***
Гай допил молоко, потянулся поставить кружку, и Робин сразу крепче сжал его пальцы, пробурчал что-то неразборчивое. Вот ведь, сколько лет прошло, а цепляется все так же. Как есть клещ. День их встречи он помнил прекрасно — в отличие от Робина, который тогда был совсем маленьким.***
Гаю исполнилось пять, и он второй раз в жизни отправился в настоящее путешествие. Первым стала поездка на осеннюю ярмарку в Ноттингем, куда они с родителями и двумя слугами добирались с раннего утра и до ночи, и еще три дня жили в большой красивой комнате над таверной, совсем рядом с городской площадью. Из окна комнаты был хорошо виден замок, и на ярмарочное поле они проезжали мимо рва и высоченной крепостной стены. Гай сидел на лошади впереди мамы, и от невероятного количества запахов и звуков у него поначалу кружилась голова, как после неразбавленного эля, который он из любопытства попробовал тайком. Теперь же отец привез его в Локсли, чтобы представить сэру Малкольму. В графстве все знали, что сэр Роджер когда-то дважды спас своему сеньору жизнь, и с тех пор они были лучшими друзьями. Два года сэр Малкольм с женой жили в Нортгемптоне, но после ее смерти он вместе с маленьким сыном вернулся в родовой манор — об этом болтали слуги на кухне. Гай попытался представить, каково остаться без мамы. Воображение у него было хорошее, и он так перепугался, что успокоиться и уснуть смог только после макового молока. И после этого ему стало ужасно жалко Роберта Хантингтона. Путь до Локсли Гай проделал на пони и очень гордился собой. В новой темно-синей котте из лучшей шерсти, подбитом беличьим мехом плаще и мягких сапогах, в точности таких, как у отца, он чувствовал себя совсем взрослым. И когда проезжал через Гисборн и окрестные деревни, украдкой наблюдал из-под низко надвинутого капюшона, смотрят ли вслед знакомые крестьянские мальчишки, особенно старшие. Конечно, задирать нос и важничать нехорошо, но очень уж хотелось похвастаться и красивым нарядом, и тем, что он сам сидит в седле. Лошади шли то шагом, то легкой рысью, несколько раз отец останавливался, чтобы Гай отдохнул и подкрепился — двое слуг везли корзинки с провизией, заботливо собранной мамой и кухаркой. До Локсли было значительно ближе, чем до Ноттингема, но под конец поездки он все-таки устал с непривычки. И как ни крепился, облегченно вздохнул, когда спешился, и конюх увел пони вместе с гнедым отца и лошадьми слуг. Сэр Малкольм вышел навстречу, и они с сэром Роджером обнялись, похлопывая друг друга по спине. Гай стоял спокойно, дожидаясь, когда к нему обратятся, хотя давалось это нелегко, и он то и дело бросал по сторонам любопытные взгляды. Манор Локсли превосходил размерами их поместье, но уступал замку в Ноттингеме. Мощеный булыжником чистый двор переходил в насыпь, на которой стоял трехэтажный дом из тесаного камня. Дальше виднелись многочисленные хозяйственные постройки на заднем дворе, и оттуда доносилось ржание, лай, блеяние, кудахтанье, стук топора, голоса, смех. Высокую стену из толстенных бревен, с массивными воротами и башенками, понизу укрепляли еще и камни — так же, как у них дома. Подумав немного, Гай решил, что Локсли нравится ему намного больше Ноттингемского замка. А привычные запахи скошенной травы, лошадей, свежего хлеба и навоза гораздо приятнее, чем илистая вода во рву. Наконец сэр Малкольм повернулся к нему. Гай с достоинством поклонился, назвал свое имя, как его учили и, скромно потупившись, выслушал похвалу прекрасным манерам. А позже, пока взрослые пили вино в большом зале и обсуждали какие-то важные и ужасно скучные дела, потихоньку улизнул. Парнишка, прислуживавший за столом, принес кувшин с водой и таз для мытья рук, и Гай выскользнул за дверь. Исследовать манор куда интереснее, чем с чинным видом сидеть за столом, пусть и в красивом зале, и с лучшим