За стенкой в тишине Один и тот же крик И в сотый раз по кругу Кому-то повторяют: «Дыши!..»
До Рождества оставалось всего два дня, когда Эрен, пройдя уже привычным маршрутом от университета до кофейни после занятий, к своему глубокому изумлению не застал там Леви. Вместо него за стойкой работала высокая девушка с небрежно собранными в низкий хвост тёмными волосами длиной до лопаток. И Эрену хватило одного взгляда, чтобы понять: она альфа. А уже со второго, поймав на себе её ответный взгляд с высокомерной насмешкой и долей любопытства в нём, он решил, что она ему не нравится. Но просто взять и развернуться, едва войдя в кофейню, было бы глупо, поэтому Эрен встал в конец очереди у стойки. Да и к тому же, его успела заметить Криста, изящно скользящая по переполненному залу в узких проходах между столиками с подносом в руке, на ходу успевая принимать заказы. Проходя мимо, она приветливо улыбнулась, и Эрен коротко кивнул в ответ. Когда подошла его очередь и Эрен уже открыл рот, чтобы озвучить заказ, бариста бестактно перебила его: — Разве коротышка не предупредил тебя, что его не будет? С одной стороны, Эрен понимал, что они с Леви не настолько близки, чтобы тот стал предупреждать его о своих внеплановых выходных, но с другой — слова Имир всё равно его задели. — Мне без разницы, кто будет готовить мой кофе, — скрывая досаду, пренебрежительно отозвался Эрен, но это не произвело должного эффекта, поскольку он так и не осмелился поднять глаза на девушку, и без того ощущая её пронзительный высокомерный взгляд на себе. — Лжец, — с усмешкой фыркнула Имир, и Эрен едва заметно вздрогнул. Её низкий голос словно пронзил его тело насквозь, заставляя принять эту очевидную истину: конечно, он лгал. — Что будешь заказывать? — решив пока что оставить парня в покое, уже куда более миролюбивым тоном спросила Имир. Эрен хотел было, как всегда, заказать классический латте, но в последний момент с губ неосознанно сорвалось: — Американо с собой. На секунду ему показалось, что на веснушчатом лице Имир мелькнуло удивление, но он не был в этом уверен, потому что, как только он оплатил заказ, она почти сразу отвернулась, принявшись за приготовление кофе. В голове Эрена, пока он ждал свой заказ, копошились отрывки неясных мыслей, которые, пусть и были не до конца ему понятны, так или иначе сводились к одному: к Леви. И вместе с тем порождали новые мысли и новые вопросы, заставляющие сердце биться быстрее от беспокойства. Почему он не вышел на работу? Всё ли у него в порядке? Может, он приболел?.. Эрен не мог не заметить, что Леви с трудом переносит низкие температуры, и вряд ли сильный мороз, уверенно державшийся последние несколько дней, пошёл ему на пользу. — Твой кофе, — резко бросила Имир, и Эрен вздрогнул от неожиданности, так грубо оторванный от волнующих мыслей. Молча кивнув в знак благодарности, он взял кофе и кинул в пластиковый стаканчик пару пакетиков сахара, после чего вышел из кофейни. Криста проводила Эрена недоуменным взглядом, на инстинктивном уровне почувствовав перемену в его настроении, а Имир усмехнулась своим мыслям, принимая заказ от следующего посетителя. Этот альфа и его истинный омега казались ей весьма интересной парой. Горячий кофе успел остыть, прежде чем Эрен допил его по дороге к метро, хотя американо, — что горячий, что холодный, — всё равно не нравился ему так сильно, как латте. Но, озвучивая свой заказ в кофейне, он почему-то подумал, что Имир всё равно не сможет приготовить его так же хорошо, как Леви. С чего он это взял? Эрен и сам не мог объяснить. Собственный поступок казался ему детским, ведь его привязанность к Леви никоим образом не влияла на вкус кофе, но Эрену казалось, что, заказав латте у Имир, он в каком-то смысле предаст Леви. Наверное, тот был отчасти прав, называя Эрена ребёнком. В вагоне метро, переполненном уставшими людьми, возвращающимися домой после работы или учёбы, его не отпускало чувство тревоги. Оно медленно проникало в мозг, подобно яду, парализуя