Соприкосновение

Утро в плане погоды выдалось довольно приятным: ни дождя, ни ветра. Над миром нависла неподвижная сплошная облачность, но ощущалась она чем-то вроде толстого ватного одеяла, укрывавшего от капризов осени. Лагерь, в котором практически никому не привыкать было к тяготам и лишениям военного времени, в путь собрался быстро и вот-вот готов был покинуть злосчастную полянку. Харли, верная данному самой себе обещанию, взяла себя в руки и старалась просто выполнять свои обязанности, гоня прочь тоску и уныние. Осмотрев мотоцикл Доджа, наскоро отремонтированный с вечера молодым пятнистым бойцом, и подкрутив что-то в задней оси, она поинтересовалась самочувствием бельмастого мужчины. Тот, разумеется, расхарахорился не на шутку, уверяя, что состояние у него, как после санатория, но мышку было не обмануть, и та всё же заставила его выпить витаминный отвар, взятый у псицы по имени Хаввар, и сделала инъекцию антибиотика при помощи своей знаменитой манжетки. Зрячий карий глаз Доджа сверкнул тепло и благодарно, и Харли даже почудилось, что ей в мышином обществе всё же могут быть рады. Смущённо опустив глаза, она собралась было уходить, но за её спиной вдруг раздался звонкий, знакомо жизнерадостный голос. - Мой мир огромен, а я так скромен. Вся жизнь спектакль, я в ней актёр…* - пропел Винсент (а это был именно он), наполняя утро одному лишь ему присущей задорной энергетикой. - Садись, прокачу, детка! Рыжая мышка вздрогнула, но обернулась не сразу – уж больно неожиданным было это обращение и предложение. - С-сесть? К тебе? – пролопотала она озадаченно, когда всё же нашла в себе силы посмотреть на говорившего. Тот сидел на своём красном гоночном мотоцикле, лихой, весёлый и (может ли быть такое?!) совсем не колкий. - Ну, да. Как в старые добрые времена, - как ни в чём не бывало, подтвердил белый юноша. – Ты ж ещё помнишь, надеюсь… Давай-давай, не жмись! А то мой байк вот-вот не выдержит и сорвётся сам – у мотоциклов капри есть склонность в таким выкидонам. Винни улыбался, точно и впрямь решил простить свою заблудшую подругу. У Харли едва не остановилось сердце. Может ли быть такое, чтобы получилось вернуться к своим? К Винни… Харли смотрела на красавца-парня и пыталась понять, что теперь к нему чувствует. А это было непросто. Мышка не вправе была хоть в чём-то обвинять его, но кровь Мейса, хоть и пролитая вполне справедливо, была на его руках и жгла сердце молодой женщины. До крайности обидные, жестокие вчерашние слова маринерца, несмотря на то, что Харли, может, и заслужила их, всё же успели ранить её и застряли в душе занозами. Да, Харли не была злопамятной, и, вероятнее всего, вскоре сумеет забыть об этом, но пока что ей было больно. И… Харли осознала вдруг, что как никогда холодна к белому непоседе. Ей от этого стало как-то не по себе: вроде как выходило, что она вновь и вновь предавала его, приносила горькое разочарование. Но что она могла с собой поделать? Да ничего. Харли уже до смерти устала с этим бороться, ненавидеть себя, обвинять в чём-то. Никакого толку от этого не было, лишь напрасные муки. Пожалуй, всё же прав был её крысиный муж, когда ругал за это бессмысленное самоедство. Что ж, можешь быть спокоен там, Мейсон. Харли не хочется больше добровольно взваливать на себя все грехи этого свихнувшегося мира… Одного только мышке всё ещё хотелось до безумия: снова ощутить единение со своим народом, почувствовать себя частью огромного целого, к чему так привыкла с самого рождения. Возможность быть рядом с теми, кто может не только полюбить, но и понять до конца, влекла Харли теперь как никогда сильно. А для этого нужно было лишь согласиться сесть на скоростной красный мотоцикл. Но будет ли это честно? Нет, не будет. Харли была противна сама мысль о том, чтоб кого-то использовать в личных целях. Однозначного ответа на вопрос: «Любит ли она Винни?» - у мышки не была, а стало быть, она не имела никакого права давать ему хоть какие-то надежды. - Ну? – нетерпеливый парень начинал проявлять недовольство, тем более что товарищи его уже отъезжали. Но Харли всё не могла решить, что же сказать ему, как поступить. От неловкости момента её спас вовремя подошедший Лар. - Харли, твоё