на свете сеньором, в доме которого ему со следующей весны предстояло жить и обучаться всему, что должен уметь лорд и будущий рыцарь. И нельзя забывать, что он должен сохранить их с мамой и Беллой секрет, известный еще только отцу и старой Агате, няне с маминой родины. Поэтому надо изучить Локсли и окрестности так же хорошо, как родное поместье. Откуда-то соблазнительно пахло пирогами, и Гай, принюхавшись, прокрался вокруг дома до кухонной пристройки, залез на колоду для рубки мяса и осторожно заглянул в открытое окно. Вожделенные пироги лежали на квадратной доске, под полотенцем, краешек одного виднелся — гладкий, румяный, наверняка корочку смазали желтком. На горячей печи стояла здоровенная сковорода с запеченными в душистых травах пулярками, но сочные птицы, пусть и очень вкусные, проигрывали пирогам. Гай сглотнул слюну и подпрыгнул, чтобы посмотреть получше. Большое, жарко натопленное помещение с огромным очагом, длинным столом, кучей горшков, корзин, медных кастрюль и сковородок пустовало. Все слуги собрались в людской, почесать языки за кружкой эля и послушать новости — не каждый день приезжают гости, да еще такие. Гай подоткнул котту, чтобы не мешалась, легко перескочил на широкий подоконник и облизнулся. До стола рукой подать, он быстрый, успеет. Один прыжок туда, второй обратно, как его и не было. — Это кто ж тут шастает, а? — раздался над ухом грубоватый женский голос. Гай с перепуга чуть не свалился вниз головой, но крепкая рука ухватила его за шиворот, поставила на ноги. — Куда тебя понесло, малой, чуть не убился! — Простите, — повинился он, глядя в пол, и шмыгнул носом. Стыдно было ужасно, но не потому, что хотел пирог стащить, а что попался, как глупый щенок. Стоило полагаться в первую очередь на слух и чутье, не лезть сразу. А был бы он в лесу? Там и ямы с кольями встречаются. — Я с папой приехал, к сэру Малкольму. Гай наконец посмотрел на поймавшую его женщину. Наверняка кухарка, больше некому — голубое платье и коричневый фартук в пятнах от жира и мучных разводах. Высокая, дородная, с круглым румяным лицом и темными, как спелый терн, глазами. Выбившиеся из-под чепца рыжие волосы прилипли к взмокшему лбу, на грудь переброшена толстая, с запястье Гая, коса. — Так ты сэра Роджера сынок? — она всплеснула руками. — Кушать хочешь, да? Чего ж убег из залы-то, туда обед подадут! — Там скучно, — Гай тяжко вздохнул. — Папа с сэром Малкольмом про ассизы и налоги говорят. — Ну-ка, иди сюда, садись, — кухарка, улыбаясь, поставила перед ним большую глиняную кружку, от которой восхитительно пахло молоком, принесла миску с кровяной колбасой и кусками твердого сыра, придвинула поближе доску. — Вот, молочка попей, с сыром, с пирожками. Эти со свининкой, а круглые с уточкой. — Благодарю, мистрис, — Гай вежливо наклонил голову. Мама учила, что за добро нужно всегда говорить спасибо, неважно, равному или простолюдину. — Ох, ну какая мистрис! — кухарка рассмеялась, погладила его по голове. — Нелл я, молодой мастер. Да ты кушай, кушай! Вскоре вернулись слуги, засуетились, понесли в зал блюдо с пулярками, тренчеры, миски с густой мясной похлебкой и соусами, завернутый в полотенца пышный белый хлеб. Гая никто не искал и не звал, видимо, отец, привыкший, что дома он удирает поиграть с деревенскими мальчишками, решил позволить ему осмотреться. Из-за стола он выбрался с трудом, после обильной еды клонило в сон, но и на подвиги тянуло тоже. Манор манил неисследованными просторами, и неважно, что у него впереди не один год, чтобы облазить все уголки. Потом — это же не сейчас. Простившись с Нелл, он вышел из кухни в просторное хозяйственное помещение первого этажа — с колодцем, закрытым массивной, окованной железом крышкой, большой, в четыре яруса, дровницей, скамьями и бочками вдоль стен, — огляделся и прислушался. Сверху, через