Кофеман и Радуга ( Рино / Тилли )

      Под открытым небом глаза Сильвии ещё красивее — как два осколка кристалла времени.       «Чтож, Рино, скоро станешь поэтом и начнёшь стихи писать» — Джетт часто говорит с собой в голове — лучшего собеседника не найти. Иногда с воображаемой Тилли — выходит куда красноречивее, чем в жизни.       Сегодня первый день работ на свежем воздухе, не считая установки антенны. Главный инженер и несколько её помощников выбрались, чтобы наконец начать строить подъёмник. Дискавери при падении на треть закопался в грунт, чтобы вытащить его, придётся приложить усилия. Но это более чем возможно, каркас для установки тягловых лучей почти закончен.       Тилли снова оглянулась, одаривая своей лучезарной улыбкой.       «Отвернись, морковка, у меня сейчас сердце из груди выпрыгнет» — вместо этого Рино кричит своей команде:       — На сегодня хватит, сворачиваемся, все свободны! Можете пойти в столовку, взять из репликаторов печеньки.       Молодые ребята, с радостным свистом и подбадриваниями, поспешили спуститься с высоких столбов на землю, и, быстрее чем Тилли подошла к командиру, скрылись в открытом люке шаттлового отсека.       — Ну как, мэм, вы мной довольны?       Рино отвечает невербально. Одной рукой притягивает морковку к себе за талию, другой осторожно убирает выбившиеся кудряшки от раскрасневшегося лица. Тилли мило смаргивает, кладёт крохотные ладошки поверх командирской формы, нерешительно теребит воротник. Джетт склоняет голову медленно, чтобы не напугать — губы напротив соблазнительно приоткрываются — она чувственно, с наслаждением соединяется с ними.       Только здесь и сейчас.       Сильвия запускает пальчики в жёсткие, непослушные волосы командира, мягко оттягивает, чтобы взглянуть в ореховые глаза:       — Я думала, мы держим в тайне наши отношения, — выдыхает она.       Рино жадно покрывает поцелуями её зардевшиеся щёки, скулы и шею. Сильвия смеётся, прижимается теснее, придыхая каждый раз, когда Джетт проверяет чувствительность кожи зубами. Опора уходит из-под ног и если они так продолжат, то упадут в траву.       — На этой планете есть насекомые, — предупреждает Тилли, — может, лучше вернёмся на корабль? Я сварю кофе.       Рино отстраняется, вглядываясь в ясные голубые глаза, пальцы ласково поглаживают округлую щёчку:       — Знаешь чем меня завлечь, чертовка.       Нет, Рино не может ждать кофе. Только дверь за ними закрывается, Джетт помогает рыжику раздеться: снимает её верхнюю курточку, как настоящий джентельмен и не по-джентельменски отбрасывает на пол каюты. Она обвивает Тилли своими жилистыми руками, ревниво прижимает к себе, не перестаёт шептать глупости на раскрасневшееся ушко.       Все эти глупости — чистая правда: кожа Тилли мягкая, нежная по-детски, каждый засос, каждый укус оставляет потом яркий след; её реакции такие горячие — каждый вздох, каждый звук, что она издаёт — возбуждают до умопомрачения.       Тилли упирается спиной в стену — отступать некуда, это и не нужно. Она отзывчиво вжимается в осатанело целующую её Рино, прижимает бестию к себе, вцепившись в острые лопатки. Ловкие пальцы прожжённого инженера расстёгивают застёжки на одежде мичмана так быстро и умело, словно в академии на это сдают экзамен. Её кожа пахнет кофейной кислинкой, ключицы неестественно сильно выпирают, словно патрубки. Девушка гладит выступающие рёбра и впалую грудную клетку — сердце Рино сильно и быстро стучит — Тилли любит эту женщину такой, какая она есть: со шрамами вместо некогда красивой груди, с экстремально заниженным чувством собственной важности, с минимальным набором рефлексов самосохранения, бунтарскими замашками и страстью к кофе.       Просто потому, что Рино любит в ответ, как сумасшедшая.       