Капитан Россия: между нами тает лёд

— Потому что ты — заноза в заднице нашей семьи! — Зло выдыхает Баки, недобро щуря глаза и с неприкрытой неприязнью оглядывая младшего брата. — Ты хотел сказать, в твоей, бро? — Хмыкнул Скотт, подмигнув ему, тенью проскальзывая на кухню мимо в очередной раз разосравшихся вдрызг младших братьев к холодильнику. Их разборки были настолько частыми, что проще было вспомнить дни, когда парни не ругались — а таких за 16 лет жизни Женьки было по пальцам посчитать. И упрекать за это более взрослого из них, а следовательно, и более разумного — как наивно ранее полагал сам Скотт — Джеймса, которому недавно стукнуло 20, давно стало бессмысленным. С ним оба младших брата всегда были лапочками, они с Баки, младшим его на 4 года, с самого детства были очень близки, самые лучшие друзья — за 20 лет ни одной ссоры, Женя тоже с большой симпатией относился к старшему из братьев, всегда к нему прислушивался, шел за советом, в трудные моменты мог поделиться наболевшим, уважал его как старшего товарища, а вот друг с другом… братья словно с цепи срывались, будто по щелчку пальцев превращаясь из милых щенят в церберов, и Скотт никогда не понимал такой вражды — ведь родные братья, в самом-то деле! — Он — клеймо на теле нашей семьи, — злобно шипит Баки, мрачно окидывая Скотта взглядом и сжимая кулаки, — зачем вообще его родили?! — Я не просил меня рожать! — Закатывает глаза Женька, сцепив зубы и не обращая внимание на старшего брата. — Особенно, — он тыкает Баки пальцем в грудь, тот невольно морщится и делает шаг назад, — в семье с таким заносчивым кретином, как ты! Дальнейшие события Скотт видел уже такое многочисленное число раз, что разнимать парней, как сцепившихся друг другу в глотки собак, смысла реально не было никакого. Прислонившись к холодильнику, он задумчиво глядел на братьев и про себя размышлял — как же их семья дошла до такого? Родные братья срутся в хлам, будто и не родные вовсе, без видимой на то причины, раздражая друг друга самим фактом своего существования… как такое могло быть?! Родители — интеллигентнейшие люди, известные в городе предприниматели, одна из бабушек — уважаемый врач с 40-летним стажем, спасшая жизни десяткам людей, вторая — профессор математики в МИТ, один дедушка — бывший военный, полковник в отставке с кучей наград, второй — ученый, представивший миру свое невероятное изобретение, дядька… впрочем? Какая разница, кто их родственники и чего они добились, когда родные братья устраивают междоусобные войны и вместо того, чтобы устраивать свою жизнь, портят ее друг другу?! Где это видано?! И тут Скотт совсем не кстати (хотя еще как посмотреть: возможно, как раз очень кстати) вспомнил вдруг слова Старка: — Если двое ведут долгую грызню, никак не желая решить ее мирным путем, нужно ее перевести в горизонтальное положение! Он не сразу осознал, что сказал это вслух. Баки и Женька, до этого орущие друг на друга до сорванных глоток, резко замолчали и недоуменно уставились на старшего брата, тот невозмутимо продолжил: — А затем он добавил (кажется, это было, когда Квилл и Тор в очередной раз выясняли, кто из них главный): да дайте им уже потрахаться! Женя изумленно распахнул глаза, глядя на Скотта, как на идиота; Баки прищурился, с подозрением посмотрев на старшего брата: накурился что ли? — Упс. Я сказал это вслух? — Скотт будто очнулся, деланно-сокрушенно разводя руками и с откровенно лживым сожалением оглядывая младших братьев, что без труда читалось на его физиономии и по безумно хитрым глазищам. — Ай-ай-ай… Стив бы не одобрил. — Хмыкнул он, затем посмотрел на часы на руке. — Кстати о Стиве… я пожалуй, пойду, иначе если опоздаю, мне опять прочитают мораль. — Он притворно вздохнул. — А я предпочитаю более приятное времяпровождение. Чего и вам желаю, детишки. — И Скотти с самым самодовольным выражением лица, под ошарашенные взгляды братьев, достал из холодильника минералку и, напоследок окинув обоих двусмысленным взглядом, поторопился на ранее назначенную встречу с