Infernal love

Похороны. Я была такой маленькой девочкой, когда моя мама умерла от лейкемии, что даже не помню тот период, пока она лежала в больнице, хотя папа говорил, что мы навещали её каждый день, и я лежала на краю кровати под маминой рукой, слушая её рассказы. В памяти сохранились лишь то тепло, что она дарила, мягкая улыбка и как мама заплакала после того, как я спросила, почему у неё нет волос. Я была такой глупой. Всё, что осталось у меня, держится благодаря постоянным воспоминаниям Джоны, фотографиям и видео, которые мне не разрешают смотреть на глазах у всех. Как мне говорят, я была на похоронах, и в старом альбоме есть моя детская фотография, где я стою в чёрном платье с двумя косичками — кто додумался фотографировать ребёнка на кладбище? Знаю, что если бы я была в более осознанном возрасте, то те времена дались бы мне слишком тяжело, а сейчас такие вещи лишь наводят на меня грусть и тоску, и это не сравнится с тем, что испытал Джона. Я бы не хотела помнить всё то, что стёрлось из памяти в силу моего возраста, мне просто «повезло» не испытывать ту боль и справиться с этим легче, чем брат и отец. Я никогда не знала о боли утраты, о тоске по человеку, которого ты так долго знал, но неизбежно потерял, не знала, каково это стоять среди людей во всём чёрном и оплакивать смерть человека, каково осознавать, что человек, который лежит на глубине, уже никогда не вернётся и ты больше не услышишь его голос, который привык слышать каждый день и он был неким успокоением. Но сегодня я хороню своего лучшего друга. Я прощаюсь с замечательным и потрясающим человеком, который уже давно стал огромной частью моей жизни, был самым приятным и добрым воспоминанием, всегда ассоциировался со светом, чем-то положительным и человечным. Я пытаюсь отпустить человека, улыбку которого я больше никогда не увижу, разве что на фотографиях, чьи зелёные глаза всегда были наполнены заботой и такой детской радостью, который заставлял улыбаться и смеяться в ответ. Мне нужно принять, что парень, который до последнего был честен, ласков и нежен, который был настолько умён, что можно было усомниться в его реальности, красив, из-за чего на него было невозможно не смотреть, — ушёл навсегда. Сегодня я должна навсегда отпустить Гарри. Но, чёрт возьми, почему мне так хочется пойти за ним? Пустым взглядом смотрю на несправедливо насыщенную зелёную траву, а глаза больно сушит, потому что я уже выплакала все слёзы. На плечо опускается ладонь, и я от того, что слишком долго была погружена в свои мысли, вздрагиваю. Выдохнув, воспринимаю жест как попытку поддержать и показать, что всегда будет кто-то рядом, и на короткое мгновение закрываю глаза, потому что теперь слишком страшно оставаться долго в темноте. Дэниел осторожно, словно чтобы не спугнуть, гладит большим пальцем по плечу и чуть прижимает меня к себе, зная, что я еле стою на ногах. В горле застрял тяжёлый ком, из-за которого хочется голыми руками вырвать себе глотку, а внутри так пусто, что в любой момент я сорвусь на крик и буду в конвульсиях биться о землю, лишь бы заглушить эту ноющую дыру в груди. У меня были всего лишь предположения, что на похороны может прийти много людей — так и случилось, на наше общее удивление. Но это тот тип похорон, когда нет ни одного родственника или просто члена семьи: здесь собрались все друзья, знакомые, студенты, которые хорошо знали Стайлса, даже неизвестные мне личности. Людей много и одновременно мало. У всех траур, поэтому все одеты в чёрное, но действительно ли они все скорбят? Меган стоит в длинном облегающем платье и огромном пиджаке, который делает её хрупкой и совсем маленькой; она смотрит на свои руки, прикрыв глаза полями шляпы, и перебирает в тоненьких пальчиках носовой платок. Словно виновато опустив голову, Эмбер рядом дёргает рукава чёрного пальто, а её пышные кудрявые волосы лезут в лицо, но она не спешит их убирать, не обращая никакого внимания. Джона, сцепив пальцы в замок перед собой, задумчиво смотрит под ноги, и я бы сейчас хотела прочитать его мысли. Он лучше всех понимает, что я переживаю, стоя здесь. Он как никто другой знает, как это больно, поэтому не поднимает взгляд, не смотрит и даже не думает меня утешать, потому что брат сам этого не хотел тогда, как я этого не хочу сейчас. Встав рядом с ним плечом к плечу, Найл впервые такой хмурый и угрюмый, словно закончился весь его свет, который наполнял всё вокруг радостью, а теперь… А теперь нет повода для радости. Мы победили, но какой ценой? Вижу знакомые лица, быстро отвожу взгляд и больно сглатываю. Джек и Зак стоят отдельно, как два телохранителя в чёрном, сомкнув руки в замок перед собой — Лиам не пришёл, потому что так и не вернулся из Ада, а от Абаддон ничего не слышно, но демоны говорят, что лучше больше с ней не встречаться. Главная троица универа, облачившись в пиджаки и чёрные рубашки, остались отдельно ото всех, стоя немного в стороне, а я пристроилась рядом, потому что не знала, куда себя деть. Луи, переплетя свои пальцы, задумчиво смотрит под ноги и поджимает тонкие