место в батином броневике ждёт тебя, - сказал он так ласково и почтительно, как только мог (глухой, неприятный крысиный голос к нежностям располагал мало), но при этом бросил полный ненависти, испепеляющий взгляд на белого байкера. Видно было, что лишь холодный рассудок крысы и тёплые чувства к Харли удерживают его от того, чтобы вцепиться мышу в глотку. - Вообще-то, для этой МЫШКИ – прошипел, вспыхивая в ответ, Винни, - уже подготовлено пассажирское место, - и он демонстративно хлопнул по сиденью мотоцикла позади себя. Слово «мышка» было выделено голосом намеренно, для того, чтобы подчеркнуть видовую принадлежность Харли и её чуждость крысиному обществу. - Нечего ей, беременной, с бешеным на мотоцикле разъезжать, - прошипел молодой крысиный главарь, испепеляя своего личного врага взглядом. - Пусть сама решает. Хватит ею помыкать! – взвился Винни, страшно блеснув глазами и оскалом. Харли, вновь со страхом наблюдая, как стоят, готовые поубивать друг друга, два парня – мышь и крыса – поняла, что всем её надеждам суждено рухнуть. И ничего не оставалось, как просто смириться с этим. - Мной никто не помыкает, - как никогда твёрдо и уверенно сказала она, разворачиваясь в сторону броневика, с которым успела уже сродниться гораздо больше, чем с красным спортбайком. – За себя я сама всё решаю. А вы оба прекращайте ерунду – минуты дороги. Назидательный, странный для молодой мышки тон голоса, словно ушат воды, вмиг охладил двух задир, и те, демонстративно щёлкая хвостами, разошлись в немой злобе друг на друга и на ситуацию. *** Генерал Вуори сидел за письменным столом в своём кабинете. Перед ним, непринуждённая и в то же время предельно собранная, разместилась небывало красивая для своего мерзопакостного рода плутаркийка. Пылала она не только золотом чешуи, но и умом в неподвижном рыбьем взгляде. С каждой минутой, проведённой в помещении, от неё несло всё сильнее и сильнее, но это, пожалуй, было единственным недостатком Царевны. Человек впервые видел её, и буквально полчаса назад даже предположить не мог, что честные плутарики – это вообще возможно, а сейчас, хоть он и имел на её счёт некоторые сомнения, всё же не мог отделаться от ощущения, что скорее расположен к ней, нежели настроен против. Ведь эта «золотая рыбка» не только передала ему секретнейшую информацию из центрального штаба плутаркийцев на Земле, которую добыл марсианин Форд и важность которой для дальнейшего хода войны переоценить было трудно, но и пообещала сделать всё возможное для спасения Тару. Вообще, Вуори всё ещё пребывал в некотором недоумении после того, что случилось ночью. У генерала, человека, безусловно, ответственного, умного и достаточно гибкого в этом плане, реакции были вполне адекватными, но многое просто отказывалось укладываться в голове. Особенно непонятной была ситуация с дочерью, с её странной привязанностью к этому марсианскому парню по имени Гэб, с тем, что девчонка сейчас была вместе с ним на грани жизни и смерти, да и кто там их разберёт, что ещё. Немного успокаивали только заверения Царевны о том, что на её корабле им обоим сумеют помочь. Успокаивало не до конца, конечно, однако ничто особо не мешало теперь рассуждать о дальнейших действиях по борьбе с инопланетной мразью. - Вы, кажется, упоминали, генерал, что больного марсианина доставил к вам дагон, - молодая плутаркийка, тоненькая, грациозная, но при этом внушающая уважение и трепет, сидела очень прямо, так, что и старому вояке пришлось вспомнить о былой идеальной выправке. - Да, именно так, Ваше Высочество, - отозвался генерал. – У нас до сих пор нет чётких сведений об этом народе. Мы, к своему стыду, не знали даже, что они вступили в союз с вашими сооте… - он осёкся и поправился. - Прошу прощения, с предателями вашего славного рода. На протяжении примерно года из многих частей планеты поступали сообщения о том, что какие-то твари нападают на морские суда и безжалостно топят их. Были даже видеодоказательства. Не доверять им у нас оснований не было, но и выяснить подробности не удавалось. - Это ваши ближайшие соседи, с которыми волею природы вам, людям, приходится делить мир, - Царевна была всё так же спокойна и царственна, лишь что-то