открытые окна, доносились голоса отца и сэра Малкольма. Направо — две двери. За одной точно спуск в погреб и ледник, оттуда пахло холодом, сыром, окороками, зерном, медом. Из-за второй тянуло маслом, каким чистят клинки, кожей, соломой — наверняка оружейная. Гай подошел, толкнул эту дверь и разочарованно вздохнул — заперто. Путь в другое крыло лежал мимо людской, а попадаться на глаза слугам и возвращаться в большой зал не хотелось. Оставалась ближайшая лестница на галерею, а оттуда другая, на третий этаж, где наверняка тоже полно интересного. Первой комнатой, куда он заглянул, оказалась хозяйская спальня. Где еще могли быть такие гобелены со сценами охоты и сражений, огромная кровать с тяжелым фиолетовым балдахином, окованные начищенной медью сундуки, большой камин с полыхающими поленьями, кресла с подушками, заваленный свитками стол и гербовой щит над притолокой? Но главное — дюжина кинжалов на стене. Руки так и чесались подержать их все, однако Гай поборол соблазн. Вдруг поймают, позора не оберешься. Следующая комната пустовала, хотя кровать там тоже стояла немаленькая, со столбиками, украшенными резьбой в виде листьев плюща, и сундук имелся, и темные шпалеры с белыми лошадьми, и красивое кресло с ножками в форме звериных лап. Но камин давно не топили, немного пахло сыростью, пылью, значит, здесь никто не жил. Гай прошелся до неплотно закрытого ставнями окна, забрался на скамью и заглянул в щель — стекол не было, и он хорошо видел сад, где ветер трепал остатки жухлой листвы на яблонях и вишнях. Весной, когда деревья оденутся свежей зеленью и белыми цветами, здесь будет так же красиво, как в Гисборне. Комната ему понравилась. Вот бы получить ее, когда он станет пажом у сэра Малкольма! Хотя бы пока другие лорды не пришлют сыновей. В третьей спальне, помимо кровати, скамей и сундуков, обнаружилась резная колыбель с пологом, а в камине, отбрасывая блики на железный лист и натертый ароматным воском деревянный пол, весело плясал огонь. В кресле рядом с камином, похрапывая, крепко спала немолодая женщина, видимо, нянька. Тяжелые зеленые занавеси наполовину закрывали окно с ромбиками пузырчатых стекол в сетке свинцовых переплетов, на каминной полке и подоконнике, наполняя воздух травяным благоуханием, лежали пучки сушеной ладанки и мяты. В полумраке единороги, грифоны, диковинные птицы и цветы на гобеленах выглядели так, будто только что вышли из волшебного леса. Пол вокруг кровати устилали овечьи шкуры. Гай бесшумно проскользнул в комнату — хотелось взглянуть на Роберта Хантингтона. Но еще больше хотелось потрогать длинный кинжал, висевший на стене рядом с колыбелью. Одно дело, оружие лорда и рыцаря, боевое, не раз напоенное кровью, к такому лучше без спросу не прикасаться, и совсем другое — клинок, который нескоро возьмут в руки. Роберт еще маленький и точно не станет ругаться, если будущий оруженосец его отца полюбуется кинжалом. Нянька вдруг забормотала что-то, и Гай застыл на одной ноге, затаив дыхание. Но та не проснулась, лишь сползла в кресле пониже, плотные коричневые юбки слегка задрались, приоткрыв лодыжки в толстых шерстяных чулках. Он подкрался к колыбели, приподнял полог, заглянул — никого, только перина и меховое одеяло. Внезапно нестерпимо зачесалось в носу, и Гай метнулся к кровати, отдернул балдахин, уткнулся лицом в покрывало, чтобы заглушить чих. Рядом не то булькнуло, не то гавкнуло и, подняв голову, он увидел перед собой мальчика. Постарше, чем Белла, может, годовалого, с пухлыми щечками и светлыми волосами, в камизе из тонкого беленого полотна, расшитой по вороту и рукавам красной нитью. Мальчик изо всех сил выпрастывался из пеленок, в которые его завернули, словно бабочку в кокон. Он уже освободился до пояса и теперь с недовольным лопотанием старался выпутать ноги — эти звуки Гай и услышал. Пеленка