губы, отчего напрягаются высокие скулы. Зейн, мрачный и погружённый в свои мысли, смотрит далеко вперёд, с его густыми тёмными волосами играет слабый ветер и выбивает из причёски одну прядь, которая спадает на лоб. Приобнимая меня за плечо и осторожно касаясь тёплыми губами моего виска, Дэниел молчит с самого прихода, словно так выражает свою вину передо мной, хотя я простила ему всё на свете, когда увидела его в этом костюме и с аккуратно уложенными волосами, просто сил на восхищение уже не осталось. С момента битвы прошло чуть больше сорока восьми часов, всё это время Сиви не отступает от меня ни на шаг, даже когда я просила оставить меня, чтобы побыть одной. Он постоянно извиняется, говоря, что все мои проблемы только из-за него, и боится оставить меня, словно в одиночку я не справлюсь с такой огромной потерей — скорее всего, Дэниел прав, но на деле я сама не знаю, что мне нужно: ощущать чьё-то присутствие и чувствовать постоянную поддержку или разбираться со всем наедине с собой. Но я бесконечно благодарна, что он просто рядом, не говорит лишних слов, не пытается за что-то оправдываться, и при этом не делает вид, что ничего не случилось — Сиви как может помогает мне пережить самый тяжёлый период в жизни. Смерть Гарри было легко объяснить остальным, скинув всё на серийного убийцу, который орудует в штатах. После того, как смертные грехи оказались взаперти, тела погибших от их рук наконец были найдены и больше не считались безвести пропавшими — местная полиция решила, что в Пенсильвании появился маньяк, которого теперь разыскивает весь штат. В городах ввели комендантский час, по улицам ездит патруль, а люди стали реже покидать дома, словно это им чем-то поможет, когда никакого убийцы нет. Я уверена, это продлится недолго, а затем люди привыкнуть, забудут и успокоятся, а у полиции останется ещё одно нераскрытое дело. На самом деле, похороны организовал Корбин, подойдя к этому слишком серьёзно, хотя прежде никогда такого не делал. Все мы посчитали правильным попрощаться со Стайлсом, как с человеком, ведь, прожив часть жизни здесь, Гарри стал больше, чем человек, и заслужил настоящий покой. Я настаивала, чтобы на кладбище были красные розы, и выбирала с самыми пышными и свежими бутонами, потому что знала, что Стайлсу бы это понравилось. Бессон один из первых одобрил мою идею, но остальные и не принимали много участия, потому что никто не горел желанием в это ввязываться. Было бы очень иронично позвать на похороны священника. От этой идеи я истерично рассмеялась, а потом расплакалась. Спрятав руки в карманы чёрных брюк, Корбин изучает безучастным взглядом всех присутствующих, словно презирает их, и одним пальцем поправляет очки в квадратной оправе, подталкивая их вверх. За эти дни на его лице появились новые морщинки, он выглядит бледным и постаревшим, будто его бессмертие перестало работать, а светлые волосы даже не приведены в порядок, потому что Бессон постоянно запускает в них пальцы и раздражённо взъерошивает. Он закрылся и последнее время общался только по делу — а точнее обсуждал некоторые вопросы похорон, — не подпуская к себе никого. Я пробовала один раз заговорить с ним, но в ответ слышала лишь тишину и видела, как от злости напрягаются его скулы, а затем демон, кинув на меня сочувствующий взгляд, вышел из комнаты. Знаю, что ему сейчас тяжелее всех, пусть он это не показывает, как я. Корбин и Гарри всю жизнь были вместе, прошли огромный путь, всегда держась рядом, и никогда не оставляли друг друга, даже когда оказались здесь, в огромном мире людей. Они всегда были как дополнение друг друга, напоминали двух братьев, которые не могли жить по отдельности, любили работать только вместе, создавая свой маленький бизнес на домашней работе студентов. Всегда, когда слышалось имя Гарри, где-то рядом было имя Корбина, и наоборот. Они оба понимали, что больше у них никого нет, кроме них самих — вдвоём против целого мира. У них не было семьи, родителей или родственников, не было одноклассников или друзей детства, поэтому Бессон и Стайлс всегда старались заменить друг другу семью, и у них это получалось. Я видела, как парни поддерживают друг друга, перекидываются своими локальными шутками, а то, как они продолжали мысль друг друга, предугадывая слова, меня удивляло — это было похоже на очередную их демоническую способность. А теперь Корбин остался один. Моё сердце обливается кровью, неприятно сжимаясь, и глаза начинает щипать от одной мысли, что у Бессона больше никого нет. Он потерял единственного друга, верного партнёра и брата. Страшно представить, что теперь ему придётся со всем справляться в одиночку, но кажется, Корбин даже не возьмётся. Теперь ему нужно одному идти по жизни, бороться с трудностями и просто существовать, потому что именно это он сейчас делает. В то время как на моей стороне есть огромная поддержка, у него ничего и никого нет. Сжимая ладонь Дэниела на своём плече, шепчу ему, что ненадолго отойду, и делаю шаг на ватных ногах, словно иду по слишком мягкому матрасу, отчего походка кажется неуклюжей. Аккуратно