Роджерсом, который действительно не терпел опозданий. Вообще-то, случайно (скорее нет) или нет вспоминая слова Старка, Скотт не преследовал цели спровоцировать младших братьев на то, что последовало потом между до этого долго треплющими нервы себе и окружающим Торе и Квилле… в конце концов, они ведь родные братья, как можно!!1! (Здесь должен быть вставлен сокрушенный голос Стива Роджерса) Он втайне надеялся их отвлечь от очередной ссоры, просто пошутить наконец, заставить по-человечески поговорить, и… явно не думал в этот момент, что последует потом, когда он уйдет из дома. — А ведь он прав… — Медленно протянул Баки, задумчивым, помутневшим взглядом провожая ушедшего Скотта. — Что?! — Еще больше распахнул глаза Женя, на всякий случай отходя от него подальше. И не зря… — Что слышал. Вот сейчас ты, сука, у меня за все ответишь… — Процедил Баки сошедшим на вкрадчивый шепот голосом. И что-то подсказывало Женьке, что он не шутит… — Ты совсем охуел?! — Попятился он от второго из братьев, пока не уперся спиной в стену, мимолетно подумав, что кажется, пиздец — дверь осталась в метрах десяти от них, правда, слева было еще окно, но прыгать со второго этажа… (не самая плохая идея). — О да, малыш. Я охуел?! — Баки медленно надвигался на него, и Женька скорее неосознанно, чем от страха или из каких-либо еще чувств заозирался по кухне, откровенная угроза в голосе брата его насторожила. Он, конечно, тот еще псих, и хорошего от него Женя давно не ждет, может по морде дать, порвать его вещи, вытащить тайком из его заначки подаренный друзьями на др коллекционный коньяк и выдуть его в одну харю, сломать его клюшку, сдать родителям, что он накануне заявился пьяным в 3 часа ночи после тусовки, и… но вот кажется, слова «пошутившего»(или нет) Скотта кто-то понял несколько не так, как надо… (надо будет еще с ним потом поговорить об этом, ибо — Скотти, какого хрена?!) — Я охуел?! — Повторил Джеймс, приблизившись вплотную. — Ты отнял у меня детство! «Посмотрите, дети, какой маленький, милый комочек! Он просто чудесен! — Передразнил он голос мамы, злобно щурясь. — Это ваш братик!» — Закатывая глаза и ужасно коверкая слова, размахивал он руками, с каждой секундой все больше выходя из себя. — Я не просил меня рожать! — Зло выдохнул Женя, невольно подаваясь ему навстречу. Баки мгновенно отреагировал на его выпад, делая еще шаг к нему и оставляя между ними каких-то пару миллиметров. Он с силой ударил в стену над его головой, заставляя Женьку невольно вжаться в нее сильнее, но впрочем, тот взгляд все равно не отводил, дерзко и зло уставившись на него своими огромными синими глазищими, каких — как с неудовольствием замечал Джеймс — не было ни у одного из их родственников, включая девушек. — …да ебал я этого братика! — Не слушая его, словно на автомате вырвалось у Баки, оба замерли. Ляпнуть что-то подобное было вполне в духе среднего из братьев, Женю это совсем бы не удивило, но вот его тон совершенно ему не понравился. Глаза младшего стали еще больше, где-то в глубине в них мелькнул страх и… недоумение. Чтоблять? Впрочем, Баки и сам сразу не понял, что именно ляпнул. Но когда понял, на его лице расползлась хищная, угрожающая ухмылка и уж слишком двусмысленная. Женька сглотнул — вот же блять! Что этому психу может прийти в голову — одному Локи известно, а они в доме одни, и… — стоять. — Баки быстро оборвал его попытку сбежать, за плечи толкая его обратно к стене и упираясь руками по обе стороны от его тела. Он пошловато ухмыльнулся, в глазах Женьки мелькнула паника. — Ты мне ничего не сделаешь! — Выдохнул он порывистым шепотом, убеждая в этом скорее самого себя, чем нависшего в опасной близости над ним брата. Бровь Баки иронично выгнулась. — Мы, к несчастью, родные братья, — слабоватый аргумент — судя по оскалившемуся еще больше Джеймсу, — я младше тебя, — Женька в панике подбирал аргументы, перспектива быть изнасилованным в собственном доме собственным братом его откровенно не радовала — чертов Скотт с его намеками, чтоб его! — и… и… и… я