не поддавалась, и мальчик сердито запыхтел, а потом уставился на него зелеными, как молодая листва, глазищами. — Ити! — он потянулся к Гаю, но не достал и сморщился, собираясь зареветь. Этого еще не хватало! На плач проснется нянька, вот шуму-то будет. — Привет, Роберт, — прошептал Гай, прижав палец к недовольно надутым губам. — Я Гай. Белла всегда затихала и смешно скашивала глаза к переносице, но тут ему не повезло. Роберт гукнул и цапнул его за палец. Гай охнул больше от неожиданности, чем от боли, и попытался осторожно отнять руку, но не вышло, а дергать сильнее он побоялся — зубы у этого кусачего жука маленькие, слабые, сломает еще. — Кусаться плохо! — прошипел он, оглядываясь на няньку, которая, к счастью, спала, как бревно. — Отпусти. Пожалуйста. Кусаться очень, очень плохо! Как ни странно, слова подействовали. Роберт разжал челюсти и нахмурил темные брови. — Сатя лехо? — переспросил он с явным удивлением, сунул в рот уже свой палец и от души куснул. Судя по совсем скривившемуся лицу, ему не понравилось. Роберт вытащил изо рта палец, на котором виднелись отчетливые следы зубов, и всхлипнул, глаза наполнились слезами. — Лехо! Боно! — Дай сюда, — Гай взял его за руку, опять опасливо взглянул через плечо и быстро зализал укус, исчезнувший прямо на глазах. — Видишь, все прошло. И больше не кусайся. Роберт внимательно рассмотрел палец и заулыбался во весь рот, глядя на Гая с таким восторгом, что ему на миг показалось, будто в полутемную комнату пробились солнечные лучи. Хотя откуда взяться солнцу, если небо еще третьего дня заволокло серой хмарью, а тучи висели так низко, что почти задевали сизым брюхом верхушки деревьев в лесу? — Хосе! — Роберт ухватил его за руку и тоже лизнул там, где укусил. — Гай се? Не боно? — Не больно, — он быстро отвернулся, зализал палец сам и показал. — Вот, ничего нет. — Ити! — Роберт подергал неподдающуюся пеленку и хитро посмотрел на него. — Ити! Вдруг раздался вопль, от которого у Гая заложило уши и встали дыбом волоски на загривке. — Помогите! Молодого хозяина воруют! — голосила проснувшаяся нянька. — Сюда! Господин! Торнтон! Данкан! Сюда! В полумраке и спросонья она не разобрала, что перед ней пятилетний мальчишка, и швырялась в него всем подряд. К счастью, двигался Гай быстро и легко увернулся от трех подушек, кубка, двух кувшинов, гребня и резной шкатулки. Роберт, глядя на погром, заливался смехом и хлопал в ладоши — не иначе решил, что это такая веселая игра. К тому же, он наконец выпутался из пеленок, шустро сполз на пол, и Гай едва успел выдернуть его из-под летящего в них канделябра. Нянька схватила скамеечку для ног, оттуда вывалился горшок с золой... И тут с грохотом распахнулась дверь. В комнату ворвались сэр Малкольм и отец Гая с мечами наголо, следом вбежал управляющий с арбалетом, сзади толпились вооруженные кинжалами слуги. — Молодого хозяина украсть хотели! — опять завопила нянька, нацелив скамеечку на кровать. — Он там! Схватил мастера Робина! Сэр Малкольм и сэр Роджер одновременно шагнули вперед, отдернули балдахин со своей стороны и замерли при виде Гая со смеющимся Робертом на руках. Тот радостно взвизгнул «Па!» и подпрыгнул. — Пап... сэр Малкольм... я случайно зашел, — промямлил Гай, кивком указывая на растрепанные пеленки. — Он вот... выбрался... — Иисус, Мария и Иосиф! — нянька, наконец разглядев «похитителя», выронила скамеечку, схватилась за голову, разрыдалась и заголосила пуще прежнего: — Господин, мастер Роджер, простите, заснула я! Ох, святые угодники, чуть не сгубила ангелочков! Слава Пречистой, отвела беду! — Ну, положим, беду отвел Гай, а то искали бы сейчас Робина по всему дому, — Роджер, с трудом сдерживая смех, обвел взглядом черепки и разбросанные вещи. — Да уж... Если он у тебя так постоянно норовит удрать, неудивительно, что бедняжка Сара