До нескорого, она же

Яр не успел меня освободить. Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника — вчера я благоразумно его отключила — а от холодных (ледяных) слов: — Вставай и собирайся. Я распахнула глаза и увидела отца. Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя. — Куда? — спросила тихо, с трудом разлепив губы. — Узнаешь, — отозвался отец. На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо. Куда он меня повезет? И он ли? — Мне сегодня в школу, — заметила я. — Школа отменяется, — мгновенно отреагировал отец. Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину: — А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого. Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом. — Будет тебе заявление. — Мне оно ни к чему, — я пожала плечами, поднявшись. — А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику? Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия. Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку. — Знаю, — это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату. Вот и поговорили. Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам. Что ж. Посмотрим, кто кого перетанцует. Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом. Они не хотели Алину — что ж, они получат ее племянницу. Почистив зубы и позавтракав остатками творога (тем утром я перестала любить творог), я вынула из шкафа то самое платье-паутинку, в котором была на шабаше. К счастью, к тому времени я уже успела привести его в порядок. Но вместо того, чтобы накрутить волосы, я просто расчесала их и бросила за спину — у меня они тоже шли волной. Я подвела глаза, не став добавлять в уголки кокетливые стрелки. И очернила их тенями. Покрыла лицо пудрой, слишком белой для лица, с которого ещё не успел слезть загар. И нанесла на губы едва различимый блеск. Племянница своей тети. Конечно, меня нельзя было принять за Янтарную, даже издалека, но у нас имелось много общих черт. У меня, Алины и моей матушки, ее сестры. Видела бы эта матушка меня сейчас! Что бы она сказала? Отругала непутевого ребенка — или похвалила? Она ведь тоже любила сбегать. А потом — однажды — сбежала и не вернулась. Отец заглянул в мою комнату спустя сорок четыре минуты после моего пробуждения. Посмотрел на меня — и я подняла на него подведенные глаза. Спросил: — Ты готова? — Всегда. И я вышла из комнаты. Покинула свое убежище, в последний момент успев прихватить сумку с телефоном. Надежда жила. Связь не ловится внутри квартиры, но вне ее? Должно было сработать. Будет жалко, если не сработает. Мы вышли на улицу, и я вдохнула воздух с невероятным наслаждением. Свобода. От двери до двери — и все-таки свобода. Впервые за осень я села в машину отца. Он сам открыл мне дверцу, приглашая забраться внутрь. И я села на переднее сидение, справа от отца, хотя многое отдала бы за то, чтобы не садиться. А в детстве, помнится, я всегда мечтала сидеть спереди… Доставать при отце телефон было боязливо. Поэтому я просто смотрела вперед, держа спину идеально ровно, как будто была готова в любой момент сорваться и убежать. Я узнавала эту дорогу. Правда, вчера мы ехали в сторону моего дома — не-дома, а сегодня — от него. Белое здание. Я осознавала, что увижу его. Вот только прежде, чем это случится… я должна знать. — Что стало с Кириллом? — спросила тихо, даже не повернувшись в сторону отца. Лишь чуть покосилась взглядом, чтобы увидеть, как он, также не отрывая глаза от дороги, уточняет: — Ты имеешь в виду ученика Янтарной? Как будто не знал. Сам ведь вчера сообщил мне, из-за кого это все. — Да, именно его я имею в виду. Мы остановились на светофоре, который только-только, прямо перед нами, сменил цвет на красный, и отец ответил: — Он рассказал нам все, что знал, и мы его отпустили. — С магией? — У него ничтожный магический запас. Специалисты считают, что так было с самого рождения. — Специалисты… — я покачала головой. Все, что знал. О тете? Обо мне? Раскрыл даже те помыслы Янтарной, что утаил от меня? И почему… Просто так? За награду? После пыток? Или в самом деле из-за меня? Я поняла, что не хочу это знать. Потому что такое знание в любом случае приведет к последствиям. Я разочаруюсь либо в Кирилле, либо в отце — ещё больше. А в себе… Что ж, в себе я уже разочаровалась. — Зачем ты вообще… — начал отец. На светофоре загорелся зеленый свет, и машина тронулась с места, прервав его слово. Водил отец всегда очень аккуратно и правилами дорожного движения не пренебрегал. — Зачем ты вообще на это пошла? — Мне семнадцать лет, — напомнила я, как будто мой возраст имел к этой истории важное отношение. — В