Запись в дневнике от 02.08.2021
А я ведь не просил вас о чертовой жалости или выслушивать мою личную трагедию. Для вас, я придал для нее слишком большое значение, даже зациклился, наверное, помешался. У каждого человека есть свой пунктик на том, что действительно важно, за что отдаешь всего себя и поступишься принципами, дурацкой моралью, во имя чьего-то счастья, пускай и мимолетного. Я хотел себя ощутить живым человеком, ощутить весь спектр эмоций, желательно положительных. Я залатал свою душу тем, что попало под руку и как смог; новыми треками, большими концертами. Слушал грозу, высунувшись в открытое окно, простывал и пил чай с ромашкой, который ненавижу. Я не просил о сочувствии и помощи, ровно, как и не просил осуждать мои действия и слова. Вам не стоит меня судить и сейчас, ведь вы не я. Я поступаю так, как считаю нужным и как хочу. Эта борьба с внутренними демонами высосала всю жизнь из меня. Этот замкнутый круг от момента до момента – осточертел мне. Я больше не хочу бороться, я принял свою темную сторону и пусть она заберет меня к себе, поглотит полностью. Как человек, я давно себя изжил. Мне нет дела до ваших жизней. И я хотел бы, чтобы это было взаимно.***
Он сидит и смотрит в окно, на фоне играет какая-то тягомотная и отвратительная музыка, но плевать, это уже неважно, все это блекнет на фоне. Слишком много дерьма вокруг; а главное ужасных мыслей. Они были где-то далеко, были легким наваждением или миражом. Но сейчас, кажется, что все это стало явью. Эти мысли давят на него, прижимают к полу, а он борется изо дня, но он не робот. Он устал бороться с темнотой внутри себя. Препараты сдерживали его, препараты диктовали ему то, как надо жить. Говорили, что такое хорошо, а что такое плохо. Но сейчас эта грань стерлась, будто надломилась и уже ничего не имеет значение. Луч света, имя которому Василиса, тускнеет, блекнет, стирается из памяти, потому что он не умеет принимать хорошее, просто свыкся, что вокруг все плохо. Свыкся, что он слаб и ему уже ничего не нужно в этом мире. И в этой жизни. Нет смысла тянуться за соломинку; утопление дело рук самого утопающего. А он вечно барахтается в своей луже без дна. Кажется, что его вытащили на берег, но как вдруг какие-то щупальца злого чудовища возьмут и снова потянут на дно. Эта канитель заебала. Эта неопределённость. Сколько он не пил лекарства? Месяца три или два? Да, точно, месяца два. Его пугало то, как препараты затуманивали сознание, а ему так хотелось глотка свежего воздуха. К тому же с Василисой он отстранился, неосознанно, наверное, но какая уже разница, раз бороться теперь не за что? Так еще и ребенок. Это так сломало, это равносильно сильному удару в солнечное сплетение, будто руки заломили с такой силой, что из хватки не вырваться. Кого-то это воодушевляет, а его только сильнее угнетает. Это просто невозможно, этот ребенок необходим ему только в альтернативной реальности, где он не болен психически, а здоров и полон сил. В его возрасте люди уже по второму или третьему ребенку заводят, а для него это равносильно вывиху психики и сильной оплеухе. Зачем ему это? Ведь он сам не в состоянии о себе позаботиться, а тут маленький человечек, которому нужна любовь и стабильный психологический фон в семье. Он не сможет этого дать, и он это знает. Еще хуже, что Мирон заставил страдать тех, кого очень сильно любит. Родителей, Василису и друзей. Его мать будет не готова пройти через все это во второй раз. Да, мам, ремиссия длилась слишком долго, а метастазы уже вошли в мозг и сердце, не оставляя шанса на выживание. И что сейчас делать? Оставить записку и спрыгнуть с десятого этажа? Быстро и надежно, как блядские швейцарские часы. Но он не хочет, чтобы его мозги соскребали с асфальта, а очевидцы фотографировали его бездыханное тело и выкладывали в различные паблики в телеграмме.«Рэпер Оксимирон выпрыгнул с десятого этажа! Во мозги разбросало, вы только гляньте!»
