Да здравствует король!

— Кто же, по-твоему, законный правитель Изумрудного Города, соломенное чучело? — спокойно произнёс Урфин. И с лёгкой ноткой иронии добавил: — Воистину неисчерпаемы чудеса Волшебной Страны — огородное пугало на троне! Хохот новых придворных отразился от украшенных изумрудами стен Тронного Зала. Быть громче своего конкурента за внимание повелителя — дело чести, поэтому на связанных пленников обрушился шквал оскорбительных острот, которые Страшила пропустил мимо нарисованных ушей. Урфин тоже никак не отреагировал на столь бурно выказанную преданность, поэтому язвительные замечания и шуточки про неубранную солому, ветром занесённую на трон, постепенно стихли, уступив место заинтересованному молчанию — экое развлечение предоставил правитель! За Страшилу вступился железный человек — Дровосек стоял рядом со своим другом. Под суровым взглядом богатыря многие шутники внезапно ощутили себя крайне неуютно. Некоторые перебрались из первого ряда подальше, — слишком уж грозен был Дровосек, пусть и связанный под охраной дуболомов. Повернувшись к Урфину, пленённый воин презрительно заметил: — Легко измываться над беззащитными, узурпатор! Будь у меня развязаны руки, я бы позабыл о своём мягком сердце! И обращаясь уже не к захватчику, а к толпе новых придворных, воскликнул: — Как быстро вы продали свою верность! Ваши клятвы — чего они стоят? Вспомните… Но закончить ему не дали. Завоеватель прервал Дровосека на полуслове: — Клятва, данная из страха, не стоит и зерна, правитель Фиолетовой страны! Не смея перечить обманщику Гудвину, они приняли вашего друга как назначенного правителя. Отчего же вы упрекаете моих подданных? Некое замешательство, возникшее было в Тронном зале после слов Дровосека, сменилось настороженным, выжидающим молчанием: пренебрежительно отзываться от волшебнике, пусть и улетевшем на Солнце, было крайне непредусмотрительно. Жители Изумрудного города были уверены, что даже покинувший их Великий и Ужасный может услышать своё имя, после чего Урфину придётся несладко. Стать жертвой сражения двух колдунов не хотел никто. Многие гости, воспылав внезапной скромностью, почувствовали, что злоупотреблять радушием хозяина не стоит, однако реализовать внезапную тоску по дому им помешали дуболомы — отряд во главе с Арумом стоял на страже законов гостеприимства. Возникшая сумятица была совершенно верно истолкована Урфином, который, почти не скрывая своих чувств, забавлялся метаниями челяди. Однако дать разгореться панике было не в его планах, поэтому, слегка позабавившись, он продолжил: — Не бойтесь, мои храбрые подданные! Вы страшитесь лжеца, который годами выдавал себя за волшебника! Молчание, которое последовало вслед за этими словами, можно было с полным правом назвать оглушительным: его нарушал лишь шелест уголка пергамента, которым развлекался ветерок, долетавший в Тронный зал через широко распахнутые окна. На Урфина ожидающе устремились десятки взглядов, обладатели которых находились в сильнейшем волнении. Впрочем, не все взоры были обращены на повелителя, — Железный Дровосек и Страшила растерянно переглядывались, не зная, но догадываясь, что за ловушку приготовил им коварный Урфин. А Джюс, наслаждаясь возникнувшей драматичной паузой, как истинный актёр, не торопился. И когда напряжение публики стало ощутимым, Урфин произнёс: — Вас обманывали, но всякой лжи приходит конец. Гуамоко! Филин, до того, казалось, дремавший на спинке трона, встрепенулся. Ему было вовсе не по душе сокращённое имя, но выказывать своё недовольство он не стал — не то время. Да и ни к чему знать всем то, что известно лишь хозяину. Поэтому он только сильнее прищурил глаза, страдавшие от солнечного света, и крепче вцепился когтями в трон. — Расскажи этим добрым людям, что ты знаешь о Гудвине, мой