Не говори ни слова под покровом затишья

      — Что это за боди-арт? — спрашивает Дин на следующее утро за завтраком, указывая на заметную красную отметину, украшающую большую часть лба брата.       — Кошмар, — отвечает Сэм, слегка смущённо потирая ушибленное место и пытаясь прикрыть его чёлкой. — Резко проснулся и ударился головой о ножку кресла.       — Ты в порядке?       Сэм кривится.       — Чувак, да ладно. Ничего страшного. — Он ещё немного ковыряется вилкой в тарелке с фруктами, но ничего не ест. Они практически впервые за всю их жизнь получили обслуживание в номер, и вот Сэм тратит его впустую.       — Люди внизу будут гадать, не поколачиваю ли я тебя, — беспечно говорит Дин, но его мысли заняты отсутствием аппетита у брата.       — Что, думаешь, они не купятся, что я не вписался в поворот?       Дин запихивает в рот ещё один круассан и пристально смотрит на брата, пока тот тоже не отправит себе в рот эту чёртову штуку.       — Если серьёзно, Сэмми, — говорит он, не отрывая глаз от своей тарелки, как будто от этого разговор не станет слишком тяжёлым. — Твои кошмары становятся всё хуже?       — Они никакими не становятся, Дин, — бормочет Сэм, жуя хлеб. — Они просто есть.       Дин делает глоток кофе — цикория — и волнуется, проводя языком по маслянистой плёнке, прилипшей к зубам. Напиток немного слаще, чем обычно предпочитает Дин, но, блядь, именно это вы получаете, когда находитесь в Луизиане. Это всё равно, что заехать в Чикаго и не заказать ни одной глубокой пиццы.       — Почему бы тебе не занять кровать до конца недели? — предлагает он после ещё нескольких минут наблюдения за братом, который очень небрежно пытается сделать вид, что продолжающиеся ночные кошмары никак на него не влияют. — Мне и на полу нормально.       — Дин, нет. Ты не обязан этого делать. К тому же я спал на этом полу прошлой ночью. Это ужасно. — Сэм поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом; его нижние веки лишь слегка красные. — Я в порядке, — говорит он с серьёзным видом завершённости. — Я обещаю. — И Дин знает, что не может больше ничего сделать, не разозлив Сэма.       На них обоих опускается уютное молчание, и Сэм закрыл обсуждение проблемы, даже если Дин втайне ещё не готов её отпустить.       — Я скажу им, что ты ударился головой об изголовье кровати, — наконец произносит он, подхватывая ещё один кусок сочащейся сосиски.       — Что? Почему?       Дин не отвечает, позволяя нежной улыбке мелькнуть в уголках губ, когда он концентрируется на булочках и соусе. Сэм поймёт, когда они спустятся в лобби.       Или в лифте, как оказывается. Когда брат внезапно выплёвывает торопливое: «Нет, Дин, не говори им этого» — прямо перед тем, как они добираются до первого этажа. Дин со смехом выходит в лобби, и Сэму приходится дважды ударить его по плечу, чтобы заставить остановиться.       — Осторожнее, Сэмми, — предупреждает он, всё ещё стряхивая остатки веселья. — Ты же не хочешь, чтобы у кого-то сложилось неверное представление.       — Это у меня огромный синяк, — говорит Сэм, весь ворчливый и угрюмый.       Справедливое замечание, но Дин ещё не готов отказаться от стёба.       — Может быть, они просто подумают, что мы тайно ходим в бойцовский клуб.       Сэм издаёт пренебрежительный смешок, достаточно тихий, так что он, вероятно, сдерживался. Старался не показывать Дину, как сильно он на него действует. Да, конечно. Дин уже и так знает, что он чертовски весёлый.       Когда они добираются до обеденного зала, там у шведского стола с завтраком, который накрыл отель, удовлетворённо пасутся только Эстель и Саймон. Большая часть молодёжи, вероятно, всё ещё спит наверху, а это значит, что они смогут задать кое-какие полезные вопросы, но им придётся повторить всё это с остальными двумя парами. Что совсем не эффективно с точки зрения времени. Дин включает рабочий режим и шагает к паре с болезненно фальшивой улыбкой, пока Сэм плетётся на полшага позади.       Однако брат не может вечно прятаться за его плечом, и когда он выходит чуть вперёд, чтобы отодвинуть стул, Эстель резко втягивает воздух над тарелкой с омлетом.       — Что случилось с твоей головой, cher? — сочувственно воркует она Сэму, как только они садятся.       — Э-э, ничего, — говорит он. — Просто несчастный случай.       — Изголовье кровати, — беззвучно произносит Дин, пока брат не видит, но, к тому времени, как Сэм поворачивается, чтобы посмотреть на него, успевает невинно поджать губы.       Эстель просто смотрит на них обоих понимающим взглядом.       — Мы с Саймоном однажды разбили вазу, — заговорщически говорит она.       — Это был китайский фарфор династии Мин, дорогая, — говорит Саймон, присоединяясь к ним. Он ставит тарелку на стол и садится, с ностальгической улыбкой глядя на жену, а сам тем временем отрывает кусочки от большого черничного маффина. — И он принадлежал твоему отцу.       — После этого папа три года с ним не разговаривал, — заканчивает она с удивительно юным смешком.       — Ну, — натянуто говорит Сэм, показывая на свою голову, — это был просто несчастный случай.       — Конечно, дорогой, — соглашается Дин, успокаивающе поглаживая брата по спине.       Сэм дёргается, но он не может отмахнуться от него, не разрушив прикрытие, поэтому вынужден покориться лапанию. Дин про себя самодовольно улыбается, растирая напряжённые мышцы. И вообще, это очень мило, что Сэм оказался в его руках. Это ощущается правильно, как порой бывает в те расплывчатые, желанные моменты, когда он рядом с братом. Знать, что он в безопасности, сохранности и прямо возле него.       — Эй, кстати, о несчастных случаях, — обращается Дин к пожилой паре, оглядываясь по сторонам, как будто не хочет, чтобы кто-нибудь из персонала подслушал. Он наполовину понижает голос, чтобы добавить драматизма: — Вы слышали о людях, которые здесь пропали?       Глаза Эстель от этих слов расширяются, и она цепляется за руку Саймона с каким-то сплетническим возбуждением.       — Это правда? — украдкой спрашивает она вполголоса.       — Мы так слышали, — говорит Сэм, явно отказавшись от намерения сбежать, учитывая, как теперь он подаётся навстречу ласкам Дина. — Дин сказал, что считает, будто в этом месте могут быть привидения.       — Des fantômes, — выдыхает она.       Саймон ласково похлопывает её по ладони, лежащей на его руке.       — Дорогая, их не бывает.       — Не знаю, чувак, — пожимает плечами Дин. — Мы с Сэмми подумывали о том, чтобы осмотреть всё здесь. Посмотрим, вдруг найдём что-нибудь жуткое. — Он чувствует, как Сэм в его руках тихо смеётся, и крепче сжимает хватку, чтобы заставить его замолчать. Он не может позволить брату всё разрушить, особенно теперь, когда он только что придумал, как потенциально избежать романтической фигни. — Эй, — предлагает он, разыгрывая невинного мужлана, — не хотите пойти на массаж в наше время, а? Мы тогда могли бы осмотреться.       — О, мы бы с удовольствием, — мягко говорит Эстель, — но наш массаж назначен на завтра. Если мы сейчас займём ваше время, то нам придётся отказаться от поездки в экипаже сегодня вечером.       — Они для всех гостей составили поочерёдный график, — объясняет Саймон. — Ни у кого нет одинаковых занятий в один и тот же день. Полагаю, так больше возможности уединиться.       Эстель задумчиво постукивает по губам наманикюренным пальцем.       — Вы ведь всегда можете поискать призраков потом, правда? Я имею в виду, что не отказалась бы от массажа, даже если бы от этого зависела моя жизнь, — шутит она.       И Дин слабо кивает ей в ответ.       — Конечно, нет, — говорит он с натянутой улыбкой. — Хорошая мысль. — В конце концов, в «парном массаже» у него проблема не с массажем.       — Скажите нам, если что-нибудь найдёте, — добавляет Эстель, а затем издаёт нетерпеливый тихий звук. — Ты только подумай, Саймон, — говорит она. — Может быть, мы могли бы поменять нашу комнату на комнату с привидениями. Разве это не весело?       — Это звучит совершенно ужасающе, дорогая. Но, если хочешь, мы можем это сделать. — Он снова похлопывает её по руке и отворачивается к своей выпечке.       И так как блестящая идея уклонения Дина не срабатывает, он подавляет зевок пальцами и лениво гадает, когда же начнётся массаж, чтобы они могли уже покончить со всем этим. Он смотрит на часы — 9:37, а затем снова на Сэма. Он продолжает смотреть, ждёт, когда брат в конце концов поймает его взгляд, а затем намеренно переводит взгляд обратно на циферблат. Немой вопрос. Сколько ещё?       Лицо Сэма кривится, что, скорее всего, должно выглядеть как улыбка, и он дважды вспыхивает обеими руками. Двадцать минут.       Отлично, очень саркастично думает Дин. Они уже поели, но им вполне очевидно нужно убить оставшееся время, поэтому Дин берёт шоколадную булочку и ещё одну чашку кофе. Как раз самое время, когда он проявил должное внимание со всей этой «Однажды в Риме» фигнёй.       В назначенное время, ровно в 10:00, приходит портье, чтобы отвести их, а за последние несколько минут Сэм столько раз украдкой откусывал от маффина, что теперь тот выглядит наполовину съеденным. Как будто до него добрались дикие птицы. Поэтому Дин выбрасывает остатки второго завтрака в ближайший мусорный бак и следует за парнем. Чем быстрее они разберутся с этим, тем быстрее смогут заняться настоящей частью «спасать людей, охотиться на тварей».       Их ведут в маленькую комнату без окон, с приглушённым светом и двумя длинными массажными столами, расставленными бок о бок. В старом бумбоксе, засунутом в угол, играет какая-то запись — слабые крики животных и, как предполагает Дин, шум волн, — всё это плюс агрессивно безобидный оттенок серого на стенах практически кричит о расслаблении. Громко. Крайне не расслабляющим образом.       Стюард, или портье, или кем бы ни был этот парень, приказывает им раздеться и лечь лицом вниз на кушетки, затем сообщает, что персонал скоро подойдёт, и снова исчезает. И Дин неожиданно, очень отчаянно надеется, что тот факт, что руководство считает их геями, не означает, что какой-то непонятный чувак будет щупать его почти целый час.       Он стряхивает с себя рубашку, вероятно, чуть сильнее, чем нужно, и пригвождает брата мрачным взглядом.       — Если в эту дверь войдёт какая-то горилла по имени Бутч, — предупреждает он, — я ухожу через стену. Прямо сквозь неё. Как чёртов Багз Банни. Я не шучу, Сэм.       Но Сэм только издаёт смешок. Как и всегда, слишком наслаждается его страданиями.       — Не волнуйся, Дин, — говорит он, снимая свою одежду. Выцветшее красное поло поверх чёрной кофты с длинными рукавами. Это непривычно — больше похоже на прикид незнакомого парня из колледжа, — но ему идёт. Плотно облегает линию рук. — Мы можем сказать, что я ревнивый. Настоящий собственник. И ты боишься, что любой другой мужчина, положивший на тебя руку, расстроит меня.       На этот раз закатывает глаза Дин.       — Ага, большой, крутой парень, — саркастически растягивает он. — Стоит только распечатать фотографию Тима Карри в образе Пеннивайза, и ты залезешь под одеяло прежде, чем они успеют моргнуть. — Это, конечно, преувеличение, но и не совсем.       — Не… — выдыхает Сэм, замирая с подолом футболки в руках, как будто ещё не совсем уверен, хочет ли его задушить. Затем он издаёт неуверенный звук. — Дин, ты же не собираешься этого делать, правда?       — Нет, придурок, не собираюсь, — успокаивающе говорит он. И хотя изображение чего-то подобного на подушке Сэма принесёт чертовски весёлые результаты, приступ крика после не стоит того.       Сэм кажется вполне довольным, кивая в знак согласия, а затем снимает последнюю футболку.       Вот в чём дело. Сэм догнал его в росте в шестнадцать, но уже на следующий год несправедливо пошёл дальше. Дин ещё несколько месяцев угрюмо ворчал по этому поводу — практически по праву рождения, как старший брат, — но всегда находил странное утешение в том, что всё остальное в младшем брате больше походило на стручковую фасоль. Все эти долговязые конечности и вытянутое тело. Вообще-то, Сэм всё ещё выглядит так большую часть времени, потому что почти всегда тонет в своих мешковатых университетских толстовках и слишком свободных джинсах. Как будто боится, что кто-то случайно разглядит его настоящую фигуру, если он наденет что-то своего размера. Но сейчас, глядя на Сэма, изгибающегося и играющего мышцами, пока он пытается высвободить руки из длинных рукавов, Дин чувствует себя немного поражённым.       