заснула. — Норовит и удирает, — Малкольм, улыбаясь, убрал меч в ножны. — Боец растет! — Шило у него в седалище точно боевое, — усмехнулся Роджер. — Прямо благородный металл. — Молодой хозяин в колыбельке лежать уже не хочет, кричит, никак не успокоить, — Сара вытерла рукавом глаза и щеки. — Мевис его покормила хорошенько, отнесла на постель, там-то он и заснул. Ну и я... придремала, — она встала, подошла к кровати, протянула руки, заворковала: — Идите ко мне, мастер Робин! Погуляем, да? Дождика нет, оденемся тепло и погуляем. — Не! — Робин крепко обнял Гая за шею и насупился. — Не ити! — А мы на лошадок смотреть пойдем, на козочек, собачек, — продолжала уговаривать Сара. — И на курочек, у них детки народились. — Робин, отпусти. Иди к Саре. Гай попытался разжать вцепившиеся в котту пальчики, но безуспешно — хватка была такая, что куда там когтистой кошке, которую он на днях спас из реки. Насупившись еще сильнее, Робин прижался к нему и сурово произнес: — Мое. Роджер с Малкольмом переглянулись и расхохотались, к ним присоединились слуги. Сара качала головой и умиленно хихикала. Робин сердито сопел, комкая в кулачках котту Гая, и смотрел на всех исподлобья. Вот же мелкий клещ! Гай обреченно вздохнул. Похоже, просто так отцепить его не получится, придется ждать, пока наиграется и заснет. И винить в этом некого, поплатился за любопытство. Впрочем, с Беллой он часто возился в свое удовольствие, сестра была забавная, наверняка и с Робином особых сложностей не возникнет. — Роджер, если ты не против, Гай может остаться уже сейчас, — предложил Малкольм, отсмеявшись. — Если, конечно, он сам захочет. И вы с Гислейн можете приехать в Локсли, когда пожелаете, для вас уже готовят комнаты. А попросится домой, мы с Данканом его отвезем. — Ну, что скажешь, сын? — Роджер сел на край кровати. — Я согласен, мама тоже возражать не станет, но выбирать тебе. — А можно мне ту комнату, где гобелены с лошадками? — раздумывал Гай недолго. Кто откажется от удачи, которая сама идет в руки? И в семь-то лет не каждому везет служить пажом такому рыцарю, как граф Хантингтон, родич самого короля. Но гордость и служба никак не мешали выгоде. Раз уж нянчиться с малявкой, нужно повернуть это к своей пользе. Сначала комната, а позже про собственного пони намекнуть. И еще кинжал. Как раз впереди Рождество. — Она же ничья? — Теперь твоя, — ответил Малкольм, посмеиваясь, и велел: — Торнтон, пусть займутся спальней для Гая. И принесут еще сундук и кресла. Управляющий поклонился и, подгоняя слуг, поспешил выполнять приказ. — Ити! — заявил Робин, подергал Гая за котту и снова солнечно улыбнулся. — Сябачки! — Ладно, пойдем к собачкам, клещ. Оденут тебя и пойдем, — Гай, придерживая сияющего Робина, слез с кровати. Тот, конечно, тяжелее Беллы, но и он не слабак, обошелся без помощи. — Только я не знаю, где у вас псарня. Мистрис Сара, покажете? По взгляду польщенной няньки стало понятно, что среди слуг у него появился еще один союзник. Нелл, теперь Сара. А с Робином он уж точно справится. С того дня Гай жил в Локсли как член семьи, хоть и обучался вместе с тремя мальчиками постарше, тоже сыновьями вассалов сэра Малкольма. Он остался в отдельной спальне, тогда как их поселили в одной комнате — так было принято. К тому же он куда больше времени проводил с Робином, чем исполняя пажеские обязанности. Часто приезжали родители вместе с Беллой, и домой его забирали не раз в полгода, а каждый месяц-два. Отец Суэйн ставил Гая в пример — грамоту он схватывал на лету, быстро обогнал всех, и ему даже позволяли брать драгоценные книги, привезенные из Вестминстера и Бретани. Словом, причин для детской зависти хватало, другие воспитанники его невзлюбили и долгое время исподтишка устраивали каверзы. В основном, мелкие, вроде крапивы под простынями и жидкого теста в сапогах. Он