обхожу людей, стараясь не отвлекать от речей, которые по очереди произносят «друзья» — хотя их вряд ли кто-то слушает, — и добираюсь до Корбина. Он провожает взглядом девушку, что закончила свою прощальную речь, и опускает ресницы, пряча уставшие глаза. Я осторожно подхватываю его руку и переплетаю пальцы, а Бессон не отвечает, но и не пытается освободить свою ладонь. — Мне очень жаль, Корбин, — чуть крепче сжимаю его пальцы, чтобы добиться того же с его стороны. — Наверное, это невозможно, потому что он был демоном, но я уверена, что Гарри сейчас в лучшем мире. Он там, где заслужил быть. Кусаю нижнюю губу, чтобы отвлечь себя от слёз — а я думала, что всё уже выплакала, — и сглатываю неприятный ком. — Прости меня, я… — голос неожиданно срывается, и я шумно выдыхаю, выпуская подкатившую истерику. — Это что, — парень наконец обхватывает мои пальцы в ответ, — дружеская поддержка? — Нет, мы же не друзья. Если бы мы не находились в такой ситуации, мы бы оба усмехнулись глупой шутке, но нет сил даже выдавить искусственную улыбку, когда все выражают слова соболезнования. Поэтому я пальцами свободной руки сжимаю переносицу и протираю уголки мокрых глаз, пытаясь дышать размеренно и спокойно. Когда очередь медленно доходит до Бессона, я отпускаю его руку и ладонью придерживаю за спину, будто парень не может держаться на ногах самостоятельно. Он берёт розу из высокого горшка с водой, некоторое время крутит толстый стебель в пальцах, без интереса разглядывая пышный бутон, и садится прямо на землю в своём костюме рядом с ямой, устремляя взгляд перед собой. Неосознанно замираю, задерживая дыхание от того, что мне больно видеть Корбина вот таким: сломанным, разбитым, уставшим. Демон сгибает колени и, опустив на них руки, смотрит на тёмно-красную розу, касаясь её так, что кажется она сейчас выпадет из его слабых пальцев. — Мы всегда были вместе, Стайлс, — он закрывает глаза, вздыхает и переводит взгляд на могилу. Говорит так тихо, что я еле слышу, но вряд ли тут кому-то будет интересно. — Прошли через чертовски долгий путь, вместе растили адских гончих, вместе работали, вместе отправились на землю, нагнув систему Люцифера. Теперь ты ушёл без меня, оставив справляться со всем в одиночку, чёртов ты демон. После всего ты решил оставить меня одного, да как ты посмел? — демон глубоко вдыхает воздух и убирает очки наверх. — Ладно, ты слишком долго меня терпел и заслужил отдых. Это будет твой отпуск, но как только я пойду за тобой, твои летние каникулы закончатся и тебе снова придётся меня терпеть. Отдыхай, брат, я ещё поработаю здесь — нужно ещё новую поставку разобрать, обычно ты этим занимался. Всё-таки ты оказался умнее меня, — Корбин грустно усмехается, но это больше похоже на недовольное фырканье, — первым покинул этот грёбаный мирок. Опираясь на руку, Бессон поднимается на ноги, обтряхивает костюм от сухой земли и выставляет руку вперёд, держа над ямой розу. — Не скучай, Хазз, я скоро, — он отпускает цветок и тут же отворачивается, чтобы больше не смотреть. Корбин возвращается на место ещё более побитым и измученным, он не поднимает взгляд, но опускает ладонь на моё плечо, ободряюще похлопывая, тем самым передавая очередь мне. Окидывая его обеспокоенным взглядом, неохотно выхожу вперёд и останавливаюсь возле цветов, боясь взять один. Сначала я думала написать прощальную речь, чтобы сказать всё самое важное, ничего не забыть и не растеряться, но я лишь портила бумагу неподходящими фразами — каждое начало было таким неправильным, что я собрала всю макулатуру и сожгла на балконе, выпуская пепел в открытое окно. Наверное, не существует такого прощания, после которого не будет чувства недосказанности. Что ещё остались слова, которые человек должен был услышать. От самого слова «прощание» на душе скребут кошки, сердце так больно сжимается, и в груди образовывается трещина, которая болит и ноет, отчего хочется выть. Дрожащей рукой достаю самую красивую розу из всех, боясь нарушить потрясающую композицию красных лепестков, и опускаюсь на колени перед ямой. Знаю, что все сейчас смотрят на меня, и от этого говорить становится ещё тяжелее — словно они подслушивают что-то личное, интимное. Подбирая в голове слова, терзаю нижнюю губу, прикусывая уголок, и чувствую, что сейчас начну плакать. — Помнишь, ты говорил, что хочешь быть моим супергероем? — говорю совсем шёпотом, чтобы не потерять голос. — Ты стал им, Гарри, ты всегда им был и будешь. Ты помогал мне с самой первой нашей встречи, уже тогда я поняла, что ты самый добрый, милый и отзывчивый человек. Именно человек, в тебе не было ни капли демонического, и мне так это нравилось в тебе. Одна слеза предательски скатывается по щеке, я стираю её кулаком, неслышно шмыгая носом, и выдыхаю, чтобы спокойно продолжить. — Мне уже так не хватает тебя, я очень скучаю, Гарри. Почему ты ушёл? А как же наша сделка? — до боли прикусываю щеку изнутри, а перед глазами всё плывёт из-за пелены. — Как я теперь могу выполнить свою часть сделки, если тебя больше нет рядом? Мы всегда будем друзьями, ведь