Да здравствует король!

Несомненно, это был потрясающий день — в том смысле, что столько потрясений зараз горожане Изумрудного Города не испытывали никогда. Неожиданное признание Страшилы было ошеломляющим для всех: новых и старых придворных, приглашённых горожан и даже всё ещё подслушивавшей под окнами Тронного зала Кагги-Карр. Да и кто мог остаться безучастным? Из шума яростного обсуждения, в котором смешались и свои, и чужие, можно было лишь изредка вычленить случайные обрывки: — Как! Не может быть… — Да говорю Вам, верно, слухи были… — Не волшебник? Неужели? Он творил чудеса, я сам видел! — Фокусы, небось… — Может, неправда всё это? — Да нет, Страшила врать не станет! — Как же он теперь? В гомоне, который только распалялся, ибо каждый старался донести свою мысль до соседа, перекричав остальных (в том числе и самого соседа), не участвовали лишь сам новый правитель, пленники и Фарамант с Дином Гиором, которые у окна о чём-то тихо переговаривались с Кагги-Карр. Стражники стояли незыблемыми скалами спокойствия, поблёскивая глазами-пуговицами на странных людей, которые всполошились неясно от чего. Страшила безучастно смотрел в плиты пола перед собой. Они были всё теми же, как и в день их знакомства с Гудвином. Тогда, стоя на этих плитах, он рассерженно выговаривал мнимому волшебнику: «Я скажу, кто вы такой, если вы этого не знаете! Вы обманщик, пикапу, трикапу!». Он не особо любил предаваться воспоминаниям о Гудвине, но сейчас мысли о нём молниями мелькали в раскрашенной голове, сдобренной отменными мозгами. Скрыть правду он не мог, но менее грустно от этого не было. Когда-то Элли спросила, не стыдно ли ему обманывать — но что мог ответить ей соломенный человек одного дня от роду? Он и слова-то такого не знал. В поисках утешения Страшила посмотрел на Железного Дровосека. Друг стоял рядом, и от этого становилось легче. Сердце железного богатыря, казалось, зажило своей жизнью, трепеща как пойманная в клетку птица, которая изо всех своих малых сил рвётся на свободу. Тревога за друга и гнев на Урфина переполняли его, но со связанными руками и в окружении стражи — что он мог сделать? Дровосек склонился к Страшиле, насколько позволили верёвки, и тихонько подбадривал старого друга, а Страшила опёрся на стальное плечо, чувствуя себя так же, как в позабытый шторм, когда единственной опорой и защитой от шквального ветра были руки Железного Дровосека, до самого конца сжимавшие спасительный топор. Урфин не участвовал в балагане, ибо крик был не в его характере. Да и бесполезное это занятие — перекрикивать людей, героя которых ты только что своими руками сверг с насиженного постамента. Однако когда шум достиг такого размаха, что, казалось, ещё немного, и крыша дворца покинет предназначенное ей строителями место, правитель дал знак двум герольдам. Те выступили вперёд и неожиданно протрубили резкий, пронзительный сигнал, ударивший по барабанным перепонкам и нервам собравшихся. Эот Линг, до этого момента безучастно сидевший за троном и ради удовольствия двигавший руками и ногами, встрепенулся. Он резво выбежал вперёд и пронзительно завопил:  — Тишина! Молчите! Будет говорить правитель! Совместные усилия деревянного помощника и трубачей сделали своё дело — пусть и медленно, но шум начал затухать, сменившись любопытным ожиданием: что ещё приготовил этот непредсказуемый Урфин? А тот не торопился. Правитель понимал, что развенчать Гудвина и его ставленника Страшилу мало. Надо склонить чашу весов в иную сторону — только тогда он сможет назвать подданных «своими». Отпив воды из поднесённого Арумом стакана (из рук Билана Урфин не взял бы и жалкую деревяшку), завоеватель неспешно продолжил: — Граждане Изумрудного Города! Вы слышали слова своего бывшего правителя. Тут Урфин добавил силы в голос, и уверенно закончил мысль: — Правителя, насильно данного