***
Джереми Гилберт замечал, как что-то меняется в его поведении. Он, обычно спокойный и уравновешенный, начал проявлять агрессивность, которая была совершенно необычной для него. Ему было непонятно, откуда вдруг появилась эта неприязнь к Елене, с которой они ранее всегда были близки. Словно вся его любовь и теплота к сестре исчезли после того, как она стала вампиром. Кровопийцы знатно успели потрепать ему нервы за эти несколько лет: его первая любовь — Викки Донован была обращена, а затем убита, у его тёти Дженны была такая же учесть, а теперь и сестра утратила остатки человечности. Это настолько раздражало подростка, что ему хотелось убить каждого кровопийцу, и он не мог контролировать свои эмоции. При одном упоминании Деймона Сальваторе его кровь кипела в венах, он не мог держать лицо при Елене, и его раздражала даже солнечная Кэролайн. Его эмоции начали бушевать внутри, словно буря в его душе, и он не мог понять, что происходит. Он стал меньше общаться с друзьями, его взгляды на мир и людей стали меняться, и это только усиливало его смутное чувство недовольства. Однажды, проводя рукой по руке, он заметил нечто странное на запястье — таинственную татуировку на своей коже. Это было словно символ, вырезанный на его руке. Его сердце замерло от шока, и он не мог поверить своим глазам. Что это могло значить? Он стал вспоминать, не случилось ли что-то странное с ним, что могло бы объяснить этот символ. Ничего не припомнил. Внезапно, в его голове начали возникать фрагменты воспоминаний, размытые и неясные, но вызывающие ужасное ощущение. Он пытался разгадать этот головоломный пазл, восстанавливая потерянные кусочки своего опыта. Всё это словно влекло его в какой-то мрачный мир, который он до сих пор не мог понять. Джереми ощущал, что перед ним стоит загадка, которую он должен разгадать, чтобы вернуть себе нормальное поведение и понять, что происходит с ним. Он понимал, что эта татуировка — ключ к разгадке его странного поведения, и ему предстояло погрузиться в этот поток тайн, чтобы раскроить истину, которая поджидала его в тени. Ему срочно нужно позвонить Бонни.***
Каждое утро, когда первые незаметные лучи солнца ещё только начинали еле освещать окно комнаты, Бонни начинала свои подготовки. Она чувствовала внутреннее покалывание, предвкушение новых знаний и силы, которую сможет приобрести. Встреча с Аттикусом Шейном становилась для неё источником волнения и ожидания. Она старательно выбирала свою одежду, пытаясь создать впечатление уверенности и решимости. Ведь она не хотела дать понять Аттикусу, что она волнуется, что она, возможно, даже боится. Она желала, чтобы он увидел в ней сильную и преданную ученицу, готовую к новому этапу своего обучения. Подготовив свои книги, свитки и записные книжки, Бонни наполняла комнату запахами ароматических свечей, что способствовали концентрации и создавали особую атмосферу. Она стремилась к совершенству в каждой детали, чтобы каждая встреча с Аттикусом была особенной и ценной. Когда пришло время встречи, Бонни осторожно отправилась по направлению к месту, где обычно проводились их сессии обучения. С каждым шагом она чувствовала, как сердце бьётся сильнее, волнение бурлит внутри. Она старалась подавить эти чувства, но иногда они пробивались наружу, делая её дыхание немного тяжелее. Аттикус Шейн встретил её с улыбкой и словами приветствия, словно ничего не предвещало беды. Бонни подавила в себе подозрения, она хотела верить в добрые намерения своего учителя, в его желание помочь ей освоить новую магию. Они сели, и Бонни начала впитывать каждое его слово, каждую инструкцию, которую он ей давал. Аттикус внимательно следил за её реакцией, он видел, как она впитывает его слова, как на её лице отражается внимание и интерес. Его улыбка становилась все более притворной, когда он продолжал внушать ей те знания, которые были заполнены опасностью и скрытым намерением. Бонни не замечала того, что казалось бы, скрыто от её глаз. Она была увлечена процессом, её внимание полностью сосредоточено на