почти неуловимое выдавало в ней весьма и весьма юную особу. – И они, судя по нашим разведданным, этим соседством недовольны. Я, как существо, чья родная среда обитания – океан, прекрасно их понимаю. Вы, живущие на суше, слишком небрежны по отношению к их дому, а это, поверьте, весьма прискорбно и совсем не делает вам чести. - Согласен, Ваше Высочество, - вздохнул Вуори и добавил. – Я не знаю, как сложится ситуация, если нам удастся победить врага, но я приложу все силы к тому, чтобы мои собратья научились как-то уживаться с обитателями океанов. Это дело чести. Поверьте. - Господин генерал, мне, разумеется, отрадно слышать такие речи, но взывать к пониманию и заслуживать доверие вам предстоит уже в отношениях не со мной и моими подданными, а с народом дагонов. Пока же эта история с марсианином наводит меня на мысли не то чтобы совсем уж оптимистичные, но, по крайней мере, не лишённые надежды на лучшее. Если кто-то из дагонов решился помочь сухопутному существу, то не исключено, что не все они настроены столь уж резко против обитателей суши. И – очень хочется в это верить! – они, может быть, всё же поймут, что лживым россказням предателей рода нельзя доверять. Было бы очень недурственно, если б мы смогли заручиться поддержкой обитателей ваших морей. Но и без них, как я поняла, мы вполне сможем побороться с вражьей силой. Ведь у вас теперь есть ключ к победе. Рыбка сделала лёгкий, царственный кивок в сторону электронного устройства, в памяти которого хранилась некая важная для землян информация. Дочь Девятого Царства ещё на своём корабле, всплывшем на поверхность воды у подконтрольных Вуори берегов, велела оснастить этот жёсткий диск средством для просмотра и обработки данных, так как земные технологии слишком уж сильно отличались (да и отставали, откровенно говоря) от аналогичных достижений Плутарка. Генерал, отринув последние сомнения в честности плутаркийки и рассудив, что марсианин Форд не стал бы передавать с таким трудом добытые сведения кому попало, тут же, в присутствии монархини активировал устройство. *** Ветер давно уже стал ураганным, таким чудовищно сильным, что сдирал с двух прижавшихся друг к другу тел не только одежду, но и шерсть с лоскутами кожи. А двое всё боролись, упрямо не сдаваясь перед властью страшных порывов. Они ничего уже не могли говорить друг другу, но они были вместе. И будут вместе. Навсегда. Где бы ни очутились… Впрочем, ещё чуть-чуть, и у них не останется сил для сопротивления. Обидно. До того обидно, что невозможно отступить. Бессмысленно, да. Резон лишь в том, что слишком горька обида. *** - Состояние пациентов стабильно и стремительно ухудшается, - подал голос всегда крайне молчаливый Старший Хирург; видимо, настал один из тех моментов, ради которых тот изредка снисходил до пары лаконичных фраз. – Они вот-вот умрут. Мы не успеем завершить операцию. Главный Медик «Сомниосуса», руководивший попыткой вернуть к жизни странных марсианина и землянку, задумался. Человеческая особь женского пола была, в общем-то, вполне здорова: излечить воспаление в её органах дыхания и ожог роговицы не составило бы труда, если б она не была каким-то непонятным для плутаркийской науки образом связана с марсианским мужчиной. Именно в нём-то и крылся корень проблемы. Благодаря сведениям, наскоро полученным от мышиной женщины, которая ожидала за переборкой операционной, врачи приблизительно знали, в чём загвоздка с основным пациентом. Однако для того, чтоб её устранить, требовалось время. Но оно стремительно иссякало. Вместе с жизненными силами земной девушки. Их явно не хватит, чтобы удержать марсианина на этом свете. Не хватит его и на то, чтобы подключить обоих к оборудованию по поддержанию жизни. Словом, светила плутаркийской науки вот-вот потеряют обоих пациентов, чем, без сомнения, сильно подведут Её Высочество и дискредитируют себя в глазах не только Царевны, но и её союзников. Да и в собственных глазах упасть хотелось меньше всего. И потому Главный Медик решился на эксперимент. Да, это далеко от всех парадигм науки Плутарка, но терять врачу было нечего, и он, отдав распоряжение своим подчинённым продолжать все предписанные манипуляции, торопливо покинул