***
Паша плетётся в свою комнату в ДАСе МГУ* по длинному узкому коридору. Жутко пахнет пригоревшим луком, но этот запах всё равно вызывает у него урчание в желудке. Он сглатывает накопившуюся слюну и тянется к смартфону, чтобы поменять музыку, включает звук на максимум, чтобы не слышать гул голосов в столовой. Опять там Дзюба орёт во всю глотку. Когда же он наконец выпустится? «Тогда же, когда и ты» — подсказывает память, и Паша морщится. Подходя к двери комнаты, он пытается одновременно нащупать ключи в кармане джинсов, не выпуская из рук сумку с продуктами и смартфон. Задача невыполнимая, поэтому гаджет падает, дёргая за провода наушников. Один вылетает из правого уха, второй так и остаётся на месте, становясь своеобразным якорем для телефона, который Паша пытается поймать и чуть сам не валится вниз, но упирается лбом во что-то мягкое и теплое. Когда он справляется с операцией по спасению телефона, наушников и пакета с продуктами, сам при этом скрючившись в немыслимой позе «зю», Паша поднимает глаза и может наконец-то рассмотреть своё препятствие. По идее, его лоб должен был встретиться с дверью, но вовремя распахнувший её сосед стал его спасителем и смягчил удар, приняв его на свою грудь. Погодите, сосед? У Павла не было соседа. И вот только сейчас, полностью распрямившийся Паша осознает всю ситуацию, глядя на парня в шортах и открытой белой майке (что у него с этим цветом, почему опять белый?), стоящего в дверях. — Подселили всё-таки, — ворчит себе под нос Мамаев. Он толкает плечом помеху на дороге и протискивается внутрь комнаты. Когда содержимое сумок распихано по шкафчикам и маленькому холодильнику, стоящему в коридорчике между туалетом и комнатой, Паша наконец поворачивается к своему новому сожителю. Тот снова улыбается и протягивает руку. — Круто, правда? — крепко сжимает он Пашину ладонь. Тот освобождает конечность, взъерошивает свои волосы, которые снова отросли и вьются непослушными кудряшками, и смотрит на нежеланного гостя в его комнате. В их, теперь, комнате. Саша следит за его нервным жестом и виновато улыбается. — Я попросил, если честно. Мне сказали, что у тебя есть место, а я никого не знаю, поэтому… — Вот ты, блять, сейчас серьезно? — Плохая была идея, да? Паша лишь прикрывает руками лицо. Он так радовался возможности жить в этом семестре одному, потому что Смолов закончил, уехав наконец в Испанию, как и мечтал. А из-за открытия нового здания общежития МГУ на Ломоносовском их ветхую общагу заселяли в последнюю очередь. Паша надеялся, раз прошел почти весь сентябрь, вот теперь то уж точно никого не подселят. Надежда умирает последней, но всё-таки умирает. Он строго смотрит на её убийцу, который не обращает на Пашу внимания и уже занимается своими делами. Если можно так их назвать — валяется на кровати, уткнувшись в телефон, и чему-то опять улыбается. «Вот что ж ты вечно лыбишься-то, кошачья твоя морда,» — ворчит про себя Пашка и тут же обрывает сам себя. Он уже начал сравнивать соседа с кошаком! Не к добру это, не к добру. ___ — Деньги, я так понимаю, у тебя есть, — произносит Паша, видя, как Кокорин надевает на ноги в — белых! — носках какие-то ультрамодные Найки с подсветкой, а потом накидывает на плечи — белую! — толстовку с крупным чёрным принтом Луи Вуиттон. Они собираются на занятия, которые у них, студентов одного курса и одного факультета — невероятным! образом — совпадают. Что бесит Пашу ещё больше. — А? — Саша непонимающе смотрит на него, потом на свою одежду, потом снова на Пашу и улыбается. — Ага. — Так почему же ты в общаге, почему квартиру не снял? — злится Мамаев. Кокорин недоумевающе произносит: — Я иногородний, мне положена общага, — он хмурится, вспоминая точную формулировку, — так вроде, — и подмигивает Мамаеву. У того сердце ухает вниз и снова подпрыгивает к горлу, начиная биться уже там, гулко отдаваясь в ушах. Он чувствует, как краснеет. То ли от злости, то ли от того, как хорошо сейчас выглядит Кокорин. Весь в модных шмотках, аккуратно причёсанный и светящийся, как медный пятак. Полный радости к жизни. Хотя сам Паша сегодня не выспался, потому что этот гад полночи сидел за ноутом, бесконечно стуча по клавиатуре. Паша даже знать не хотел, чем он там занимался. Но прекратил тот лишь часам к двум, когда Мамаев запустил в него подушкой и обматерил на чём свет стоит. А теперь это полное жизнерадостности существо цветёт и пахнет, раздражает Пашу своим прекрасным (почему же ты такой красивый, гад!) видом и довольной физиономией. Видя, что Паша сейчас закипит, как чайник, Саня примирительно протягивает руки, разворачивая ладони к Мамаеву и произносит: — Да дорого это, чё ты завелся, у меня даже тачки нет. Уже, — немного подумав, добавляет он. — А шмотки? Шмотки есть, мне их чё теперь, выкинуть? Они для того, чтобы их носили. Правда? Но я могу снять, если тебе так больше понравится. Он дёргает бровями вверх-вниз в похабном жесте, и Паша посылает его куда подальше. — Иди нахуй, Кокорин! — кричит Паша и хлопает дверью, выходя из комнаты.***