том, что происходит между ней и Аттикусом. Она верила, что каждая его демонстрация, каждая подсказка, направлена на то, чтобы помочь ей стать сильнее и мудрее. С каждой встречей она всё глубже погружалась в этот мир магии, и её доверие к Аттикусу только укреплялось. Она даже не догадывалась, что таинственная татуировка, которую он наложил на её кожу, несла в себе совсем не те цели, какие она представляла. В предвкушении новых знаний, Бонни была готова погрузиться в мир экспрессии, даже не подозревая, какая темная сила может быть связана с этой магией. — Профессор Шейн, я начинаю сомневаться… — начала Бонни. — Всё это, что вы говорите о новой магии, кажется таким невероятным. Мне сложно поверить, что она действительно существует. — Бонни, понимание новых видов магии всегда вызывает сомнения, — пытается успокоить её кудрявый. — Но не забывай, что весь мир магии полон тайн и непознанного. То, что мы познаём сейчас, может изменить всё, что мы знаем о магическом мире. Это поможет нам найти Сайласа и спасти твоих друзей. — Я просто не могу поверить, что одна новая ветвь магии может быть настолько могущественной. И как я могу быть уверена, что вы не скрываете что-то от меня? — Понимаю твои опасения, Бонни. Но ты должна понять, что наша цель — расширить знания и достичь новых вершин в магическом искусстве. Я готов взять на себя ответственность за то, что делюсь с тобой. — Хорошо, но как я могу быть уверена, что всё это не приведёт к каким-то негативным последствиям? Как я могу быть уверена, что новая магия не повредит мне или моим близким? — Вот здесь моя роль как твоего наставника. Я буду рядом, чтобы убедиться, что ты правильно используешь эту магию. И помни, Бонни, любое новое знание искусства магии может быть исключительно мощным, но всё зависит от того, как мы используем его. — Понимаю, — медленно кивнула Беннет. — Я готова попробовать. Но обещайте, что вы будете рядом, если что-то пойдёт не так. — Обязательно, Бонни. — улыбнулся Шейн. — Моя цель — помочь тебе раскрыть потенциал и вести тебя по пути, который позволит тебе справиться с любыми трудностями. Не переживай, всё будет хорошо. Бонни улыбнулась и вновь погрузилась в мир невиданной ею экспрессии. Она делала большие успехи в данной области, что не могло не радовать профессора. Но бескорыстны ли его цели? — Есть ещё кое что, — заинтриговал Шейн. — Одной твоей магии будет недостаточно. Бонни вопросительно посмотрела на Шейна, недоверие просочилось в её мысли новым потоком. Аттикус, заметя её недовольный вид, лишь глухо рассмеялся. — Расслабься, — успокаивающе начал он. — Нам просто нужен охотник.***
В доме Майклсонов царила нездоровая обстановка, словно тяжелый и непроницаемый туман, который никак не хотел рассеяться. Столкновения между членами семьи были неизбежны, и каждый день превращался в новую битву за выживание в этом атмосферном аду. Четыре брата и одна сестра, казалось, были как магниты для конфликтов. Их характеры были столь разными, что даже кратковременное пребывание в одной комнате становилось испытанием. Горячие споры, обвинения и насмешки проникали сквозь каждую стену, наполняя воздух ядовитой энергией. Ссоры разгорались из-за мелочей, словно зажженные спички в бочке с порошком. Их разногласия касались всего, от предпочтений в питании до стратегий выживания. Но самый громкий скандал был связан с давним предательством Клауса, который усыпил своих братьев и сестру и оставил их на столетия в гробах. Они не могли просто так прощать его за этот предательский поступок, но и у них не осталось внутренней силы навеки питать злобу. Клаус, зная о своем грозном влиянии на семью, использовал страх, чтобы держать их на поводке. Он был красным опрокидывателем домино, готовым в любой момент сбросить одну фишку, чтобы всё рухнуло. Это делало его хозяином обстановки, диктатором, управляющим этой демонической и пугающей динамикой. Таким образом, дом Майклсонов стал своего рода тюрьмой, где каждый член семьи чувствовался пленником своих собственных страхов и обид. Каждый