Forgive me for my frail love And I can’t live it like I’m living I can’t wait up nights So tell me once and it’s enough Forgive me for my frail love. — cloves `fail love`
конец ноября.
Аромат черничных капкейков заполнил всю кухню — сладкий, тягучий. Я будто ощущала вкус черники и ванильного сахара во рту — такой родной. Приятно оказаться дома, вновь касаться отбеленных стен с неровно повешенными фоторамками. Вон тут мне шестнадцать — я отрастила челку и покрасила ее в ядовитый розовый, было весело, пока мать (о, эта женщина!) не начала упрекать в вульгарности данного образа. Чуть повернув голову вправо, натыкаюсь на свой детский снимок — я, папа и Монмартр. Мы любили с ним гулять по выходным на Горе Мучеников, разглядывать сувенирные лавки, с зазывающими внутрь торговцами, и покупать клубничное мороженое по дороге домой. Я ощутила себя вновь маленькой девочкой, что делала неумелые хвостики и бегала с соседскими мальчишками. И тут меня будто пронзило осознание того, что я скучаю по папе, по Парижу, по той семье, которой мы были до развода и дальнейшего суда, решившего оставить меня с матерью, что увезла в холодные Нидерланды подальше от солнечной Франции с ее живописными провинциями и девушками, уводящими мужей. Зазвенел таймер — капкейки были готовы. Пока ждала момента, когда же мои маленькие кексы остынут, я решила разобрать свой почтовый ящик, надеясь увидеть в бесчисленном потоке электронных писем то самое — с работы. Пускай до конца моего отпуска еще целый месяц, мне нужно было наконец занять себя работой, дать нагрузку, чтобы избавиться от назойливого желания вернуться обратно в Палермо, где я оставила свое сердце, гордость (и половину годового заработка). С моего возвращения прошло почти четыре недели, пора бы уже постепенно возвращаться в прежнюю жизнь, оставив былое позади. Подруги посоветовали потратить оставшиеся «каникулы» с умом — закончить ремонт в гостевой комнате или продолжить мое путешествие. И рассматривая фотографии на стене в гостиной, второй вариант казался мне самым верным решением, хотя кошелек просил искренне от этого воздержаться. Вечер в компании искрометного Джуда Лоу и Натали Портман, бокала игристого, которым я запивала свои страдания, капкейков и тайской еды из ресторанчика на углу обещал быть великолепным. Но, наверное, я сделала огромную ошибку, включив «Близость», ибо уже к середине фильма рыдала навзрыд и проклинала все на свете. Что ж, смотреть мелодрамы после расставания — отвратительная идея. От очередного всхлипа меня отвлек звонок телефона. «Папа» показалось на дисплее, я выключила фильм и сняла трубку. Казалось, мы будто целую вечность не общались после того, как я позвонила ему из аэропорта Палермо, в красках описывая свой позорный побег после разрыва. Он сразу понял, что я плачу, а потому начал восторженно рассказывать про скорое открытие новой выставки в `Laurent Godin`* и пытаться уверовать меня в то, что я не пожалею о ней, а они с Марсией — его очередной пассией, вроде она была из Неаполя и плохо говорила по-французски — будут очень рады меня увидеть, особенно перед Рождеством. Луи всегда умело заговаривал зубы, так что уже через пять минут мне приходилось смеяться от его едких комментариев. — Хорошо, хорошо, père, приеду, — я улыбнулась, стирая оставшиеся слезы с щек, — иначе я оглохну и останусь дома. — Марсия, она согласилась! — крикнул мой папа в сторону, и на другом конце послышался сладкий итальянский голос с нотками визжания: «Oh dio, è meraviglioso, caro! * — эта дамочка начинала нравится мне все больше. — Все, уже не можем дождаться, когда ты приедешь, я встречу тебя на вокзале, только позвони. j'espère vous voir bientôt.* — Moi aussi.* Разговор закончился, я принялась убирать остатки своей компании, прикончив оставшуюся еду, но уже под другой аккомпанемент — что может быть лучше «Секса в большом городе»? Ничего. Мне предстоял тяжелые несколько часов — уборка в гостиной, покупка билета на поезд и очередной сбор чемоданов, правда на этот раз я планировала ограничиться небольшим количеством вещей, предполагая обязательный поход по магазинам и бутикам. Я словно пребывала в прострации, очнувшись лишь на пересадке в Брюсселе, меня как будто обдало ледяной водой, что я, черт возьми, творю, но сомнения улетучились, когда моя задница приземлилась на сидение, а милый парень напротив вежливо предложил свою помощь, чтобы спрятать чемодан на верхней перекладине. Себастьян Тцара — молодой и целеустремленный адвокат, был поклонником Анри Матисса и внуком Тристана Тцара, до безумия боялся полетов и не имел ничего общего с искусством. Всю дорогу он шутил, рассказывал небылицы и оказался отличным собеседником, к счастью, унаследовав шарм деда и красоту своей бабушки. Каштановые волосы были аккуратно зачесаны, а голубые глаза неустанно следили за каждым моим движением, он был наделен той самой неосязаемой красотой, что прослеживалась в жестах и мимике, в правильных, немного резких чертах лица. С ним было легко, весело и мое сердце не совершало кульбитов, но я бы с удовольствием сходила с ним на свидание. Когда поезд наконец прибыл, Себастьян любезно спустил мой багаж в обмен на номер телефона. Это