Давай залезай в шкаф стеклянный и мирно сиди там
Не забудь улыбаться, чтоб не видели все
Как ты там подыхаешь, как сгорают мечты там
И вывеска «Выход» фальшивит тебе
<Pov Ацуши>
«Простите… Простите, умоляю! Только не снова…только не опять!» — тело било предательской судорогой, но я ничего не мог сказать, лишь только молить о пощаде, не в силах открыть рот. Да и, кому бы на это было не плевать.
—Он, как всегда, приносит больше бед, чем пользы, — проговорил, словно сделав контрольный выстрел в голову, Куникида.
—Жаль конечно мальца, но с самого начала он доставлял столько мороки, — нервно усмехнулся Танидзаки, поглядывая на мирно стоящую сестру.
—Безнадежен, и зачем агентству такой второсортный работник? Портовая Мафия не держала у себя хлам,— тихим голосом подметила Кёка.
«Уволен» — пронеслась последняя фраза директора, перед закрытием личного дела, такого сотрудника, как:«Ацуши Накаджима».
Я стоял перед своими друзьями и товарищами, они нерешительно смотрели мне в глаза, все больше отводя их, для того, чтобы не видеть мои страдания или же меня.
«Неужели я настолько противен, что на меня даже не смотрят? Не могут не отвести взгляд», — в груди что-то болезненно рвалось, выворачивало наружу, заставляло буквально орать от боли. Меня словно разрывало на части, как попавший в мясорубку кусок мяса.
«Ну же… друзья… ребята! Взгляните на меня, умоляю, пожалуйста, не отводите взгляд! Куникида…? Неужели я так сильно выбился из графика или доставляю много проблем, я исправлюсь, я обещаю, прошу, не бросай меня… Кёка, а ты? Я сделал что-то не так, ты не помнишь, как я всеми силами старался тебе помочь и как нам было весело вдвоем?.. Дазай… почему вы не можете поднять на меня взгляд?!» — боль заменяла естество, сознание.
Стоя на коленях и размазывая слезы по щекам, я медленно подыхал. Так неказисто, не в состоянии проронить и слова, когда охота орать в голос, проклинать все вокруг, умолять не бросать меня, разреветься с громогласной истерикой, чтоб окна трещали. Возможно именно так и ломаются люди, перегорают, умирают внутри не в состоянии что-либо сделать.
«По свету бродят мертвецы
С такими добрыми глазами…
Да, именно эти строки лучше всего опишут данную ситуацию», — кривя уголки губ в иронично-истеричной улыбке, подумал я, уткнувшись лицом в сложенные руки.
Медленно изображение начало плыть, нет, не от слез, они уже давно кончились, обжигая лишь только конвульсивными спазмами все естество.
Сейчас, стоя на коленях как в приюте, я все отчетливее вспоминал все события прошлого. Такую, казалось бы, не долгую жизнь, но переполненную ненавистью, презрением и таким отчаянным желанием выжить. Это ведь нормально, когда выпускают когти, чтобы выжить!
Истерический смех начал медленно проскальзывать в моем мысленном монологе. Кажется, я сходил с ума, так тихо, незаметно, сажая себя в клетку. В клетку открытую с обеих сторон, но все равно без возможности куда-то уйти, потому что эта клетка состояла не из прутьев, и посадили туда его не против воли. Она служила защитой от мира, это была его маленькая крепость, чудо, что он укреплял с каждой неудачей, оплошностью, все больше и больше уверяюсь в том, что внешний мир не для него. И когда воспоминания о прошлом, стали все более четкими и явными, он увидел его…
—Да кому ты такой сдался?! — надрывался голос в голове захлебываясь собственным смехом. — Кусок дерьма, что ты можешь из себя представлять, думал, что нашел себе друзей?! Что все будет чудесно? Господи, как же это наивно! — мозг буквально разрывался от насмешливо-иронического голоса директора приюта.
Подняв свой ненавидящий взгляд на этого человека, я начал медленно прожигать в нем дыру.