мысли и оставляя лишь сжирающее изнутри беспокойство. Эрен, прижатый к стеклянной двери между вагонами очаровательной дамой с парой десятков лишних килограммов (за счёт потрясающей меховой шубы, разумеется), нетерпеливо ждал возможности дотянуться до телефона, лежащего в кармане его сумки, чтобы просто отправить короткое сообщение. Поначалу он не был уверен, стоит ли ему вообще писать Леви, но постепенно нарастающая тревога убедила его в том, что он должен сделать это как можно быстрее. И плевать, как на это отреагирует сам Леви. Скорее всего, с издевательской снисходительностью ответит какой-нибудь завуалированной колкостью, но Эрену всё же станет куда легче, если он узнает, что с ним всё в порядке. И сколько бы он ни пытался убедиться в том, что зря навыдумывал себе невесть чего, рука всё равно машинально потянулась к телефону, как только пышная дама в шубе вышла на своей станции, оставив в напоминание о себе густой шлейф приторно сладких духов. Разблокировав телефон, Эрен на несколько секунд замер в нерешительности, а затем, неосознанно задержав дыхание и быстро прокрутив в голове несколько вариантов сообщения, выбрал наиболее связный из них и отправил.пятница, 23 декабря «Здравствуйте, Леви, вас сегодня не было в кофейне, и я хотел спросить, всё ли в порядке?» 7:14 pm
Несколько раз перечитав уже отправленное сообщение, Эрен подумал, что в нём чуть больше официоза, чем должно быть, и даже порывался удалить, но скрепя сердце оставил всё как есть. В конце концов, было бы неловко, если бы Леви вдруг успел его прочитать. Отправив сообщение, Эрен вздохнул с облегчением, но холодные пальцы тревоги сильнее сжали горло, как бы предупреждая, чтобы он не расслаблялся, пока не получит хоть какой-нибудь ответ. А погода тем временем ухудшалась под стать его настроению. Началась метель, о которой прогнозы предупреждали с самого утра, и Эрен, стуча зубами от холода и увязая в сугробах, с трудом добрался от станции метро до дома. Утро следующего дня обрадовало Эрена сильным жаром, головокружением и болью в животе. Из личного опыта он с уверенностью мог сказать, что эти симптомы могут указывать на пищевое отравление, но в последние дни Эрен точно не ел ничего подозрительного (если не предполагать, что вчера Имир добавила что-то постороннее в его кофе). Встать с кровати оказалось задачей почти непосильной, а за те несколько минут, что он провёл в ванной, к уже перечисленным симптомам добавились озноб и учащённое сердцебиение. Абсолютное непонимание происходящего и инстинктивный страх в общую картину вписались весьма органично. Медленно, стараясь не потерять равновесие окончательно, Эрен вышел на кухню, где отец, стоя спиной ко входу, готовил завтрак, и, усевшись на оказавшийся ближе всего к нему стул, обессилено уронил голову на сложенные на столе руки. От одного запаха яичницы с беконом, которую он в прошлом году ел почти каждое утро, начало подташнивать. — Эрен, тебе нехорошо? Что-то болит? — обернувшись на шум и заметив состояние сына, забеспокоился Григорий. — Не уверен, но, кажется, температура высокая, — чуть слышно отозвался Эрен, и его голос с хрипом прошёл через пересохшее горло. — А ещё голова кружится и живот болит… Подай градусник, пожалуйста. — Может, съел что-то не то? — сосредоточенно нахмурившись, предположил Григорий и, достав из верхнего шкафа небольшую аптечку, протянул Эрену градусник. — Не думаю, — выдохнул тот, качнув головой. — Потеря аппетита? — коротко спросил отец, и Эрен утвердительно кивнул в ответ. — Повышенное слюноотделение? — Нет. Но ещё озноб и учащённое сердцебиение. Поразмыслив над чем-то с десяток секунд, доктор Йегер настоятельно порекомендовал сыну прилечь и попросил позвать его, если к уже имеющимся симптомам добавится что-то ещё. Решив не делать поспешных выводов, от комментариев он пока что воздержался. А уже через четверть часа, сидя у кровати Эрена, которого с температурой под тридцать восемь бросало то в жар, то в холод, Григорий