так? Даже если ты где-то далеко, совершенно в другом месте, это не мешает нам быть друзьями. Прости меня, пожалуйста, за то, что я была такой резкой в тот день, я была на эмоциях, ты же знаешь. Если бы я только знала… Всхлип вырывается сам по себе, закрываю рот рукой, чтобы удержать в себе истерику, опускаю взгляд, но это уже не оставить — начинаю плакать, так уродливо и жалко, от боли кривя лицо, а в пальцах осторожно держа розу, потому что Гарри их обожал, восхищался этими банальными цветами. — Ты же с самого начала обо всём знал, — поднимаю глаза к небу, словно это затолкает слёзы обратно, — ты всегда всё знал и пытался намекнуть мне на это. Я попросила тебя об одной вещи: вернуться, но ты ничего мне не ответил, затем я попросила тебя быть осторожным, но ты промолчал, потому что не мог дать общения, которое потом не сдержишь. Я так была слепа, когда ты уже прощался со мной. И что теперь мне делать? Будто обращаясь к небесам, развожу руками и подношу бутон к лицу, осторожно вдыхая его насыщенный цветочный аромат. Перед глазами всплывает образ красивого парня в брючном костюме: зелёные глаза, ямочка на щеке, а волосы немного завиваются, отчего одна прядь спадает на лоб. Гарри всегда был таким обаятельным, сложно было отвести от него взгляд, он казался таким мягким и тёплым, его объятия были как дом; я уверена, его улыбка могла осветить весь мир, им можно было любоваться вечность, — но это всё было не для меня, я чувствовала это, отчего сейчас так мучительно представлять его. — Ты всегда был прав, Гарри, — опускаю руки, разглядывая роскошную розу, — но в одном ты ошибся. Ты говорил, что я буду вдыхать запах, и он вернёт меня в тот момент, когда мы сидели на стадионе, но запах напоминает мне о тебе и только о тебе. Кажется, твой фокус не работает, а может, я опять где-то накосячила, — ладонью вытираю мокрые щёки и пытаюсь подняться, но падаю обратно на колени. — Я всегда любила тебя, Стайлс, всегда, но я слишком слабая для этого и всё всегда делаю не так. Покойся с миром, мой милый. Неуверенно разжимаю пальцы, выпуская стебель, и слежу за тем, как роза падает на крышку гроба к остальным. Опуская голову и прикрывая заплаканное лицо ладонью, топчусь на месте, а затем возвращаюсь к Корбину, который понимающе и сочувствующе берёт мою ладонь в свои и сжимает пальцы, словно пытается согреть мою холодную руку. Люди продолжают подходит к могиле, кидают розы и прощаются, но ни я, ни Бессон уже не следим за происходящим, не обращаем внимания на проходящих мимо. Я больше ни о чём не думаю — в голове абсолютная пустота, как и в душе — и не вижу, что происходит перед глазами, потому что кажется, я разучилась смотреть и видеть. — Он любил тебя, — добирается до моего сознания Корбин тихим, но недовольным голосом. — Гарри действительно тебя любил. — Я знаю, — едва слышным шёпотом отвечаю ему и крепко сжимаю его тёплую руку. — Он души в тебе не чаял, так был влюблён в тебя, что мне было не по себе. — Знаю. — Постоянно говорил о тебе, рассказывал, во что ты была одета, какие духи на тебе были, как ты ему улыбнулась. Я лишь усмехался, а когда Гарри спрашивал, пройдёт ли это, то отвечал, что ничто не вечно. Как иронично получилось. Парень не просто так рассказывает это, ему больно и ему невольно хочется заставить кого-то чувствовать себя так же плохо. А я не возражаю, принимаю на себя этот удар, чтобы сделать себе ещё хуже и позволить ему выговориться. Ощущение, будто каждую мою косточку ломают, а кожу режут изнутри тупым ножом, из-за чего я разрешаю себе пусть слезу, пока мой организм не начнёт страдать от обезвоживания. — Гарри был настолько сильно увлечён тобой и всем, что ты делаешь, что мне казалось, будто нас всегда было трое: я, он и твой дух, который бродил за Гарри по пятам. Ты даже не попробовала дать ему хотя бы часть того, чего он так сильно хотел. — Я просто его не заслужила, Корбс, — облизнув солёные губы, смотрю куда-то в сторону, — я не достойна ни одной его улыбки, но Гарри думал иначе. Бессон больше ничего не говорит, аккуратно поглаживая пальцем мои костяшки, а я впервые не хочу что-либо спрашивать или заводить тему. Поднимается небольшой, но тёплый ветер, из-за него в горшке дрожат последние три розы; одинокие деревья навевают скуку и усугубляют мрачную обстановку; кладбище выглядит очень тихим и спокойным, но при этом в ушах стоит такой звон, будто кто-то до изнеможения кричит, надрывая голосовые связки. Вместе с Гарри на той битве погибла и частичка меня. Когда возле бетонного надгробия никого не остаётся, когда перед ним уже засыпали глубокую яму, чтобы потом здесь выросла трава, Дэниел мягко касается моих плеч, проверяя, не отстраняюсь ли я, не закричу ли, и затягивает меня в свои объятия. У меня нет сил бороться, поэтому я полностью отдаюсь ему, обнимая его тело своими слабыми руками, и тону в родном запахе, будто я действительно могу в нём захлебнуться. Он бережно подхватывает меня за талию и ведёт к машине, чтобы поскорее покинуть кладбище и отправится в то место, где мысли о смерти будут не такими навязчивыми.