–Я не понял, ты убираться будешь, нет? — Паша протирает пыль со своего стола, бережно перекладывая ноутбук, тетради и книжки. — Что? — осоловело моргает Саша. Он лежит на кровати, закинув ноги на спинку, вращая правой ступнёй то вправо, то влево. «Наверное, в такт музыке» — думает Паша. Саня вытаскивая один беспроводной наушник, глядя на Мамаева с неподдельным удивлением. — Суббота, день уборки, вот, — Паша указывает пальцем на листок, бережно приклеенный на дверь комнаты скотчем. На нем расписание дежурств: раз в неделю уборка ванной коридора по воскресеньям и обязательная ежесубботняя каждого жильца в своей части комнаты. Саша перевешивает голову через край кровати, пытаясь прочесть кверху ногами, но, понимая тщетность данной затеи, всё-таки встаёт и подходит к листочку. В это воскресенье, то есть завтра Паша аккуратно мелким почерком вписал в расписание фамилию «Кокорин». — Слушай, — Саша поворачивается в его сторону, тот тщательно вытирает подоконник, исключительно свою половину, — у меня дел куча, ещё вечером встреча, давай потом, ну что будет, если один день не убраться? — Не будем убираться, будет срач. Будет срач, поползут тараканы, — наставительно бубнит Мамаев, — тебе нужны тараканы? — Тараканы? Фу, нахуй, — морщится Кокорин. — То-то же, — ставит точку Павел и суёт в руки Сане влажную тряпку. Тот смотрит на неё, как на что-то неизведанное, но под пристальным взглядом соседа начинает-таки протирать доступные поверхности. Он трёт хаотично, перекладывая вещи с места на место, создавая ещё больший бардак на своём столе. Паша, кашлянув, даёт знать, что он совершенно недоволен качеством уборки, и Кокорин, зыркнув в его сторону, всё-таки складывает учебники аккуратной стопкой (тетрадей у него всё ещё нет) и бережно начинает протирать макбук. Он по-прежнему продолжает слушать что-то в наушнике и улыбается. — Знаешь, я почему-то думал, что Богданыч жутко нудный, когда его впервые увидел. А он жжёт. — Что? — непонимающе спрашивает Паша. — Богданыч, говорю, огонь мужик, — он показывает на наушник и кивает на другой, лежащий у него на тумбочке. Паша неверяще смотрит на него, а потом на наушник. Подходит к тумбочке и вставляет его себе в ухо. Там действительно, одна из их последних лекций по экономике предприятия, прочитанная Семаком. — Ты учишься что-ли? — восклицает Паша. — А что мне ещё делать, гений? Баб ебать? — хохочет Кокорин. — Так это позже, пока по плану ещё тр… — он осекается и произносит, — встреча и вечером я свободен. Можем пойти вместе, меня на гулянку Миранчуки пригласили. Паша качает головой, вспоминая свой прошлый семестр, когда он чуть не лишился стипендии, зависнув с Дзюбой и его компанией. На самом деле это была и Пашкина компания, но они тогда таких дров наворотили... С Дзюбы — как с гуся вода: он отряхнулся и пошёл, а вот Ильзу было жалко, его из-за них отчислили. И дело-то было пустяковое, подрались, кроме синяков ничего существенного. Но Паша, как всегда, оказался в эпицентре. Дзюба тогда всех разнимал, но парень запомнил лишь Ильзата, что вместе с Пашей, как им казалось тогда, защищал честь девушки. Внешность у Ахметова была примечательная. В полицию никто не обратился, но ректорат прознал об инциденте. Все сидели и отмалчивались, но у Ильзы были прогулы и долги. Драка стала последней каплей. Паша, всегда легко справляющийся с учебой, после случившегося решил уделять внимание только ей. Он избегал лишних встреч с парнями, хотя те всё равно его постоянно звали. Один Дзюба чего только стоил с его настойчивостью. — Между прочим, у меня тоже сегодня встреча, — Паша не понимает, зачем он это говорит. Набить значимость, чтобы не казаться самому себе таким жалким? Или ещё почему, ведь он всё равно уже отказал Дзюбе. Тот ещё с полчаса обиженно сопел, сидя рядом в столовке, и его «У Миранчуков на днюхе, чтобы был, как штык», звучало ультимативно. Паша вспоминает Тёмину хмурую физиономию, а Кокорин на признание Мамаева лишь пожимает плечами: — Кто же спорит-то, встреча так встреча. Саня лишь смотрит на Пашу, как-то очень хитро приподнимая кончики губ: это даже не улыбка, а лишь намёк на неё. Паша пытается строить строгую гримасу, но получается с трудом, поэтому он сбегает из комнаты, чтобы наполнить ведро водой для мытья полов и налить в него обязательно, как учила всегда мама, два колпачка белизны. Работа руками всегда отвлекает от лишних мыслей и очаровательных долбокотов.***