удручённо вздохнул и, сняв очки, спокойно спросил: — Есть предположения? Эрен, нехотя показавшись из-под одеяла, под которым свернулся в позе эмбриона в очередном приступе озноба минутой ранее, неуверенно произнёс: — Ну, я где-то читал, что во время первой течки ощущения омеги частично передаются истинному альфе, а Леви как раз вчера не было на работе, так что… — не договорив, Эрен снова скрылся под одеялом и для надёжности зарылся лицом в подушку, почувствовав неожиданный прилив возбуждения в области паха. Не удержавшись от усмешки, — слишком уж знакомым сейчас было состояние сына, — Григорий поднялся со стула и, прежде чем выйти из комнаты, произнёс: — Выйди поесть, как только полегчает. Омеги во время течки в еде не нуждаются, но тебе голодовка только навредит. Эрен невнятно пробормотал что-то из-под одеяла, и Григорий, приняв это за согласие, закрыл за собой дверь его спальни. Провести запланированный семейный выходной перед Рождеством при таких деликатных обстоятельствах не представлялось возможным. Позвонив Микасе, чтобы предупредить её об этом, доктор Йегер сказал только, что «Эрену нездоровится», а после потратил около получаса, чтобы убедить решительно настроенную дочь не приезжать. Уже скорее по привычке, нежели из-за необходимости, Леви проснулся рано: солнце едва-едва показалось из-за горизонта, в то время как он, всем своим существом предчувствуя неминуемое приближение течки, побрёл на кухню. За последние пару дней он ничего не съел, ведь организм отторгал даже мысли о еде, а сейчас аппетита вовсе не было. Но горло иссушала нестерпимая жажда, сравнимая, пожалуй, с той, что чувствует рыба, выброшенная на сушу под палящее солнце. В пару жадных глотков осушив удачно подвернувшийся под руку стакан с водой, Леви сразу друг за другом выпил ещё два. Тяжело дыша, он со звонким стуком, отозвавшимся эхом под сводчатым потолком, опустил стакан на каменную столешницу. Жажда пропала, но вместо неё его обступила равнодушная неизбежность, узорчатыми тенями расползаясь по стенам полутёмной кухни, подбираясь всё ближе по холодному кафельному полу и, словно склизкие щупальца, обвивая щиколотки. Леви вздрогнул от пробежавшей по телу волны озноба и, тряхнув головой, стремительно направился в ванную. По всей видимости, ещё не до конца проснувшись, он думал о сообщении, которое получил вчера вечером от Эрена. Осознание того, что пацан беспокоится о нём, было весьма забавным и в то же время неожиданно приятным. Но в преддверии течки истинный альфа был последним человеком, о котором Леви хотел бы думать, поэтому он не стал обременять себя ответом на его неловкое, — как и он сам, — сообщение. Конечно, стоя под холодным душем и всё равно едва ли не задыхаясь от жара собственного тела, резко пришедшего на смену ознобу, Леви понял, что такого рода мера была бессмысленна, ведь, даже не желая этого, он всё равно неосознанно в мыслях возвращался к образу Эрена. Возвращаясь в спальню, Леви дрожал всем телом, как в лихорадке, и каждый новый шаг давался ему всё труднее предыдущего: голова шла кругом, и пол будто бы уходил из-под ног. Безвольно рухнув на незаправленную постель, он судорожно втянул носом воздух и тут же облегчённо выдохнул, прикрывая глаза и недовольно морщась от ощущения того, как проступившие на шее капельки пота медленно катятся вниз по бледной коже, впитываясь в белую наволочку. Низ живота начинало сводить болью, которая, иногда пропадая, через пару минут возвращалась и становилась только сильнее. Промежутки между спазмами каждый раз сокращались, а вскоре и вовсе исчезли, в то время как тупая тянущая боль продолжала усиливаться. Поначалу Леви слегка подташнивало, но когда болевые ощущения начали казаться ему нестерпимыми, он явственно почувствовал рвотные позывы. Поскольку его желудок был пуст, во рту остался лишь омерзительный привкус желчи, но когда Леви, злобно матерясь сквозь стиснутые зубы, потянулся к заранее оставленной на прикроватной тумбочке бутылке минералки, пронизывающая