несовершеннолетний! Баки снисходительно поглядел на брата из-под полуопущенных ресниц, сокращая последнее расстояние между ними. Он думал, что упоминанием закона может его остановить? Наивный ребёнок. Женька быстро понял, что дело плохо. Он побледнел. Баки смотрел на брата сверху вниз, пользуясь доселе недоступной ему властью над ним и разницей в росте. На ребёнка тот давно не походил. Они оба, и он сам, и Скотт, до 17-18 лет росли тощими, нескладными дрыщами. Баки набрал массу только к 20 годам, регулярно посещая для этого зал и секцию бокса. Скотт и вовсе остался таким же в свои 24 — почти 25 — года. Женька же… он получил все то, чего не досталось обоим братьям, за что порой вызывал откровенную неприязнь у Джеймса, и… зависть? Впрочем, в последнем тот никогда бы не признался даже под дулом автомата. Скотт работал со своих 15 лет, на учебу оставалось ничтожно мало времени. Баки на фоне более раннего взросления брата круглыми сутками заставляли учиться, торчать на дополнительных занятиях и курсах, редко отпуская гулять и к друзьям, не говоря уж о девушках, и только к 3 курсу колледжа тот вздохнул более свободно. Жене же досталось все то, чего не было у обоих — счастливое свободное детство, свободный выбор и… собственно, спорт — за что ему больше всего доставалось от Баки. Мечты о карьере профессионального спортсмена так и остались погребенными в неудавшемся детстве. Сейчас же на него смотрел почти взрослый, состоявшийся хоккеист, пока еще юниор, но уже сейчас взрывающий мир и североамериканский хоккей своей игрой и перспективами. Золотые медали на Юниорском чемпионате мира, капитанская нашивка в клубе и сборной, бомбардирские рекорды, привлечение в молодежную сборную — и это в 16-то лет, на год-два раньше, чем абсолютное большинство — просто неслыханно! — внимание прессы и хорошеньких поклонниц, и… он совершенно, по мнению Баки, этого не заслужил! Родители сдували с него пылинки, Скотт порой смотрел с упреком, но не вмешивался, но Баки это все порядком осточертело, и теперь-то — спасибо Скотти — он наконец отомстит за все годы отнятого у него детства, сорванных перспектив и разбитых мечт! …Он прищурил глаза, разглядывая младшего брата словно завороженно. Несмотря на их вражду, склоки и периодические драки, он сам того не осознавая, испытывал к нему смешанные чувства. Наверное, это было неправильно. Нет, это определенно было неправильно, но… длинные пушистые ресницы, обрамляющие большущие синие глаза, сейчас потемневшие до цвета неба перед ночной бурей, смотрели дерзко и с вызовом, где-то в их глубине плескалась откровенная паника — это заставило Баки удовлетворенно хмыкнуть, вот таким он ему нравится гораздо больше; старше — значит сильнее, и он обязан этим воспользоваться! Упрямо поджатые губы, уверенный взгляд… да, он определенно не за красивые синие глаза пробивался к хоккейным вершинам и к первому месту на драфте, как пророчат ему уже сейчас. Под обтянутым тесной водолазкой торсом выпирают рельефные мышцы, бьющаяся жилка на кажущейся такой беззащитной шее, запах парфюма, подаренного Скоттом, кажется, на Рождество… темно-русые, взъерошенные волосы с медовым отливом — доставшимся от мамы, что тоже порой вызывало зависть. Он не был похож на знакомых Баки парней, ни на одного. Честно сказать, и на девушек тоже. Порой он ловил себя на мыслях, что все они кажутся какими-то не такими на его фоне, отчего личная жизнь к 20 годам совершенно не клеилась, они проигрывали в сравнениях. За желанием начистить младшему брату физиономию, побольнее ударить, задеть, отомстить за испорченное детство и сломанную тем в 8 лет его, Баки, приставку, определенно скрывалось что-то иное, что конечно, Джеймс предпочитал от себя гнать подальше, но… — Даже и не думай. — Угрожающе выдохнул Женька, заметив его мутный, застывший взгляд и руки, почти сомкнувшиеся на его плечах. Конечно, он младше, ниже, но вовсе не значит, что слабее и уж точно сможет дать отпор, но блять! Сама перспектива оказаться быть изнасилованным родным братом, черт