операционную. Снаружи, у дверей толклась мышь с тёмными роговыми образованиями кожи, которые у млекопитающих звались, кажется, волосами. Она, лишь завидев, что шлюз в операционную приоткрылся, тут же метнулась к нему, и медик не стал томить её ожиданием. - Уважаемая Ридли, - обратился он к ней, с интересом наблюдая за расширением её зрачков и набуханием кожных выростов на голове. – Кажется, пришло время нам попросить вашей помощи. - Помочь? Как? Чем?! – марсианка воодушевилась и в знак чего-то (должно быть, готовности к действиям) забила хвостом по полу. - Вступите в контакт с пациентами, - отозвался плутаркиец. – Быть может, тогда у нас хватит времени на все необходимые действия по их излечению. Мышь закивала, нелепо тряся непомерно большими с точки зрения Главного Медика ушами, заалела не менее нелепыми антеннами, и, едва не сбивая врача с ног, бросилась вслед за ним в отсек для экстренных хирургических вмешательств. *** Ветер не только заглушил все звуки, но и давно уже иссушил глаза, а двое – брат и сестра – из последних сил своего двойного упорства всё ещё сопротивлялись судьбе. Им оставалось только одно: продержаться ещё мгновение, а потом навсегда уйти в мир славных предков. Ну, что ж, боролись они до конца, и упрекнуть себя было не в чем. Только жаль было многого, чего уже не успеют сделать. Однако что-то вдруг придало им сил, обняло и согрело. Что или кто – непонятно. Но их, измученных до предела, ослеплённых и оглушённых, вновь потянуло против ярости стихии. «Ридли любит Гэба, - всплыло в их общем сознании, окутывая теплом и зовя за собою. – Ридли любит…» *** Форд мчался к побережью, не переставая думать обо всей той ситуации, которая сложилась по его воле или по прихоти судьбы. То, что сзади тащились на своих броневиках и мотоциклах крысы и псы, рождало двоякое чувство: и дико это было, и казалось в то же время несомненной и большой удачей. Лар крыса, а это значит, что доверять ему целиком и полностью никак нельзя. Он будет действовать с людьми и мышами заодно ровно до тех пор, пока не решит, что ему выгодно иное. Впрочем, пока что Форд не видел для молодого крысиного главаря никаких вариантов, кроме содействия землянам. К тому же, при нём была Харли и, судя по всему, имела на него немалое влияние. Что бы там ни говорил Винни (определённая неопытность и горячая кровь, как всегда, не давали ему мыслить здраво), а рыжая мышка, как верно заметил Додж, живя с крысой, его роду не уподобилась, и на сына Мейса действовала очень даже благоприятно. А в данном случае борцам за свободу ничего другого и требовалось. Да, грудью на амбразуру ни Лар, ни его бабы, ни пёсьи наёмники ни за что не полезут, но с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Они могут быть кем-то вроде связных, разведчиков, диверсантов. Или уж, на худой конец, просто не будут мешаться. Хотя это вряд ли – Харли не даст своему пасынку (если можно, конечно, так назвать его) слишком уж тихо отсиживаться. Ибо сама будет первой у баррикад. Ладно, с этим всё более или менее ясно. Как и с тем, что о дальнейших действиях марсианам станет известно лишь тогда, когда они прибудут в штаб земного генерала, переговорят с ним, с плутаркийской Царевной (Форд очень надеялся, что та уже на месте и передала Вуори секретные данные) и вместе наметят цели. Тревожило Форда в тот момент другое. Несмотря на то, что сообщение от Кислотной Акулы было на первый взгляд вполне обнадёживающим, мышиного командира не покидало неприятное ощущение. Связь с сестрой, которая была очень крепкой и основательной, подсказывала, что с Ридли что-то не так. Во всяком случае, та за последние ночь и день пережила какие-то чрезвычайно сильные эмоции: от всепоглощающего горя и отчаяния, до яростного всплеска надежды – и что всё это значило, можно было лишь догадываться. А вот прямо сейчас, в тот момент, когда брат во весь опор мчал по опасным земным дорогам, с его сестрой творилось нечто совсем уж неописуемое, от чего Форду время от времени становилось дурно, и он порой едва не падал с мотоцикла. И это не говоря уж о том, что о Тару, по словам Доджа, серьёзно заболевшей после всех злоключений, Форд по-прежнему так ничего и не знал. * «Марионетки»