резкая боль внизу живота заставила его поджать колени к груди, беспомощно свернувшись калачиком в инстинктивном порыве облегчить боль в таком положении. Сознание заволокло пустотой, словно грозовыми тучами, скрывающими солнечный свет, и только особенно резкие вспышки боли, подобно разрядам молний, развеивали эту тьму, мелькая белыми пятнами перед зажмуренными глазами Леви. Время для него словно остановилось, и, беззвучно содрогаясь всем телом, он цеплялся за мысль, не позволяющую окончательно впасть в беспамятство: мысль о том, что скоро боль утихнет. Так и произошло: Леви по-прежнему бросало то в жар, то в холод, а голова кружилась так, что он непременно рухнул бы на пол, если бы попытался встать с кровати, но резь внизу живота постепенно начинала сходить на нет, и он вздохнул с облегчением, когда смог всё-таки дотянутся до бутылки с водой и сделать несколько жадных глотков. «Во время течки организму омег требуется больше жидкости, чем обычно», — мелькнули в немного прояснившихся мыслях слова очкастой, в преддверии течки поделившейся с Леви несколькими советами, о которых ему и без неё уже было прекрасно известно. Но из уважения к подруге он выслушал её и заверил, что непременно будет придерживаться их во благо своему же здоровью. Ханджи такой сговорчивостью была приятно поражена. Вернув бутылку на тумбочку, Леви со вздохом уронил голову на подушку, перекатившись на спину. Уже влажная от пота простынь липла к коже, а сердце стучало так неистово, гулко ударяясь о грудную клетку, что дышать было почти больно. Пульсация горячей крови в висках эхом отдавалась от стенок черепной коробки, которые, казалось, в любую секунду могли рассыпаться стеклянной крошкой от такого давления. Шестое чувство подсказывало Леви, что будет дальше, и, повинуясь охватившей его на мгновение тревоге, он убрал телефон с прикроватной тумбочки под подушку, чтобы лишний раз не смотреть на него, рискуя поддаться соблазну написать Эрену ответное сообщение. Сейчас это было первым, что он строго запретил себе делать. Неподвижно пролежав ещё несколько минут с закрытыми глазами он ощутил, как матрас под ним покачивается, словно лодка на волнах, снова вызывая тошноту. Но это чувство отошло на второй план, когда боль внизу живота окончательно ушла, сменившись жаром возбуждения, а промеж ягодиц появилась тягучая влага. Леви предпочёл бы, чтобы его вывернуло наизнанку. По мере того, как нарастало возбуждение, отдаваясь знакомой тяжестью в паху и непривычным зудом в уже ставшем мокрым от смазки заднем проходе, исчезало и ощущение тошноты, пока от него не осталось только лёгкое головокружение вкупе с лихорадочным жаром. Леви начинал понимать тех омег, что когда-то стонали под ним с выражением абсолютного блаженства на лицах, пока он напористо втрахивал их податливые тела в матрас. Понимать и жутко завидовать, потому что хотелось так же. Чтобы сильные руки до боли стискивали раздвинутые бёдра, чтобы крупный член, — наверняка больше, чем его собственный, — проникал так глубоко, как это только возможно, заполняя собой при каждом толчке, чтобы колени дрожали от этой наполненности, чтобы голос срывался на животный скулёж и сдавленные всхлипы от наслаждения. Хотелось быть жалкой подстилкой под распалённым мускулистым телом, отдавать себя без остатка и бесконечно долго просить, умолять о продолжении, пока силы совсем не иссякнут и он не провалится в мягкое забытье от усталости. И запах… Хотелось чувствовать один-единственный запах, слепо тычась носом в основание длинной шеи, сжимать зубами смуглую кожу, вдыхая глубоко-глубоко, чтобы голова кружилась от свежести елового аромата, и по крупицам собирать его губами с чужого тела, впитывая в себя до последней капли. Последняя мысль заставила Леви немного прийти в себя и бессильно чертыхнуться сквозь зубы, осознавая, что уже неосознанно опустил руку на твёрдый от возбуждения член, лаская горячую плоть через мокрую ткань боксеров. Образы, которые, не прислушиваясь