Соприкосновение

Так как внезапно выяснилось, что дочь генерала Вуори, вероятнее всего, блуждает где-то в лесу, все мыши, кроме раненого Доджа, и несколько псов по приказу Лара отправились на её поиски. Крысы же собрались у свежевырытой могилы. Два пса ещё не закончили махать лопатой (она в распоряжении клана была всего одна, и копать приходилось по очереди), а прощание с убитым главой уже началось. У крыс имелись на этот счёт свои обычаи, которые они не могли не уважить. Сперва Лар подошёл к куску брезента, на котором лежало тело Мейса, и пообещал быть достойным наследником. - Ты можешь на меня положиться, батя. Во всём! – произнёс он напоследок, уже без какой-либо торжественности, просто как сын, безмерно любивший и уважавший своего отца. Что бы ни думали о покойном Мейсоне мыши, а для парня батька был самым лучшим на свете: заботливым родителем, учителем и примером для подражания. Отец дал ему жизнь, воспитал, и Лар просто обязан был оправдать все его надежды. Может, в чём-то старик и был не прав в этой жизни – парень допускал это и положил себе на будущее не повторять родительских ошибок – но ничто на свете не могло изменить его отношения к своему почившему предшественнику. Содействовать тем, кто разрушает твою среду обитания – это, по меньшей мере, неразумно, и Лар не намерен был иметь хоть что-то с плутаркийцами. Впрочем, и Мейсон в конце пришёл-таки именно к этому выводу. Так что, в любом случае, никаких претензий крысиный юноша к своему отцу не имел. Лар отошёл, чтобы уступить место женщинам. Те ведь тоже должны были проститься с главою клана. Харли имела полное право начать эту часть церемонии, но отчего-то осталась в сторонке, позволив Вейн стать первой в череде. Лар тогда подумал, что, может быть, так даже и лучше. Нечего было лишний раз нарываться на бабью зависть, от которой мышке за всё это время и так с лихвой досталось. Да и вообще, Харли, может, хотелось попрощаться с Мейсом как-то по-особому, как лишь ей и могло прийти в голову. Ведь из всех женщин клана главарь по-настоящему любил одну только рыжую мышку. Хоть в голове у той и был сущий кавардак, но не могла же она не ответить взаимностью. Харли – она ж такая… Ради неё Лар отказался от мести, поступился справедливостью жизни и порывами собственной души, но при этом юноша знал, что это всё же было верным решением. У крысы всегда на первом месте разум, а тут логика подсказывала, что мышей и людей ему, молодому и неопытному главе клана, лучше иметь союзниками, нежели врагами. Да и отцово потомство сохранить надо во что бы то ни стало. А то Харли нервная – того и гляди выкинет ребёнка, если слишком сильно переволнуется. - Ты был лучшим. Я буду вспоминать тебя, - проговорила Вейн, как полагалось. Чувства в её голосе не было и в помине – жар её тела и холодность сердца давно стали в клане притчею во языцех (даже среди крыс нечасто встретишь такое бесчувствие), однако по традиции говорить это стоило лишь тогда, когда было чистой правдой. А Мейсон в любовных делах и впрямь был лучшим среди очень и очень многих, и солгать об этом не смогли бы даже самые лукавые уста. Вслед за Вейн, одна за другой по старшинству, с бывшим любовником простились все крысиные женщины, и Лар, велев им тотчас уйти, вновь приблизился к телу отца, но теперь уже вместе с Харли. Мышка казалась опустошённой и растерянной. Из больших бездонно-голубых глаз текли слёзы. Лар смотрел, как она опускается перед мёртвым Мейсом на колени, как, прощаясь, гладит навеки застывшее лицо, как шепчет в самое ухо что-то гораздо более долгое, чем ритуальная фраза, и молодого главаря вдруг одолели странные, негодные для крысы мысли. Вернее, одна мечта: когда-нибудь, рано или поздно, но найти во вселенной второго такого же ангела… *** Было уже