В жизни меня всегда преследовал именно он, этот голос, этот образ всплывающий в моих, по сути еще детских, кошмарах. Хотя мне далеко не шестнадцать, а уже порядка восемнадцати, но, в душе я все еще тот ребенок, цепляющийся всеми силами за жизнь в слепой надежде, что я выживу и меня полюбят. Хоть не за мое существование, так за беспрекословное выполнение всех приказов, хоть слегка и неуклюжее, но от чистого сердца. Раньше в этом мире я не видел ничего, лишь только клетку-приют и жестокость людей. Сколько бы меня не били, сколько бы не измывались надо мною, меня было не переубедить, что я кому-то там нужен. Они ведь не могли просто так содержать ребенка, лишь только для того, чтобы измываться над ним, избивать?
Как оказалось—могли.
Лишь только стукнуло мне восемнадцать, как ребенка без денег и способностей к существованию выгнали в окружающий мир. Буквально обрекли на смерть, с веселыми улыбками и вздохами облегчения. Они действительно думали, что я умру и приняли это так просто, словно бы решение: забить курицу, что перестала нести яйца.
В глазах стояли слезы, а в груди кипящая ненависть медленно заменялась на нечто другое. Столь же сильное, однако другого вектора. Ненависть к самому себе.
Почти ВСЯ моя жизнь была еще тем дерьмом, да ее даже жизнью назвать нельзя было, так — пособие неудачника. Лишь имитация, игра в жизнь. Я не представлял собой ровным счетом ничего, лишь только и гожусь, что для удобрений, как и все. Я надеялся, что сумею выкрутиться в сложившейся ситуации, я готов был рвать глотки всем лишь бы я сумел дожить до завтра, в то время, как директор верил, почти знал то, что я сдохну, как собака в голодные годы.
Жестокая улыбка-оскал застыла на моем лице.
Однако, мне было в очередной раз не суждено тут покинуть мир.
В жизни так бывает, как говорят в народе:«если тебе суждено утопиться—ты не сгоришь».
И как бы все вокруг не старались, как бы не хотели твоей смерти, как и ты сам, этого будет не так уж просто добиться.
Меня, в тот день, подобрал Дазай-сан. И, именно с этого момента, началось мое познание мира, такого жестокого, бесчеловечного, но такого незабываемого, переполненного различными эмоциями и событиями, где всегда печаль шла рука об руку со счастьем, что все вокруг тебя принимают, с ощущением дома и друзей. От этих воспоминаний глаза начало жечь, выпекать, казалось вот-вот и из них польется лава вместо слез, однако, это говорило лишь о том, что слез просто больше не было. Они умеют заканчиваться, и если вы это почувствовали, испытали на себе хоть раз, мне вас очень жаль, вы очень несчастный человек, у вас случилось большое горе.
За пол года Дазай-сан и ребята из агентства показали мне, что такое тепло, дружба, забота о ком-то. Каково это быть кому-то нужным, когда людям не плевать на твою жизнь, когда им есть до тебя дело. Так мало было ими сделано, по мнению обычного человека, но так дико и в новинку было это все для меня, того дурня, что в своей жизни видел лишь только боль, жестокость и ненависть во взглядах людей. Для того, кто с самого детства привыкал выживать, прятаться, сливаться с окружением и понимать, кто именно сейчас к тебе идет, и как это можно предупредить. Я был маленьким, потерянным мальчиком, что не знал любви, и сейчас это была такая непомерная роскошь для меня.
Ведь… жизнь на самом деле так устроена, что чем больше человек имеет, тем меньше он ценит мелочи и вообще что-либо. Я не был уверен, что не привыкну за год к хорошему отношению от людей, однако так и было… Ведь так? А жизнь состоит, на самом деле, из таких незначительных мелочей. Вся погоня за счастьем, за скоротечным результатом крайне глупа и смешна. Ведь результат любой жизни - смерть.
С ностальгией я вспоминаю времена моих первых лет жизни. Просыпаясь по утру, я восхищался и радовался пению птиц за окном, огромным, бескрайним небом и травой, такой зеленой и мягкой, со своим слабым, уникальным запахом. Люди в детстве не зациклены на себе, они быстро забывают проблемы и неприятные для них моменты, они не закрываются в себе от мира, не стараются спрятаться поглубже, чтобы никто не заметил, не раскусил их слабости, и, конечно же, не ранил.