юности многие пытаются себя… найти. Я почувствовала, что в горле вновь собирается ком. И сказала себе: только не плачь, Яна, только не плачь. Ты – Снежная королева с льдинкой вместо сердца. И слезы тебе ни к чему. Пусть слезами обливаются те, кто их заслужил. А ты, несмотря ни на что, их не заслуживаешь. — И она предложила тебе помощь в поисках? — поинтересовался отец. Я напряженно улыбнулась и ответила: — Нет. Я просто нашла в ней себя. Ты знаешь, что она не хотела быть тенью матушки? Знаешь, что она мечтала встать с ней на одну ступень? Нет, ты не знаешь. А я знаю. Она сама мне рассказала. — И ты ей поверила? — И я ей поверила. Угол белого здания выглянул из-за поворота, и сердцебиение участилось. Я угадала. Мы направлялись именно к нему. — Зачем?.. — только и спросила я. Отец все понял. — Делай ставки, поверят ли Янтарной остальные. Кажется, я побледнела. Я даже физически почувствовала, как кровь отходит от моих щек. Можно было обойтись без пудры. Сейчас для моего белого лица она была слишком темной. Что они собираются сделать? С тетей? Со мной? Со связью, образовавшейся между нами? С Кириллом? Мне стало страшно. Я давно так не боялась. Все слишком серьезно, в мое дело вмешался некто свыше, и это забрало у меня последний шанс на повторную игру. Машина остановилась. И, пока отец выходил на улицу, а затем обходил капот, чтобы приблизиться к моей двери, я успела на невероятной скорости достать мобильник, перепечатать адрес со стоящего рядом указателя (благо, адрес был коротким) и добавить вопрос («Что по нему есть магическое, чего я не знаю?»). И, уже когда отец открывал дверь с моей стороны, отправить это сообщение Яру. Немного не успела. Отец телефон заметил и с напускным дружелюбием спросил: — Что там? — Всего лишь смотрела время, — я пожала плечами, покинув машину. — Время тебе не пригодится. Он протянул руку. И я поняла, что должна передать телефон ему. На мгновение сжала мобильник в ладони, сожалея, что не смогу получить ответ Яра, каким бы он ни был, и протянула мобильник отцу. Даже успела порадоваться, что телефон, как и магпочта, тоже был у меня запароленным. Хотя телефон, конечно, взломать намного проще. Но разве у отца будет время, чтобы что-то взламывать?.. Отдала мобильник — и встала сама. Здание находилось метрах в ста пятидесяти от парковки. Гордое и неприступное, оно, хотя и было двухэтажным, будто возвышалось надо мной, и даже дышать было тяжело. Я не хотела туда идти. Я в самом деле подумывала упасть на тротуар, величественную светло-серую плитку, да так и остаться. Чтобы мои проблемы решались вместо меня, а ещё лучше — чтобы они не решались вовсе, а попросту замерли. Но я шла, и эти сто пятьдесят метров пролетели отчего-то очень быстро и незаметно. И уж тогда, приближаясь к крыльцу, я расслышала шум. Людей всегда преследует шум. Даже если это самое что ни на есть интеллигентное собрание пенсионеров, даже они будут шептаться между собой, создавая помеху. Тишина действует людям на нервы. Очень немногие умеют молчать так, чтобы при этом чувствовать себя комфортно. Я умею молчать. Но всегда почему-то говорю. Говорю, даже если не вижу смысла в собственных словах, даже если они ничего не значат… Как сейчас. Мы вошли внутрь здания, преодолели коридор с развешенными на стенах портретами в золотых рамах и замерли возле широкой деревянной двери. Когда она распахнулась, внутри, пусть и лишь только на мгновение, установилась тишина. Как будто мы были самыми желанными гостями, по неведанным причинам заявившимся последними. Отец перешагнул порог первым, я же оставалась с той стороны двери, не решаясь войти. Но смотрела прямо, перед собой. На людей во всем черном, усевшихся за полукруглыми трибунами. На высокую женщину с короткой стрижкой, сидящую прямо по центру. И на ту, что сидела чуть в отдалении от нее, еле видимая за спинами охраняющих ее колдунов ли, обычных ли людей. Алина. Янтарная. Она же — моя тетя. Она же — та, над кем сегодня будет вершиться правосудие. О судах черных всегда ходило много слухов, и даже я, будучи ребенком, успела наслушаться многих страшилок, ничем не подтвержденных. Правду никто не знал — черномагические суды проводились редко и хранили свои тайны до скончания веков. Однако такие суды ни с чем не спутаешь. Оказавшись здесь, я сразу поняла, что сейчас будет. Но не поняла, за что. Я усилием воли оторвала взгляд от Алины — нечто иное привлекло мой взгляд. И я с удивлением разглядела Влада, одетого в черные водолазку и пиджак, с острым профилем и совсем темными глазами, смотрящими в мою сторону. Нужно было прийти в красном. Или оранжевом. Чтобы