***

Майли: Приходи поскорее, Мег, не хочу сидеть здесь одна. Несколько раз бессмысленно обновляю страницу диалогов, словно это ускорит процесс получения ответа от Меган, и, заблокировав телефон, отодвигаю его в сторону, принимаясь за свой обед. В последнее время аппетит даже не появляется, сколько бы голодных дней не прошло, есть совсем не хочется, но я заставляю себя, потому что так нужно. Кусок в горло не лезет, но если я его и запихну в себя через силу, то меня начинает подташнивать, и я убираю с глаз любую еду. Для всех жизнь продолжается дальше: те, кто был на похоронах, уже и забыли, что случилось, и вернулись в свою ежедневную рутину. В столовой снуют туда-сюда студенты, за столиками идёт обсуждение привычных вещей, очередь в буфет такая же длинная, как обычно, а я чувствую себя здесь лишней. Столики Рыцарей и демонов перекрёстков пустуют, Дэниел и Луи сегодня не пришли на обед, на их месте устроились Зейн и Джен, разделив на двоих одну порцию картошки фри. Джона предлагал сесть к нему, но я отказалась, чтобы не портить ему с Найлом настроение лишь одним своим видом. Знаю, они договариваются насчёт смен в мастерской, а затем их разговор уйдёт в сторону тренировок — мне просто сложно говорить на такие обычные темы. Взяв вилку, накалываю оливку из греческого салата и разглядываю её, перед тем как попробовать на вкус. Мне проще пить обычную воду, поэтому я больше не беру кофе или сок, отчего каждый мой обед всё больше и больше похож на обед Роудс. От неё приходит ответ, что девушка уже спешит, немного задержавшись на паре, и я мысленно радуюсь, что хотя бы остаток перемены проведу не в одиночестве. Неожиданно стул напротив ножками царапает пол, заставляя меня поднять взгляд, и за наш столик садится Зак, опуская перед собой полупустой поднос. Озадаченно вскидывая брови, оборачиваюсь по сторонам и снова смотрю на Херрона. Складывая руки на столе, он смотрит на свой обед, который, кстати говоря, ему совершенно не нужен, и делает вид, что всё в порядке. Оглядываюсь назад, где обычно он сидит с друзьями, и, ещё раз убедившись, что там никого нет, окидываю всю столовую взглядом, будто ищу человека, который скажет, что это всё пранк, и покажет мне камеру. — Эм… — заправляю прядь волос за ухо и указываю большим пальцем себе за спину. — По-моему, ты ошибся столиком рядов так на пять. — Нет, я не ошибся. Приоткрывая губы в немом вопросе, пялюсь на парня, тем самым требуя объяснений, а он просто смотрит на меня, будто это я забыла, что мы две лучшие подружки, которые вместе ходят в столовую на большой перемене. — Почему ты сел сюда? — Не проблема, могу уйти. Зак тут же поднимает свой поднос, собираясь уходить, но я выставляю руку, останавливая его. — Всё в порядке, останься, — убираю руку, когда Херрон опускается обратно на стул, — просто странно, что ты сел ко мне, а не… А не за свой столик. — Можешь расценивать это как благодарность, — Зак кончиками пальцев касается стенок стакана, и сок, который там находится, исчезает. — За что? — Ты спасла мне жизнь, подвергая опасности свою, — парень пожимает плечами, — есть за что. Большими круглыми глазами смотрю на демона и прочищаю горло, оставляя вилку в тарелке с салатом. Сказать, что меня шокируют его слова, наверное, ничего не сказать, потому что я даже не могу выдавить из себя слово в ответ, будто они все вылетели из головы. — Ты тоже пытался спасти меня, Зак, — отодвигаю свой поднос, потому что больше не притронусь к еде. — Я сделала то же самое. — Нет, я выполнял поставленную передо мной задачу. Я был обязан. — Да, я тоже выполняла задание. Впервые за всё время уголки его губ дёргаются в слабой улыбке, но Херрон тут же её скрывает, а для меня это настоящая победа, которая взрывается во мне маленьким салютом. Меня даже накрывает странным смущением, и я опускаю глаза, мысленно радуясь, что смогла вызвать у Херрона даже такую короткую улыбку. — Почему ты полезла на неё? — демон крутит на подносе тарелку с сэндвичем, скорее от незнания, куда деть руки. — Ты же знала, что могла пострадать. Нахмуривая брови, поднимаю на Зака взгляд, мол «Ты серьёзно это спрашиваешь?», и, сцепив пальцы в замок, опускаю на них подбородок, опираясь локтями на стол. С одной стороны, я знаю точный ответ, который даже может загнать Херрона в тупик, но с другой — я в полном замешательстве и не способна объяснить свои мотивы, хотя казалось, что причина моих действий очевидна. — Мы работали в одной команде, — пожимаю плечами, — ты защищал меня, а я пыталась помочь тебе, потому что, ну… Мы не чужие друг другу, и если ты готов пойти на такой шаг ради меня, то я тоже. Оказывается, куда сложнее говорить правду в лицо, чем думать о ней, пусть даже в голове эти слова не укладываются. Избегая слово «друг», я просто не представляю, как можно правильно выразить свою мысль и при этом не казаться наивной, будто я искренне верю, что после всего мы должны были сблизиться. — Ясно, — Зак кивает сам себе, — обычная человеческая привязанность. Поэтому люди такие слабые, вами играют эмоции. Ты просто привыкла и, дав слабину, действовала, следуя чувствам. — Нет же, это не привычка, просто люди всегда стараются спасти тех, кто им не безразличен. Я не желала тебе такой смерти, Зак, тем более не хотела, чтобы ты погибал из-за меня. — В любом случае я под впечатлением, — он запускает пальцы в вечно взъерошенные волосы и убирает назад, что является бессмысленным, потому что пряди всё равно падают на лоб. — Ведь ты не была обязана, но кинулась за этим клинком. Поднимая края губ, вновь оглядываю столовую, и от того, что я вижу меньше знакомых лиц, чем обычно, внутри всё больно сжимается. Больше никогда не будет как прежде. И, наверное, круче всех повернулась жизнь Бессона, который не появляется на людях, прогуливает пары и по-простому не отвечает на звонки и сообщения. Единственный человек, который удерживал Корбина, больше не с ним, остались только ненавистные лица, чего он и пытается избегать, не выходя дома или сутками на пролёт зависая в магазине. — Корбин совсем не появляется, — начинаю озвучивать свои мысли, — я последний раз видела его… На похоронах. — Ему полезно, — Зак берёт из маленькой коробочки картошку фри, и она исчезает в его пальцах, — он бы нагнетал здесь обстановку. — Он потерял своего единственного друга, Херрон. Не смей его осуждать. — А я и не осуждаю, — пожимая плечами, он берёт ещё одну картофельную палочку, которая быстро пропадает. — Бессон