Они выходят из общаги вместе. Доезжают на ходящем до универа автобусе в молчании. Даже успевают занять крайние дальние места, и Саша усаживается у окна. Паша листает в смартфоне скинутые Семаком материалы, а Саша снова что-то слушает. Он периодически хмурился, потом складочка между его бровей разглаживалась и он улыбается краешком губ так, как делал это совсем недавно в их комнате. Паша вдруг понимает, что пялится, и тут же утыкается в телефон и не поднимает глаз до конца поездки, чувствуя, что пялятся уже на него. Они едут так ещё полчаса, пока Саня не толкает его в бок, сигнализируя о прибытии коротким: «Пошли». Они вываливаются из автобуса и Саша как будто растворяется в воздухе. «Может, кого встретил?..» — думает Мамаев и спокойно идёт на лекцию, сначала заглянув в столовку: до начала занятий оставалось около четверти часа. Сейчас, проходя по коридору, он видит краем глаза Кокорина, пожимающего руку какому-то бородатому парню, похоже, грузину, и сворачивает в сторону лекционного зала. Паша спешил уйти первым, но судя по всему, ему не удаётся: Саша следует за ним. Кокорин идёт в паре метров за Пашей. Он мягко ступает, почти бесшумно в своей ультраудобной и наверняка ультрамодной обуви. Паша не знает, услышал бы он шаги, будь это кто-то другой. Но там Кокорин. И Паша чувствует его буквально затылком. И взгляд, и незримое присутствие. Пашка тяжело выдыхает, встаёт посреди дороги, как вкопанный, слушая в свою сторону ворчание проходящих мимо студентов («Вот чё встал-то, дебил!») и, досчитывая до девяти, ожидает. Он даже не поворачивается. На счёт десять его мягко берут за локоть и ведут в потоке людей к его месту за первой партой. ______ — Псссс, пссссс, — шипит рядом Кокорин, — Паш, Пааашаа… Мамаев прикрывает глаза, делает глубокий выдох через ноздри и мотает головой, чтобы прогнать раздражение. Он снова смотрит на исписанный им с двух сторон лист, проверяя, ища ошибки и вспоминая, что мог забыть. А Саша всё продолжает, но уже громче. — Паааш. И Мамаев не выдерживает, поворачивается к Саше. Тот, откинувшись на спинку скамейки, подталкивает в его сторону листочек, на котором написан лишь вопрос, продиктованный Богданычем для проверки знаний, и старательно делает вид, что не смотрит на Пашу. Мамаев пробегает глазами по тексту и удивлённо шепчет: — Это же было в той лекции, которую ты слушал. — Я не дослушал, не успел, — шипит сквозь зубы Кокорин. — Ну, а мои… — «какие заботы», хочет продолжить Паша, но их прерывает Семак, подойдя прямо вплотную к их парте. Он тянет Сашин листок на себя, смотрит на тоскливо выведенный размашистым почерком вопрос по теме и забирает его себе. Произносит спокойно: — Кокорин, можете быть свободны. Завтра в пять я вас жду, побеседуем по теме. — Агхрррр, — тяжело выдыхает Саня. Пашка не сдерживает смешок, он смотрит на удивлённо хлопающего глазами Кокорина и расплывается в улыбке. Тот такой милый сейчас, как маленький обиженный ребенок. Как будто ему действительно не плевать на учебу. — Но... Но я не могу завтра. Завтра у меня планы, — выпаливает Саша. — Простите? Какие такие планы у вас, молодой человек, что вы не можете уделить своей успеваемости полчаса? Помнится мне, мой предмет у вас профильный. — Ну, Юрий Палыыыыч, — тянет Кокорин. Семак меняется в лице, его нечитаемое выражение даёт трещину, и Паша с удивлением наблюдает снова, как в тот раз, когда Саша только появился, раздражение и злость в глазах преподавателя. — Свободны, Кокорин, — говорит он и отворачивается от них, уходя к своему столу. Аккуратно кладёт листок с Сашиной писаниной на край стола, но Паше кажется, Сергей Богданыч очень хочет его порвать. Саня, повинуясь преподавателю, шустро собрал вещи и, подмигнув Паше, практически бегом вышел из аудитории. _____ — Ну, и что за дела такие? — улыбаясь, спросил Паша, — красивая хоть? Саша ждал его за дверью. Паша даже не удивился, когда Кокорин как ни в чём не бывало пошёл сразу за ним. Сегодня, похоже, был день, когда Кокорин был свободен и не бежал по своим таинственным делам. — Ну, это как посмотреть, если с трибун... — мечтательно тянет Кокорин и толкает Пашу в плечо. — Чего? — не совсем понимает тот. — Да забей, Мамаев, покажу как-нибудь. А так, какие там у нас на сегодня планы? — обнимает его за плечи Саша. — Может немного развлечемся? Вот что ты предпочитаешь: кинотеатр или просмотр киношки с ноута с огромной пиццей? Я вот голосую за пиццу. Паша не может сдержать улыбки.***