к желанием хозяина, рисовало его воображение, вкупе с возбуждением, подавляющим здравый смысл, казались почти реальными. Леви словно наяву касался чужого тела, подушечками пальцев ощущая жар и упругость кожи, и вместе с тем стискивал свободной рукой влажную простынь, цепляясь за неё, как за якорь, напоминающий о том, что это всего лишь фантазии. Чертовски возбуждающие фантазии. Сдавленно простонав, Леви перевернулся на живот и, подняв бёдра, без зазрений совести скользнул пальцами под резинку боксеров, раздвигая скользкие от смазки ягодицы и чуть надавливая на раскрывшийся вход. Всё равно никто не узнает о его развратных мыслишках, а другого способа облегчить болезненное возбуждение всё равно не было. Вернее, он был, но Леви скорее отгрыз бы себе руку, чем достал бы телефон из-под подушки, чтобы написать Эрену. Прогнав эту мысль, он без особого труда протолкнул в себя сразу два пальца, двигая ими внутри и прогибаясь сильнее, подаваясь бёдрами навстречу собственным движениям. Уткнувшись лицом в подушку, Леви вцепился в неё второй рукой и зажмурился, отдаваясь в плен разыгравшемуся воображению. Вместе с удовольствием нарастало возбуждение и, шире раздвинув ноги, опуская бёдра, Леви потёрся головкой члена о матрас, не прекращая ритмичных толчков пальцами, задыхаясь от жара собственного тела. Леви знает себя достаточно хорошо, чтобы с уверенностью заявить: ему не будет стыдно. Ни перед собой, ни перед Эреном. Как только закончится течка, он снова будет язвить и снисходительно усмехаться каждый раз, встречая его в кофейне. Он и дальше будет удерживать его на расстоянии, проводя чёткие границы и давая понять, что переступать их не позволит. Но сейчас, зависнув на грани между фантазией и реальностью, он будет приглушённо стонать в подушку, ощущая, как внутри всё словно переворачивается вверх дном от елового запаха, фантомно ласкающего его обоняние. Эрену не становилось легче вплоть до полуночи: из-за болезненного возбуждения, от которого избавиться было куда сложнее, чем обычно, он едва ли мог подняться с кровати. Но когда оно всё же сошло на нет, первым делом Эрен принял душ, а затем направился на кухню, где отец после ужина оставил на столе запечённое филе индейки. В холодильнике обнаружился рождественский пудинг, который, скорее всего, принесла Микаса, — Эрен слышал краем уха из спальни, что, несмотря на возражения отца, она всё-таки приезжала после обеда и попросила Григория непременно сообщить ей, как только Эрену станет лучше. Забота сестры, конечно, часто казалась ему навязчивой, но при взгляде на безукоризненный, — а таковым было всё, за что бралась Микаса, — пудинг, наверняка приготовленный по рецепту мамы, он почувствовал, как на душе заскреблись кошки. Эрен так и не извинился перед ней за ту ссору в кафетерии, и сейчас ему было стыдно за это. Он в очередной раз вспылил, а сестра ведь просто волнуется за него. Возможно, волнуется сильнее, чем следует, но ведь это Микаса… Эрен знает, что по-другому она не умеет. Уже слишком поздно, чтобы звонить, поэтому он обещает себе извиниться перед ней завтра же. И, по-возможности, сделать это при встрече. — Здорово, что ты смог прийти, Эрен, — радостно улыбнулся Армин, помахав другу, когда тот показался в небольшом кафе, где они решили встретиться на следующее утро. — Микаса сказала, что вчера ты чувствовал себя не очень. — Да, но сегодня всё в порядке, — неуверенно улыбнулся Эрен, заняв третий стул возле небольшого круглого столика у окна. Посетителей утром праздничного дня почти не было. — Кстати, Микаса, — начал он, и девушка, до этого словно боявшаяся поднять на него взгляд, наконец повернулась к нему с немым вопросом в глазах, услышав своё имя. — Спасибо за пудинг. И прости за тот разговор в кафетерии: я не должен был тогда так злиться. Эрен редко извинялся за свою вспыльчивость, а после ссор их с сестрой отношения всегда возвращались в привычное русло сами собой, словно ничего и не было, поэтому ему потребовалось собрать