вам мошенником! Он сделал паузу, однако даже преданные Страшиле Фарамант и Дин Гиор молчали. Впрочем, что они могли сказать? Простые слова утешения здесь не помогут, да и не докричаться до Страшилы, а приблизиться к нему не даст охрана, бдительно пресекающая любые попытки даже случайно подойти к правителю или пленникам. Борода Дина Гиора, столь тщательно вычесанная и уложенная ранее, сейчас свисала неопрятным комком волос, однако страж дворца и не думал достать из кармана гребень, с которым не расстался даже в плену. Втроём с присевшей на подоконник вороной они тихонько обсуждали, что ещё задумал Урфин и как помочь Страшиле с Дровосеком, но ничего дельного пока что на ум не приходило. Урфин, выждал некоторое время и понял, что сопротивление практически подавлено. Ещё немного, и эта партия будет за ним. Они уже почти не думают о Страшиле — мысли о старом правителе вытеснены невероятными новостями. Осталось лишь направить их в нужную для завоевателя сторону. Правитель повёл правой рукой в сторону дворцовых окон: — Оглянитесь вокруг! Не Гудвин строил это. Это сделали вы, — таская и обделывая камни, вытёсывая брёвна, отдавая свои, нажитые тяжёлым трудом, сбережения, чтобы обманщик купил на них изумруды! Теперь Урфин говорил специально для приглашённых горожан. Повернувшись к ним, он внимательно следил, как будут восприняты его слова самыми рьяными из противников новой власти. Властитель продолжал умасливать новых подданных: — Это вы волшебники: вы все, кто создавал прекрасный город! Тяжка доля каменотёса, строителя, пекаря — ваша доля! Я ведь и сам был столяром, зарабатывая себе на хлеб своими руками… Тут он неожиданно для всех слегка улыбнулся, глядя на внимающую толпу, и увидел несколько робких ответных улыбок от тех, кто ещё час назад не мог сказать в его адрес ничего, кроме брани. Воодушевленный успехом, завоеватель продолжал напирать, обратившись напрямую к одному из гостей — фермеру, чья мощная фигура выделялась на фоне иных приглашённых: — Вот скажите, уважаемый Арук, вы засеваете поля и возделываете сады, — неужели Гудвин хоть как-то облегчил ваши тяготы? Фермер, любивший поговорить о своём ремесле, не удержался и тут, громко пробурчав прямо из толпы: — Да чего говорить! На поле-то день коротать непросто, это всякому понятно… С утра как поднимешься, только поночи и домой придёшь… Он мог бы говорить долго, но Урфин твёрдо держал нить беседы, не давая ей уклониться от нужной для себя цели: — А если вам дадут помощников, уважаемый Арук? — спросил он у пахаря. — Неутомимых деревянных молодцев, которые только и ждут ваших распоряжений, — полегче вам станет? Фермер слегка смутился, но картина, представшая в этот момент в его воображении была столь соблазнительной, что он не удержался, и уже более уверенно ответил: — А то как же! Всё лучше, чем самому горбатиться… Он явно хотел продолжить, но стоявшие по соседству горожане, прекрасно понявшие намёк правителя и пребывавшие в приятном предвкушении от возможных перспектив, легонько толкнули под бок продолжавшего что-то бормотать фермера, и тот, наконец, замолк. А новый правитель продолжал вещать на весь Тронный зал: — Я дам вам их, Арук! И пахарям, и ремесленникам. Я пришёл с армией, но умею создавать не только солдат. Представьте, сколько мы сможем сделать с такими неутомимыми помощниками! Слова Урфина были встречены крайне одобрительным гомоном. Каждый из собравшихся понимал, какие прекрасные выгоды несёт в себе обещание правителя, а подсчёт прибылей происходил в мыслях как бы мимоходом, великолепно встраиваясь в общую радужную картину. Урфин понял, что момент настал, и не лишённым театральности широким жестом отослав от себя охрану, спустился с трона и подошёл к одному из окон Тронного зала. — Сегодня вы узнали тайну Гудвина, друзья мои! Я открою ещё одну, но для этого вам придётся