возьми, выглядит уже гребанным сюром! Он попытался вырваться, дернулся, подался вперед, будто не замечая, что Баки склонился над ним всего в паре миллиметрах и… это стало фатальной ошибкой. Всего лишь на доли секунды его губы коснулись губ брата, но этого хватило. Тормоза отказали окончательно. Все те чувства, заталкиваемые годами подальше, все эмоции при виде младшего брата в окружении очередной девушки, вся зависть и ревность, в которых он никогда не признавался даже себе, вся злость, отошедшая куда-то на задний план, и… он сделал то, о чем не позволял себе даже представлять перед сном, пока младший братик прохлаждался на очередной тусовке с очередной доступной поклонницей. Он его поцеловал. Поцелуй вышел спонтанным, смазанным и неуверенным, похожим на попытку разобраться в себе, найти ответы… только на что? Женя выдохнул, от шока отталкиваясь обратно на стену и глядя на брата во все глаза, уже забыв о том, что собирался малодушно сбежать. (хотя честно сказать, инстинкты самосохранения всегда были сильнее его). Что это было? На губах остался сладковатый привкус малинового мороженого, запах крепких сигарет и моторного масла от его байка. Сердце колотилось под водолазкой, но он слышал его удары будто издалека, как из-под толщи воды, растеряно глядя на Баки, с которым они еще 15 минут назад орали друг на друга на весь дом и ненавидели друг друга всю сознательную жизнь. Он машинально поднял руку и коснулся кончиками пальцев губ, заторможено пытаясь понять, что чувствует. Страх? Отвращение? Панику? Ненависть, злость, лютую неприязнь, что ощущал всю свою жизнь ко второму из старших братьев? И с удивлением осознал, что ничего из этого. Какой-то ебанный сюр, который не подавался объяснению для них обоих. — Я всю жизнь считал, что ненавижу тебя… — Прошептал Женя, закрывая глаза, будто отгораживаясь, желая спрятаться — только от кого? И в следующий момент сделал то, чего никогда в здравом уме и трезвой памяти не ожидал ни от себя, ни от него. Он отошел от стены и, пользуясь растерянностью Баки, подался вперед, задирая голову. Поцелуй вышел неловким и уж очень неумелым, но мозг отключался, инстинкты, до сих пор державшие его в руках, угасали, уступая место чувствам, которые он никогда бы не признал даже под страхом смерти. Опасаясь, что тот в любой момент его оттолкнет, даст по морде, ударит — и в коем-то веке Женька бы признал, что заслужил, он осторожно приобнял его за плечи, целуя как-то уж слишком мягко, будто пробуя на вкус и ощущая себя полным кретином. Это совершенно ненормально. Это, блять, что вообще такое — целовать родного брата, жмурить глаза, как в первый раз, и эта дрожь по бледной коже, это отчаянное смущение, которого не было в первый раз (с кем он вообще у него был? и был ли?), тугой комок где-то под сердцем, неуверенные касания прохладными пальцами его теплой кожи… к своему стыду Женя понимал, что именно этого он хотел все это время. Огрызался, бросался в драку, бил словами, стараясь побольнее задеть, ломал его вещи и специально подсунул паленый коньяк в отместку, что тот сдал его родителям после пьянки, а на деле? А на деле никогда бы не признался себе в том, что все это время сох по родному брату. И не нужны ему были ни поклонницы, ни девушки из группы поддержки, ни модели, которые цепляли молодых звезд спорта, только-только пробивавшихся в мир большого хоккея… это до боли было странно, ненормально и неправильно. И наверно, у него беды с башкой. Баки, его старший брат, его плоть и кровь… да что же это? — Я тоже так думал. Баки осторожно приподнял его подбородок, заглядывая в ему глаза прежним мутным взглядом и чувствуя себя гребанным наркоманом, дорвавшимся до дозы. Что-то в них сломалось. Что-то явно пошло не так. За пеленой ненависти и злости скрывалось явно что-то другое. В широко распахнутых глазах напротив не было прежней неприязни. Он смотрел как-то слишком уж доверчиво, но с каким-то вызовом, будто говоря — ну давай, бей, ударь меня, ты ведь этого хочешь… Баки долго всматривался в синие глаза