стать единственным ярким пятном в царстве жестокости и мрака. Чтобы стать знаком. Мне это не нравилось. Не нравилось то, что я обязана войти внутрь, потому что так я попаду под обстрел ещё большего количества взглядов, потому что так я попаду под взгляд Янтарной, и это ещё страшнее. Они все были там. Отец, Наталья Заболоцкая, Влад. Только Вики не хватало. Может быть, она готовилась к очередному свиданию с Владом. Я не хотела к ним присоединяться. Я была другой, не такой, как они, и не видела смысла этого отрицать. Всегда можно сбежать. Или всегда нельзя, а сейчас можно. Мое тело на автомате сделало шаг назад, и ещё один, и ещё. После я резко развернулась… и меня кольцом обхватило двое мужчин, вроде тех, что охраняли Янтарную. Я попыталась вырваться, но их физические силы явно превышали мои. Тогда я потянулась к магии… И ощутила холодную руку, опустившуюся мне на плечо, обрывающую все нити. Отец. Я встретилась с ним взглядом — мои глаза — и спросила громко, во всеуслышание: — Ты знал, что я решусь? — Я предполагал, — отозвался отец. Холодный голос, холодная рука, холодный взгляд. А в моем пылала ненависть, быть может, ко всему этому мероприятию и составляющим его людям — или только к себе самой. Странный это был день. Будто текущий в тумане, когда ты видишь только то, что творится перед твоим носом, но главное скрыто от тебя пеленой. Меня завели в зал суда силой, потому что я предпочла пожертвовать гордостью, чтобы не входить туда самостоятельно. Довели до стойки, расположенной напротив Алины, и встали рядом. Тетя наконец заметила меня и позволила себе улыбнуться — слабо и безнадежно. А я не смогла выдавить ответную улыбку. Я впервые видела ее так, без маски сна. В реальности волосы ее оказались чуть менее яркими, не настолько красными, но они все так же волнами спадали на плечи и спину. Вместо аристократичной бледности лицо покрывала бледность отчаяния. Бледность, что так ярко контрастировала с черным, очень похожим на мое, платьем. Я видела, как вспыхивает охранный купол над моей головой, и подумала вдруг, что это похоже на игру в кошки-мышки. Алину поставили передо мной, подарив ей шанс (правда, не знаю, на что). Но, не успела она сделать ход, мне вручили преимущество. И продолжат нападать на кошку, пока не сделают ее мышью. — Так как теперь мы полноценно здесь с вами собрались, — начала женщина с короткой стрижкой, — я предлагаю начать сороковое заседание суда по злопользованию черной магией. Обвиняющей стороной выступает Алексей Заболоцкий — от имени своей дочери Заболоцкой Яны Алексеевны по праву несовершеннолетней. Отвечающей — Ланова Алина Петровна. Возражений не последовало. В том смысле, что никто не предложил отложить это ужасное событие на какой-нибудь неопределенный срок. На год. На жизнь. На вечность. Все покивали, и суд начался. Черномагический суд. По злопользованию черной магией. Где я косвенно встала на сторону моего отца, выступающего против моей тети. На сторону колдуна, обвиняющего сестру его бывшей жены, моей матери, в том, что… Я слушала обвинения со всем вниманием. Потому что мне самой было интересно узнать, что же такого ужасного Янтарная натворила по отношению ко мне, чего я до сих пор не заметила, но из-за чего организовали аж целый черномагический суд!.. Я слушала. Слушала и не верила. Магическое преступление. Вот как окрестили то, что собирались рассказать дальше. До этого я сталкивалась лишь с одним магическим преступлением — это когда Наталью Заболоцкую использовали для участия в ритуале… Как выяснилось, мой случай оказался похожим. Наш случай. — Намерения Лановой Алины Петровны кристально ясны: женщина, собираясь воспользоваться собственными остатками души, планировала завладеть душой Заболоцкой Яны Алексеевны, тем самым обретя могущество, на которое у нее не хватало собственных ресурсов… Я посмотрела на Янтарную. Она ответила мне тусклым взглядом. Я произнесла: «Это неправда». Хотела прошептать, чтобы мои слова услышала лишь Алина, но прозвучали они слишком громко, поэтому долетели даже до судьи. Она — Григорьева Елизавета Артемьевна, по ее представлению — посмотрела в мою сторону и ответила: — Это абсолютная правда, уважаемая Яна Алексеевна. Или вы подвергаете сомнению черномагический суд? Хотите оспорить выдвинутое объявление? Зрители зашумели. Конечно, конечно, черномагический суд сомнению подвергать никто не смел. Никто и никогда. Это была аксиома — все до единого слова, произнесенные в данной зале, правда. Иначе и быть не может. Даже у закоренелых преступников не хватает смелости лгать, отвечая на вопросы обвиняющей стороны и