Разумеется, он не впервые видит брата без рубашки. Чёрт, даже с тех пор, как они снова начали охотиться. Дин в последние несколько месяцев видел Сэма в куда более разнообразных и компрометирующих стадиях раздевания — это случается, когда живёшь в крошечных мотельных номерах и тесном переднем сиденье машины, — но сейчас он впервые вынужден задержать взгляд. А может быть, всё дело в притворных отношениях, которые подсознательно заставляют Дина смотреть на брата чужими глазами. Глазами того, кто мог бы встречаться с Сэмом. Совсем не братскими глазами того, кто бы рос с Сэмом на одной улице. Кто учился бы в той же старшей школе. Кто несколько лет трахался бы со всеми девчонками, которые его захотели, пока не понял, что каждая его победа казалась бессмысленной. Потому что они были не тем, кого он действительно хотел. Глазами того, кто наконец-то отвёл бы Сэма в сторону, посмотрел в его постоянно бегающие глаза и запоздало, блядь, понял, что мелочные ревнивые комментарии и медленные косые взгляды значат, что Сэм тоже сходит по нему с ума. И всегда сходил. Дин смотрит глазами того, кто в первый раз поцеловал Сэма под трибунами и с того самого момента схватил и не отпускал почти целых десять лет, и начинает думать, что, возможно, некоторые люди — люди, которые совершенно определённо не он, — но некоторые люди… могут считать Сэма вроде как горячим.       Дин глубоко вдыхает и позволяет глазам блуждать по широкой полоске загорелой кожи, внезапно ему открывшейся. Исключительно из любопытства, учитывая, что его брат обычно прячет товар под слоями и слоями защитного хлопка.       Хотя он понятия не имеет почему. Потому что, хоть у Сэмми, возможно, всё та же тонкая узкая талия и бёдра, какие были всегда, но остального достаточно, чтобы заставить кровь Дина бурлить под кожей. Эта нелепо вылепленная грудь, которая медленно поднимается и опускается с каждым вдохом. Немного напряжённые от необходимости обнажиться на публике плечи, словно застенчивость Сэма может скрыть их огромный размах. Над глубоким разрезом худых бёдер брата проступают намёки на шесть кубиков. Это без сомнения тело мужчины — уже не мальчика, — и Дину приходится смириться с тем, что брат окончательно его догнал.       Эта мысль бьёт его под дых, и он возвращается к воспоминаниям, пытается припомнить, выглядел ли Сэм так в ту первую ночь в Пало-Альто, или охота добавила немного мышц. Чёрт, если он продолжит двигаться в том же направлении, то заставит Дина краснеть от стыда. И вот это всё, что Дин должен чувствовать. Зависть. Несдержанные пережитки соперничества между братьями из-за того, у кого лучше фигура. Вот почему у него пересохло во рту. Почему у него потеют ладони. Почему тонкий завиток жара оседает глубоко внутри и заставляет пальцы покалывать. Он раздражён, вот что это такое. Ревнует к новому телосложению Сэма.       Дин шевелит губами, пока во рту не набирается достаточно слюны, чтобы говорить, и старается не смущаться от того, что его футболка всё ещё на нём.       — Ты что, ходил в спортзал? — бросает он, изо всех сил пытаясь звучать небрежно.       Сэм краснеет до самой груди, красновато-розовый цвет собирается на ключицах, и длинный изгиб его спины двигается, когда он полностью поворачивается к Дину. Он несколько раз открывает и закрывает рот, как будто даже не знает, что на это ответить, и этот знакомый жест немного остужает огонь Дина. Потому что это всё ещё Сэм, даже с телом Men’s Health. Его странный, угрюмый эмо-брат, который предпочитает салаты бургерам, слишком много переживает из-за того, что думают другие люди, и большую часть времени сводит Дина с ума — и он всегда им будет, независимо от того, как выглядит.       — Не волнуйся, — говорит Дин, наконец стягивая с себя рубашку. — Думаю, цыпочка на стойке регистрации точно это оценила.       Слабое «Да ладно тебе» — это то, что Сэм ухитряется наскрести в ответ, и Дину приходится сдерживать искренне добрую улыбку.       Он почёсывает шею и на секунду задумывается о том, чтобы снять амулет, потому что эта штука будет раздражающе впиваться в грудь, когда он ляжет на живот, но взгляд Сэма останавливается и немного замирает на амулете, как будто глубоко в душе он доволен, что тот всё ещё висит там после тех четырёх лет.       Дин его оставляет.       Тем не менее он снимает ботинки, ремень и джинсы, бросая их в мятую кучу, которую выкроил себе на ближайшей стойке. Боксеры он снимает последними и прыгает на массажный стол, наполовину прикрывшись простынёй, когда понимает, что Сэм снял свои кеды и ничего больше.       — Серьёзно, ханжа?       Лицо брата уже полностью порозовело, и Сэм потирает ладонями джинсы, всё ещё прикрывающие бёдра, как будто сможет так избавиться от беспокойства.       — Мне же не обязательно их снимать, правда? — неловко спрашивает он.       Дин лишь страдающе вздыхает и переворачивается на живот, как и положено, уткнувшись лицом в отверстие.       — Боже, ты такой пиздецки странный, — говорит он в пол.       В этот момент раздаётся звук открывающейся и закрывающейся двери, и Дин ещё никогда в жизни не испытывал такого облегчения, услышав женский голос.       — Мистер Уотерс? Мистер Райт?       — Это мы, дорогая, — говорит он, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на массажистку. И как же он рад, что сделал это.       Она чертовски великолепна. Тёмные кудрявые волосы и лишь намёк на непристойность под профессиональной улыбкой. Если бы прямо сейчас Дин не должен был притворяться геем, он бы заплатил наличкой, чтобы потереть ей спинку. К сожалению, он не может сказать такого о её коллеге. Другая женщина, та, что раскладывает полотенца с поразительной военной точностью, выглядит так, словно её родители были какой-то смесью немецкого туриста и йети.       — Приятно познакомиться, — продолжает красотка. — Сегодня мы будем вашими массажистами. Мы можем начать, как только вы оба ляжете.       Абсолютная чертовка, с буферами и пухлыми губами, направляется прямо к нему, и Дину приходится спрятать улыбку в массажном столе, чтобы откровенно не злорадствовать в лицо брату.       — Вы раздеваетесь? — слышит он, как страшненькая спрашивает Сэма. И он, должно быть, делает какой-то жест в подтверждение, потому что раздаётся приглушённый, тяжёлый удар, когда Сэм устраивается на своём столе.       Дин испускает долгий, расслабленный вздох, когда его массажистка кладёт руки на голую спину, предвкушая украденные сорок пять минут чистого рая, а затем хмурится, когда ожидаемое блаженство так и не приходит. Вообще-то, её руки немного холодные и липкие. К тому же ногти слишком длинные, чтобы хоть как-то размять мышцы, не втыкая их каждый раз, когда она двигается. Дин дёргает плечами, сдерживая дрожь, когда её ноготь впивается в лопатку, и начинает бояться, что, возможно, это будет не очень хороший массаж. Неважно, насколько хороша его массажистка.       