взглянуть на город иными глазами. Снимите очки, и увидите, что Великий и Ужасный обманщик скрывал от вас! Первым последовать столь безрассудному призыву не хотел никто, и горожане переминались с ноги на ногу, поглядывая друг на друга, и смотря на Урфина хоть и без былой враждебности, но в напряжённом ожидании. Новый правитель был без очков — но ведь он-то волшебник! Ему наверняка можно, а вот что будет с ними, простыми людьми — кто знает… Безошибочно угадав причину заминки, Урфин подозвал к себе Билана. Тот явился в Тронный зал в зелёных очках, из-под которых преданно взирал на своего повелителя — впрочем, не отходя далеко от спасительных дуболомов. — Вы опасаетесь напрасно, — продолжал Урфин. — Путы обмана всё ещё держат вас, но… Руф, — обратился он к предателю, — покажи этим добрым людям, что прятал от них Гудвин. Билан, заранее предупреждённый Урфином о этой небольшой просьбе, был готов к словам правителя, однако изобразил сперва некое волнение, а потом, как бы внезапно решившись, махом расстегнул замочек и стащил очки. Толпа подалась вперёд, в ожидании чего-то ужасного уставившись на дерзновенного человечка, который пошёл вопреки воле, пусть и развенчанного, но всё ещё страшного Гудвина. Руф повернулся к окну, и ахнул от мнимого изумления: — Наш город… Он… Он не изумрудный! Посмотрите! Актёр из Билана был так себе, но публика попалась нетребовательная, поэтому фальшь, явственно звучавшую в наигранном удивлении, не заметили все, кроме, пожалуй, Страшилы и Дровосека, однако они предпочли промолчать. Зазвучали расстегиваемые замочки, и часть гостей приблизилась к окнам. Остальные опасливо поглядывали на смельчаков, но ничего сверхъестественного с теми не происходило, поэтому к окнам подходили все больше и больше людей. Фараманта, который пытался помешать нарушению заветов Великого Гудвина, жёлтый солдат просто оттащил в сторону. Слегка слезящимися глазами горожане уставились на город. Вместо привычного и ожидаемого ими блеска драгоценных кристаллов, сверкавших из зелёных стен и даже из мостовых, они увидели множество бесцветных прозрачных кусков стекла, встроенных меж камней. Лишь на башнях столь знакомым зелёным цветом мерцали изумруды. Начавшейся волне обсуждения Урфин не дал разгореться: представление нужно было заканчивать. — Да, это стекло — уверенным голосом ответил он на зазвучавшие вокруг недоумённые вопросы. — Стекло вместо изумрудов, и мошенник вместо волшебства! Вас обманывали, друзья мои… Тут он отошёл от окна, почти смешавшись с приглашёнными, — риск, но вполне оправданный. Тем паче, что дуболомы не сводили неутомимых внимательных глаз с Урфина, готовые в любой миг броситься на помощь, беспощадно покарав наглеца, осмелившегося напасть на повелителя. — Гудвин менял изумруды у рудокопов, — продолжал правитель. — С нашими новыми работниками мы изготовим горы товаров, за которые купим у подземных королей груды настоящих изумрудов! Он усилил голос так, чтобы быть слышным и в уголках Тронного зала, и даже на улице: — Мы сделаем наш город по-настоящему Изумрудным! Окончание речи правителя было встречено приветственными криками новых придворных, которые постепенно подхватили и приглашённые на приём горожане. Урфин довольно смотрел на горожан своего города — да, теперь он мог сказать именно так. Своего. По знаку повелителя зелёные дуболомы распахнули двери Тронного Зала, внеся множество столов, уставленных самыми разнообразными яствами, — король должен быть радушным хозяином и на славу угостить обретённых подданных. Страшила и Железный Дровосек слышали лишь отголоски общего торжества. Дуболомы уже уводили их из Тронного зала через боковые двери. За ними вывели Фараманта и Дина Гиора. Только Кагги-Карр, верная подруга и соратница, предаваясь нерадостным размышлениям, грустно смотрела с подоконника вслед бывшему правителю.