Это слишком большой удар по близким, так нельзя. Мама точно не переживет этого. Василиса тоже простить себя не сможет. «Боже, какой же я отвратительный и мерзкий тип. Васька уже потеряла своего жениха, хотя, уверен, он очень сильно хотел жить. С ним так несправедливо обошлась судьба, а я сижу тут и думаю, как бы смягчить ее удар. А никак, это разобьет ее вдребезги. Но она сильная, справится, я уверен». Или нет? А если она не сможет? Если она отправится вслед за ним? Нет, она не сделает этого, совесть не позволит убить и себя, и ребенка. «А что тебе мешает попросить ее сделать аборт и никогда не заводить детей? Будешь ли ты счастлив? Нет, не буду. Пусковой механизм запущен, таймер тикает и время на исходе». Он уже несколько дней не выходил со всеми на связь, друзья и Василиса уже на панике ищут его по всему Петербургу. А он просто сидит в какой-то стремной съемной квартирке перед окном, сжимая в руках дозу, размышляя о том, о сем. Отвратительный Мирон Федоров. Чудовище во плоти.***
— Он отключил телефон, наш друг айтишник пытается хотя бы след его найти, пока что в процессе. — говорит Ваня, выпивая уже третью кружку кофе, судорожно докуривая очередную сигарету. Я устало потираю лицо и вымученно смотрю перед собой. Мирона нет уже три дня, на связь ни с кем он не выходил, его родителей я спросила не приезжал ли он к ним, мама сказала, что нет. Но я постаралась успокоить ее и попросила не нервничать. Вроде она выдохнула, или сделала это для общего вида. О том что беременна, пока решила умолчать. Ване, Марку и Порчи я рассказала о своем положении. Радостное событие окрасилось в грустное, ведь они сразу поняли почему он сбежал. Тут к гадалке не ходи; какая-то трудность и Мирон дает заднюю, это так логично. — Марк с Порчи решили разделиться и поехать по всем возможным притонам. Вдруг он там… Судорожно всхлипываю, пряча глаза в ладони. Это отвратительно. Это ужасно. Такой горький и тяжелый осадок скапливается во рту, что никакой напиток не может смыть его с языка. Страх. Ведь я понятия не имею, где он и что с ним. Жив ли он? Отгоняю эти мысли от себя. Проходит несколько часов прежде, чем Ваня подскакивает со своего места, говоря по телефону. Он быстро ходит туда-сюда, как сраный маятник и это быстро начало меня нервировать, ведь он молчит, а потом добавляет пару кратких фраз в ответ звонящему. — Даня нашел его. Поехали. Я судорожно подхватываю рюкзак, в котором лежат шприцы с набранными антидотами от наркотиков, мне так спокойнее, ведь кто знает, что он с собой сделал. Теплится надежда на сердце, что они и не понадобятся. Когда мы подъехали к двенадцатиэтажному дому на Васильевском острове, проникнув в подъезд, мы быстро поднялись на десятый этаж. Мне было уже не важно, что он повел себя как трус и слабак, для меня одно имело значение, лишь бы он был жив и с ним все было хорошо. Около названной квартиры стояла женщина хозяйка, которую вызвал Даниил, узнав, что это съемная квартира. Женщина нервно крутила ключи в руках и испуганно посмотрела на запыхавшихся меня и Ваню. — Боже, если бы я знала, что он наркоман, никогда бы не пустила на порог квартиры! — восклицает женщины и засовывает ключ в дверную скважину. — Он не наркоман! — восклицает Ваня, злобно посмотрев на хозяйку. Дверь открывается, и я первая влетаю в квартиру, проверяю дверь за дверью, комнату за комнату, кричу его имя. И только заметив его, тут же подбегаю. Он сидел у открытого окна, благо, что сейчас лето – он бы замерз к чертям, ведь ветер с пролива даже сейчас холодный. Вокруг разбросаны бутылки крепкого алкоголя, замечаю белый порошок, таблетки неизвестного препарата и шприц. И руки мои резко опускаются. Я, правда, понятия не имею, что я сейчас тут делаю. История повторяется? — Мирон, — начинает Ваня, осторожно подходя к нему. — слезь, пожалуйста, с подоконника. Братан, давай. Я представляю как Евстигнеев сейчас внутри боится. Ведь такое уже у него было, это