пусть хоть у них всё будет хорошо

      лепесток первый, второй. то-ли белая роза, то-ли розовый тюльпан. неважно, но всё выходит из горла суны вместе с каплями крови. и суна прекрасно знает, что тому причина. кашляет он громко, даже не скрывает рукой. и не пытается быть тише. всё равно он один в туалете зала — даже свет поленился включить. ринтаро с горечью понимает, что помочь ничем тоже не может. поэтому и жалко стоит, сгорбившись над раковиной.        — прости, — видит эту сцену причина физических страданий. — я пыт…        — заткнись, — вытирает рот суна. хотя, не злится. смягчиться он не может — пока боль давит на горло. сам сомневается, что вообще говорить может. — тебе не надоело? — ещё один лепесток подступает к горлу. это уже больше похоже на тошноту, чем на кашель.        — суна… — видит это шинске, пытается подойти ближе. но суна его опережает. прижимает к себе покрепче. кита застывает.        — ну, что мне сделать? кх-х, — выдыхает суна ещё лепестки. шинске ничего не отвечает, а кита вздыхает тому в плечо. — может, ты перестанешь уже делать вид, что ты весь такой идеальный?       так происходит каждый день, после окончания каждой тренировки. все разошлись. это хорошо для суны и киты.       особенно в последние дни. игра с карасуно сломала киту. как и сегодня, завтра он будет улыбаться всем в лицо, но лишь суна знает, что в душе киты. завтра кита будет снова винить себя, отрабатывать подачи до синяков, изнывать от усталости. а ночью останется с мыслями о том, как он себя винит, как ненавидит за то, что не дал команде выиграть. если бы суна вошёл в душу киты — он бы был проткнут остриями игл загонов. постоянные попытки быть идеальным стрелами бы попали в сердце суны. но если бы кита знал, что суна входит — прикрыл бы все эти острые наконечности и сделал бы всё возможное, чтобы ринтаро было тепло.        — я не… — кита знает, что суна прав — и это его раздражает.        — кита, — с болью улыбается ему суна, слегка отстранившись. — я не мастер поддерживать, но ты не должен кому-то постоянно угождать. угоди сначала себе.        — я пытаюсь… — устало вздыхает кита.        — нет, не пытаешься, — далее, суна думает, как лучше подобрать слова. — ты… бессознательно вкладываешь всего себя в любые мелочи. и это бесит. даже не потому что мне больно физически, нет. это тебе больно, а не мне. а мне морально больно видеть тебя угодным для других. ну, ты понял, короче. — горло и дыхание очищаются, хотя суна ожидает ещё лепестков, как от прошедшей икоты. и кита молчит — усмиряет внутреннюю боль.        — прости, ты не должен возить… — суна закатывает глаза. даже слышать продолжение этой осточертевшей фразы не желает. суна любит затыкать поцелуями киту при любых его подобных нотациях. это он сейчас и делает.        — я так похож на человека, который делает всё, потому что должен? обижаешь, китёнок, — наклоняет голову суна и ищет взгляд киты. ринтаро берёт киту за покрасневшие щёки и их лбы касаются. — но я стою рядом, смекаешь? ещё одно такое слово и я засосу тебя при всех, мне похуй. — тот говорит это так тихо, что кажется, что в этом мире его слышит лишь один кита. а впрочем, какая разница, если для суны — кита и есть мир?        — суна… только попробуй, — усмехается кита. это успокаивает ринтаро.        — попробую, — в подтверждение своих слов, суна это и делает. фактически. даже бы если бы сюда кто-то и вошёл — он бы ничего и не увидел, те стоят в темноте. для киты первее становится мало воздуха — он и отстраняется первее.        — п-пойдём по домам, — смущённо произносит кита. от сердца ринтаро отходит, да и лепестки уже давно к горлу не подкатывают — это хороший знак.        — нет, кита, — тот вопросительно смотрит на суну. ринтаро хитро улыбается и действительно напоминает лиса в этот момент. — мы идём ко мне.