пусть хоть у них всё будет хорошо

       — эх, скучаю по солнцу, — козуме смотрит на фото в журнале, где модели стоят под солнцем. в комнате солнечный свет блокируют бордовые шторы, глаза приходится напрячь, чтобы прочитать текст в журнале.        — чтобы ты опять подыхал от жары?       козуме проводит языком по клыкам и случайно ранит язык.        — ай… не привыкнуть.        — когда ты был смертным, ты был тише. — акааши открывает дверь в их тёмно-бордовую спальню и ложится рядом на двухместную кровать.        — смертным, — пародирует козуме, помяв журнал. он смотрит на тонкие длинные пальцы и до ужаса бледную кожу кейджи. — а что будет, если я выпью твою кровь?        — не знаю, — не скрывает улыбки кейджи, хватаясь пальцами за вишнёвое бархатное покрывало.        — сейчас проверим, — наклоняет голову кенма и двигается ближе и без слов вцепляется клыками в тонкую и холодную шею акааши. ничего нет. кровь, как ожидается, не приливает к зубам, но кенма же не будет признавать поражение. он продолжает облизывать кожу и слышать еле сдерживающиеся вздохи кейджи. козуме отстраняется и глазеет на две дырки и… — почему только засос? и… стоп. — он переводит взгляд с багрового пятнышка на синие глаза кейджи, который ловит ртом воздух. — ты знал?        — конечно знал, — восстановив дыхание, акааши начинает смеяться.        — ах, ты! — легонько и шутливо дерутся они со смехом. кенма оказывается на акааши. — что будем делать?        — а что у меня в голове может быть приличного после этого вопроса и твоей позы? — неказисто намекает акааши, придерживая козуме за талию.        — тебе очень повезло, что я сегодня хорни, — кенме и при человеческой жизни нравилось проводить языком по клыкам кейджи. кровь, кровь, кровь — но это так заводит.       холод на коже кенмы от пальцев кейджи больше не чувствуется. он такой же. раньше акааши обожал его тепло, сейчас обожает его холод. временами он винит себя, что обратил его., но временами понимает, что кенма прирождён быть вампиром. он счастлив лишь под тенью, около кейджи. никто из его человеческих друзей даже не побеспокоился об исчезновении козуме. в то время как друзья-вампиры и в человеческой жизни заботились о нём. и даже не намеревались испить его кровь. по крайней мере, акааши об этом не знает. но будь и так — кенма был только рад подставить шею под клыки кейджи.       акааши старше его почти в четыре жизни. но кенма готов прожить с ним и больше. он обожает его всего. обожает, когда акааши переспрашивает ещё пару раз — не больно ли ему? ему комфортно? точно ли кенма готов? готов. ещё как. он готов к тому, что кейджи внутри него, в то же время прикусывает его шею. когда кенма держится за его плечи. а потом выхватывает стоны из его рта, толкаясь языками, а потом они отрываются друг от друга и смотрят друг другу в глаза. кенма видит своё возбуждённое отражение в глазах запыхающегося акааши.        — котёнок, — шепчет кейджи.        — только твой, — кенма жутко обожает целоваться. с кровью.       стук в дверь. кенма недовольно оборачивается на источник звука и нехотя слезает.        — войдите.        — ваш штрудель и онигири, — заносит горничная блюда.        — но я не… — смотрит козуме удивлённо на пирог.        — благодарю, можешь идти, — горничная учтиво кивает и удаляется из тёмной комнаты. затем поворачивается к кенме и говорит менее формально. — поешь, тебе полезно. потом пойдём ночью в игровой клуб, котёнок.       «он с тобой ради одного».       «как и я».