Капитан Россия: между нами тает лёд

Баки, по-прежнему пребывая в дичайшем шоке от того, что только что происходило на собрании, тут же встал и быстрым шагом направился за ним… еще раз хлопнула дверь… и в конгресс-зале Башни Мстителей воцарилась мертвая тишина. — Ты защищал меня, — слова вырвались сами, когда ему удалось нагнать его уже у лифтов, — осознание казалось совершенно риторическим. — Уйди, — бросил тот сквозь крепко сжатые зубы, попытавшись обогнуть Джеймса, когда тот преградил ему дорогу к одному из открывшихся лифтов. Мимо них туда-сюда сновала толпа людей, которые, казалось бы, их совершенно не замечали. — Нет, постой… — Баки попытался было поймать его за рукав, когда он уже сделал шаг в лифт, но тот вырвал руку, даже не обернувшись. — Постой… Кэп! — Предпринял он еще одну попытку. Но это простое обращение резануло собственный слух: оно прочно ассоциировалось с другим человеком… предавшим его уже второй раз и только что, на собрании, предложившим его, Баки, сдать в соответствующие органы на опыты, чтобы, с его слов, «изучить вбитый в его голову код и исключить риски гибели из-за него мирных людей», и полностью опровергнувшим собственные слова, сказанные ему ранее: «я с тобой до конца»… это было больно, и это сложно было бы отрицать. Но еще больше повергло в шок не очередное предательство бывшего лучшего друга, а то, что единственным из обеих команд, единственным! , бывшим на его стороне… оказался этот русский мальчишка, защищающий его как родного, будто это с ним они с самого детства плечом к плечу, будто это его он когда-то защищал от хулиганов и грудью старался закрыть от новых проблем, от безденежья и болезней, будто… это он был ему как брат, которого у него, Джеймса, никогда не было. Он оказался не простым 16-летним мальчишкой из команды русских. Капитан Россия… как окрестили его в его стране — статус, данный отнюдь не за красивые глаза и не за папины деньги, как можно было бы предположить. Парень управляет огнем и является потомком одного из могущественнейших богов, когда-то либо существовавших в 9 мирах, в меньшей степени владеет магией, которой обладала его прапрапра- прабабка, с 12 лет является негласным символом Легиона и армии РФ и… бла бла бла… на самом деле эти все его регалии и заслуги становились совершенно неважными. То, как горели яростью его глаза, достойной разве только настоящих богов, как в какой-то момент, в разгар нарастающего спора с Тором — с которым спорить решался ранее только Локи (но Локи — в принципе безбашенный персонаж и, как выяснилось, совершенно неубиваемый, но…), по его рукам забегали языки пламени — верный знак, что он выходит из себя и перестает себя контролировать, и как он, совершенно не боясь и не стесняясь, в лицо Старку бросил, что он самовлюбленный, напыщенный кретин, совершенно недостойный того внимания, которое его преследует с тех лет, когда он еще не примерил костюм Железного Человека, а потом в буквальном смысле встал и закрыл его, Баки, собой, когда спор рисковал перейти во вторую Гражданскую войну, только уже с не вполне равными силами… хотя это еще как посмотреть… говорило о многом. — Женя! — Окликнул он его еще раз, в его голос проскользнуло отчаяние. Тот не обернулся, но замер на месте, его плечи словно сами собой распрямились, но буквально все в его жестах выдавало напряжение. Баки не представлял, что ему сказать. Совершенно. Он не привык, чтобы его защищали. Да чего уж там… это он с детства защищал слабых. Девчонок из класса, лучшего друга, который умудрялся попадать в передряги, едва выйдя со двора, двоюродных братьев, младших детей из их дома… а потом война, новая должность и прочно приклеенная к ней обязанность — сдохни сам, но защити других людей, которые в этом нуждаются. И он ведь действительно сдох, вернее думал, что сдох… только вот парадокс: его самого при этом не защищал никто. Стив? Ой ли? Чью задницу он прикрывал, если подумать? И не шел ли намеренно на принцип, чтобы насолить Старку? Всем остальным на него и подавно было наплевать. Кто он такой в глазах людей, если подумать? Убийца… жестокий и беспринципный Зимний Солдат, которого ловили много лет и все было тщетно. Падший бывший сержант — не ветеран войны, заслуженный и уважаемый обществом, как Роджерс, не защитник мирного населения, даже не бывший преступник, так презираемый людьми, как Скотт… гораздо хуже. Его многие и за человека-то не считают… чего уж там. И только этот мальчишка, на вид совсем еще ребенок, несмотря на огромную силу, бегущую по его венам, не побоялся встать и закрыть его собой… и у Баки это вызвало конкретный такой диссонанс: такого не может быть. Его мечтает уничтожить половина земного шара, если не больше… все Мстители, особенно лижущие зад Старку, спят и видят, чтобы увидеть, как его казнят… люди показывают на него пальцем и боятся… но этот парень? Почему? Почему он его защищал? — Я не