Джетт наслаждается мягкостью и отзывчивостью тела под ней, любуется цветом сосков на полной груди, прежде чем поцеловать их. Молочная кожа розовеет, нагревается от прикосновений, и всё равно остаётся контрастно-белой в обрамлении огненных кудрей. Тилли несёт в себе столько оттенков, столько цветов, словно палитра художника ренессанса. Словно радуга. Она уже больше чем перерыв между делом — необходимый ежедневный ритуал, требуемая доза.       Жёсткие ладони оглаживают талию, мягкий животик, собственнически мнут крутые бёдра — она бесподобна. Рука инженера ныряет под резинку чёрных слипов и Сильвия замирает на секунду. Она вместе с Рино изучает собственное тело, открывая новые, недоступные в одиночных актах ощущения. Пальцы движутся медленно с влажным звуком, не спеша дотрагиваться до гиперчувствительного сосочка, скользят, поглаживают, дразнят, но не входят. Джетт глотает поцелуями каждое «Да!» с пухлых губ, в исступлении шепчущих её имя.       Она жадно вдыхает запах Сильвии — её феромоны сводят с ума. Эта девчонка для неё как кислород, не потому ли её глаза такие отчаянно голубые?       Джетт опускается на колени, жестом предупреждая Сильвию от многословия. В древние времена, существовало идолопоклонничество: люди падали ниц и молились своим богам, они старались угодить им, доставить удовольствие любым доступным способом, можно ли назвать то, что Рино чувствует — Тиллипоклонничеством? Или Сильвияманией? Женщина припадает ртом к влажной ткани белья, нет, моя хорошая, это игра и ты снова в ней проиграешь.       Тилли на мгновение перехватывает взгляд — до Рино она не знала, что взглядом тоже можно проникать, глубоко и интимно. Этот взгляд — «я хочу тебя» — дикий, гипнотизирующий. Длинные пальцы сдвигают трусики. Входят осторожно, плотно, до основания. Сильвия забывает как дышать — прыткий язык выводит круги, трепещет бабочкой, не оставляя в покое ни на секунду.       Рыжик пропускает непослушные короткие волосы сквозь пальцы, прижимая лохматую голову к эпицентру нарастающего оргазма, она уже слишком возбуждена, чтобы контролировать себя. Стонет — звук выходит настолько возбуждающим, гортанным, что Джетт рычит в ответ, и присасывается с чмокающим звуком, не меняя, но акцентируя движение внутри.       Коленки морковки дрожат, она тоненько вскрикивает, вздрагивает всем телом, выгибается. Джетт прижимает её ко рту, не позволяя вырваться. Не сейчас. Влага стекает по руке, по тыльной стороне ладони. Она не останавливается до тех пор, пока плоть вокруг пальцев не сводит пульсацией. Рино довольно шипит.       Сильвия — её личный омут.       Она неспеша целует перепачканные смазкой бёдра, ласкает влажными пальцами между ними. Губы оставляют бесстыжие следы, как она поднимается с колен: на животе, на рёбрах, на ладонях. Сильвия сама с жадностью слизывает с её подбородка свой сок, выпрашивает язык и губы, её пальчики решительно пытаются расстегнуть командирские брюки.       Джетт помогает раздеть себя и снова прижимается, пропуская бедро Сильвии между ног. Надо будет не забыть подремать.       Потом.       Тилли двигается ритмично, ее тёплые ладошки обхватывают лицо Рино, фокусируя взгляд на себе. Она снова что-то шепчет, что — не разобрать из-за шума крови в ушах, но это так горячо, возбуждающе, просто смотреть как двигаются в исступлении эти очаровательные губы.       Болтушка.       Джетт сминает её рот своим, вынуждая принять приглушённые стоны в себя. Коротенькие, но острые ноготки впиваются в поясницу, заставляют прижаться плотнее.       Чем это всё закончится?       Неизвестно.       Рино отпускает себя. Возбуждение достигло края и вырвалось в хаотичные стоны, содрогания, шёпот. Взмокшие тела подрагивают, свитые в тугой комок. Джетт нежно убирает потемневшие от пота рыжие пряди с милого личика. Целует бледные веснушки.       Что бы не происходило дальше, единственное, что имеет значение — голубое пламя этих глаз не должно погаснуть, пока она, Джетт Рино, жива.