Он уже практически готов делать всё что угодно, лишь бы завершить как можно скорее этот сеанс, когда рядом Сэм длинно, протяжно стонет от удовольствия, и этот звук очень живо воплощает в себе всё, что Дин должен был ощущать, но не ощущает. Потом брат резко втягивает воздух, почти порнографично, как будто кто-то щекочет его яйца, и Дин начинает чувствовать тот же самый жар, который чувствовал прямо перед их массажем. Когда Сэм начал раздеваться. Ревность — вот что это было. Сначала к телу Сэма, а теперь к его удаче. Если честно, Дин никогда в жизни так не ревновал.       «Ну и хорошо, что Сэмми получает удовольствие», — с горечью думает Дин. Пока он застрял, слушая аудиокнигу. Удачливый ублюдок, должно быть, получил лучшую массажистку. Впрочем…       Девушка Дина без особого энтузиазма проводит костяшками пальцев вдоль позвоночника, почти не надавливая. Она не лучшая из тех, кто у него когда-либо был — даже не близко, — но, возможно, его мышцы чуть более задубели, чем он думал, потому что даже её слабые попытки растереть его, кажется, заводят двигатель. Дин даже не подозревал, что он уже был возбуждён, пока член не начал подёргиваться. Сэм снова стонет, тихо и хрипло, когда его массажистка всерьёз прорабатывает напряжённую нижнюю часть спины; массажистка Дина ещё раз вяло проходится по плечам, и Дин заставляет себя представить последнюю охоту на гуля в ярких деталях, чтобы заставить член остыть на хуй.       Обычно ему не приходилось. Чёрт возьми, обычно массажистка заботилась об этом вместо него. Но обычно он не находился в маленькой комнате с младшим братом и в отеле, полном людей, которых они дурачат, заставляя думать, что он регулярно делает это с Сэмом. Может быть, три раза в неделю и ещё немного по субботам. То есть Дин это делал бы, если бы они по-настоящему трахались. Потому что Сэму чертовски нужна какая-то рутинная любовь, чтобы он раскрепостился. Но ещё он знает своего брата. Пацан всегда был немного странным в сексе. Дину пришлось бы быть чутким к его нуждам. И он бы это делал. Разумеется, делал бы. Он не стал бы заходить слишком далеко. Не делал бы ничего такого, что заставило бы Сэма чувствовать себя некомфортно. Но тупой член Дина не видит разницы между мыслями о сексе в абстрактном, аналитическом смысле и просто мыслями о сексе в общем, и Дин вытряхивает странное направление мыслей из головы, прежде чем сделает что-то глупое, например, кончит на шикарную белую отельную простынь.       Он проводит остаток сеанса, впиваясь ногтями в ладони и мысленно прокручивая немного обрывочно латынь, которую помнит наизусть, потому что схема машины не охладила его так, как он рассчитывал. Сэм продолжает издавать чересчур яркие звуки влажного сна на протяжении всего массажа, потому что, конечно, он будет это делать, и Дину едва удаётся дотерпеть до конца, сохранив здравомыслие.       Наконец массажистка отпускает его с последним слабым движением ладоней, и Дин почти плачет в стол, вздохнув с облегчением. Он не уверен, как бы отреагировали в отеле на то, что их дорогая кожаная обивка покрыта спермой, но Сэм бы никогда не позволил ему узнать конец этой истории. Это уж точно.       Служащие предлагают ему и Сэму пару горячих полотенец, чтобы растереться ими, а затем оставляют их, чтобы они могли одеться. И даже несмотря на как минимум невпечатляющий массаж, Дин не может не смотреть, как уходит его массажистка. Этот вид мог бы компенсировать всё остальное.       — Знаешь, ты был прав, Дин, — говорит Сэм, почти, блядь, сияя. — Это было лучше, чем я думал. — Он выглядит именно так, как, по мнению Дина, должны выглядеть люди, только что вернувшиеся с отпуска в тропиках: весь мягкий и отдохнувший. В то время как Дин чувствует себя примерно в тысячу раз более взвинченным, чем раньше. Сэм хватает одно полотенце и с довольным вздохом прижимает его к лицу, затем украдкой выглядывает из-под него, когда Дин не отвечает сразу. — Ты в порядке? — спрашивает брат, окидывая его любопытным взглядом.       Дин натянуто улыбается и расправляет плечи. Но это не помогает.       — Моей цыпочке нужна ещё парочка уроков.       — Она не могла быть настолько плоха, — мягко поддразнивает Сэм, бросая мимолётный взгляд на то, как Дин застилает простынь.       И он прав, это очень странно. Он наверняка прав. Не то чтобы у Дина была какая-то другая причина для стояка за последние сорок пять минут. Поэтому он пожимает плечами и делает из этого шутку.       — Пропуск в мой дрочебанк на самом деле не ограничивается сильными руками, — лжёт он, потому что это звучит очень похоже на то, что бы он мог сказать. Затем он выдыхает и расплывается в мерзкой ухмылке. — Что насчёт тебя, Саманта? Собираешься попросить у Хильдегарды её номер телефона?       Сэм без особого энтузиазма бросает ему в лицо полотенце.       — Чувак, заткнись.       — Она наверняка унесёт тебя в свою пещеру, — продолжает Дин, ловя налету хлипкий снаряд, — и оденет тебя в какую-нибудь маленькую повязку из древесной коры и беличьего дерьма. — Он поднимает мягкую махровую ткань, позволяя ей соблазнительно болтаться, и раскачивает её перед грудью. — Очень изящно.       — Ты козёл, — говорит Сэм, снова хватаясь за полотенце. Он сжимает недостаточно крепко, и в конце концов они дерутся за влажное от пара полотенце, и Сэм крепче стискивает запястье Дина, чтобы игриво попытаться его выкрутить.       Руки брата начинают снова становиться знакомыми, ладони опять ожесточаются от мозолей, которые оставляет вечная охота. Его кожа была мягче сразу после того, как они вместе отправились в путь. После стольких лет прикосновения только к книгам, клавиатуре ноутбука и Джессике. Такая классная девушка, наверное, предпочитала, чтобы так всё и было. Ей наверняка нравились гладкие, нежные и мягкие руки Сэма на её коже.       «Но тебе это не нужно, — шепчет голос откуда-то из глубины. — Ты ведь не против более грубого прикосновения, правда?»       Дин решительно выбрасывает эту мысль из головы и позволяет Сэму выиграть в перетягивании каната, расслабляя пальцы от какой-то странной, неуместной вины. Откуда, на хуй, это взялось? Он просто сидит там некоторое время, застыв на месте достаточно долго, чтобы брат в конце концов спрыгнул со стола и пошёл искать свою одежду. После этого Дин снова берёт себя в руки и хватает полотенце.       Ха, может быть, это ему стоит пойти поболтать с Хильдегардой.