чувство дежавю накрыло его с головой, но он намного осторожнее, чем в первый раз. Я не позволю Ване еще раз пострадать, это убьет его изнутри. Парень сразу прикрывается, когда Мирон осторожно поворачивает голову, но окончательно не поворачивается к нам. Лишь поджимает губы. — Можете выйти из комнаты? — говорю хозяйке, но та даже не собиралась, пришлось грозно огрызнуться и дверь в квартиру захлопнулась. Вот мы втроем, как и тогда, в 2013 году. Только на месте его бывшей девушки – теперь я. Одно неверное движение или брошенное слово и мина, что ждет неловкого движения в его сердце взорвется, забирая нас с собой. Я непроизвольно опускаю руку на низ живота, чувствуя сильный страх. — Давай спокойно поговорим, Мирон, пожалуйста? — тихо произношу я и делаю шаг к нему на встречу. — О чем нам говорить, Василиса? — его голос слаб и надломлен, это заставляет кошкам скрестись на душе, жалобно и надрывно. Мне так больно. — О тебе. Мы поговорим о тебе. — очередной шаг навстречу взрыву. — А что говорить обо мне?... — едко, но тихо произносит он. Но это не он говорит, а наркотики внутри него. Он вновь отворачивает голову к окну. Вижу лишь то, что он откидывает голову назад и что-то делает. В панике смотрю на Ваню и все происходит как в замедленной съемке. Он подбегает к Федорову и за шкирку стаскивает с подоконника, я уже открываю рюкзак и достаю шприцы. Проверяю реакцию зрачков – они сужены, проверяю дыхание – оно замедленно, проверяю сознание – слабое и вялое. Понятия не имею сколько он выпил до того, как мы приехали, но сейчас на моих глазах происходит картина триады опиоидной передозировки. Затягиваю жгут на его руке, вижу места от уколов. Блять. Беру вторую руку, там чисто, затягиваю жгут и быстро попадаю в вену. Ввожу антидот опиоидов. Ваня уже вызывает реанимационную бригаду, а я как только закончила вводить препарат, бью парня по щекам, стараясь привести в сознание. Опиоиды действуют на дыхательный центр, который находится в продолговатом мозге, при передозировке дыхание прекращается, понижается давления и человек умирает. Антидот блокирует рецепторы опиоидов, восстанавливает дыхание, снижает седативный эффект и повышает артериальное давление. Сзади слышу громкие шаги работников скорой, которые приходят с реанимационной укладкой и мешком амбу. Я лишь отстраняюсь и молча смотрю в пустоту перед собой. Мы его спасли, но нас с ним спасти уже не удалось. Не понимаю за что мы боролись и ради чего; зачем строили мнимое счастье, которое погрязло во лжи и разочаровании. Эта боль пронизывала наш дом, как старая плесень за слоем обоев. Она портила наш воздух и наши легкие с сердцами, но мы делали вид, что не замечали. Если отодвигать личное и приплетать профессиональное; я старалась закрыть глаза на то, что он болен. Я дала шанс бывшему наркоману и человеку с биполярным расстройством. Мой отец спросил бы меня; Василиса, о чем ты думала? Но я не услышу от него этих слов попросту, потому что побоялась признаться ему. Но сейчас все это не имеет значения, я беременна и осталась одна. Мирон лежал в отделении реанимации, а затем его переведут в «Доктор Сан» на принудительное лечение. Он опять будет проходить все эти круги ада, уже под присмотром нескольких врачей и в более серьезной и жесткой форме. У него случилась передозировка опиатами, это многое изменило в его физическом и психическом состоянии. Он подорвался на собственной мине и теперь будет расплачиваться. Я решила, что пока что не готова его навещать. В съемной квартире лежал дневник в черной обложке, который забрал Ваня. Парень остался убираться там и выплатил хозяйке компенсацию за доставленные неудобства. На следующий день, он решил отдать его мне, потому что посчитал что, то, что там написано слишком личное. Заварив чай, я села на диван и принялась читать. Запись в дневнике от 07.06.2013 года. Меня просто разрывает на части от собственной никчемности и жалости к самому себе...