Квартира просто огромная. День рождения в самом разгаре. Миранчуки всегда отмечают все праздники с размахом, но на этот раз превзошли сами себя. Сняв квартиру размером с дом, завалившись сюда почти со всеми знакомыми и малознакомыми людьми, они наверняка свели уже с ума половину соседей. Но те не беспокоились и вроде даже не вызывали ментов, хотя музыка и грохотала на всю мощность дорогой стереосистемы. Паша осматривался по сторонам, ища глазами друзей, но его нашли раньше. — Ну что, Павел, уважаемый ты наш. Сгрыз уже весь гранит науки, не сорвался ещё в агрессивный загул? — Мотя наваливается на Пашу почти всем телом, обнимая за шею и пьяно улыбается. Это длинная ящерица снова светится своей широченный улыбкой, а Паша вспоминает, как в своё время с большим удовольствием разбил ему пухлые губы в очередной свой агрессивный срыв, когда Мотя перешагнул границу личного со своими шутками. Вообще Матвей славный малый, творческий, разносторонний и очень добрый. Но по какому-то странному обстоятельству он выбрал Пашу другом ещё с первого курса. А ещё Мамаев стал для него предметом подколок, на самом деле безобидных, но Пашу это безумно бесило. Когда Пашка ударил его первый раз за слишком длинный и ядовитый язык, тот ржал, утирая губы от капелек крови, а потом предложил Паше выпить. Просто так взял и протянул бутылку виски, предварительно глотнув обжигающую жидкость сам. Паша не отказался, он взял бутылку, приложил к губам, и ощутив солоноватый привкус крови, не брезгуя, продолжил пить. У них так ничего и не получилось, да они и не пытались на самом деле. Слишком активный, полный идеями и жизнью Мотя и достаточно замкнутый Паша находили лишь поводы для споров. Они по-прежнему дружат, но остатки романтики были стёрты из их общения. Мотя всё улыбается, но Паша уже отвернулся, при этом не скинув его руку со своего плеча. Это не очень удобно, но он уже привык к их разнице в росте. Мамаев смотрит на ввалившегося в большой зал Кокорина, окруженного с двух сторон Миранчуками (Паша до сих пор не научился из различать, да и не видит смысла, те всё равно неразлучники), и чувствует смутное раздражение. Он не совсем понимает почему. Может, потому что Саша так быстро сдружился со всеми его друзьями, когда в своё время Пашу не сразу принялив компанию, молчаливого и не очень разговорчивого. А может ещё по какой причине, о которой лишний раз даже не хочется думать. Вообще, их жизнь с Сашей в одной комнате в последнее время устаканивается. Они ходят вместе на пары, некоторые Саша пропускает, но на большей части все-таки присутствует, что удивляет Пашу, который раньше был полностью уверен, что он личный протеже ректора, судя по тому, как те хорошо общаются. Он один раз видел их вместе в одном из залов административного корпуса. Юрий Палыч тогда хлопал Сашу по плечу и удовлетворенно улыбался. Саша тоже был явно доволен их встречей. Поэтому Паша был полностью уверен, что Кокорину не обязательно учиться, за него бы решили всё и так, но тот почему-то продолжал ходить на лекции и семинары. Он по большей части пропускает лишь последние занятия, пропадая куда-то с Миранчуками. И возвращается уже поздно вечером, когда Паша, сделавший все задания на завтра, ложится спать. Саша тихо проходит, перекусывает чем-нибудь из холодильника и садится за ноут, не давая поначалу спать Пашке, пока тот не купил беруши — слава современному производству и его новейшим полимерам! Саша вообще часто пропадает. Иногда он может не прийти на ночь, и тогда Паша уже точно не засыпает почти до утра. Он всё думает о том, какой, кажется, открытый и доброжелательный с одной стороны Кокорин, и какой он на самом деле таинственный. Паша ведь ничего о нём не знает. Почему у Саши очень много модных и красивых вещей — дорогих — и нет (уже нет) машины. Почему с первого взгляда производящий впечатление мажора после нескольких дней знакомства совершенно таким не казался. Он, как и Паша, покупает продукты в местном супермаркете, питаясь, чем бог пошлёт, или в столовке общежития, учится, хоть и не всегда очень эффективно, но по крайней мере старательно. Он