напротив, ощущая его дрожь под плотной водолазкой и ничем не прикрытое смущение, и понимал — нет. Не хочет. До боли бесящий, до ужаса всю его жизнь раздражающий уже своим появлением на свет младший брат… которого так любят родители, которого всегда защищал Скотт, которого любят друзья и девушки, укравший у него детство, свободный выбор, а вдобавок ко всему — мечты о карьере, славу и внимание. Они часто дрались, Скотт уже и не пытался разнимать, не желая ввязываться в дурацкие разборки младших братьев и считая их несмышлеными детьми. Баки как-то разбил ему губу, а Женька сломал ему руку, вспылив после очередной стычки… теперь же целует. И прикосновения такие осторожные, неуверенные, мягкие… и на губах вкус его губ, оказавшихся невероятно нежными. Баки понимает, что сдается. Всю свою жизнь считая себя победителем. Всю свою жизнь считая себя лучше брата… не старшего — нет. Он не мог сравнивать себя со Скоттом. Младшего. Несносного, самоуверенного, заносчивого (почти как он сам) мальчишки, баловня судьбы, получающего всегда все и сразу, которому во всем потакали родители и окружение. Всю сознательную жизнь мечтая от него избавиться. Теперь что же с ними стало? Он не может больше бороться. С собой. С ним. Устал. Нет сил на эту борьбу и бессмысленную со всех сторон войну. От осознания, что прямо сейчас он, его родной, младший брат, человек, которому совсем недавно хотелось свернуть шею, принадлежит ему безраздельно и его не нужно больше ни с кем делить… сносило крышу еще больше. Да, он младше. Баки немного чувствует себя грязным совратителем, еще осознанно даже не приняв мысль, что хочет от него немного больше безобидных поцелуев. Смотрит настороженно, но так по-детски наивно, растеряв весь свой пыл и злость на него в момент. Он — тот, кого Баки должен был защищать, как его в свое время Скотт, беречь — как считала мама, с укором смотревшая на своих сыновей после очередной их ссоры, учить уму-разуму, делясь опытом с высоты возраста, поддерживать и делить с ним и радость, и печаль — как делил с ним Скотти, буквально обожая младшего брата, как лучшего из людей по его мнению, но… беда в том, что Скотт любил их обоих здоровой, крепкой, братской любовью, ни на секунду не помыслив что-то иное. К тому же Скотт уже два года был благополучно счастлив со Стивом, Баки же… так и не встретил ту или того, кто смог бы собой затмить младшего брата. Ебаный парадокс. Это было до ужаса неправильно. Так неправильно. Любить родного, младшего брата. Но даже осознавая себя ебаным извращенцем без шанса на излечение, больным на голову психом… Баки понимал, что любил. И отнюдь не как брата. Совсем не так, как Скотта или кузенов. Эти синие глаза, медовый оттенок волос — как у мамы, полные губы — как у бабушки и кузин, впадинка на тонкой шее, родинка на щеке, черты лица… — кажется, он только сейчас по-настоящему вгляделся — совсем как у него самого… изгиб бровей и сквозь плотную синеву глаз — такие же пронзительно серые искринки, как и у него. И только сейчас Баки кажется — как в песне: гляжусь в тебя, как в зеркало… до головокружения. Это полное сумасшествие. Его брат. Его плоть и кровь. Его запах. Его черты, такие до боли родные. Нос отцовский, щеки как у Скотти, волосы как у мамы… и только глаза ни на чьи больше не похожи. Разве можно хотеть собственного брата? Нет. Но Баки захотел… так манит запретное. так тянет к желанному. словно демон, шепчущий на ухо, и толкающий их обоих к пропасти… из которой им потом не выбраться. Женя касается осторожно, кончиками пальцев ведет по руке, от запястья вверх до плеча, носом утыкается в его щеку и замирает, словно сам не верит в происходящее с ними, как во сне, старается не дышать, чтоб не спугнуть момент, и это до боли сводит с ума. Срывает тормоза. Но Баки усилием воли сдерживается. Женька сейчас похож на человека, держащего в руках что-то уж слишком желанное, что раньше было трогать нельзя… сказать по правде, и сейчас не очень-то можно — как услужливо напоминает внутренний голос, но он уже его не