строит из себя страдальца, будто это чем-то поможет, хотя метку ему даже не вернули. Это просто в очередной раз доказывает, что люди жалкие. Сжимая пальцами переносицу, мотаю головой и устало вздыхаю, потому что этот странный разговор меня немного злит, отчего хочется начать спор, в котором я могу вывалить всё накопившееся, но Зак не тот, с кем можно начинать спор — с ним конфликт даже не начнётся. — Когда ты сюда сел, я подумала, что ты изменился, поменял своё мнение, — запускаю пальцы в волосы, чтобы убрать пряди назад, — но ты всё такой же козлина. — Я не меняю свои принципы и не изменяю себе. — Ты жесток. — Ты уже говорила, — демон смотрит лишь на порцию картошки, которая от его прикосновений исчезает, — повторяешься. — Просто констатирую факт, — отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи, и отворачиваюсь, наблюдая за тем, как брат с Найлом смотрят видео на телефоне, пользуясь одной парой наушников, и изредка смеются, вставляя шутки. — Неужели тебе не хочется принять слабости человека, раз уж ты не собираешься возвращаться в Ад? — Имеешь в виду поставить метку вместе со всеми? — парень на минутку отвлекается от уничтожения своего обеда. — Да. Может, в Аду есть смысл обладать бессмертием, но здесь жизнь ощущается иначе, когда знаешь, что у тебя в запасе не так много времени. — Я стану старым дедом и откинусь в кресле своего особняка, потому что мне никто не подаст стакан воды, — Херрон морщит нос от своих же слов, — вы так об этом говорите? — А если ты влюбишься? — Я? — удивлённо вскидывая брови, Зак прикладывает ладонь к груди. — Скорее всего, эта девушка даже не родилась. — Ты будешь смотреть на то, как твои друзья стареют, умирают, как небезразличные тебе люди покидают этот мир, а ты всё живёшь и живёшь. Когда-нибудь тебя накроет, потому что, я уверена, Джек поставит себе метку, может, не ради Эмбер, но такое случится. Лиам тем более, у него нет желания жить вечно. — Джек мёртв, — сухо выпаливает Херрон и переплетает свои пальцы на столе. — Что? — Джек мёртв, — медленнее повторяет демон, будто в первый раз мне могло показаться. — Абаддон сдержала своё обещание. — Нет, — не веря ни одному его слову, выставляю ладони и протестующе качаю головой, — он был на похоронах, мы с ним виделись, и Эмбер… Он… — Абаддон дала ему возможность попрощаться со Стайлсом, а затем сделала то, что так долго хотела, — Зак прижимает сцепленные в замок пальцы к губам и опускает взгляд. — Я видел, как она вонзает в него клинок, Марэй, я не буду врать о таких вещах. — А как же Валески?.. — Думаешь, Рыцарю есть до этого дело? — он разводит руками. — Ли сказал, что займётся этим. — А где он сам? — Его не отпускают, требуют стоять на страже клетки для семи смертных грехов, пока ему не найдут замену. Думаю, для него это лучший расклад, потому что во время работы Пейн не отвлекается на лишние мысли. — Мне очень жаль, Зак. Хочется протянуть руку и сжать его большую ладонь в своей, но, наверное, такой способ может помочь только мне, но точно не Рыцарю Ада. Возможно, мне самой это сейчас нужно, потому что я уже не справляюсь, получая такие известия. — Не нужно, Марэй, — Зак совсем отодвигает от себя поднос. — Меня не надо утешать. Послушно киваю, опуская глаза и зажимая ладони между ног, и начинаю кусать нижнюю губу, терзая её в попытке принятия факта, что Эйвери больше нет. Я плохо знала этого парня, но он всегда казался мне близким, потому что он очень нравился моей подруге и был её парнем приличное время. Складывается впечатление, будто ему дали такое наказание за его беззаботность и простоту, за то, что он был слишком несерьёзным и простым для Рыцаря, что у него была привычка вставлять свои фразочки, словно его наказали за каплю человечности в его поступках. Не представляю, что теперь будет с Эмбер: демоны легко это переживут, ведь им плохо известна боль утраты, а она не чаяла в нём души, действительно была влюблена в него и горела желанием посвятить каждую возможную минуту ему одному. Слишком жестоко для Эмбер. Они оба этого не заслужили, в конце концов, они были достойны другого финала. Плакать я больше не могу, но горло болит из-за колючего кома. Кулаками протираю глаза, сильно надавливая, чтобы физической болью заглушить вой внутри, отчего влага собирается в уголках глаз, и я её быстро смаргиваю. Как бы громко и упорно я всем не доказывала, что готова к любому повороту событий, переживу любое потрясение, я слишком слаба для этого и больше не выдерживаю. — Прости, — наконец к столику подходит Меган и замирает с подносом в руках, замечая Херрона. — Так должно быть? — Садись, — Зак указывает рукой на место рядом со мной, как бы отвечая на вопрос девушки. Роудс вопросительно смотрит на меня, не решаясь опуститься на стул, и я киваю, чуть втягивая носом воздух, чтобы немного успокоиться. Первым делом опуская свой обед, подруга садится рядом и двигает стул ближе к столу, из-за чего нашу тишину прерывает скрежет железных ножек о пол. Меган заправляет идеально ровные волосы за уши, поправляет края жёлтой юбки в цвет пиджака и посылает мне улыбку, будто прочитав мои мысли, в которых я без остановок повторяю, что всё хорошо. — О чём болтаете? — Роудс быстро пробегается взглядом по столовой, обнаруживая, что столик Зака пустой. — Вы решили поменяться? Валески в ту команду, а Херрона к нам? — Не уверена, — издаю подобие смешка, чтобы поддержать шутку. — Просто… Мы не хотели сидеть одни. — И давно вы стали подружками? — Меган по очереди смотрит на нас. — Мне уже стоит начинать ревновать? — Забирай себе свою подругу, мне она не сдалась. — О, ты разговариваешь, — подпирая рукой голову, девушка внимательно смотрит на демона, — каким ветром тебя занесло сюда? — Я со многими могу найти общий язык, — пожимаю плечами и тяну уголки губ вверх. — Даже с такими как Зак. Парень закатывает глаза и, опустив голову, бьёт себя по лбу, что вызывает смешок у Роудс. — Ладно, новая соседка, добро пожаловать, — улыбаясь, Меган подносит к губам бумажный стаканчик и делает глоток. — Майли, я хотела тебе кое-что предложить. — Да, и что же это? — У меня появилась идея испечь для Корбина кексы. Знаю, что сладости мало чем ему помогут, но так он будет знать, что у него есть поддержка. — Вряд ли кексы способны залечить душевные раны, но это не такая уж и плохая идея, — поджимая губы, согласно киваю. — Можем собраться вместе и приготовить, не думаю, что Бессон будет сильно против, если мы к нему заглянем.