~*~

      — Ты уже что-нибудь нашёл? — спрашивает Сэм, не отрывая глаз от экрана видеокамеры, которую использует для сканирования коридора.       Дин слегка встряхивает измеритель ЭМП, просто чтобы посмотреть, поможет ли это. Без шансов.       — Не-а, — говорит он, вытягивая шею так, чтобы размять мышцы. Они занимаются этим уже почти час.       Однако Сэма, похоже, ответ не остановил, он даже не кажется скучающим, молча продолжая идти вперёд, как будто в любую минуту ожидает встретить призрака. На этом этапе они просто осматриваются с должным усердием. Мстительные духи — самая распространённая причина сверхъестественных смертей — и сверхъестественных смертей, когда тела пропадают и не находятся, что ошибочно списывают на «исчезновения», поэтому призраки всегда стоят на первом в списке охотника, если нет лучшей зацепки. Сэм работает с их видеокамерой, чтобы проверить места, где фонит, пока Дин играет в подкреплении с ЭМП. Потому что он сделал этот измеритель, так что он единственный, кто может им пользоваться, спасибо большое.       Он небрежно смотрит вниз на то, что ещё недавно было плеером, затем на камеру, которую держит в руках Сэм, а затем хмурит брови, когда к нему начинает подкрадываться грызущая идея.       — Эй, э-э, Сэм?       Брат в нескольких шагах впереди него рассеянно мычит, всё ещё сосредоточенный на крошечном видеоэкране.       — Ты никогда не думал, что это вроде как… не нужно? Типа, эм, лишнее. — Он крутит свободной рукой. — Это слово, которое означает то же самое, — «через» что-то?       Сэм бросает на него быстрый взгляд.       — Чрезмерно?       — Да, оно.       Брат, наконец, останавливается, выдыхая от неудобного перерыва, пока ждёт, как Дин догонит его.       — Что именно мне нужно считать чрезмерным? — спрашивает он достаточно тихо, чтобы не потревожить каких-нибудь гостей за дверью.       — Это, — говорит Дин, переводя между ними щёлкающими пальцами, чтобы проиллюстрировать ситуацию. — У нас измеритель ЭМП, который сработает, если тут есть какая-то призрачная активность. Какой смысл проверять ещё и камерой?       Сэм открывает рот, чтобы поспорить с ним, вероятно, следуя чистой привычке, затем делает паузу, как будто никогда не думал об этом раньше.       — Ну… — начинает он и тут же замолкает, озадаченно нахмурившись. — Хах.       — Я ведь прав?       — Да.       — И эта штука слишком громоздкая по сравнению с моей, — добавляет он, размахивая измерителем ЭМП, чтобы доказать свою точку зрения.       Сэм некоторое время смотрит на видеокамеру в своей руке, затем снова на Дина.       — Инфракрасный тепловой сканер проверяет холодные зоны. ЭМП этого не может.       — Я могу проверить холодные зоны, — саркастически замечает Дин. — Смотри. — Он делает несколько шагов по коридору и поворачивается лицом к Сэму. — Ха, мне не холодно. — Затем снова делает несколько шагов. — Всё ещё не холодно, — говорит он. — Никаких холодных зон. Ты только посмотри.       — Ладно, ладно, — сдаётся Сэм с весёлым раздражением. — Я тебя понял. — Он со щелчком закрывает экран камеры и снова опускает руку. — Я всегда думал, что мы просто основательно подходим к делу.       Дин шумно выдыхает и шаркает ботинками по ковру с узором из геральдических лилий.       — Чувак, ты же знаешь, что половина охотничьих приблуд папы — это мусор. Я имею в виду, что люблю этого парня, но понятия не имею, что он делает со всем этим бесполезным дерьмом, которым мы пользуемся один раз и никогда больше.       Когда он оглядывает его, на лице Сэма появляется какое-то замученное выражение, но, по крайней мере, он не дуется сразу же при упоминании Джона.       — Ты имеешь в виду что-то вроде пейджера, который должен был предупредить его о других охотниках в этом районе? — спрашивает он через мгновение, и поддразнивание в его тоне — очевидное предложение мира.       — Ох, я ненавидел эту блядскую штуку, — стонет Дин, игриво откидывая голову. — Боже, а этот ужасный, пронзительный писк всё чёртово время? Я неделями не мог заснуть. — Он неожиданно усмехается от воспоминания, и Сэм тоже, как ни странно, а потом они оба сдержанно смеются. Сэм хорошо выглядит, когда улыбается, решает Дин. Может быть, это из-за ямочек. Из-за них он кажется тёплым. Как будто Дин может свернуться вокруг него калачиком и уберечься от холода этого мира.       — По крайней мере, он работал лучше, чем тот обрез, который ты сделал, когда тебе было одиннадцать, — говорит Сэм.       И вот так хороший момент умирает. Хотя это продолжалось дольше, чем он рассчитывал. Дин бьёт брата в руку ребром сжатого кулака, но не так сильно, чтобы действительно сделать больно.       — Да, да, тупица, — бормочет он с притворной обидой. — Возвращайся к работе.       Они продолжают исследовать остальную часть коридора, на этот раз бок о бок, пока коридор не заканчивается. Расписные двери по обеим стенам в конце концов превращаются в антикварное зеркало и со вкусом украшенный столик. Дорога, ведущая к этой зацепке, заканчивается. Буквально.       Дин стоит нос к носу со своим невпечатлённым отражением и пользуется возможностью поправить волосы.       — Ну, я готов признать, что здесь нет никаких призраков, — говорит он, слегка наклоняя голову вперёд и назад, пока не убедится, что всё на месте. Затем он смотрит на датчик ЭМП в своей руке и жалеет, что не накинул кожаную куртку только ради карманов. — Готов начать расследование по делу Вивиан и Бо?       — Не знаю, Дин, — натянуто отвечает Сэм, встречаясь с ним взглядом в зеркале. — Готов начать расследование по делу Кэт?       Он не может удержаться, чтобы не усмехнуться над очевидностью брата. И своей тоже. Очевидно, Дин просто не может обуздать свой сексуальный магнетизм.       — Ты это тоже заметил, да? — гордо спрашивает он, оборачиваясь и небрежно прислоняясь к стеклу. И прямо встречается взглядом с братом. — Я знаю, ты говорил всю эту ерунду о том, чтобы не цеплять тут никого из-за… — Дин машет между ними рукой, чтобы закончить мысль. — Но я всегда мог бы тайно прокрасться с ней однажды ночью в нашу комнату, — предлагает он в качестве возможности. — Тайный роман ведь не выходит за рамки правдоподобия, верно?       Сэм выключает видеокамеру с ошеломляющей оперативностью. Он даже не смотрит на неё. Это почти жутко.       — Нет, если я порву на хрен с тобой, вышвырну тебя отсюда и разберусь с этим делом самостоятельно, — сухо говорит он.       — Ой, да ладно, Сэмми, — протестует Дин с самой обаятельной улыбкой. — Ты ведь не собираешься на самом деле расстаться со мной, правда?       — Это зависит от обстоятельств. Ты собираешься сделать что-нибудь, чтобы я ушёл?       У Дина перехватывает дыхание от этого небрежного вопроса — настолько бессердечного, что почти жестокого. Сэм ничего такого не имел в виду. Конечно же нет. Это просто неудачный выбор слов, которые, так уж получилось, слишком близко подобрались к границам уязвимых сторон Дина. Этим грызущим, удушающим страхам быть оставленным — снова, — которые он никогда не произнесёт Сэму вслух. Даже если от этого будет зависеть его жизнь. Он не может дать брату такую власть над собой. Он не думает, что сможет это пережить.       Сэм, кажется, осознаёт непреднамеренный эффект своего необдуманного ответа примерно в то же самое время.       — Это была просто шутка, — быстро говорит он. Подавленный и извиняющийся. — Дин, я не хотел…       — Мы должны пойти поговорить с Хакстейблами, — говорит Дин, не давая ему закончить, насильно уходя от темы на более твёрдую землю. И Сэм просто резко замолкает, теребя тонкий чёрный браслет на запястье и виновато кивая. Хорошо. Им не нужно об этом говорить.       Дин оглядывается, чтобы посмотреть на конец коридора. Зеркало и письменный стол. Никаких призраков вообще.       Их первый тупик.