Они открыты миру, а мир открыт им.
Сейчас же я этого даже не замечаю, вечно в поисках, на заданиях, однако, в жизни у меня не было много общения и друзей, все детство я прожил сам, и сейчас, я ценю и радуюсь, каждому моменту в агентстве, ведь там друзья, почти семья. Те, кто не имел чего-то в достатке, как только получат, будут ценить это больше всего на свете. Пока медленно не забудем прошлое и не привыкнем к новому, такая уж природа у людей.
«Хах… друзья… какое же сладкое слово… жаль…— в голове промелькнули образы минувшего дня, первая течка и шокированный взгляд Дазай-сана, который каждую минуту кажется мне все более испуганно-отвращенным нежели был раньше, воображение так и подталкивало к образу ругающегося Куникиды и качающего головой шефа. Я завалил задание, чуть не испортил репутацию и не сделал отчет о выполнении задания. Я разочаровал всех, конечно Дазай-сан будет в печали, что привел в агентство такого неумеху, который ничегошеньки не может сделать, мешок с неприятностями, — я все разрушил.»
Читая в старых книгах библиотеки приюта учебную информацию, я частенько брал еще и приключенческие романы. Чудесные книги от которых в голове пропадают траурные мысли, все вокруг меркнет, а сюжет оживает, танцуя во всех красках. Как же часто я там встречал упоминание слова «друзья», и как его смысл разнился с реальностью. В книгах при любых неприятностях, что бы не случилось, как бы не оступился человек, друзья всегда поймут и поддержат. В реальности же, человек может и не оступиться, просто друзьям ты наскучишь или прекратишь быть нужным, и они уйдут, растворяться, не простят очередного отступа от плана или нарушения каких-то дисциплин.
Сжав зубы до образования крошки от стертой эмали, я чувствовал ужасную боль, и она исходила не только от легких, что не имели возможности насладиться прекрасным глотком кислорода, а еще и от изувеченного сердца, которое постоянно так жестоко обманывают.
Казалось, что стоя на коленях среди пустой серой комнаты, где источник света висел лишь надо мной, а тьма подбиралась все ближе, схватившись за горло, я медленно подыхал.
Моих моральных и физических сил не хватало, чтобы сделать такую простую вещь, действие которое делает каждый новорожденный, действие, что делает любое живое существо, я не мог вдохнуть. Горло пережал комок боли и обиды. Оцепенение, страх и покорность перед силуэтом стоящим позади меня лишь поддавали жару в котле, где я варился, как самый изощренный грешник, уже который год. Легкие жгло раскаленной лавой, а перед глазами плясали цветные круги. Асфиксия - страшная вещь, говорят, что люди, умирающие от нее, чувствуют нестерпимую боль, что это один из самых болезненных способов смерти, поэтому даже когда люди решаются повеситься, они искренне надеются, что умрут не от удушья, а от того, что удачно прыгнув - сломают себе шею.
—Запомни, такие, как ты не заслуживают жизни,— сказал на прощание дух в моей голове и растворился, оставляя одного дальше подыхать в этой комнате.
Фраза была как никогда правдива, хоть и твердили мне ее постоянно без причины, но сейчас, сейчас я облажался. Феерически завалив задание и дальнейшую карьеру. Если бы знал, что такое произойдет, я бы с удовольствием остался дома по-больничному на неделю и хранил бы этот секрет до скончания веков, чего бы мне это не стоило. Однако стоявший еще секунду назад за моей спиной директор приюта, все же появился неспроста, он всегда появлялся, когда я в чем-то сомневался или что-то сделал не так, буквально отмечая очередной мой крах или провал. Хотя он и умер в попытке навестить меня, но воспоминания никогда не покидали, они разъедали душу, следили за каждым шагом, вздохом и мыслю. Я никогда не мог противиться тому, кто стоял у меня за спиной и окидывал мою фигуру пренебрежительным взглядом. Он всегда был сильнее меня, а я настолько слаб, что не могу прогнать даже призрак прошлого, отголосок памяти и детства. Слишком уж глубоко засел гад в моем подсознании, забрав себе добрую половину, ежели не большую часть, моих мыслей.
