной улыбкой произносит она, теребя в руках шелковый платок. — Вы присягу императору давали. Мужчина молчит, лишь поднимает пустые стеклянные глаза на девушку, и ей отчего-то хочется заплакать, уткнувшись в его плечо. Дарья отгоняет лишние мысли и ловит его взгляд. — Я вину признаю только лишь перед Вами, Ваше Величество. В остальном моя совесть чиста. — Из Ваших уст это звучит весьма дерзко. Не боялись Родину свою, Россию, уничтожить? — Боялся лишь оттого, что сердце Ваше принадлежит России и погибнет без нее. Мы желали свободы, но потерпели поражение. — После долгого молчания Муравьев спрашивает: — Что будет дальше? — Не имею представления, — признается императрица. — Расследование взял на себя Николай Павлович вместе с Бенкендорфом, я не могу поспособствовать следствию. Вас ждет казнь, понимаете, Сергей Иванович? Откажитесь от показаний, бегите во Францию, я помогу Вам, ну же. — Я сражался за идею, за нее и погибну. Я не боюсь, Дарья Александровна, — решительно отвечает полковник. — И я никогда не причиню Вам неудобств, Вы сильно рисковали, придя сюда. — Вы имеете право высказать свою последнюю волю, господин Муравьев. Это все, что я могу Вам дать, — устало сообщает девушка, поднимаясь из-за стола. Декабрист поднимается вслед за ней. — Я хочу поцеловать Вас, — неожиданно говорит заключенный. — Что? — вздрагивает она. — Это моя последняя воля. Я люблю Вас. И я буду любить Вас даже перед лицом смерти, Дарья Александровна. Муравьев осторожно дотрагивается до девичьей щеки грубой холодной рукой и оставляет на губах чувственный поцелуй, ощущая соленый привкус. Императрица тихо плакала. — Прощайте, Дарья Александровна. Помолитесь за меня и всех моих товарищей. Императрица выходит на промозглую улицу, прижимая к лицу горячие ладони. Она бредет по заснеженным переулкам не в силах остановить слезы, стекающие по ее щекам. Девушка представляет в голове разговор с дядей, который будет невозможно избежать, так как Николай уже, наверняка, знает, что Дарья была у Муравьева и о чем они говорили.***
— Я отправлю тебя в монастырь, если ты не выбросишь эту дурь из головы! — срывается Николай, хватая племянницу за плечи. — Императрица сотрудничает с государственными преступниками, кто об этом может помыслить! Россию в клочья разорвут, если узнают, что ты потакаешь изменникам! — Ты хочешь уничтожить все, что осталось у меня? Я прошу лишь за Муравьева, отпусти его за границу! — кричит Дарья, вырываясь из цепких рук дяди. Князь резко дает ей пощечину, чтобы привести в чувства, и низким голосом продолжает: — Я лишу тебя трона, я уничтожу тебя, если ты не прекратишь этот театр. Весь Петербург, вся Россия поверят в то, что ты сама руководила восставшими, пытаясь укрепить свою власть. Тебя будет ждать участь моего отца, ты меня слышишь? — девушка быстро кивает, не осознавая случившееся. — А теперь уйди с моих глаз, уйди, пока не наделала еще больше глупостей.***
1826, juillet
— Ты идешь? — В карету заглядывает Михаил Павлович, осторожно беря за руку племянницу. — Тебя все ждут. — Я не могу, Миша, — шепчет она, пытаясь унять дрожь. — Мое сердце не выдержит, если я увижу его… там, на виселице. — Я понимаю, это тяжело, но прошу тебя. Николай уже слишком зол, чтобы тебе это сошло с рук. Пожалуйста, Даша. Императрица вздыхает и выходит из кареты. День выдался на удивление солнечным, хотя июль не радовал столицу хорошей погодой, с начала лета зачастили дожди, и теплых светлых дней можно было по пальцам пересчитать. Но этот четверг словно хотел добить девушку окончательно. За три дня до казни декабристов Дарья добилась от Николая смягчения наказания пяти участникам восстания: четвертование она предложила заменить повешением, на что дядя, на удивление, согласился. Ничего более она предпринять не смогла. И сейчас императрица поднимается по лестнице кронверкского вала, чтобы собственными глазами увидеть смерть человека, которого она любила больше всего на свете. Великий князь с генералами уже был там, и, как отметил Михаил, был недоволен опозданием племянницы. Девушка по велению дяди взбирается на лошадь и с замиранием сердца наблюдает за гвардейцами, собственными руками убивающими своих же товарищей. Муравьев стоит посередине, прямо напротив императрицы, и Дарья, не отрываясь, смотрит на него, прижимая руки к груди и шепча молитву. Стучат барабаны, и через секунду пять тел оказываются в воздухе. Девушка вскрикивает, но никто не обращает на нее внимания. Один лишь Михаил Павлович подъезжает к ней и осторожно гладит по плечу. Неожиданно три веревки лопаются, и мужчины падают на землю. Гвардия непонимающе переглядывается, все ждут приказа дальнейших действий, но князья с Бенкендорфом молчат, и тишину прерывает Дарья: — Да помогите же им! — кричит она, указывая на сорвавшихся декабристов. Она хочет подъехать к ним сама, но Михаил останавливает ее, и девушка повинуется. — Повесить их обратно! — приказывает Николай, но императрица проявляет решительность. — Отставить. А вы, Николай Павлович, следите за собой лучше, тут приказы отдаю я. Проверять веревки как следует надо. К облегчению Дарьи, среди выживших преступников окажется и Муравьев.