не оставался в долгу: запускал соперникам муравьев в штаны, подбрасывал в спальню цветки драконьей травы, вонявшие застарелой гнилью, подмешивал глину в чернила. Взрослые журили всех четверых, но особо не вмешивались, считая, что мальчишки есть мальчишки, сами разберутся и со временем подружатся. Гаю было восемь, когда эти проделки едва не закончились бедой. После первого причастия отец подарил ему пони, а сэр Малкольм — седло и упряжь с тиснением, заказанные у лучшего шорника в Ноттингеме. Счастливый, он бежал вниз по лестнице, чтобы отвести Робина на конюшню и показать подарки, как вдруг перед ним резко натянулась веревка. Гай покатился по ступеням, ударился головой об пол и потерял сознание. В себя его привел горький плач Робина, решившего, что он умер, причитания Нелл и ругань Торнтона. Управляющий обычно не повышал голос, но сейчас так распекал перепуганную троицу, что слышали аж на заднем дворе, и слуги примчались узнать, что стряслось. Сара потом говорила, что не иначе, ангел подставил Гаю крыло — и жив остался, и ничего не сломал, ни синяка, одна шишка на затылке, и та быстро прошла от примочек Матильды. На сей раз сэр Малкольм вмешался всерьез. После беседы с ним в большом зале, куда предварительно отнесли замоченные в ведре розги, трое будущих оруженосцев целую седмицу не могли сидеть. Но Гай этим не удовольствовался — не столько из-за падения, сколько из-за слез Робина, — отловил их по одному и отлупил хорошенько. За драку ему тоже досталось розгами, но больше с ним связываться не рисковали, только дразнили нянькой. Робин злился, Гай же пропускал эти подначки мимо ушей. Подумаешь, обзывают. Зато у него есть пони, красивая упряжь и кинжал, подаренный сэром Малкольмом. Да не простой, а из тех, что висели на стене в хозяйской спальне, в потертых ножнах, рыцарский, побывавший не в одном бою. И вообще, долг старшего — присматривать за младшим товарищем, который вечно во что-нибудь влипает. То в ловчей сети запутается, то полезет на соколятню к необученной птице, то еще куда. Сара каждый раз говорила, что Гая им святой Николас послал или даже сама Пречистая, чтобы было кому сладить с этим пострелом. А раз так, и обижаться не на что. Дразнить Гая перестали после того, как усталый рыцарь в потрепанном плаще с крестом привез известие о смерти сэра Роджера, его меч и гербовую печатку. Вскоре мама с Изабеллой переселились в Локсли насовсем, оставив поместье на верного управляющего. Молодая и красивая вдова с манором и землями, даже при двух малолетних детях — лакомый кусок, заполучить который хотели многие, и защита графа Хантингтона быстро помогла отвадить излишне навязчивых лордов. Гая по-прежнему сторонились, не считая общих тренировок и поручений, которые сэр Малкольм давал всем воспитанникам, но он из-за этого не страдал, ему вполне хватало дружбы Робина. Ну и еще Мэриан, дочки лорда Найтона, которая с первой встречи заявила, что они будут дружить, и ходила за ними хвостом. Найтоны часто гостили в Локсли, и Робин с Гаем удирали в лес, чтобы отвязаться от надоедливой пигалицы. С ответными визитами дела обстояли куда хуже. Конечно, они могли отказаться от поездок, но... Заброшенная мельница в паре миль от Найтона была слишком серьезной причиной этого не делать. И захватывающие истории бывших наемников, много лет служивших сэру Эдварду. Так продолжалось несколько месяцев. Первой пала крепость в лице Робина. После того, как на состязании в Майский день он выиграл первый приз – золотую фибулу с орлом, Мэриан захотела научиться стрелять из лука. В этом желании она оказалась еще настырнее обычного и не отставала, пока Робин не согласился наставлять ее. А следом сдался и Гай, когда с него упрямая малявка стребовала уроки метания ножей. С тех пор Мэриан носилась с ними по полям и лесам, участвовала во многих проделках и ни разу их не выдала. А после того, как прошла испытание — поймала огромную жабу в деревенском пруду с карпами и, не поморщившись, съела червяка — они приняли ее в свой тайный рыцарский орден.***