понимаю… — Глухо, но с прежними отчаянными нотками, снова начал он, но тот неожиданно резко обернулся и сделал быстрый шаг на него — Баки невольно отступил на шаг назад. — Чего ты не понимаешь?! — Зло прошипел тот, ткнув пальцем ему в грудь. — Чего ты не понимаешь, Барнс?! — Повторил он, сощурив глаза, которые едва не метали молнии. Баки не отступил, но сглотнул: в такие моменты, он подумал, начинаешь вспоминать, что перед тобой не простой школьник из самого обычного питерского лицея, а потомок самого Сварожича, по легенде проклявшего людей. — Ты своим безрассудством подставляешь себя под удар! Ты думаешь, ты бессмертный?! Думаешь, что справишься с ними со всеми, включая… — Его глаза презрительно сощурились еще больше до маленьких щелок, на побелевших от напряжения пальцах снова начал собираться огонь. — Лучшего друга? — Сейчас его голос так и сочился ядом, он на мгновенье зло усмехнулся, насмешка проскользнула по тонким губам и испарилась так же быстро, как и появилась. — Серьезно? Мне плевать на них всех, слышишь?! Если надо, я сам устрою новую Гражданку! Но ты безмозглый идиот, если считаешь, что можно справиться со всем одному! И… — Почему ты меня защищаешь? — Голос Джеймса дрогнул, и он все-таки невольно сделал шаг назад — к противоположной от лифтов стене. — Почему, Кэ… Женя? Я ведь… — Он замолчал, не зная, как подобрать слова, комом вставшие поперек горла. «Никогда и никому не был так нужен, чтобы меня прикрыли собой. Сам защищал других, да… но меня — никогда». — Зимний Солдат? Убийца? Преступник, заслуживающий гнить в тюрьме до конца дней или того хлеще — электрический стул? — В голос Алферова проникла горечь, бьющая Баки наотмашь — он по-прежнему не понимал. Стоял истуканом посреди коридора, смотрел и смотрел на парня перед собой, на ярко-синие глаза, пылающие сейчас праведным гневом и пронизывающие его насквозь, словно рентгеном, на плотно сжатые губы, на огонь в его руках, собирающийся, когда тот начинал нервничать или испытывать сильные эмоции, и… не понимал. Ведь это невозможно. Он не нужен людям. От него отказался даже человек, который он считал не просто другом — даже братом… что движет им? Почему, Женя? — Ты это хотел сказать? — Женя сделал еще шаг навстречу, невольно заставляя Баки еще больше отступить к стене, пока спина не нащупала точку опоры и отступать стало некуда. — Я… — Начал он, неожиданно осознав, что теряет дар речи и вместо человеческих, осознанных фраз может выдать лишь прерывистое хрипение. — Да… это было бы больше похоже на правду… — А что, если я скажу, что ты не прав? — Совсем тихо спросил Алферов, вплотную приблизившись к нему и заставляя вжаться в стену. Неожиданно в ранее шумном и людном коридоре, в самом разгаре рабочего дня и толпой возбужденных команд за стенкой, легко могущими устроить там новую Гражданку и без участия этих двоих, в шумном Нью-Йорке где-то внизу… стало тихо-тихо, будто они остались одни не только в этом коридоре — во всем мире. Женя, ничуть не стесняясь этой неожиданной близости, впрочем, почти не касаясь его, просто стоял и смотрел снизу вверх из-за разницы в росте ему прямо в глаза. Баки терялся. Это было жутко неожиданно и во всех смыслах выбивало почву из-под ног… через слои одежды, словно прямо в воздухе ощущалась его немереная сила — целая стихия, которой он управлял с 12 лет, воздух электризовался, стало жарко… и Баки вдруг совершенно осознанно и удивительно ясно понял: ведь дело совершенно не в том, что перед ним бог, способный в ярости разнести всю планету, если до этого дойдет — и ведь его реально не остановит никто, включая его, Баки, чьи силы в сотни раз уступают его, но… взгляд внимательных и удивительно синих, пронзительных глаз цеплял, он понимал, что сейчас чисто физически не в состоянии отвернуться. И ведь тот не делал ничего особенного — просто стоял рядом и смотрел, смотрел, смотрел… словно в душу пытался заглянуть. И в какой-то момент Джеймс начал понимать — и ведь действительно, долгие годы закрытый от людей и не подпускающий к себе никого, сейчас, не говоря при этом ни слова и зная, что тот не умеет читать мысли… открыт перед ним, как открытая книга. И это осознание впервые в жизни не напугало… — Я не… — Снова начал он, пытаясь собраться с мыслями, которые неожиданно разбежались от него, словно муравьи из разворошенного палкой муравейника. Но тот первым прервал зрительный контакт. Его плечи сами собой опустились и взгляд словно потух. — Дурак ты, Бак, — глухо и сердито бросил он, впервые назвав его по имени, — и не лечишься. Так ничего и не понял… Он отошел от него на безопасное (как ему казалось) расстояние, отвернулся и направился было снова к лифтам. Но решение, абсолютно глупое и безрассудное со всех сторон, как потом понимал Баки, не способный в этот момент соображать даже под воздействием активированного кода Зимнего Солдата, вдруг зажглось в его голове, словно лампочка. — Я