темно, когда мыши и псы вернулись к временной стоянке ни с чем. Следы Тару в лесу они обнаружили, но ни самой девушки, ни её трупа там не было. Это немного успокаивало, конечно, однако судьба дочери земного генерала по-прежнему оставалась неизвестной. Судя по всему, после долгих блужданий девушка вышла из леса на дорогу, но там, естественно, следы её обрывались, и что стало с нею дальше, можно было только гадать. Потому мыши до полуночи обсуждали планы дальнейших действий, а Лар выполнял одну из своих новых обязанностей – доказывал женщинам из отцовского гарема свою мужскую состоятельность… Право быть во всём первой принадлежало Вейн. Характер у неё тот ещё, и завтра эта стерва обязательно скажет во всеуслышание, что «мальчик старался, конечно, как мог, но пока что тянет лишь на троечку с минусом». Однако сын Мейса не сомневался, что сейчас их подслушивают остальные бабы (они ведь, чертовки, все до беспредела любопытны), и потому включал всю свою фантазию, чтоб женщина под ним не могла удержаться от стонов. Не зря же Лар лет пять подряд, как только начал созревать для этого, регулярно подглядывал за отцом во время его плотских утех. Батя если и не знал об этом наверняка, то уж точно догадывался, но сына не наказывал – просто передавал опыт, наглядно, так сказать. Забота о будущем клана – есть прямая обязанность главаря, и теперь парень мог только молча воздавать благодарность как своей повышенной любознательности, так и батькиной былой дальновидности. Женщины должны были зауважать его, и отнюдь не за красивые глазки. Крысиный мужчина должен быть славен как в обустройстве жизни, так и в любви, иначе бабы потеряют к нему интерес, оставят ни с чём, и никто не скажет над мёртвым телом заветных слов: «Ты был лучшим. Я буду вспоминать тебя». Слабый и никчёмный не остаётся в памяти, и навсегда уходит в небытие, как будто его и не было. Да, шестнадцатилетнему Лару в этом деле до отца, как отсюда пешком до Марса, но он будет стараться. В конце концов – это вполне себе приятные хлопоты. Женщина в его руках, не выдержав, закричала, и Лар с внутренним торжеством ощутил всю неистовую силу её немой благодарности. Злой, колкий язык мог потом сказать всё, что угодно, только тело ведь лгать не умеет. «Так что, один-ноль в мою пользу, милочка! Завтра захочешь ещё – в конце-то концов, аж два года приходилось воздерживаться! – а я позову другую. Фиг тебе! Позлись немного, попылай вожделением, а там видно будет, как запоёшь…» А у Лара отныне и впредь будет очень много дел. Но так даже и лучше, наверное. Надо же чем-то заполнять тоску. Тоску по далёкому, пока ещё незнакомому ангелу… Ох уж, эти ангелы! Лар, доигрывая акт, подумал о Харли. Ей, увы, он ничем не мог помочь. Да, он будет о ней заботиться. О ней и о своём будущем брате. Или сестре… Отныне и впредь. Но вот заменить отца не сумеет. Завтра утром он скажет ей что-то в качестве моральной поддержки, может, обнимет, как мамку, которой у парня никогда не было, но вот сейчас, среди ночи, когда две крысы тешат свою плоть, а остальные, игриво шушукаясь, где-то снаружи обсуждают услышанное, бедная мышка, должно быть, тоскует… Лар резко выдохнул, что должно было показаться Вейн вполне естественным. Но на самом деле, он думал в тот миг вовсе не о ней, а о том, что увидел однажды в отцовской спальне. Батя был тогда уже с Харли, но парню до того не доводилось видеть их вдвоём. Помнится, Лар дышать забыл от чего-то, что, наверное, можно было бы назвать «красотой момента». Прежде ему не доводилось созерцать что-либо подобное. Страсть – да. Самые замысловатые, бесстыдные позы и самые смелые ласки – хоть отбавляй. Но там в тот миг было что-то совсем иное, ни на что не похожее, такое, что юноша запомнил на всю жизнь, поразившись до глубины