~*~

      Дин не сразу понимает, что именно его разбудило. Он был в абсолютной отключке — без задних ног, полностью во власти сна, практически труп, — и ему снилось что-то, что он никак не мог вспомнить, когда вдруг обнаружил, что проснулся и тупо смотрит на полупрозрачные узорчатые кружева, которые прикрывают нижнюю половину огромной кровати. Он немного растерян и очень недоволен тем, что в данный момент не валяется без сознания. Он расслабляет руку, сжимающую нож под подушкой, наполовину опасаясь этого своего хорошо отточенного инстинкта выживания, и неохотно поднимается, чтобы посмотреть на дверь, пока глаза не привыкнут… но дорожка соли всё такая же целая. К тому же, насколько он может судить, неподвижный тёмный воздух не скрывает ничего зловещего. Всё тихо и спокойно. Даже мирно. Такое же непримечательное, каким был весь остаток дня, который они потратили впустую.       После того, как их охота на призраков ничего не дала, они тщетно пытались заняться другими направлениями расследования, но остальные гости весь день не выходили из своих комнат — даже Саймон и Эстель исчезли после завтрака, — так что, кроме бесплодного расспроса нескольких сотрудников об исчезновениях, они вернулись в номер с Джеком и дополнительной порцией ни шиша. Дин, в общем-то, ещё где-то в районе обеда списал весь день как полетевший коту под хвост. К тому же единственной едой в обеденном зале были какие-то странные маленькие канапе, поэтому им пришлось смотаться к ближайшей дрянной забегаловке с фаст-фудом ради обычного бургера Дину. Единственным светлым пятном было то, что Сэм хоть раз в жизни на это не жаловался. Впрочем, Дин уверен, это было только потому, что Сэм с удовольствием набил желудок этими дерьмовыми канапе.       Он отпускает рукоять ножа и проводит рукой по горящим глазам, пытаясь привести блуждающие, слишком измученные мысли в какое-то подобие порядка. Не самая лёгкая задача в этот адский час, сколько бы сейчас ни было. Один хрен слишком раннее утро.       Именно тогда он, наконец, слышит это.       Резкий вдох на кровати. А следом за ним неистовое скручивание простыней и тихий стон. Это Сэм, понимает он. Который видит сон. Хотя, возможно, это слишком мягко сказано.       — Нет, — умоляет Сэм темноту, и Дину остаётся только подождать ещё несколько минут, пока этот ментальный ужас, терзающий брата, полностью не выкинет его из сна. Он почти полностью выпрямляется, на мгновение теряя равновесие после кошмара. Не совсем уверенный, где находится.       — Джессика? — грубым после сна голосом спрашивает Дин с места на полу, приподнявшись на локте.       Сэм ничего не отвечает. Какое-то время просто сидит очень тихо, а потом оглядывается вокруг, пока не отворачивается лицом в другую сторону, и жёсткость его плеч — очень чёткий сигнал Дину, чтобы тот больше его не беспокоил.       Но Дин никогда не был в этом хорош.       — Сэмми, — пытается он снова, уже мягче. С кровати ничего не слышится, даже скрипа пружин. Последующий вздох — это скорее признак разочарования, чем прояснившейся головы. — Сэм…       — Да, — наконец коротко отвечает брат. Наверное, просто чтобы заткнуть ему рот. Сэм долго не двигается, вероятно, намереваясь переждать его чистое упрямство. Но Дин и его младший брат хорошо друг другу подходят в этой конкретной сфере, и на этот раз Сэм сдаётся первым. — Да, — говорит он после глубокого вдоха. Немного более осторожно. И больше ничего не добавляет. Хотя, учитывая, в какой неестественной позе он сидит, совсем один на этой гигантской кровати, он, кажется, хочет.       Дин ещё раз изнурённо выдыхает и ёрзает на месте, слишком уставший для подобных игр разума.       — Хочешь, чтобы я… — Он показывает на кровать, но не уверен, что Сэм вообще его видит.       — Мне не пять лет, Дин, — сучится в ответ Сэм.       — Ну и прекрасно, — бросает Дин. Почти раздражённо. И это немного странно. У Дина нет причин злиться из-за такого ответа. Он всё равно предложил только из вежливости. Сэм теперь большой мальчик. Они оба. Он должен радоваться, что брату не нужно, чтобы он с ним спал. Что он не заинтересован в обнимашках, как малыш с одеялом безопасности. Это хорошо. Это чертовски потрясающе. Это значит, что Дин может снова, блядь, лечь спать. Так он и делает.       Или, по крайней мере, пытается сделать. Он пару раз ударяет кулаком по подушке и слишком долго неловко ворочается с боку на бок. Дурацкий Сэм, должно быть, нарочно дал ему комковатую. Или, может быть, это просто его тело кричит от несправедливости того, что его швырнули на пол после ночи, которую он провёл на самом шикарном матрасе, который когда-либо видел. Дин крепко зажмуривается, хочет, чтобы проклятый сон пришёл, и очень стоически не думает о том, насколько легче ему было вырубиться, когда они были младше. Ещё до того, как его младшему брату пришла в голову мысль отказаться от него.       В следующий раз Сэм стонет ещё громче.       Дин, просыпаясь, фыркает и машинально снова хватается за оружие, пока сознательная часть мозга не догоняет бессознательное тело. Хотя ему требуется лишь мгновение, чтобы понять, что они всё ещё в безопасности. По крайней мере физически. Сэм, вероятно, борется с некоторыми менее-чем-буквальными демонами, учитывая шоу ужасов, происходящее на кровати.       Он опять весь скрючился на простынях, снова и снова всхлипывая в подушки что-то скорбное и неразборчивое, и Дин не уверен, сочувствие ли это или раздражение заставляет его подняться на ноги.       — Эй, давай, чувак, — устало говорит он, ковыляя к кровати. — Тебе это снится. Просыпайся.       Но Сэм его не слышит. Или на данный момент не может. Он всерьёз дрожит от силы того, с чем борется, и Дин не может видеть его таким. Это слишком напоминает то время, когда они были детьми. Когда более маленький Сэм был в ужасе от буквальных монстров, обитающих под их кроватью и скрывающихся в темноте.       — Сэмми, — говорит Дин, крепко обнимая его за плечи и переворачивая на спину. Найдя его очертания в основном на ощупь. — Давай же, чувак. Проснись и пой. — Пара лёгких шлепков по груди ничего не меняют. Даже встряхивание, кажется, не очень-то хорошо работает — пока всё не меняется.       Сэм вдруг начинает просыпаться с испуганным вздохом, от шока чуть не сбивая Дина с ног.       — Нет! — кричит он снова, вцепляясь в одеяло, и даже в полусне ему удаётся вырвать его из рук Дина, почти опрокинув Дина лицом в матрас. Дин спотыкается о кровать, но умудряется крепче ухватиться за одеяло и намеренно дёрнуть проклятую штуку назад.       — Чёрт побери, Сэм, — цедит он сквозь зубы, удерживая брата на месте одной лишь силой, пока тот наконец на хрен не успокоится.       — Дин… что? — слабым голосом спрашивает Сэм, как только приходит в относительное сознание. Он отталкивает руки Дина, лежащие на его торсе, но, похоже, у него нет ни сил, ни желания идти до конца. — Что ты делаешь?       Дин просто смотрит на него пустым взглядом. Он даже не уверен, что Сэм видит его в такой темноте, но это всё равно приносит удовольствие.       — Ты что, блин, издеваешься надо мной? — саркастически спрашивает он.       И Сэм практически съёживается под его прикосновением.       — Мне опять что-то снилось?       — Ага, если ты так это называешь.       Сэм почти втягивает себя в извинения, но не стряхивает руки Дина.       — Извини, — смущённо говорит он. — Я могу уже встать. Не буду больше тебя беспокоить, если хочешь поспать ещё несколько часов.       Это самая печальная вещь, которую Дин когда-либо слышал. И он будет настоящим мудаком, если согласится на предложение, независимо от того, насколько заслуженно это со стороны Сэма.       — Сейчас где-то три часа утра, — говорит он. Практичность — вот что это такое. Он просто ведёт себя разумно. — Если мы хотим хоть немного продвинуться в этом деле, мне нужно, чтобы завтра ты был свежим, так что… — Он несколько раз толкает руку Сэма, пока до брата не дойдёт.       — Дин, — начинает протестовать Сэм, но Дин его не слушает. Только не с той ночью, что у него выдалась.       — Моя спина меня убивает, а твоя тупая задница будит каждые два часа, — говорит он, уже приподнимая край пухового одеяла. — Так что двигайся.       И он двигается. Сэм в самом деле смещается, чтобы освободить ему на кровати место с гораздо меньшим количеством жалоб, чем Дин ожидал, и он на мгновение лишается дара речи от нехарактерной покорности. Кошмары, должно быть, оказались ещё хуже, чем он показывал.       — Эм, ладно, — говорит Дин, как только язык снова начинает работать. — Хорошо. — Он неуклюже скользит на ставшую его сторону кровати и лежит там мгновение, странно пристыженный. Они вдвоём просто дышат в темноте. Вдохи и выдохи медленно синхронизируются. Это нечто знакомое, как и всё остальное в жизни Дина, но само осознание этого проходится чем-то болезненным и жёстким по костям. Они слишком взрослые для этого. Чёрт возьми, они уже были слишком взрослыми для этого, когда Джон впервые предложил им брать раскладушку, и Сэм ещё два года боролся с ним зубами и ногтями. А Дин не сделал ничего, чтобы переубедить брата.       Это его вина, что они делают это сейчас.       — Знаешь, — добавляет он после ещё одной неловкой минуты, просто чтобы что-то сказать в неожиданной странности того, что они снова делят постель, — ничего страшного, если ты всё ещё… — Он протягивает руку, чтобы объяснить мысль, которую собирается выразить, но не знает как. — Из-за Джессики. — Сэм в ответ ничего не говорит, спокойный, молчаливый, тёплый и дышащий рядом. — Это нормально, — великодушно продолжает Дин в жалкой попытке заставить Сэма чувствовать себя лучше, используя его любимое грёбаное слово всех времён. — Если тебе всё ещё снятся кошмары о ней после того, что случилось.       — Это не Джесс, — тихо признаётся Сэм, и Дин поворачивает голову в сторону, чтобы увидеть лицо брата. Его щека полностью прижимается к подушке. — Я имею в виду, что это Джесс, — говорит Сэм. — Так всё начинается. — И на этом всё. Он обрывает рассказ, не закончив его.       Так что Дин сам пробивается дальше. Перенимает эстафету, как всегда.       — И чем заканчивается? — спрашивает он так же тихо. Возможно, даже более терпеливо, чем следовало бы. А может, это просто нездоровое любопытство.       Следует очень долгая пауза, прежде чем Сэм опять начинает говорить. Дину уже кажется, что он снова заснул.       — Тобой, — наконец говорит он. Убийственно мрачно. Не встречаясь с ним взглядом.       Дин делает глубокий вдох, прежде чем ткнуть указательным пальцем в потолок.       — Наверху, на?..       — Да.       И Дин понимает. Когда он вытаскивал Сэма из той обжигающей, густой от дыма квартиры, то успел мельком взглянуть на жуткое зрелище в пламени. Он даже не может себе представить, насколько хуже всё было для брата. Вот так испытать всю тяжесть этого. Лёжа на кровати лицом вверх, как сейчас. Смотреть на истекающее кровью, умирающее воспоминание о ком-то, кто был ему дорог. Неудивительно, что его психика заменила Джессику Дином. Кем-то, кого он любит иначе. Это ничего больше не значит. Это нормально. Стандартные подсознательные сновидения.       За исключением того факта, что Сэм сказал, что ему приснился точно такой же сон, до того как она на самом деле умерла.       Грудь Дина сжимается от этой леденящей душу мысли.       — Это не… — Он прочищает горло и старается не показаться слишком бессердечным. Или нервным. — Это ведь не одно из твоих кошмарных видений, правда?       Сэм тяжело вздыхает, что это звучит почти как вздох облегчения. Так сильно, что от этого их плечи сталкиваются. Сплошная линия горячего контакта. Дин не двигается с места.       — Нет, — отвечает Сэм. — Просто один из обычных, никогда-не-засну-снова кошмаров.       — О, — говорит Дин. — Хорошо. — Затем он виновато вдыхает, понимая, как облажался. — Я имею в виду, не хорошо, но…       Брат и впрямь смеётся в ответ, обрывая Дина, прежде чем тот даст задний ход и скажет что-то ещё более глупое. Это последнее, что он вообще ожидал услышать во время такого разговора, и этот живой звук отпускает в нём что-то, что Дин крепко сжимал. Он хочет, чтобы Сэм всегда звучал вот так, каким бы невозможным ни было это желание.       — Я понял, что ты имел в виду, — понимающе говорит Сэм. Искренний и довольный. Как будто нет такого места, где он предпочёл бы быть, несмотря на неловкость. — Не беспокойся об этом.       Так что Дин оставляет всё как есть. Он поворачивает голову назад, чтобы отразить позу Сэма, и они оба смотрят на чистый, белый потолок, пока сон, наконец, не забирает их снова. Но теперь Дину не так уж и не терпится вернуться в беспамятство. Не так, как несколько минут назад. Не с осознанием того, как их руки прижаты друг к другу от плеча до запястья.

