Liachtaschtaa

      — И ты решила последовать словам этой дрянной газетёнки.       С этими словами последний номер «Верхнерейнских новостей» был брошен к ногам Лихтенштейн, с уставшим видом стоявшей перед княжеским наместником. К стене возле двери в кабинет прислонился Швейцария, который и просил встречи с последним, и принялся перелистывать записную книжку, делая в ней пометки карандашом. Но тот словно и не замечал гостя, всё его внимание было приковано к стране, за которую он отвечал перед князем должностью и свободой, а в былые времена отвечал бы и головой.       Промозглый сырой февраль не принёс с собой ничего, кроме очередных паршивых новостей. Те её люди, которые жили в странах, что находились в состоянии войны с трещавшей по швам Австро-Венгрией, оказались в бедственном положении. Ведь Антанта и её союзники отказались признавать нейтралитет Лихтенштейна, несмотря даже на почти полный отказ от сотрудничества с Австрией. Даже вмешательство Швейцарии, единственного соблюдавшего её нейтралитет, не помогло спасти положение, от санкций против княжества не отказались. И не было ничего удивительного в том, что в стране зрело недовольство.       — Я был о тебе лучшего мнения, Лихтенштейн, — разочарованно посетовал наместник.       — Взаимно, господин Имхоф, взаимно.       И хоть её голос был строг и скуп на эмоции, как и положено закостенелой бюрократке, в её больших тёмно-зелёных глазах без труда можно было прочесть презрение к этому человеку. Твердолобое упрямство и нежелание принимать критику своих действий никак не помогали ему успокоить обременённое разваливавшейся экономикой население. Напротив, ещё сильнее подрывалась вера в монархию, которую наместник всячески пытался защитить. Такое смогло вывести её из состояния апатии, в котором она пребывала последние полгода и в очередной раз довести до белого каления, разве что теперь сдерживалась и не наставляла на Имхофа пистолет.       В такие дела совершенно недопустимо втягивать другое государство, особенно то, с которым Лихтенштейн враждовала большую часть своей жизни. Но её жизнь серьёзно зависела от швейцарской гуманитарной помощи, от чего в душе бушевал весь спектр эмоций, от ненависти к самой себе за собственную слабость до безграничной благодарности к старому врагу за всё то, что он для неё сделал. Ведь даже когда его власти отказались от поставок гуманитарной помощи, Швейцария взял это на себя, за свой счёт.       — Австрийцы продолжают защищать своих подданных, включая твоих людей, — заявил наместник, — даже сейчас, когда у Империи нет для этого никаких возможностей. Ты должна быть ей благодарна и оставаться ей верной. А не поддерживать блеяние овец, — указал он на лежавшую в её ногах газету, — что сами только критиковать и умеют, но ничего полезного не делают.       — Разве они виноваты, что наместник, который должен защищать вверенных ему князем людей, не сделал ничего для этого, только допустил крах экономики и голод? — Лихтенштейн из последних сил сдерживала свой гнев. — И теперь даже их родные, их друзья, которые уехали отсюда, не могут рассчитывать на защиту своих жизней и своего имущества только потому что они должны хранить верность империи, которая разваливается на наших глазах, как до того рухнула Российская?       — Его Светлость как никто другой знает о состоянии Австрийской империи и поддерживает его. Тебе бы последовать его примеру. Швейцарцы не панацея от всех проблем.       Нет, его поведение перешло уже все границы. Но тут рядом с ней оказался Швейцария, чьи шаги она не услышала.       — Позвольте вмешаться, барон, — обратился тот к Имхофу. — Вам не кажется, что сейчас не лучшее время для демонстрации своей верности?       Только теперь названный обратил на него внимания, бегло окинув с ног до головы. Лихтенштейн знала, что это за взгляд, которым тот выражал своё отношение к кому-то как к черни, не достойной говорить в его присутствии. В любой другой ситуации наместник бы проигнорировал его слова, но вступить в диалог со страной всё же пришлось.       — Твоего мнения не спрашивали, юнец.       — Как и я вашего, — огрызнулся Швейцария. — Ваша обязанность — обеспечить безопасность подданных Его Светлости, а не клясться в верности императору. Мой Департамент готов взять на себя всю нагрузку по представительству интересов лихтенштейнцев.       — И какая вам с этого выгода?       Этот вопрос интересовал и саму Лихтенштейн, ведь за всё то время, что она сотрудничала с ним, она не услышала ничего, кроме «Я не приемлю попирательство чьего-либо нейтралитета». Но за этими словами скрывалось нечто большее, куда он никого не подпускал, и куда она не имела права лезть. Они чужаки, пусть теперь и работающие сообща, чтобы она не погибла. Странные времена.       — Потому что мои власти и лично я не потерпим неуважение к нейтралитету любого государства.       Ничем не удивил. Лихтенштейн не смогла сдержать разочарованный вздох. Но по крайней мере хоть кто-то в этом охваченном хаосом мире защищает столь благородную позицию.       — Раз ты так почитаешь нейтралитет, то будь добр, покинь мой кабинет, — барон был непреклонен. — Ты не имеешь права вмешиваться в наши внутренние дела.       Швейцария хотел было вступить в перепалку, но, взглянув на свою спутницу, воздержался и следом за ней покинул кабинет. Пустой разговор, бессмысленный, ещё и пытались отчитывать за то, что она пыталась хоть как-то обезопасить своих людей. Несправедливо. Ещё и Швейцария вмешался, хотя его просили этого не делать, это было главным условием, чтобы она привела его к Имхофу. Но всё и так было бессмысленно. Его позиция была непреклонна. И на что она только надеялась?       Но в одном он был прав — швейцарская помощь не разрешит всех её проблем. Не вернёт её любимые виноградники, утраченные навсегда, не откроет завод, не даст людям еды и денег, которые не обесценятся в ближайшие месяцы. Но так можно было спасти хоть кого-то. А так её народ опять обречён на презрение, гонения, конфискацию имущества и просто уничтожение. В груди всё сжималось от болезненной горечи. Лихтенштейн не имела к масштабным колониальным войнам, что обозвали Великой войной, никакого отношения.       Подавленная и молчаливая, она не сразу услышала, как её окликнули.       — Знаешь… — начал было говорить Швейцария, замявшись, но, не дожидаясь её вопроса, продолжил. — Я не перестаю восхищаться твоей силой. Ты достойная страна, что изо всех сил старается ради своих людей. Но если ты будешь тащить этот груз в одиночку, ты можешь сломаться. Н-не бойся обращаться за помощью!       Это было довольно странное прощание, странное и быстрое, Лихтенштейн не успела даже рот открыть, как тот быстрыми шагами направился к деревянному мосту, что лишь семнадцать лет назад связал её Вадуц с его Зевеленом. Ведь как бы она сама не опиралась на Австрию, ей нужна была торговля с швейцарцами. И последние годы она смогла хоть как-то справляться только благодаря его помощи. Пусть даже его попытки защитить её от нападок Антанты оказались провальными, в душе вместе с досадой ощущалось тепло, признательность, что хоть кому-то было на неё не наплевать.       Сможет ли она когда-нибудь его сполна отблагодарить?