души. Мейсон стоял на коленях у ног своей мышиной женщины и смотрел на неё, смотрел, смотрел… Что он видел в ней, кроме внешней красоты и необычности? Что разглядывал в грустных глазах под опущенными ресницами? Что искал? Ангела? Лар ещё раз вздохнул и повалился на постель рядом со своей первой женщиной. Ему с нею было, пожалуй, очень даже неплохо, но совсем не так, наверное, как Мейсону с Харли когда-то… *** Харли не спалось в палатке, которая для неё одной теперь была слишком просторной. Она куталась в одеяло, как в кокон, стараясь забыться. Харли помнила всё: и слова и взгляды. Как они хлестали и рвали её, даже если и не со зла. Да, она заслужила их, сполна заслужила, но как же больно было и страшно сносить эти удары! «Крыса! Как ты могла?!» - мышка понимала всю злость Винни, всю степень его разочарования и сочувствовала ему. Каково это: переживать за любимую мышку, искать её по всем мирам, быть может, видеть во снах долгожданную встречу, а потом обнаружить девицу такой вот… падшей? Страшно. Тяжело. Как это вынести? Модо? Что он сидел возле неё сегодня? Из жалости? Добрый он, мягкий, великодушный, вот и пришёл поддержать. Но сказать ничего так и не смог. А что тут скажешь? Пытался, наверное, отыскать в невенчанной крысиной жене хоть что-то от прежней знакомки, но так и не нашёл. Додж? Он не знал её раньше, и оттого, наверное, был рядом с ней так расслаблен. К тому же, Харли помогла ему сбежать, и он, ясное дело, не мог не оценить этого. Но при всём при том долго исподволь разглядывал её, точно пытался найти хоть какое-то объяснение тому, как же мышь могла докатиться до такого. Кто любил когда-то Харли – те разлюбят. Самые мудрые и добродушные – простят и поймут, но не смогут принять до конца того, что с нею стало. И придётся Харли стоять перед ним, точно голой под укусами злых ветров, и некому будет накинуть на неё одеяло… Мейсон… Слёзы капали одна за другой. Он бы вытер их. Он страшно не любил, когда Харли плакала. Он обнимал бы её и шептал о том, что Харли самая лучшая, называл бы ангелом… Только он и видел её такой. А больше никто. Больше никто не любил так. И не полюбит. Мышка зарыдала. Она никогда не ценила этой любви. Проклинала её, отрекалась… А сейчас душа разрывалась от боли, от тоски, от горьких сожалений. Харли скучала. Харли не хватало Мейса. Харли его любила. Должна, обязана была ненавидеть, но так и не научилась. Должна была сейчас плясать от счастья, что наконец-то освободилась от крысиной неволи, а плакала. Любила… Да, да, да! ДА! Как страшно признаться в этом! Разум кричит: «Опомнись! Не может такого быть! Не должно быть!» А сердце плюёт на всё и продолжает скучать и обливаться кровью. Завтра она забудет обо всех своих бедах, о нытье, о позорной слабости. Она выпросит для себя место в борьбе за свободу этой планеты (ведь не могут же ей отказать! не могут мыши быть столь жестоки!), она не испугается больше ничего и никого. Всё, что скажут – всё Харли сделает. Но это будет потом. А сейчас, пока не велели вставать, Харли будет кутаться в тёплое одеяло и жаловаться ему на свою злую судьбу. Одеяло же, которое пахнет так знакомо, будет обнимать её и защищать от всего на свете, даже от себя самой, а ворсинки его будут тереться о волоски на мышином ухе, и Харли услышит сквозь собственные всхлипы: «Не плачь, моя Харли. Ты самая лучшая. Ты ангел». И Харли поверит в это… *** - Тьфу! Противно слушать! – Винни в окружении остальных мышей, девушки и плутаркийца сидел у костерка и брезгливо поджаривал нечто, чем поделились с ними псы. – Не успел «батю» своего похоронить, а уже его бабёнок оприходовать начал! – ворчал он, недовольно косясь в сторону фургона, из которого только что донёсся протяжный крик удовлетворённой женщины. - Он теперь глава клана, и в данный