не сорит деньгами, хотя, казалось, они у него его есть, причем в достатке. Или Паша опять что-то себе напридумывал. Вот сейчас, смотря на Кокорина, который выслушивает шутки Похожих — как прозвал их весь курс — по большей части молчит и смеется. Хотя сказанное им самим встречается компанией лишь гоготом и одобрением. Паша сейчас думает: а что если бы он просто задал Саше вопросы, тот бы ответил? Но Паша не задает. — А Кокорин прошлую сессию, говорят, уже закрыл. И как успевает, без понятия, — бурчит Мотя. — Что? — недоуменно смотрит на него Мамаев. — Я говорю, футбол этот, сессия, и сейчас учится даже вроде, как вообще согласился, без понятия, но Палыч умеет уговаривать. Паша внимательно смотрит на Матвея, тот с приподнятыми от удивления бровями смотрит на него, как на свалившего с луны. — Ты не знал, что ли? Ради него Палыч поступился своим принципам, чтобы выиграть межуниверситетские. Он, вообще, говорят, хочет свою команду создать вот из наших, — Мотя показывает на Дзюбу и Мишу Кержакова, подошедших к Кокорину и Миранчукам. — А теперь поподробнее, — щурится Паша, выискивая в лице Сафонова хоть намёк на ложь. Но Матвей вообще не склонен врать, разве только не договаривать. Когда Мотя заканчивает рассказ, Паша смотрит в сторону Кокорина и всей их дружной компании, пытаясь в голове наложить полученную от Сафонова информацию на то, что он уже успел понять по поводу Саши. Но тот как будто чувствует на себе взгляд, поворачивает голову в его сторону, и его улыбка ещё больше расцветает. Все мысли разом покидают вихрастую голову Мамаева. Он смотрит лишь на глубокие ямочки на щеках и морщинки-лучики в углах ярких голубых глаз. Саша отдаёт свою бутылку пива стоящему рядом Мише и направляется в их с Матвеем сторону. Мотя как будто что-то понимает и тут же отпускает Пашу из объятий — как раз вовремя. Саня уже добирается до Мамаева, кладёт руку ему на плечо и с громким «Ну что, ребятишки, хватит скучать», тащит его в сторону шумной компании. Паша не сопротивляется. Сегодня можно. ___ Кокоринская тушка довольно увесистая. Паша никогда не был хлюпиком, но сейчас он сам достаточно выпил, и нести на себе полусознательного соседа не особенно-то ловко получается. Как они проходят мимо вахтерши, Паша понятия не имеет. Это буквально стирается у него из памяти, остаются только её крики вслед. Он еле попадает ключом в замочную скважину. Саша, к тому моменту уже более-менее пришедший в себя, с плеча его не слазит, а только больше повисает и хрипит в ухо: — Пашка-Пашка, ворчливая моя козявочка, вот что ты у меня такой вре-е-едный? — говорит он достаточно внятно, и у Мамаева закрадываются сомнения, что он всё-таки симулировал полуобморочное состояние. Нет, выпил Кокорин, конечно, много, но не так, чтобы сбить с ног здорового спортсмена, как выясняется. Когда они выползают-таки в коридор, Саша слезает с его плеча и вваливается в ванную комнату, откуда тут же слышны звуки рвоты. Паша морщится — нет, похоже, не симулировал. Мамаев, пока Саня в ванной, быстро скидывает пропахшую табачным и не пойми ещё каким дымом рубашку на стул, смотрит на свои запачканные на коленке чем-то жирным, джинсы, и недовольно качает головой. Он кричит на очередную порцию гортанных звуков, доносящуюся из ванной: — Не забудь там после себя вытереть, — и снимает джинсы, переодеваясь в лёгкие домашние брюки. Он не совсем понимает, зачем это делает, ведь сейчас им всё равно ложиться спать, и он мог остаться в трусах, тем более сейчас пойдёт в ванную. Но рядом с Кокориным всегда хочется одеться. Паше всё время кажется, что его исследуют взглядом, и каждый раз, пытаясь поймать на этом Сашу, он натыкается на пялящегося в телефон или экран монитора мордочку. А Кокорин снова и снова по-кошачьи улыбался. Когда Саша выползает из ванной комнаты, Паша проскальзывает внутрь и закрывает дверь. На полу вокруг унитаза вода, Паша поднимает ободок и видит, что Саня действительно всё помыл, как мог, залив при этом пол ванной. Но Паша благодарен ему за этот подвиг. Он кидает тряпку на пол, вытирая ногой водяные подтёки, и подходит к зеркалу, рассматривая темные кудри, что торчат в разные стороны, и красные воспалившиеся от усталости и алкоголя глаза. Да, тот ещё красавчик, не чета некоторым блондинам, которые даже вусмерть пьяные продолжают быть очаровательными. Паша пожив в своё время в главном корпусе общаги, поделив одну душевую на этаж, только сейчас получил возможность жить в таких блок секциях с отдельным санузлом, каждый