Робин завозился под одеялом, хватка на руке Гая ослабла, и он осторожно высвободился. Может, и правда его святой Николас или святой Губерт направил? А еще раньше — отца. Не спаси отец сэра Малкольма, он, скорее всего, не оказался бы в Локсли, ни в тот день, ни позже. И кабан убил бы Робина. В том, что эта проклятущая охота состоялась бы в любом случае, Гай почему-то не сомневался. Уж предлог, чтобы огрести опасных приключений на свою голову, Робин нашел бы и без него. Конечно, он об этом не узнал бы, но отец Суэйн говорил, что у Господа на каждого есть план. А мама — что хоть судьба и ткет узор жизни, человек своим выбором и поступками способен его менять. Значит, сейчас все так, как и должно быть. Гай загасил свечу и вышел, плотно закрыв за собой дверь. У себя в спальне он распахнул окно, вгляделся в темноту за оградой, втянул носом ночной воздух. Хотелось в лес, побегать по росистой траве, совсем недолго, но странная неясная тревога удерживала на месте. Со стороны деревни донеслись голоса, кто-то спорил или ругался, и он насторожился — неужели воры? Или что похуже? Однако все стихло, и Гай шепотом выбранил себя за глупые подозрения. Придет же такое в голову. Наверняка какая-то баба взгрела муженька, набравшегося эля по самые глаза, и только. А все чертов кабан! И неуемный Робин! Перепугался за него, вот и мерещатся воры и убийцы под каждым кустом.________________________________________ ГЛОССАРИЙ
1. Кокатрис — мифическое существо, химера с петушиным телом, головой и ногами, крыльями летучей мыши, змеиным хвостом и шипами на макушке. Обладал ядовитыми клыками, кровью и дыханием, а также мог убивать взглядом. Считалось, что кокатрис появляется из яйца, снесенного в теплый навоз черным петухом и высиженного жабой либо змеей. По еще одному поверью, он умел находить золото. 2. Смолянка — ноттингемская мухоловка, или смолевка поникшая, растение из семейства гвоздичных, один из символов графства Ноттингемшир. Ночная красавица — ночная фиалка, хесперис. Цветы распускаются вечером и закрываются под утро, опыляют их ночные бабочки. 3. Тренчер — «тарелка» из ржаного хлеба. Выпекали специальные большие буханки, хранили несколько дней, чтобы зачерствели, потом нарезали крупными ломтями и клали на них еду. Обед или ужин простолюдина обычно состоял из двух таких «тарелок», лорду подавали стопку. Крестьяне их под конец съедали, а в богатых домах пропитанные соусами и мясным соком тренчеры или отдавали собакам, или собирали в корзину и раздавали беднякам. 4. В богатых домах и замках, владельцы которых могли позволить себе застеклить окна, рамы со стеклами вынимали в теплое время года, в гостевых покоях, пока там никого не было, в господских спальнях на время отсутствия хозяев, и закрывали проемы толстыми деревянным ставнями. Такие стекла, в отличие от витражных, получались мутноватыми и с мелкими пузырьками. Их делали небольшими и вставляли в специальные переплеты. Зажиточные горожане и йомены часто использовали в окнах промасленный пергамент, бычьи пузыри или слюдяные пластинки. 5. Скамеечки для ног часто делали в виде куба с одной открытой стенкой или небольшой тумбы с дверцей, с отверстиями в верхней части. Внутрь ставили железный или глиняный горшок с горячими углями, чтобы в холода греть ноги. 6. Время действия — 1170 год. Второй Крестовый поход уже закончился, а Третий еще не начался, но Иерусалимское королевство (государство крестоносцев) в Леванте регулярно подвергалось нападениям со стороны мусульманских правителей, в частности, Фатимидов и сельджуков. Магистр ордена был вправе призвать рыцарей для участия в военных действиях.