Вероятнее всего, я с ним до конца своих дней, каждый божий день без этого человека в моих воспоминаниях, превращался в праздник, феерию хорошего настроения и наполнял душу фальшивыми ощущениями того, что он меня отпустил, что попрощался с моим сознанием и больше не будет преследовать, однако… он уже давно был мертв, а тот кто не мог отпустить его в прошлое, был я…
Скорее всего, стоило бы записаться к мозгоправам, вот только…сколько не пытайся заставить себя, всегда находиться отговорка позволяющая не доставлять другим людям проблем. Не доставлять неприятностей или же поводов для волнений, даже если для этого нужно сходить с ума и ненавидеть себя и свою способность мыслить с каждым днем сильнее. Я уже не раз чувствовал и осознавал, что еще немного и я все же решу пойти по стопам своего наставника, вот только, слегка превзойти его, все же завершив начатое им. Лишь только неизмеримое желание жить, чтобы доказать, что я сильнее, что я лучше нежели тот, кем меня считали в приюты, и захватывающие новые эмоции и события не позволяли мне так просто сдаться и уйти.
В глазах окончательно потемнело. Не в состоянии даже закашлять я отключился от гипоксии…
«Какие же долгие были эти несколько минут удушья…» — пронеслось в голове у Накаджимы, перед окончательным погружением во тьму.
***
*
звонок телефона*
Уже давно знакомый мне звук заставил открыть глаза, легкая вибрация исходила от кармана бридж, но каждый звук и движение казались мне жуткой пыткой, словно бы с попойки.
Не желая открывать глаза или даже шевелиться я почти не думал, главным моим вопросом на данный момент было то, кто сумел так сильно ударить меня по голове и чем было совершенно это непотребство.
Когда телефон затих, не прошло и пары секунд, как я почувствовал, очередной цикл схождения с ума устройства. Кто-то настойчиво звонил.
«Видимо… я отключился?"—рассеянно моргая подумал я, еле перебирая мысли в голове, где была звенящая пустота, и лишь на периферии слышались отголоски мыслей, а звук падающих капель дождевой воды с улицы приятно успокаивал разгоряченную нервную систему.
—Дождь…? — хотелось сказать это слово, но из горла раздался лишь сдавленный хрип, что заставил меня скрутиться в порыве судорожного кашля, что, казалось бы, хотел сделать так, чтобы хозяин тела распрощался с ненужными легкими и горлом.
«Я сорвал голос… как же странно, не помню, что бы я кричал",—подавленно вспоминая все произошедшее, я медленно осознавал, что случилось и чему еще только предстоит произойти, а именно: разговор с агентством и дальнейшее увольнение.
Говорить или же думать не было сил, казалось сейчас мне вряд ли хотелось даже жить, но для смерти пришлось бы пройтись.
Звенящая пустота заполняла душу, разум и мысли. Привычного ощущения присутствия даже способности не было, видимо слишком большое количество сил было потрачено.
Голова кружилась, и перед глазами все плыло, как в фильме с ужасным качеством. Едва будучи в состоянии оторвав голову от чего-то несоизмеримо твердого, я потянулся к карману бридж, что так настойчиво привлекал мое внимание звонком.
Тело не желало слушаться, отдаваясь на каждое движение жесточайшей болью в каждой разорванной или растянутой мышце.
С тяжестью в мыслях и руках, я все же нашел телефон в надорванном кармане.
На удивление — экран был не разбит, а телефон казался целым, что и позволило увидеть, кто именно стал причиной такого резкого пробуждения, непозволительная роскошь для замученного плохими снами мозга и истинной пыткой для тела.
«Осаму Дазай»
Мелькало на экране красочной надписью, переливаясь всеми имеющимися цветами, медленно переходя из одного спектра в совсем иной.
Руки мелко затряслись, а голова стала еще более ватной нежели была ранее.
В сознании, словно бы тараканы мелькали воспоминания недавнего ведения. Увольнение… вот что ждало меня за слабость, за непозволительно жестокую насмешку богов и гендерных тестов, за то, что я омега. И известие о столь стремительном решении директора, вот-вот и будет высказано мне.