вздох, каждая тишина были нарушены напряженными мыслями о том, как прожить в этом аду до следующего рассвета. Но мог Никлаус подумать, что надоедливый старший брат умрёт? По-настоящему умрёт. Первородных вампиров не убить обычной деревяшкой, против них действует лишь кол из белого дуба. В полумраке заброшенного помещения Клаус остановился в ужасе. Перед ним лежал труп его старшего брата Финна, покрытый мерзкой бледностью смерти. Однако даже животворящий свет луны не мог затмить тот ужас, который он увидел на лице Финна. В его глазах отражалась не только бесконечная пустота, но и страх перед неизбежной смертью, предвкушение боли и конца. Грудь Финна была заколота огромным смертоносным колом, каким-то жутким образом прикованным к земле. Клаус знал, что между ними были непримиримые разногласия, но в этот момент он осознал, что навсегда утратил возможность хоть как-то исправить их отношения. Взгляд Клауса скользнул по лицу Финна, словно он хотел запечатлеть это мгновение в своей памяти, даже несмотря на всё его раздражение и неприязнь к брату. Словно нарушение этой связи стало зловещим напоминанием о том, что даже в мире, где смерть не всегда окончательна, смерть может быть настолько окончательной, что не останется и следа души. Душераздирающая тишина наполнила помещение, как будто природа сама уважала ушедшего. Клаус вступил в этот жуткий мир покинутой жизни, и его сердце стало тяжело как камень. Он поклялся себе, что несмотря на все свои злоключения и злодеяния, он не позволит себе забыть это ужасное зрелище — образ Финна, заколотого колом из белого дуба, который навсегда врезался в его память, напоминая о том, что даже в мире нечеловеческих существ смерть — это нечто страшное и окончательное. Остальные Майклсоны сидели в гостиной, погруженные в глубокую тишину, которая словно пела свою собственную мрачную мелодию. Их взгляды были устремлены в никуда, а воздух наполнился напряжением и беспокойством. В тот момент, когда новость о смерти Финна дошла до них, в их сердцах наступило страшное бурление эмоций. Кол, внутренне расколотый между своими чувствами к брату и проклятием, что лежало на его семье, смотрел вперед, его взгляд потускнел, как будто был затмен своими собственными мыслями. Ребекка, обычно столь яркая и горячая, теперь выглядела сломленной, словно осколки боли пронизывали её душу. Элайджа, всегда стремящийся к миру и гармонии, сжимал руки в кулаки, словно он пытался сдержать свои внутренние демоны. Клаус, жесткий и непреклонный, не смог скрыть небольшого смятения в своих глазах, когда он подумал о том, как Финн покинул этот мир. Тишина стояла густой и непроницаемой, как ночь без звезд. Она обволакивала каждого из них, словно невидимый плащ, который скрывал их боли и раздумья. Никто не решался прервать эту молчаливую обитель, которая стала свидетельницей гибели одного из собственных. И в этой мрачной тишине, которая словно отразила все переживания и страхи Майклсонов, они оставались вместе, связанными невидимой нитью кровного родства. Все события, скрытые под поверхностью, все обиды и боли — они были там, в этой тишине, как отпечаток их душ, которые так сильно страдали от жестокой судьбы. — Это всё Сальваторе, — Кол принялся искать виноватых. — Я уверен. — Успокойся, Кол. — запротестовал Элайджа, — У них не было причин этого делать. Мы должны разобраться в этой ситуации, не впадая в гнев и предположения. — Ты защищаешь их, Элайджа? — прошипел Кол, нарушая молчание, которое словно призвано было прогнать их раздражение. — Ты веришь, что они такие невинные? Они не раз пытались избавиться от нас! — Я не говорю, что они невиновны, — ответил Элайджа, поднимая взгляд, в котором проступала решимость. — Просто давай разбираться, не впадая в предрассудки. Мы знаем, как гибкая и тонкая может быть игра власти и обмана. Кол скривился, но не стал возражать. Он с трудом сдерживал свои эмоции, словно его душа боролась с внутренним раздражением. В глубине его глаз была видна печаль, скрытая за слоем ярости. — Не надо впадать в