слушает. И его неуверенность, неловкость, что все еще ощущается между ними в воздухе, смущение и остаточный страх, на этот раз — что его могут оттолкнуть, отвергнуть, осторожные, словно невесомые касания, трепетность, с которой он трогает его и которая прослеживается из-под опущенных ресниц… сводят с ума еще больше. Такой неправильно любимый, такой неправильно желанный… младший братик. Как же им теперь жить с этим? Слепо двигаясь по темному дому, они кое-как добираются до комнаты Женьки, которая оказывается ближе по коридору, судорожно целуются, цепляясь за плечи и пытаясь непослушными пальцами справиться с пуговицами, часами, ремнями, ставшей слишком мешающей одеждой, тяжело дышат и не могут оторваться друг от друга. Ощущая на себе тяжесть его тела, чувствуя обнаженной кожей его тепло, Женя кусает влажные, припухшие от поцелуев губы и прячет смущенный взгляд у него на плече: стыдно признаться, что в его 16, несмотря на репутацию и популярность, у него еще ни с кем не было. Еще более стыдно признаться — почему… — Я у тебя первый, да? — Тихо, как можно мягче спрашивает Баки, чтоб не смущать его еще больше и не ранить неосторожным словом или, чего еще хуже, насмешкой. Он внимательно смотрит в блестящие от эмоций глаза под собой, которые младший брат так старательно сейчас прячет. Его догадка и последующая за ней реакция Женьки вызывают смешанные эмоции и волнение. Неужели он действительно будет у него первым?.. — Да… — Еле слышно шепчет Женька почти ему прямо в губы, по-прежнему отводя взгляд. Баки мягко усмехается, ощущая какую-то странную нежность. Вот оно как? — Но как же твои девушки, сколько их у тебя было? 12, 15? Я и со счета сбился… — Он подавляет слабую улыбку, склоняясь в миллиметрах от его губ и с трудом сдерживая себя — ему интересно услышать ответ. В глазах Женьки за смущением проскальзывает удивление. Он что, считал? — Я с ними не спал. — Тихо бурчит он, не в силах отвести взгляд от его губ и пожимая плечами. — Но почему? — Потому что я хотел с тобой. И это все, что нужно было знать. Скажи, зачем я жду звонка? Зачем немые облака… Плывут ко мне издалека и тают. Зачем любовь коснулась нас? Зачем я плачу в первый раз? Зачем хочу тебя сейчас? Не знаю… *** Скотт, вернувшись домой за полночь со Стивом и направляясь вместе с ним по коридору в свою комнату, останавливается перед дверью в Женькину комнату и задумчиво смотрит в нее, прислушиваясь к тишине за ней. Стив подходит ближе и недоуменно смотрит на своего парня, пока тот снова не поворачивается к нему, как-то странно усмехаясь. — Все норм. Похоже, они наконец помирились. — Улыбается Скотт, обнимая его за талию и притягивая к себе. Его улыбка кажется Роджерсу уж очень подозрительной, он невольно напрягается. — Скотти… — Что? — Невинно улыбается старший из братьев и мягко целует его в висок. — Ну, посмотрели парни кино, попили чай, с кем не бывало… Он пошел по коридору к своей комнате, самодовольно ухмыляясь и потягиваясь, на лице Стива отразилось возмущение, он быстро нагнал Скотта и несильно отвесил подзатыльник. — Скотти! Я прекрасно знаю твое «кино» и твой «чай»! Они ведь твои братья! — Нормальные кино и чай, радость моя, — фыркнул Скотт, первым заходя в комнату и, дожидаясь пока зайдет парень, закрывая за ним дверь, — не додумывай то, чего нет. — Хитро усмехнулся он, ловя его взгляд в свете фонаря с улицы. «Или есть, мы ведь не знаем» — подумал он про себя, загадочно улыбаясь и зевая. — А вот тот чай, на который ты сейчас так тонко намекнул, заварим сейчас мы с тобой… Скотт целует его и откровенно наслаждается смущением его парня на красивой мордашке, как и то, как он даже спустя два года продолжает мило краснеть от его безобидных приколов. Но вот в том, что его младшие братья нашли наконец способ помириться — сомнений у старшего из них уже не возникало. И пусть даже одному Локи известно, каким способом. Но хорошо то, что хорошо кончается… И люби меня так, как не полюбит больше никто. Ведь кто в жизни может быть ближе родного брата? …to be continued.