в кулак всё своё мужество, чтобы не отводить взгляд во время извинений, а Микаса первые пару секунд просто не находила, что ответить, от удивления. Армин смотрел на Эрена с молчаливым одобрением, как смотрят обычно на человека, осознавая, что он ещё не до конца потерян для общества и может вернуться на путь истинный. После непродолжительной тишины Микаса коротко улыбнулась, из-за чего с её лица на мгновение исчезла привычная строгость, а улыбка придала ему несколько смущённое выражение, и тихо произнесла: — Ничего, я рада, что ты не злишься и с тобой всё в порядке. Эрен немного неловко улыбнулся в ответ. Ему прекрасно было известно, что Микаса не может долго обижаться на него: так было с самого детства, даже когда он сильно задевал её, сам того не желая. Это её отношение к нему на самом деле жутко смущало, и в то же время Эрен злился сам на себя каждый раз, когда делал ей больно. Но совладать с собой в порыве злости для него всегда было непосильной задачей. Не глядя в меню, Эрен подозвал официантку и сделал заказ, — фруктовый бисквит и горячий шоколад, — который позже принесли вместе с заказом Армина и Микасы. — Так что с тобой было вчера? — спросил Армин, как только официантка, приняв заказ у Эрена, отошла от их стола. Парень неуверенно замялся перед ответом, раздумывая, стоит ли говорить им, как всё было на самом деле. Но, припоминая, как часто они и раньше делились друг с другом фактами на грани тех, что должны оставаться сугубо личными, решил, что может рассказать правду. — У омеги, про которого я говорил, вчера началась течка, — со вздохом пояснил Эрен, и Микаса с Армином уставились на него во все глаза, сделав из одной только этой фразы вывод, который напрашивался сам собой. Поняв это, Эрен тут же поспешил объясниться: — Нет, всё совсем не так! Я имел в виду… Из-за того, что он рецессивный омега, это была его первая течка, поэтому мне тоже было плохо. Армин с Микасой понимающе переглянулись, в то время как до крайности смутившийся Эрен принялся с особым вниманием рассматривать фруктовый бисквит, только что принесённый официанткой и поставленный прямо перед ним. — Но всё же, — также опустив взгляд на свою тарелку с ванильным пломбиром, неуверенно начала Микаса. — Разве это нормально, что ты не был с ним?.. Армин в ту же секунду напрягся, невольно сильнее сжав тёплую чашку с зелёным чаем, и перевёл обеспокоенный взгляд с Микасы на Эрена, но вздохнул с облегчением, не без удивления заметив его спокойную улыбку. То, что он не вспылил после такого неосторожного вопроса, показалось странным и Армину, и Микасе. — Ты права, он… Холоден ко мне, — вздохнул Эрен, подняв взгляд на сестру. — Но, несмотря на это, он всё же не отторгнул нашу связь. Микаса, услышав эти слова, на секунду стиснула зубы, словно ощутив от них физическую боль, которую постаралась скрыть, и подавленно опустила взгляд. — О чём это ты? — недоуменно нахмурившись, спросил Армин. Впервые он чувствовал себя неуютно от того, что чего-то не понимал. Эрен перевёл взгляд на друга и уже открыл рот, чтобы ответить, но равнодушный голос Микасы раздался раньше: — Отец как-то рассказывал, что даже в истинной паре омега или альфа, если он настроен решительно, при большом желании может разорвать связь со своим партнёром так же, как это может сделать омега после нежеланного укуса и таким образом избавиться от метки. — Такое правда возможно? — с сомнением спросил Армин. — Возможно, только далеко не все омеги на такое решаются, потому что, прервав связь, велик риск того, что в будущем, если омега захочет связать себя узами с другим альфой, у него просто не получится этого сделать, даже если альфа поставит метку. — Ты думаешь, этот омега правда решился бы на такое? — изумлённо спросил Армин, взглянув на Эрена, и тот невольно усмехнулся, вспоминая жёсткий взгляд серых глаз и непоколебимую уверенность в изящных чертах равнодушного лица, словно бы вырезанного из мрамора. — Да, — наконец выдохнул он. — Этот бы точно решился.