***

Уверенно иду в нужном направлении, но, когда замечаю знакомую дверь, на которую раньше никогда не обращала внимания, замедляю шаг и вовсе останавливаюсь, замирая в одном шаге от ручки. Почему-то появляется холодный страх, словно в той комнате может быть что-то, что лучше мне не видеть, или я просто боюсь того, что хочу увидеть там Гарри, а в итоге меня встретит пустое помещение. Делая глубокий вдох, опускаю руку на металлическую ручку, на которой стёрся верхний слой краски из-за частых прикосновений, и надавливаю вниз, открывая дверь. Она легко поддаётся, а я удивляюсь, что замок не оказался закрытым. В маленькую комнатку пробирается полоска света, затем её закрывает моя тень, и я, до конца не заходя внутрь, протягиваю руку, чтобы нащупать выключатель. Проводя рукой по стене вверх, включаю одинокую лампочку на потолке и закрываю дверь, не осмеливаясь оглянуть помещение. Из-за ассоциаций и небольшой предыстории находится здесь становится всё сложнее. Меня будто хватают за горло и немного перекрывают путь кислороду, отчего я рукой опираюсь на стену и начинаю глотать воздух более жадно. Это просто старая подсобка, которую Корбин и Гарри переделали в свою «секретную» комнату, а я придаю ей слишком большое значение, из-за чего при нахождении здесь внутри всё сжимается и давит, а на глаза наворачиваются слёзы. С момента моего первого прихода ничего не изменилось: маленький шкафчик со стеклянной дверцей всё так же хранит в себе непонятный хлам, помимо учебников и конспектов; прямоугольный столик завален чем попало, я нахожу даже записки, которые Стайлс и Бессон писали друг другу; на спинке стула висит чёрная толстовка; стена над столом усыпана стикерами разных цветов. Знаю, что там ничего важного нет, но я подхожу ближе и, опираясь руками на край стола, пробегаюсь взглядом по огромному множеству напоминаний от парней. «Хазз, я забрал доклад 13f, на тебе остальное.» «Я притащил комиксы из магазина. Упаковка в нижней полке. Загляни. Г.» «Стайлс придурок. Бессон лучший.» «У меня самый тупой друг на всём белом свете. Г.» «Сегодня Майли пришла в твоей любимой кофте. После второй пары встречается с подругой у гардероба.» Ещё несколько раз перечитав последнюю записку, протягиваю руку и пальцами отрываю стикер, а буквы плывут и смешиваются в одно синее пятно. Края губ дрожат то ли от улыбки, то ли от того, что я сейчас расплачусь, я издаю грустный смешок и сажусь на стул, держа перед собой жёлтую бумажку, будто она может разбиться, если я её уроню. Откидываюсь на спинку стула и вздрагиваю, потому что успела забыть, что там висит толстовка. Оставляю стикер на столе, тянусь за интересующей меня вещицей и, учуяв насыщенный запах ванили с корицей, понимаю, что она принадлежит Гарри. Или вернее сказать «принадлежала»? Каждое прикосновение пальцев к ткани мягкое из-за приятного на ощупь материала, толстовка такая большая, что я точно в ней утону, если надену, а от воспоминаний кружит голову. Прижимая её к груди, вздыхаю, чтобы отогнать плач, и поднимаю глаза к потолку. — Прости, Гарри, — говорю сама с собой, нарушая тишину, — я всё никак не могу привыкнуть, что тебя нет. Тебя было так много в моей жизни, что ты стал важной её частью, а теперь… Выдыхаю, издавая странный звук на подобии тихого воя, и часто моргаю. Изливать свои чувства вслух оказалось куда сложнее, чем я могла предположить. Резко встаю, вешаю толстовку на место и, выключив свет, почти вылетаю в коридор, затылком прижимаясь к двери. Переводя дыхание, прикрываю веки и только сейчас понимаю, что мои руки дрожат, как у алкоголика со стажем. Моё сердце бешено колотится, я протираю мокрые глаза и прижимаю пальцы к губам, оставляя комнату, наполненную грустными воспоминаниями и тяжёлой тоской. Кажется, я пришла сюда в последний раз и, получив сильную эмоциональную встряску, даже не вспомню о ней, по крайней мере пока не закончу универ.