раз при посещении ванной, понимает, как ценно время наедине с собой. Он может спокойно заняться собой и своими мыслями. Мыслями, которые бесконечно в последнее время были сконцентрированы на Кокорине. Сейчас, принимая душ и переваривая полученную от Сафонова информацию, Паша всё больше убеждается, как сильно обманчива внешность. Кокорин на самом деле трудяга, парень, совершенно не зазнавшийся, как казалось с самого начала. Хороший парень, но совершенно не его полёта, если можно так сказать. Паша был уже полностью уверен, они пересеклись по чистой случайности, и надеяться ему особенно не на что. «Вот и решили, забудь,» — решает Мамаев и выходит в комнату. Он делает лишь пару шагов к кровати, когда его перехватывают сильные руки и тянут на себя. Так, в штанах и полотенцем на шее, Пашка заваливается на Кокорина, который в одних белых (!) боксерах, вкусно пахнущий зубной пастой и гелем для душа, обнимает его поперёк спины, и прижимает в постели. — Мой чёрствый суха-а-арик, — шепчет полупьяно Саша, опаляя Мамаева дыханием со смесью перегара и мяты, — почему ты меня так не любишь, а, моя сварливая булочка? Он смеётся и утыкается Паше в изгиб плеча. Тому щекотно и жутко приятно, он пытается оттолкнуть Саню от себя, потому что так вроде бы как надо, но тот лишь ещё больше стискивает его в объятьях и скулит. — Вот чё ты такой упрямый, могли бы у Одинаковых остаться, эх… — он переворачивается на бок, не выпуская Пашу из объятий и добавляет, — а теперь спать. Чё т меня так рубит, пздц. — Пошёл ты нахуй, Кокорин, — улыбаясь, выдавливает из себя Паша, и накрывает их одеялом, что сползло на пол. — Всё что ты захочешь, козя-я-а-а-вка, — последнее слово он произносит, зевая, и уже через некоторое время тихо посапывает Пашке в шею. А тот думает: может, не просто так их параллельные прямые с Сашей пересеклись.***
— Ой бляяяяя, — стонет Саша. Он переворачивается со спины на живот, и матерится сквозь зубы, держась рукой за затылок. — На тумбочке, — произносит Паша. Саня лишь мычит в ответ. — Аспирин на тумбочке, дурень, выпей, само не отпустит, — посмеивается Мамаев. Он сидит сейчас за свои письменным столом, и оформляет обложку курсовой, разглядывая страдающего Кокорина. Сам он встал где-то с два часа назад, не такой бодрый, как хотелось бы, но точно ему было лучше, чем Сане. Тот тяжело выдыхая, спускает ноги с кровати, прикрывая свои светлые трусы краешком одеяла, (поразительна скромность, что-то вечером вчера его ничего не смущало!) и тянется к пачке обычного российского аспирина в пластиковом блистере. Он смотрит на шуршащий в руках прямоугольник и поднимает красные глаза на Пашу. — Ты извини, это, если что — он мнётся и продолжает, — я почти не пью, режим, чё т меня вчера понесло, — и выковыривает таблетку, запивая её из наполовину пустой литровой бутылки с минералки. Паша внимательно смотрит, как Саша ерошит светлые, будто колючки у ёжика, торчащие в разные стороны, волосы, как трёт лицо, явно страдая, и произносит: — Знаешь, у меня есть идея. Я давно этого не делал, но… Он осекается, смотря на хмурого Сашку и улыбается, чувствуя, как совершенно ненужные сейчас чувства расцветают внутри. «Ну и пусть,» — говорит себе Паша, — будь что будет. ______ — Хозяюшка моя, умница, краса… — Захлопнись, придурок, это всего лишь куриный бульон с лапшой, — ворчит Мамаев, но в итоге не сдерживается и хихикает в ответ лыбящемуся Саше. Он наливает себе тарелку из маленькой кастрюльки, в которой максимум ещё на одну порцию и перебирает ложкой длинные кусочки теста, именуемые в магазине яичной лапшой. Но эта, конечно, ни в какое сравнение не идёт с той домашней что готовит мама. Паша тяжело вздыхает, вспоминая, что обещал сегодня ей позвонить, и поднимает глаза. Они сидят сейчас в пустой общажной кухне, на крайней конфорке варилась чья-то картошка в мундире, но Паша выключил плиту, потому что вода из кастрюли почти выкипела, а хозяин так и не появился. Паша чаще всего уносит еду в комнату, хотя готовит редко. Но иногда так хочется чего-то домашнего, родного. И никогда не возникало желания сделать атмосферу уюта для кого-то. Он создавал ее только для себя. А вот сейчас — захотелось. Для Кокорина. Который не отрывает от Мамаева глаз. Саша сейчас такой серьезный, он не улыбается, как дебил, и не строит гримасы. Он просто смотрит на Пашу изучающе и внимательно. — Вот на что ты мне такой хороший, Паш, я ж не вывезу, — тихо, почти шёпотом. — Ты меня не знаешь, — насупившись, бубнит Мамаев. Он смущён и