момент устанавливает в нём свою власть, - невозмутимо пояснил Троттл, потеплее закутав в одеяло прикорнувшую на его плече Айно. – Ты хоть когда-нибудь интересовался устройством крысиного общества? Хоть что-то читал? - Делать мне больше нечего! – презрительно фыркнул белый мыш и добавил. – Харли, надеюсь, к нему под бочок не собирается… А то станется с неё. - Винс, уймись, а! – ощутимо толкнул его в недавно раненый и не до конца ещё прошедший бок Модо. - У неё, как я понял, в клане особое положение, - всё так же заразительно спокойно сказал рыжий. – Скорее всего, Лар относится к ней, как к мачехе или что-то вроде того. - Да всё равно: мерзкие они – эти крысы. Ни чести, ни совести, - не унимался капри-полукровка, - одни инстинкты и эгоизм. Как с ними вообще можно дело иметь? - В данный момент мы должны быть довольны и тем, что этот парень, несмотря ни на что, согласился помогать нам вместо противоборства, - вставил свой веский аргумент Додж, во многих местах перевязанный, но уже довольно бравый на вид. – И благодарить за это следует вашу Харли. - Она в клане! Мышь в крысином клане! – всё сильнее распалялся белый парень; видно было, как задевает его эта тема, как болезненно отзываются на неё струны его души. – Какое бы ни было у неё там положение… У неё вообще никакого не должно быть там положения, и точка! А она… Как она его защищала, видели? Все ведь видели! - Послушай меня! Я постарше буду и поумнее, - Додж, как знали его товарищи, всегда сохранял спокойствие и при этом умел, если нужно, вколотить свои доводы в чью-то упрямую голову, точно тяжёлой кувалдой. – Никогда не суди других по их чувствам – в чувствах мы не вольны. Только в поступках. - Поступки у неё – зашибись! – воскликнул Винни и сплюнул. - Да, зашибись! – передразнил его бурый. - Она нам с Тару и ещё одной человеческой девчонкой побег устроила, перестреляться тут всем не позволила. Вот ведь окаянная! – Додж выждал немного и, убедившись, что оппонент, хоть и рассержен по-прежнему, но всё же не собирается пока возражать, продолжил. - Нет уж, парень. Извини, но в одном с этим покойным Мейсом я согласен: она ангел. А ангелы не умеют ненавидеть. Любить только могут. Вот она и любила, тем более что относились к ней, судя по всему, хорошо. Однако она при этом крысой не стала, а наоборот, одного из них заставила так высоко подняться, как им, крысам, вообще не свойственно. Сроду не видал, чтоб кто-то из их народа любил, да ещё так сильно. Я, знаешь ли, к крысиному образу жизни отношусь не лучше, чем ты, и никому из них преступления прощать не стал бы. Но Харли обижать не за что, она никому не сделала ничего дурного. Винни, выслушав его, как-то раздосадовано шмыгнул носом и отвернулся, уперев рассеянный взгляд в одинокую палатку неподалёку. - СВЯЗАЛСЯ! – неожиданно громко и резко воскликнул мышиный юноша по имени Кочез. Его возбуждённое пятнистое лицо привычно, в общем-то, просвечивало в ночи сквозь голографическую картинку девайса перед ним. - Ну?! – вскочил до того приунывший, а теперь оживившийся Форд. - Кислотик на связи, - чуть уняв волнение, пояснил Кочез. – Он сейчас как раз по тем координатам, где расположен штаб Вуори. Утверждает, что Тару и Ридли там же! Форд, не в силах скрыть облегчения, вновь опустился на землю и прикрыл лицо руками. - Значит, утром едем туда, чтоб обговорить дальнейшие действия с генералом, - решил он, и остальным ничего другого не оставалось, как только с ним согласиться. Лагерь, наконец-то, уснул. Не спали только часовые псы, парочка не в меру взбудоражившихся крысиных женщин да белый мышиный парень, из бдительности решивший чуток подежурить. Мало ли что! Крысиный и пёсий народы никакого доверия ему не внушали. Да и не спалось ему, говоря откровенно. Он всё думал. О Харли.