судьи. Есть нечто, что выше лжи и хитрости. Есть истина. Но сейчас я ее не чувствовала. И я бы даже осмелилась это заявить, став первой из тех, кто нарушит процесс черномагического суда, и героически погибнув через несколько мгновений. Но на губах Янтарной проскользнула улыбка, вернувшая ее лицу жизнь, и, кажется, одна только я это заметила. А потом шум утих. Лишь секунда — и все люди замолчали. Я сразу, даже ещё не оглядевшись по сторонам, поняла: случилось что-то неладное. А потом заметила окаменелые лица и стеклянные глаза, будто все вокруг превратились в искусно сделанные статуи. Все. И судья, и зрители, и отец. Лишь только я все ещё продолжала дышать — и даже пару раз моргнула глазами. Я — и Янтарная. Моя тетя, что элегантно обошла грозных мужчин, стоявших подле нее, и приблизилась ко мне, на ходу распрямляя плечи. — Ты права, — произнесла она, глядя в мои глаза. — Они лгут, а я всегда говорила тебе одну только правду. Я рада, что не ошиблась. Но время на исходе. — Что дальше? — спросила я тихо. — Вечность, — ответила Янтарная. Все оказалось предельно просто. Она направилась к выходу из залы, и я пошла следом. Когда до двери оставалось несколько шагов, Алина остановилась и обернулась ко мне — черная юбка волной заструилась по ее ногам. А потом произнесла то, что до сих пор не успела сказать: — Я хотела объединить их. Твою и мою душу. Чтобы мы вдвоем стали сильнее. И чтобы мы всегда были рядом. Как родственницы. И как ведьмы, которые отлично понимают друг друга. Янтарная улыбнулась. И я в самом деле разглядела в ее глазах сияющие драгоценные камни. И колдовство. Магию, что, по словам судьи, подходила к концу, но до сих пор горела ярче любой звезды. — Ты идешь со мной? — спросила Алина. Я прошептала: — Если ещё не поздно. Янтарная кивнула. Это значило — шанс есть всегда, и так я ее и запомнила: шанс есть всегда, шанс есть всегда, шанс есть. Ты можешь попытаться сделать ход назад — и переиграть финальную битву по-новому. Алина смогла. Обхитрить всех, чтобы сообщить мне правду, потому что, пожалуй, только правду они не могли у нас отобрать. Мы вышли за дверь, которую никто не охранял. И покинули особняк, потонувший в безмолвии. А уже там, на улице, под листьями, петляющими на фоне темно-серого неба, встретили ещё одну живую душу. Конечно, все не могло обойтись без него. Кирилл приходился Янтарной учеником, и было бы странно, если бы ее решающая битва прошла без него. Завидев Кирилла, Алина улыбнулась. Улыбнулась — и направилась в его сторону. Кирилл кивнул Янтарной — а потом подмигнул мне, будто и он пытался сказать, что никогда не следует сдаваться. — Предатель, — заметила Алина, не прекращая улыбаться. Когда между нами было три шага, мы остановились. Замер Кирилл. На его лице не было ни тени скорби — зато мое сердце сжималось от ужасающего предчувствия. Кирилл не смотрел теперь на Янтарную — он хитро смотрел на меня. Тогда я и поняла: отец сказал правду. Кирилл в самом деле рассказал все по собственной воле. Ради меня, по непонятной причине удостоенной такой чести… Я стояла, точно одна из статуй в зале суда, и не могла ничего сделать, наблюдая за тем, как с его лица сходят все краски, — и жизнь. А с губ слетает фраза, одна только фраза, которую Кирилл посчитал настолько важной, что позволил себе с ней на губах… — Для той, кого избрал Влад, ты неплохо целу… …упасть. Упасть, позволив мне ожить. И я бросилась к Кириллу, обхватила его за плечи и приподняла, вглядываясь в его красивое лицо, красивое мертвое лицо. Я тянулась к нему нитями своей души, но души в Кирилле уже не было — осталась только оболочка. И то тепло, что ещё не успело рассеяться. Я склонилась к его уху и прошептала: — Спасибо тебе… За что, Всевышняя?.. Возможно, когда-то ты слишком серьезно воспринял это «знать». Тепло таяло. — Это было именно то, в чем меня обвиняли по отношению к тебе, — произнесла как ни в чем не бывало Янтарная. — И теперь ему уже ничем не поможешь. Я подняла голову и посмотрела на нее. Больше всего мне хотелось спросить, за что, но ведь я и сама знала. «Предатель». Попытавшийся уберечь одну и обмануть другую. — Пути назад нет. Голос-гром, такой, что я даже на мгновение поверила, что началась осенняя гроза. Но это была лишь Янтарная. Пути назад нет. А шанс? А как же шанс? Я отпустила тело Кирилла и попыталась подняться, а потом поняла, что от особняка исходит шум. Замершее мгновение возобновилось, и времени на попытки не осталось. Лишь на прощание. Для того, кого избрала Янтарная, ты был слишком честным, Кирилл. Для первой моей любви ты был слишком хорошим — и я тебя не заслужила.