была одна из самых приятных сделок в моей жизни. Мы распрощались на перроне, и тогда я впервые пришла к тому, что последние два часа напрочь забыла о Реймонде. Данное открытие ввергло меня в шок, а потом я услышала писклявый голос Марсии рядом и все улетучилось. Две недели пролетели незаметно. Мы с отцом заново исследовали Париж, но если в детстве были площадки, экскурсии и парки, то сейчас картинные галереи, светские вечера, модные выставки и закрытые клубы. Это было странно, феерично и завораживающе. В перерывах между я встречалась с Себастьяном. Он открыл для меня изнутри Квартье Сен-Жермен-де-Пре. Музей Орсе, букинистические на берегу Сены и удивительный мир парижской богемы. Я чувствовала, что просыпалась после долгой спячки. В субботу мы должны были посетить ту самую выставку, ради которой я приехала, месье Тцара обещал сопровождать меня весь вечер. Наступил долгожданный день. Марсия с утра повела меня за покупками и не переставала лепетать над ухом, лишь ее смешной французский не давал мне впасть в еще большую ярость от раннего пробуждения. Она была очаровательна в своем проявление любви и заботы, но все же не походила на роль мачехи (упаси господь), скорее взрослой сестры, ввиду возраста, с ней было приятно общаться и я бы даже могла назвать ее своей приятельницей, если не думать о том, что она спала с моим отцом и была его очередной женой. Ее пыл поутих, когда мы наконец вернулись обратно домой — я, уставшая и желающая отдохнуть, она, переполненная энтузиазмом и эмоциями. До начала выставки оставалось каких-то семь часов, но эта женщина все не могла усидеть на месте. Наверное, именно за это Луи и полюбил ее — за неугомонность и тягу к жизни. Себастьян ждал нас у входа в галерею. Черный костюм—тройка невероятно ему шел, а лицо украшала самая очаровательная улыбка. Я убрала прядь волос с лица и слегка поправила лямку платья. Шелк приятно струился вдоль тела, мерцая от вечернего света. Стоило нам лишь зайти внутрь, я тут же ухватила фужер с подноса и пригубила шампанское. Тцара вел незамысловатую беседу с моим отцом, аккуратно придерживая меня за талию, мы уходили все вглубь выставки, обсуждали наши впечатления и планы на завтрашний день, но тут Марсия выхватила из вороха силуэтов знакомое лицо и чуть кивнула папе в сторону. Они поприветствовали друг друга как старые друзья, что немного меня удивило, впрочем, если бы я чаще бывала в Париже, то наверняка бы знала круг людей, близко общающихся с моей семьей. — Розалинд, Микки, познакомьтесь с моей дочерью. Она наконец приехала проведать своего отца после долгого отпуска на Сицилии, а это Себастьян Тцара, наш друг и мой будущий зять. — Père! — я укоризненно посмотрела на него и рассмеялась. Себастьян сдержанно улыбнулся и перевел всё в шутку, отчего все разразились негромким смехом. — Простите его, я безумно рада нашему знакомству. Розалинд была воплощением женственности и властности, таким женщинам поклонялись, таких любили до умопомрачения и не забывали до конца жизни. Я хотела бы быть хоть капельку похожей на нее, но, увы. От нее веяло холодом и расчетливостью, но мне казалось, что нам она улыбалась искренне, наверное это из-за шампанского. Себастьяну пришлось нас покинуть из-за срочного звонка по новому делу, распрощавшись с ним, мы последовали дальше, не умолкая ни на секунду. В зале становилось душно, хотелось выйти на улицу и закурить. Помнится, раньше в картинных галереях это разрешалась, но очень давно. Я слушала в пол уха, пребывая на перифериях своего сознания и утопая в омуте из черно-белых пятен на очередном полотне. Как будто почувствовав чей-то напряженный взгляд, направленный в мою спину, я обернулась, стискивая бокал сильнее в своих пальцах. Это был он. Живое олицетворение моего отпуска в Палермо. Настоящий, величественный и великолепный. Мое сердце нещадно билось о ребра, а глаза невольно заслезились. Господи, почему именно он. Почему именно сейчас, когда я научилась жить без тебя? В моей голове возникло множество вопросов, но смогла я произнести лишь жалкое: «es-tu?»* — Вы знакомы? — Микки Пирсон переглядывался со своей женой, пытаясь изредка посмотреть нам со Смитом в глаза, но были полностью поглощены друг другом. — Оui! c'est une confirmation vivante de mes vacances en sicile, — я залпом осушила бокал. —Мы познакомились в Палермо, во время моего отпуска. Он сбил меня на машине. Я равнодушно пожала плечами и мило улыбнулась, но Реймонд, ох, мой милый Рей, смотрел на меня так, будто видит призрака. В его глазах цвета Сициллийского неба отражалась бесконечная грусть, переплетаясь с обожанием и искренней любовью. Какой же глупой я себя почувствовала, не уедь я тогда, в октябре, то все могло быть иначе. Если бы он написал мне или позвонил тогда, я бы бросилась к нему в тот же миг, позабыв обо всем на свете. Ох, если бы я только знала, что в день моего отъезда, он приехал в тот злополучный дом, что пытался меня найти, сказать как любит, раскаивается и готов преподнести весь мир к моим ногам, но там его ожидала лишь пустота и наш с ним снимок на тумбочке, оставленный мною. Его сердце разбилось в той комнате, а мое в салоне самолета, когда я возвращалась домой.