С неуверенностью, все же решив, что ждать дольше не имеет смысла, я уже хотел было поднять трубку, вот только экран замигал и потух. Не успев даже подумать списать все на божье проведение, удачу и все хорошее на свете. Разговор был прерван так и не начавшись, это заставило с облегчением вздохнуть.
Но предательская вибрация опять повторилась, чуть не вырывая телефон из рук.
На дисплее светилось одно новое входящее сообщение.
Отправитель:«Осаму Дазай».
Сглотнув подступивший к горлу комок и прикрыв глаза, я наугад ткнул по сообщению. Смотреть чертовски не хотелось, я был почти на все сто процентов уверен, что это все, конец, что он решил мне сообщить об окончательном увольнении.
Робко и неуверенно открывая глаза, я с большим страхом и отчаянием ждал, пока взгляд сфокусируется хотя бы частично на тексте, и буквы перестанут вытанцовывать канкан, а начнут складываться во вполне понятные мне слова.
«Сосредоточиться, надо сосредоточиться, я не буду принимать очередной поворотный момент моей жизни с большой оттяжкой, лучше сразу во всем убедиться чем мучить себя",—думал я предательски ощущая слёзы скатывающиеся по моим щекам.—"Я ничем не лучше других, чудес не бывает».
Хотя было чертовски трудно не отдаться обратно в объятия тьмы, туда, где нет боли, страданий, волнений и переживаний, лишь только пустота, спокойствие и умиротворение. Неужели это именно то чувство, за которым Дазай-сан так охотиться, так страстно и яростно желает заполучить?
Но как бы там ни было, это ощущение сравнимы сну, очищающему не только твои мысли, но и душу.
Это чувство было таким манящим и превосходным, что казалось, в один прекрасный день я сорвусь и попытаюсь ощутить его снова, а потом еще и еще.
Взгляд сфокусировался заставляя рот открыться в немом удивлении, а глаза расшириться.
Текст сообщения говорил хоть все и лаконично и без особых красок, но он давал хоть какое-то время на раздумья.
«Я скоро буду у тебя, надеюсь ты дома.»
Странное чувство тепла заполонило грудь, однако… все еще было не определено, зачем же Дазай-сан желает со мной встретиться, и что будет дальше. Он явно шел полгорода от агентства не просто, чтоб проведать ученика.
«Все же, он решил сказать об увольнении лично?» — с грустью подумалось мне.
Тихо зашипев, я начал подниматься.
Мышцы отдавались болью и явным непониманием насчет того, что же именно я хотел сделать, ведь только недавно они пережили побои и легкие разрывы от перенапряжения, и явно требовали долгого отдыха, как и разгоряченная нервная система.
Собрав все оставшиеся силы в кулак я бросил их на то, чтоб подняться окончательно.
Закусив губу, я рывком оказался в вертикальном положении, перед глазами все медленно поплыло и потемнело, а ноги стали предательски ватными. Схватившись за стену руками, я прикрыл глаза. Это должно было помочь.
После множества схваток и испытаний, уже, можно сказать, привык к таким реакциям организма на свои резкие и необдуманные движения.
Постояв так с минуту, все больше и больше сосредотачиваясь на звуках, я медленно расслаблял мозг и перенапряженную нервную систему.
Мерный звук ударяющихся о крышу капелек воды манил сознание впасть в состояние транса. Вдали, за дверью к первому этажу слышались какие-то шорохи, хоть я и находился в данный момент без поддержки со стороны белого тигра, однако мои органы чувств были слегка перенастроены ею, что давало мне возможность не то чтобы сильно, но все же лучше воспринимать окружающий мир, нежели обычным людям. Сравнимо способностям у профессиональных убийц, хотя многие из них и не являются эсперами, они все равно убивают даже сильнейших обладателей способности. Нет, не потому, что у них есть элемент неожиданности, просто это как с бетами, они научились приспосабливаться к этому миру полному эсперов и всякой чертовщины. Они стали оттачивать органы чувств и свои навыки, становясь на одну линию, а то и выше, нежели одаренные.
Звуки меня несколько напрягли, они казались нетипичными, как шуршание мусорного бака от забредшей туда кошки или же собаки. Они кажется создавались от препирательств кого-то или от попыток войти, но это меня сейчас не сильно заботило, я не хотел выходить из своего убежища куда-либо, только не сейчас, только не в таком состоянии.