панику, — добавил Элайджа, опустив голос, словно желая уговорить Кола успокоиться. — Мы сможем выяснить всё до конца. Но пусть это не станет ещё одной причиной для нашей внутренней раздорки. Кол кивнул, словно он хотел согласиться, но в его глазах всё ещё горело неугомонное пламя подозрения. Элайджа вздохнул, понимая, что успокоить брата не так-то просто. Он понимал, что даже внутри этой мрачной обстановки, семейные взаимоотношения оставались сложным паззлом, который не всегда удавалось сложить в правильную картину. — Но кто мог это сделать? — подала голос Ребекка. — Он дольше всех нас пролежал в гробу как он только умудрился завести врагов?! — То, что он Первородный, — добавил Элайджа. — уже сделало его мишенью. — Кендалл? — вдруг предложил гибрид. — Что за бред? — сразу запротестовал Кол, не желая даже верить в то, что его девушка смогла сделать это. — Ну а что? Шикарный план — втереться к нам в доверие, а потом уничтожить нас одним за другим. Или ты и вправду думал, что тебя кто-то смог полюбить? Ярость вспыхнула в глазах Кола, и он почти потерял контроль над собой, готов был броситься на Клауса. Но руку Кола остановило мудрое вмешательство Элайджи, который протянул руку, словно создавая невидимую стену между братьями. — Давайте не будем терять контроль из-за пустых слов, — сказал Элайджа спокойным, но настойчивым голосом. — Подозревать кого-то попросту сейчас ни к чему не приведет. Давайте сосредоточимся на доказательствах. Слова Элайджи были как прохладный ветерок, охлаждающий распаленные эмоции. Кол тяжело вздохнул, смирившись с необходимостью поддерживать хладнокровие. Раздоры внутри семьи Майклсонов были давно сложившейся чертой, но в этот момент они осознали, что споры и раздражение могут только усугубить их сложное положение. — Вот тебе и доказательства, — продолжил насмехаться Клаус. — Разве тебе ничего не говорит фамилия Винчестер, Элайджа? Я с того самого Рождества начал подозревать. Ну же, вспоминай. Шестидесятые, Новый Орлеан. Клаус словно пытался достучаться до Элайджи. Он прокручивал воспоминания в голове, но на ум приходили лишь ведьмы, пабы и побеги от отца. Кол и Ребекка, которые в шестидесятых видели миллионные сны в гробу, не понимали что происходит. Им очень не хотелось, чтобы догадки Клауса оказались правдой. Ребекка нашла подругу, а Кол обрёл любовь. — На нас охотилась целая шайка охотников, у которых каким-то чудом тоже оказались колья из белого дуба. Неужели не помнишь? И как звали одного из них? Генри Винчестер. Элайджа закрыл глаза и в его уме начали медленно проявляться обрывки воспоминаний, как частично расплывающиеся картинки. Он вновь ощутил себя в Новом Орлеане 60-х годов, где они, семья Майклсон, находились под невиданной угрозой. Они жили в богатом особняке, пользуясь своими вампирскими привилегиями. Новый Орлеан был их территорией, и они долгое время оставались властителями города. Однако, в те времена появились охотники, которых они никогда не видели. Они были хитрыми и беспощадными, и, что самое ужасное, в их распоряжении были колья из белого дуба. Семья Майклсон оказалась в центре охоты. Они прятались, меняли свои места жительства, но охотники всегда находили их следы. Это был кошмар, который охватил всю семью. Они боролись за свою выживаемость, и иногда приходилось принимать радикальные меры, чтобы отбиться от охотников. Эти воспоминания пронеслись перед Элайджей, словно живые события. Он почувствовал вновь ту ужасающую атмосферу борьбы за выживание в бессмысленной охоте охотников. — И ты уверен, что Кендалл Винчестер может быть к этому причастна? — всё ещё сомневаясь, спросил Элайджа. — Думаешь, хрупкая девушка смогла бы справиться с Финном? — Ну, есть ещё и Сальваторе, которые нас всё ещё не жалуют. Кол и Ребекка не могли поверить своим ушам, но в их головах словно сложился некий пазл, указывающий на причастность Кендалл к гибели их брата. Означает ли это то, что она приехала сюда всё-таки уничтожить семейство Майклсонов? Значит ли это, что вся их дружба и любовь была ложью?