мудрый друг, — обратился к Гуаму повелитель столь добродушным, непринуждённым голосом, будто он обсуждал с приятелем вчерашнюю охоту, а не искушал судьбу, возводя напраслину на могучего волшебника. Филин, польщённый таким велеречивым обращением, не замедлил с ответом: — Эта история произошла примерно год назад; мне её рассказала моя давняя знакомая, в правдивости которой я не сомневаюсь… Тут филин слегка откашлялся и продолжил: — В тот день она летала под окнами дворца в ожидании угощения из дворцовой кухни. Повара часто баловали гостей из числа нашего крылатого племени… Гуамоко сделал паузу, как будто освежая в памяти все детали истории, однако было это не более чем притворством для подогрева интереса публики. Впрочем, затянуть молчание ему не дал Урфин, попросивший «мудрого друга» продолжать. — Она услышала голоса из Тронного зала, — проскрипел филин, — и снедаемая любопытством присела на подоконник, ибо нечасто можно увидеть приём, оказываемый самим Гудвином. Но то, что она узнала, повергло её в ужас: Великий Ужасный оказался обычным фигляром, что зарабатывал на хлеб, выступая на ярмарках, и лишь случай и доверчивость жителей Волшебной Страны позволили ему стать их правителем! В безмолвии было слышно каждое слово филина, которое впитывалось слушателями так же жадно, как истрескавшаяся от зноя земля принимает долгожданные капли живительной влаги. Слухи, запущенные с подачи Урфина, ходили давно, но одно дело — сплетня, а совсем иное — слова, вес которым придаёт молчаливое одобрение волшебника, за чьими плечами стоит армия деревянных воинов. Рассказ Гуамоко о памятной беседе в Тронном Зале прерывался лишь вспархивающими изредка шепотками, которые, впрочем, тут же утихали, чтобы не заглушить новую фразу пернатого рассказчика. Напряжение было столь сильным, что Фарамант, которого вместе с Дином Гиором из темницы под стражей препроводили к «гостям», чувствуя, как разрушается его прочный мир, не выдержал, громко крикнув: — Это неправда! Филин лжёт, не верьте ему! Казалось, Урфин вот-вот отдаст приказ дуболомам, и дерзкий крикун немедленно отправится обратно за решётку, но правитель, к удивлению собравшихся, не дал команду своим солдатам. Вместо этого он обратился к Фараманту: — Не стоит обвинять во лжи того, чьи слова тебе не по нраву. Но я развею сомнения: здесь находится тот, кто получил ум от Великого и Ужасного обманщика! Не так ли, Страшила Мудрый? — обратился Урфин к бывшему правителю Изумрудного Города, недвижимо стоявшему перед троном. Вихрь чувств, бушевавший в душе Страшилы, никак не отразился на его нарисованном лице. Не дождавшись ответа, Урфин продолжил: — Что же, мудрый и справедливый Страшила, правдив ли рассказ моего друга? Урфин знал, что рискует. Слово захватчика против бывшего правителя — кому поверят горожане, угадать несложно. Стоит чучелу лишь отрицательно покачать головой, и месяцы, потраченные на добычу сведений, пропадут впустую. Никто не поверит, а насаждать свою власть силой будет нелегко. Взять городские стены — лишь половина, а то и четверть дела. Настоящее сражение — за умы и верность горожан — идёт сейчас, и Урфин не может проиграть. Он ждал ответа, который будет решающим в этой битве. Страшила, чьи подаренные Гудвином острые мозги от набивших голову мыслей уже начали высовываться наружу, прекрасно понимал, что стал игрушкой в руках этого ужасного человека. Слова бывшего правителя смогут разрушить, поломать коварную игру, размести хрупкие наветы до самого основания, пылинки не оставив от невыносимой лжи… Вот только рассказ филина не был ложью. Он правдив от начала и до конца. Урфин верно рассчитал. Страшила не мог солгать людям, которых считал своими подданными. И, взглянув ещё раз на Железного Дровосека в поисках поддержки, Страшила чуть слышно прошептал: — Да…