Вспомнив про свою плачевную ситуацию, я встрепенулся.
«Время…» — пронеслось у меня в голове, перед тем как я все же решил оторваться от стены.
<pov end>
Ацуши шатаясь пошел по коридору, казалось, он вот-вот упадет, но настойчивость и сила воли паренька просто поражали.
Слегка придерживаясь за стену, он медленно прошел к большой двери из мореного дуба с резным рисунком на ней. Слегка навалившись на ручку, Накаджима попал в ванну. Ему нужно было немного, лишь мельком взглянуть в зеркало, оценить ситуацию и найти расческу.
Паренек мазнул взглядом по отполированной пластинке серебра накрытой поверх стеклом и чуть отшатнулся. На него смотрел труп не первой свежести, а не он сам.
Волосы были запутаны до состояния одного сплошного колтуна, на руках и ногах было множество мелких и неглубоких порезов, а почти все тело покрывали гематомы, одна из которых сильно бросалась в глаза. Из-под разорванной горловины Ацуши наблюдал за кроваво-красным синяком размером с неплохое яблоко, что медленно спускался от плеча к слегка выпирающей ключице.
Медленно выдохнув парень опустил глаза к раковине. В голове звенела пустота, но надо было что-то делать.
Его одежда уже в который раз походила больше на порванные лохмотья, как после битв. Когда-то ему стало лень каждый день ходить по магазинам и покупать все больше одежды и он закупился с запасом, что и лежит у него по сей день, хотя уже и сильно истощенный. Ацуши это не сильно волновало, конечно не хотелось сильно тратиться на вещи, однако ему сейчас было не до вздохов о потраченных средствах, парень не понимал почему такое могло произойти с ним, что он сделала тем людям, что могло заставить их так поступить с человеком, которого они даже не знали, словно бы им всем нажали в детстве на кнопку:«ненавидь». Покачав головой из стороны в сторону Накаджима с удивлением почувствовал теплую влагу на щеках.
Посмотрев в зеркало, он наблюдал как по чудом сохранившемуся в целости лицу пробежали дорожки горячих слез. Он не хотел плакать, и уж никак не ожидал такой реакции на свои размышления.
Только первому оцепенению шока суждено было уйти в небытие, как он тут же протер руками глаза.
Держась одной рукой за керамический бок умывальника, над которым висело зеркало, второй рукой он дотронулся до ужасно спутанных волос.
—Тут проще отрезать, нежели расчесать— слегка отстранено подумал Ацуши, но все же взял в руки расческу.
Время летело, а парень все никак не желал покидать ванну. Его шевелюра хоть и была приведена в сносный вид, и даже уже слегка прочесывалась, но до привычной нормы было далеко. Усмехнувшись, Накаджима наконец отложил злосчастное орудие пыток всех людей, с более презентабельным видом волос, нежели колючки ёжика.
Оторвавшись от бортика умывальника, он медленно направился в комнату.
«Нужно успеть переодеться, никто не должен узнать о том, что кроме проваленного задания, я чуть не стал причиной еще больших бед. Никто не должен знать моей слабости», — шипел сквозь зубы такой светлый и наивный ранее мальчик.
Буквально за день его жизнь совершенно преобразилась, хотя и раньше была не сахар, однако она стала более многогранна. Многогранна ублюдками которых теперь стоило бы остерегаться. Пока Накаджима жил жизнью обыкновенной беты, на него редко кто обращал внимания, это было просто бессмысленно, и он думал, что так будет всегда. Что разделение мира на альф, омег и бет ничего не значит, это лишь говорит какие черты в тебе развиты лучше всего, а не то, как именно общество будет к тебе относиться. Наблюдая в свои подростковые годы за тем как медленно преобразовывались другие дети из приюта, он не замечал разницы между альфами и омегами. Все дети желали как можно быстрее попасть в руки к добрым, нежным и ласковым приемным родителям, что станут им семьей и подарят так сильно не хватающие им тепло и заботу. Поэтому постоянная война, подставы и выходки детей никак не менялись, тем более по отношению к бетам, их вообще чаще всего никто не трогал. Если тебе было суждено попасть в приют бетой, то вряд ли хоть кто-то решиться тебя взять, семьи чаще всего берут будущих спортсменов-альф, со стальным характером или красавиц и красавчиков омег, которым просто на роду написано привлекать к себе всеобщее внимание, а беты…
Беты ничем не выделялись, на этой выставке бездомных кобелей и сук.