понял… — Прошептал он скорее самому себе, чем ему, и сделал шаг к нему, чувствуя, как неожиданно гулко забилось сердце. — Что? — Глухо переспросил Алферов, разворачиваясь снова к нему — в синих глазах сейчас так и сквозило неприкрытое удивление, четко показывающее: он ожидал чего угодно, только не этого… не того шага, который в следующий момент сделал Барнс, который впрочем, сам от себя его тоже не ожидал. — Ничего не говори… — Также шепотом повторил Джеймс, сделал еще шаг к нему и… дальше как в тумане. Одной ладонью он обхватил его за шею, притягивая к себе и кончиками пальцев приятно ощущая прикосновения к неожиданно горячей коже, почти не почувствовал слабого сопротивления с его стороны, второй приподнял его подбородок и посмотрел долгим внимательным взглядом в большущие сейчас, словно блюдца, глаза — то ли от удивления, то ли от тщательно скрываемых до этих пор эмоций. Скорее от неожиданности, чем по каким-то другим совершенно глупых со всех сторон причин, тот не сопротивлялся и не вырывался, удивление сменилось растерянностью, и когда он довольно ощутимо смутился, растеряв в момент весь свой пыл и злость, грозящую 15 минут назад накрыть с головой и сжечь к херам всю Башню к последующим возмущениям Старка… лампочка в голове Баки зажглась снова и уже увереннее. И действительно, как же он не понял раньше? Губы накрыли теплые губы, на который остался ощутимый вкус сладкого латте, руки сильнее притянули его к себе, где-то под тонкой футболкой с эмблемой какого-то хоккейного клуба так же быстро и гулко, как и его собственное, забилось сердце, а по тонкой коже, пахнущей вишней, пробежала дрожь… безумно сумасшедше, нагло, до боли дерзко целовать его вот так просто, посреди людного коридора и где за дверью конгресс-зала обе команды сейчас на повышенных выясняют, кто верблюд, но на это становилось меланхолично плевать. Его горячая кожа, огонь, перебежавший теперь и на его ладони, на удивление совершенно не обжигающий, а только приятно покалывающий, его запах, дрожь по телу и ничем не прикрытое смущение, плотно сомкнутые глаза и как факт — что он даже не пытался его оттолкнуть, будто только и ждал от него, Баки, этого шага… сносили крышу. Невозможно… они словно бросают вызов всему миру, обеим командам, их лидерам и бывшим друзьям, тем, кто против и кто против него, Джеймса… который понимал — теперь его голова будет стоить им гораздо дороже, но это не приносило ожидаемого удовлетворения. А вот когда все-таки попытался отстраниться, слабо и как-то вяло, будто давая понять: держи меня еще крепче… и Баки в свои ладони поймал его прохладные тонкие пальцы, а тот не стал вырываться, он неожиданно понял все: он действительно был дураком. — Сколько? — Прошептал он, оторвавшись наконец от его губ. Все было странно до боли, до безобразия, до подкашивающих коленей… он так давно не чувствовал ничего подобного. Живущий словно во мгле, под гнётом Гидры и собственных рук, по самые плечи бывших в крови, воспоминаний и кошмаров по ночам, неизменно заканчивающихся падением с поезда, и… но он, казалось, самый обычный мальчишка, школьник из питерского лицея и молодежной команды СКА (если забыть о том, кто он такой на самом деле), казалось бы, ничем не примечательный и ничем не отличающийся от миллионов таких же, как он, по всему миру… возродил у него все те чувства, которые, казалось, он давным давно похоронил вместе с тем улыбчивым пареньком, упавшим с поезда прямо в лапы Гидры на глазах уже у бывшего лучшего друга. И теперь он никогда уже не будет прежним… и никакой код Зимнего Солдата не сможет одержать над ним верх. Ведь теперь он под его защитой. — Полгода. — Тихо-тихо ответил Женька, пряча от него глаза и, к собственному стыду, начиная краснеть. — И ты молчал? — Слабо улыбнулся Баки уголками губ, притягивая его ближе и зарываясь носом в его волосы, благодаря разницу в росте. Тот снова не сопротивляется, только биение сердце сквозь тонкую футболку ощущается еще сильнее… а возможно, из-за их еще более тесной близости. — Почему? — Ты ничего не замечал, ну я и подумал… — Он слабо пожал плечами, утыкаясь носом в его плечо и несмело обхватывая его за талию — он действительно не ждал, почти смирился, лишь украдкой ловил порой его взгляд огромных серых, как небо, глаз, от чего сердце начинало биться сильнее, и боясь себя выдать, и… а тут он сам сделал шаг, и теперь он сделает все, чтобы его защитить. И никогда не отпускать… Сдавайся, в твоей войне ничья… и я прошу: возвращайся. А была ли война? Нет… но в любой войне враг будет повержен — ведь не стоит идти против бога огня, который вдобавок по легенде должен уничтожить мир, чего не смог сделать его могущественный предок много веков назад. Особенно против того, кто отдаст за него в том числе и свою собственную жизнь. — Дурак. — И больше слова не нужны… — Я тебя тоже. А нужно ли еще что-либо? Нет… белый флаг уже выпущен.