~*~

      Когда Дин захлопывает за собой дверь мотеля, Сэм вытягивается на кровати, длинный и расслабленный, — и он тут же понимает, что спит. Зрелище слишком знакомое и слишком немыслимое, чтобы быть чем-то ещё.       Потому что Дин уже сотни раз видел этот сон, с тех пор как Сэм уехал от него в Калифорнию, и он всегда начинается одинаково.       — Папа уехал на неделю, а? — произносит Дин в точности, как ему и положено. Как он всегда говорит, плюс-минус формулировка. — Думаю, мы немного побудем сами по себе.       Он знает, что это ничего не значит — то, что именно брат всегда кокетливо откидывается поперёк кровати Дина, а не какая-нибудь модель нижнего белья из полузабытого журнального разворота или последняя официантка из закусочной, за которой он мельком подумывал пойти в заднюю комнату. Когда речь заходит о снах, секс — это не обязательно секс. Дин, может, и не мистер Диплом Крутого Колледжа, но он прилично начитан — по крайней мере достаточно, чтобы знать это. Кроме того, он мог несколько десятков раз погуглить просто для уверенности. Это ничего не значит. Это вам может сказать кто угодно. Это просто стресс, чувство вины или несварение из-за подозрительного на вид бургера с двойным беконом, который он съел на обед.       Ничего не значит и тот факт, что Дин уже несколько раз видел этот сон раньше. Много раз. Это нормально. Это просто его ебанутое, одержимое сексом подсознание пытается уложить кусочки пережитого дерьма, когда он бодрствует, в систему координат, чтобы он мог привести мозги в порядок. Это нормально.       Дин не задумывается, откуда он всегда знает, без тени сомнения, что эта версия брата никогда не бросала его ради милого, тихого маленького кусочка гражданской жизни. Он на секунду замирает, чтобы задуматься, что, возможно, в этой параллельной реальности их жизней, в той, где Сэм остался и они всё ещё вместе, уже четыре года, они прикончили демона, который убил маму. Эта мысль никогда не кажется достаточно важной, чтобы обдумывать её дальше.       — Я скучал по тебе, — тихо говорит Сэм, его взгляд уверенный и томный, и он почему-то слишком юный и слишком взрослый одновременно. Потому что Сэм в его снах никогда не остепеняется. Он не тот занудный, похожий на жеребёнка восемнадцатилетний юноша, каким был до того, как ускользнул из рук Дина, но и не тот грозный, задумчивый молодой человек, как сейчас.       — Конечно ты скучал по мне, — поддразнивает Дин с той же бравадой, с какой говорил бы в реальной жизни. Как будто младший брат не раскинулся сейчас непристойно на его кровати, глядя на него с приоткрытым ртом и трахни-меня глазами. Дин никогда в своих снах не делает первый шаг. И никогда не сделает, даже когда знает, что может прикрыться надёжной сетью нереальности.       — Ты мне тоже снишься, — мурлычет Сэм, прижимаясь к одеялу так, что можно притвориться, будто чувственный изгиб его тела — это всего лишь результат позы, которую он принял. Теперь он без рубашки — почему-то, — и пояс его джинсов висит достаточно низко, чтобы отчётливо обрисовать контуры бёдер. Что-то в мозгу Дина встаёт на место, и он понимает, что точно такой же вид перед ним предстал до их массажа. Впечатляюще подтянутая верхняя часть тела, золотистый загар и мягкое дыхание — и всё это зрелище прямо сейчас для него, даже если оно резко обрывается на проклятых джинсах, которые он не снимает всё это время. Впрочем, есть слабый намёк на твёрдый член Сэма, прижимающийся к тонкой джинсовой ткани, большой и тяжёлый. Всё держится в пределах PG-13.       — Дин, ты мне нужен, — умоляет он, хрипло и сладко. — Ты же знаешь, что нужен мне.       Дин в этих снах ни разу не мог долго продержаться.       Он делает шаг к кровати, и вот он уже внутри него, длинные ноги брата обвивают талию, а шёлк его волос зажат между пальцами. Сэм мнёт его обнажённую спину своей огромной рукой, тёплой и мозолистой, и Дин не помнит, как снял рубашку.       Сэм стонет и крепко сжимается вокруг него, и он просто чувствует боль.       — Ты ведь трахнешь меня, Дин? Пожалуйста.       — Да, Сэмми, — говорит он, но он этого не делает.       Сэм сжимает его крепче, впивается пальцами в плечи Дина и неизбежно тянет вниз, пока он не чувствует дыхание брата на своих губах. Он его не целовал. Он хочет его поцеловать. Он никогда его не целует.       — Ты мне нужен, Дин, — умоляет Сэм так, как никогда бы не сделал.       Боль начинает пожирать всё остальное, сладко-болезненно, и Дину приходится бороться изо всех сил, чтобы не податься бёдрами вперёд.       — Да, — говорит он. Кажется, что горло душит виноградная лоза. Или змея. Что-то живое и безжалостное.       — Ты мне нужен, Дин.       — Я здесь, — обещает он. — Я всегда здесь.       — Я нужен тебе, Дин.       — Я здесь, — говорит он снова, но на этот раз обещание звучит иначе. Он не может вспомнить почему.       Его член кричит, требуя, чтобы он двигался, требуя, чтобы он поддался мучительному искушению, окружающему его, но Сэм не давит. Он никогда не давит. Он просто прикасается к нему, раскрывается и отдаётся, именно так, как Дин не заслуживает.       Сэм некоторое время смотрит на него с обожанием и сочувствием, а потом прячет лицо в его шее.       — Прости, — шепчет он, водя губами по коже. — Не отпускай меня.       Дин кивает с молчаливым обещанием. Больше никогда. Этот Сэм его не оставлял. Он единственный, кто этого не делал. Единственный, кто никогда не сделает.       — Но я вернулся, — тихо говорит брат, слабым эхом, которому не место на губах этого Сэма. Он вытягивается, чтобы прижаться дорожкой сухих, жаждущих поцелуев вдоль линии подбородка Дина до его висков, и Дин хочет рассыпаться на кусочки в каждом месте, на котором они оседают. Что-то влажное и нежное проводит линию по его разгорячённой коже — язык или губы, какая-то часть Сэма, так что это всё равно бесценно, — затем он снова опускается, чтобы повернуться лицом к виску Дина. Чтобы любовно прошептать в изгиб его уха: — Это ведь не просто река в Египте, знаешь.       Стоп. Это что-то другое.       Руки Дина напрягаются, и он отстраняется, чтобы прижать брата беспокойным хмурым взглядом; Сэм смотрит на него понимающе, как будто у него есть ответы на все тайны Вселенной, пойманные в ловушку его бегающих глаз.       — Что?       Потому что Сэм никогда раньше этого не говорил. Только не во сне.       Теперь всё по-другому.       — Почему сейчас всё по-другому? — Дин не уверен, сказал он это или подумал, но Сэм всё равно ему улыбается.       — Дин, — произносит кто-то, но это звучит так, словно доносится издалека.       — Ты тоже это чувствуешь? — спрашивает Сэм, и этот вопрос почему-то монументальный. Судьбоносный. Он это знает.       Дину внезапно кажется, что он тонет в зыбучих песках.       — Чувствую что? — спрашивает он в ответ.       — Дин, — снова раздаётся голос.       Но Сэм, похоже, вообще ничего не слышит. Он просто улыбается ещё раз, хитро, безмятежно и тревожно. Смотрит на него снизу вверх, постоянно смотрит на него своими всезнающими глазами.