Когда же Накаджима попал в агентство, его чаще всего окружали альфы или такие же беты, как и он сам, что и не позволило ему узнать, как на самом деле обстоят дела с взаимоотношениями таких разных черт и можно даже сказать полов. Он знал лишь одно, омегам было закрыто множество дорог в разные специальности, и работа детективом одна из них. Это было негласное правило многих сообществ.
Распахнув дверцы шкафа, Ацуши увидел две аккуратные стопки вещей, одна полностью состояла из рубашек, а вторая же из бридж, что так часто рвались при трансформации. Единственное, что из его гардероба мало страдало, это были подтяжки. Как ни странно, они выдерживали практически все: и атаки Акутагавы, и перевоплощения, и столь частые расстрелы его бедной тушки. И сейчас данный элемент его гардероба остался невредим и надежно фиксировал на своем месте бриджи которые ранее были ему слегка не по размеру.
Достав свой обычный комплект из рубашки и черных бридж, он начал медленно стягивать с себя порванную одежду, это получалось слегка неловко, ведь каждое его движение отдавалось болью в ноющих мышцах.
Первой он решил снять рубашку, начиная с горловины, он всеми силами старался не повредить еще оставшиеся пуговицы.
Хотя агентство и давало достаточно денег на то, чтобы не заморачиваться насчет такой мелочи, но сиротское прошлое мальчика давало о себе знать, поэтому он сохранит эти порванные вещи, ведь ткань и пуговицы всегда пригодятся несмотря ни на что.
Слегка запамятовав, он решил снять рубашку сразу, как только он расстегнул, забыв отстегнуть волшебные лямки подтяжек.
Протяжный треск раздался по комнате. Рукава у рубашки все же оторвались, а на ней самой добавилось еще дырок.
Чертыхнувшись, Накаджима одним движением, несмотря на боль в мышцах скинул уже не так сильно радующие его лямки и выпутался из остатков рубашки. Пресс был покрыт уже старыми мелкими шрамами от побоев, царапин и большой, словно оставленный раскаленной змеей, шрам от ожога вокруг тела мальчика. Знак приюта из которого его выгнали, что останется с ним навечно.
Быстро скинув штаны, Ацуши решил первым делом их же и надеть.
С печалью посмотрев на стопку с одеждой, где оставалось всего три пары белья, он подумал, что возможно ему еще удастся сшить рваные бриджи, и стал пытаться надеть новые, но стоило ему согнуться, как спину прострелило болью, словно от радикулита. Он покачнулся и упал на пол, не удержав равновесие.
Падение отозвалось болезненным напоминанием о существовании всех гематом на теле юноши. Чертыхнувшись, паренек решил не повторять своих ошибок и продолжить одеваться уже сидя.
Стоило ему влезть в уже ненавистные ему черные бриджи, как чуткий слух уловил тихий стук в дверь.
Глаза мальчика расширились от ужаса и осознания того, что вот и пришел, тот момент которого он так хотел избежать, даже не позволяя себе думать о том, что будет дальше. Об увольнении и разговоре с Дазай-саном, о его взгляде полном отвращения и испуга. Он всеми силами заставлял себя не думать об этом, однако его желание не имело силы над временем которое понадобилось наставнику для прихода к ученику.
На пределе своих возможностей, как можно быстрее Ацуши надел рубашку, что так отчаянно комкал и сжимал в руках, не в силах справиться с приступом паники и нервозности.
—Ацуши-кун, если ты сейчас не откроешь, я пойду искать тебя по всему городу! —раздался за дверью насмешливый голос семпая, но все же в нем что-то было не так.
Подковыляв к двери. Собрав все силы в кулак, юный эспер натянул фальшивую улыбку, что так часто тренировал в приюте и с темной решимостью принять очередной удар судьбы, открыл дверь.