растерян, но первая его реакция — это защита. Правда, сейчас он не знает, от чего защищаться. — Я хотел бы узнать, — снова сногсшибающая белозубая улыбка. Паша открывается рот, а у Кокорина звонит телефон. Он хватает его резко, как будто испугавшись. На экране высвечивается фото красивой белокурой девушки (это всё, что успевает разглядеть Паша) и тут же отвечает, даже не пытаясь скрыться как всегда. — Да. Да, конечно Даш. Что? Хорошо, еду. Он отключается и снова, на этот раз с надеждой, глядит на Пашу. — Ты поедешь со мной? — Что? Мамаев судорожно перебирает скачущие в голове мысли, но вид разбитого и усталого Кокорина отшибают их все. — Я больше не хочу один. Паша кивает головой.***
Они взяли такси. Район, в который они приехали, явно дорогущий, с высокими красивыми многоэтажками, подземными парковками и ухоженными двориками. Они заходят в один из таких домов и поднимаются на 17 этаж на зеркальном лифте. Саша нервно прикусывает нижнюю губу, стараясь не смотреть на Пашу, пялящегося на их отражение. Они как противоположности друг друга. Паша весь в черном, неброской и максимально практичной одежде. У него смуглая кожа и острые черты лица, а тёмные курчавые волосы завиваются на висках кольцами. Зелёные глаза смотрят на этот мир внимательно и изучающе, но сейчас... сейчас они смотрят на Сашу. Саша — светлое пятно в Пашином мире. Он даже сейчас, торопясь на встречу, неосознанно надел всё самое яркое. Мамаев рассматривает его неоново-оранжевые штаны, (при долгом взгляде на которые у Паши начинают слезиться глаза), белую футболку и такого же цвета кеды и начинает улыбаться. Саша весь светлый, от внешности до своей сути. Паша уверен: там, внутри, таится маленькое солнце, немного ленивое и игривое, но совершенно замечательное. И Паша понимает, он очень хочет познакомиться с этим солнцем поближе. Когда они приезжают, их встречает миниатюрная стройная девушка в коротких шортах и огромной серой футболке, рукава которой достают ей до локтей. Паша начинает нервничать: футболка явно мужская. У девушки заплаканные красные глаза, когда она открывает дверь и проходит в глубину квартиры. Огромной двухэтажной квартиры с красивой лестницей и светлыми стенами. Саша с Пашей разуваются и следуют за ней. Поворачивают обратно на пороге спальни, когда слышат «руки помойте» от хозяйки. Кокорин толкает его, показывая дальний угол просторного зала и такого же шикарного, как и вся квартира, туалета. Заходя в зал, Паша застывает: он был готов увидеть что угодно, но никак не маленького светловолосого мальчика, лежащего на кровати. Он, посапывающий в беспокойном сне, прикрыт махровым одеялом, на его щеках пятна румянца. — Только уснул, никогда такой температуры не было, они укол поставили, не знаю что дальше буде-е-ет, — всхлипывает девушка. Она гладит ребенка и вытирает свои глаза тыльной стороной ладони. Саша садится рядом, бережно обнимая её за хрупкие плечи. Паша смущается и выходит, оставляя пару наедине. Мерзкое чувство, будто увидел то, что ему не положено, смешанное с обидой, не покидает его до конца их поездки. Они дожидаются вызванного Сашей врача, слушают наставление по режиму питания и питья при ОРВИ, лекцию про белую и красную лихорадку и прощаются с доктором, который наконец успокаивает Дашу. Потом идут с Сашей в аптеку и покупают огромный список лекарств, большинство из которых, Паша уверен, исключительно маркетинговый ход, просто для успокоения совести родителей. Всё это время девушка как будто не замечает Мамаева. Но когда они едут обратно на такси, тихое «спасибо» произнесенное чуть хриплым Сашиным голосом, говорит о том, что Паша был там не зря. — Расскажешь? — произносит тихо Паша. Кокорин кивает, но до общаги не произносит ни слова. _______ — Знаешь, как это охуенно: ты здоровый, красивый, у тебя есть прекрасная женщина, сын и куча бабла, за которое ты не горбатишься, как проклятый, а занимаешься самым любимым делом? Паша качает головой. Нет, он не знает, но хотел бы, наверное. — Это знаешь, как взаймы живёшь. Сам у себя занимаешь, а потом все равно приходится расплачиваться. Вот я и расплатился. Пиздец, я не понимал тогда, как это просто: раз — и всё, и ничего нет. — Он щелкает пальцами, и Паша как будто слышит эхом этот щелчок у себя в голове, — Кресты, конец контракта, Динамо не хочет меня продлевать, а восстановиться ещё не успеваю. Всё! — Саша вскрикивает, — Нет у меня будущего. Полгода на восстановление, и после год я маюсь без возможности тренироваться, ненужный, но все еще молодой и перспективный. Он встаёт со своей кровати, проходится по комнате и садится рядом с Пашей. Говорит теперь тихо и обречённо. — Мне кажется, случись это позже, у многих же спортсменов такое бывает, и ничего, выплывают, и играют потом не хуже. Но я… — он выдыхает, — всего два года как подписал контракт, по два плюс один, понимаешь? Время когда нужно доказывать, закрепляться в основе, и там — за тебя уже все горой. А я? Я просто не успел. — он выдыхает, обнимая Мамаева за плечо, и с грустной иронией произносит, — И вот я, двадцатилетний, «молодой и перспективный», — он показывает кавычки пальцами, — выкинут за пределы такого доходного бизнеса, как профессиональный футбол. Я пытался найти клуб, но постоянно хрень какая-то случалось. Даже с ПФЛ не срослось. — он выдыхает, но тут же начинает улыбаться, истерически посмеиваясь, — Даше тоже особенно не нужен, бабло ей по прежнему на воспитание Майки даю, но жених из меня никудышный. Мы же так и не расписались. А родители её меня выперли. Саша качает головой, и отпускает Пашу. — Откуда деньги? — спрашивает Паша. — Ну у меня оставались накопления, тачку продал ещё, и я вложился тут в кое-что. Вроде капает копейка. — Так, Кокорин, чё за афера, говори, — злится Павел, не удовлетворённый ответом. — Да успокойся ты, акции, облигации всякие, пифы, чё кипятишься-то, — ржёт в голос Кокорин, — я ж не зря экономист, ага. И он снова подмигивает Паше. Кокорин уже подсел к нему снова максимально близко и жмётся всем телом, неимоверно нервируя этим Пашу. — Так если деньги есть, почему квартиру не снимешь? — Я ж говорю, всё вложил, всё остальное отдаю Дашке, себе помаленьку оставляю. И зачем мне квартира? — улыбается Кокорин, — когда у меня такая хозяюшка есть, курчавая и ворчливая. Паша не может сдержать смеха, заваливается спиной на кровать, чувствуя, как рядом ложится Саша. — Дебил ты, Кокорин, ещё раз так скажешь — буду пиздить. Скалкой, — он поворачивает лицо в сторону Сашки: тот светится весь, как солнышко. Такой яркий и такой необходимый. Паша понимает, к чему всё идёт, но совершенно не хочет ничего останавливать. Губы у Саши мягкие и, кажется, пахнут цитрусами. Может, это фанта, которую он пил в такси, а может, просто внутри у Паши расцвели апельсины. Он не знает, он просто целует глубоко и влажно, чувствуя под руками тугие мышцы плеч, и стягивает с Кокорина футболку. _________ — Хорошо хоть универ не бросил пока играл, мама настояла, я ж почти отчислился, но вмешался… — Палыч, — догадывается Паша. Они лежат, обнявшись, на узкой Сашиной кровати. Пашка никогда не думал, что может быть удобно в таких «тесных» условиях. Они прикрыты одеялом лишь по пояс, Паше до сих пор немного жарко, но внутреннее стеснение не даёт открыться полностью, как это делает ничего не смущающийся Кокорин. Он светит голым задом в сторону противоположной кровати, и, если бы у них был ещё один сосед, они могли бы быть застуканы в любой момент. Но, как ржёт Дзюба, у них «ВИП» условия. И Санин зад может быть интересен только Паше. Который, немного подумав, кладёт свою ладонь на упругую половинку, ещё раз убеждаясь, какая она прекрасная на ощупь. Кокорин мурчит, словно большой кот, и, хихикнув, говорит. — Ага, Палыч. Хитрый чёрт. «Я тут,» — говорит, — «студенческую команду строю, хочу межвузовский чемпионат выиграть, а потом ещё, может, чего. К тебе, мол, рекрутеры из клубов даже ездят. Мы с тобой по учёбе-то порешим, ты только играй, Саша, играй.» — А что ты? — А что я? Я играю. Футбол — моя жизнь. Без него никак. Как без воздуха. Вот завтра тренировка, как раз. Кстати… Он задумывается, смотрит внимательно на приподнявшего брови Пашу и вкрадчиво так произносит: — Пашка, а Пашка, а ты в футбол умеешь? Паша выпучивает глаза. Он играл когда-то в школе, у него даже получалось, он был быстрый и юркий. Но в спортшколу ходить было далеко и мама бы одна не вывезла все эти поездки на соревнования, форму, взносы, и прочее-прочее. Да и какие были перспективы? На самом деле, очень призрачные и сомнительные. Маму он любил, а она хотела ему лучшего будущего. Поэтому Паша старался учиться и выбрал самый, как казалось, подходящий вариант. Экономический факультет. — Ну допустим, — тянет Мамаев — У нас тут просто Кучаев опять на травме. Не что-то прямо серьезное, но он выбыл, причем недели на две, а у нас скоро соревнования. Как ты относишься к полузащите? Паша не отвечает, Паша просто улыбается и кивает. Как там Саша говорил, жить взаймы? Может, стоит попробовать?