***

Зажав ладони между коленей, смотрю на свои любимые полосатые носки, сидя за столом и ожидая своего чая. На кухне стоит полная тишина: никто не решается сказать и слова, и это заставляет погрузиться в транс. — Держи, — брат ставит передо мной кружку с дымящимся напитком и рядом располагает тарелку с кусочком вишнёвого пирога. — Хотя бы попей. Посылая благодарную улыбку, слабо киваю и пальцами обхватываю тёплые стенки кружки, грея ладони от внутреннего холода, который вызывают тоска и ноющая печаль. Джона ставит точно такую же порцию на свою сторону стола и садится напротив, не решаясь приступать к ужину, пока я не начну. Кусок пирога выглядит безумно вкусным, я могу в этом убедиться даже по одному виду, потому что Марэй всегда готовил бесподобно. Но, как бы там ни было, мой аппетит меня подводит, не могу есть просто потому, что это кажется каким-то неправильным поступком. Кое-кто не то что поесть не может, но даже почувствовать запах еды уже не в силах — и эта мысль меня убивает, но я не могу от неё избавиться. — Я понимаю тебя, Майлс, правда, — рассматривая стенки своей кружки, Джона устало вздыхает, — ты очень напоминаешь мне меня. Я вёл себя точно так же, и это очень пугает, потому что в такой ситуации человеку помочь почти невозможно. Но ты не должна отказываться от вещей, которые приносят тебе удовольствие, не должна отвергать то, что просто помогает тебе жить. Как бы клишировано это не звучало, но жить нужно дальше, Майли, да, придётся нести эту боль внутри, у тебя останутся воспоминания, и тебе будет всегда грустно, когда ты к ним будешь возвращаться, но не нужно опускать руки и мучить себя. Опираясь локтем на стол, протираю лицо ладонью и опускаю подбородок на кулак, не в состоянии поднять взгляд на брата, словно так он ещё больше убедиться в моей подавленности. Сглатываю ком в горле, в глазах начинает больно щипать, из-за чего я крепко зажмуриваюсь и шумно выдыхаю. Нижняя губа дрожит из-за подступающей лёгкой истерики, и я тереблю её двумя пальцами, пока в голове пытаюсь собрать слова в одну логически правильную цепочку. — Прости меня, Джона, — случайно всхлипываю и закрываю кулаком рот. — Прости меня, я как всегда очень сильно облажалась. — Ты чего? — он протягивает руку к моей ладони, но я и её прижимаю к губам. — За что ты извиняешься? — Ты всегда был прав, ты лучше знал, что мне нужно, — с печальной улыбкой качаю головой — просто уголки губ дрожат, создавая подобие улыбки. — А я никогда тебя не слушала, думала, что это твоя братская опека, которая душит меня. Я полезла в это, будто на зло тебе, и обожглась тем, от чего ты меня пытался спасти. Вздыхаю и выставляю палец, как бы говоря, что я сейчас продолжу, всё ещё не в силах поднять взгляд. — Я ужасная сестра, — выпаливаю, и наши глаза находят друг друга, — ты заслуживаешь лучшего, не о такой сестре ты мечтал. Я одно сплошное разочарование, вечно делаю всё не так, лезу куда не надо, а потом… Недосказанная фраза теряется в громком вздохе, которым я пытаюсь скрыть очередной всхлип. Глаза слезятся, но я не позволяю слезам упасть на щёки — не хватало, чтобы брат вытирал следы моей слабости и никчёмности. — Хей, малышка, что ты такое говоришь, — Джона быстро встаёт со стула и оказывается передо мной, присаживаясь на корточки. — Выдумала себе какой-то бред, а теперь веришь в него. Он обхватывает мои ладони своими большими руками, нежно сжимает мои пальцы и бережно поглаживает тыльную сторону ладони, посылая приятное и успокаивающее тепло от кончиков пальцев к груди. — Майли, я никогда не думал о том, что я бы не хотел такую сестру, — краёв губ касается мягкая улыбка, и в его больших серых глазах появляется ласка, — знаешь, почему? Потому что я бесконечно счастлив, что у меня есть такая потрясающая младшая сестра. Людям свойственно ошибаться, они иногда обжигаются и делают из этого свои выводы, но от этого человек не становится хуже. Ты попробовала, поняла, чего это стоило, и стала сильнее. Я люблю тебя, Майли, и буду любить тебя, несмотря на всё то, что ты делаешь. Ты мой самый родной человек, и мне очень больно смотреть на то, как ты себя терзаешь глупыми мыслями. Смотря так, словно взглядом пытаясь вылечить мою душевную рану, брат чуть сжимает мои ладони и тянет их к себе, чтобы на холодных костяшках оставить тёплый след его мягким губ. — Если бы ты не попробовала, не рискнула, ты бы всю жизнь ненавидела меня за то, что я запретил тебе узнать Дэниела ближе. Но я тоже был не прав, Майлс, я сильно ошибался на его счёт, ведь именно он был рядом с тобой, тебе было бы сложнее переживать этот период без него. Я знаю, что ты бы вряд ли хотела, чтобы тебе так же врали о причине смерти, или быть в неведении. Не ругай себя, малыш, за то, что ты хотела сделать так, как будет лучше для самой себя. Ослушавшись меня, ты не поступила плохо, ты поступила так, как велело тебе сердце, не со зла. Шмыгая носом, часто моргаю и качаю головой, потому что он говорит слишком правильные вещи, а мне так тяжело в них поверить. Колючая злость, разливаясь по венам, заставляет слёзы собираться в уголках глаз, но я злюсь на саму себя: за то, что мы оказались в такой ситуации, за то, что ему приходится успокаивать меня, за то, что он переживает и волнуется за меня. А плакать уже правда нечем, от постоянных рыданий у меня пухнет и болит голова, пульсирует в висках, меня всегда мучает усталость, из-за чего уже нет сил даже тихонько плакать. Нет сил на существование. Джона поднимается с колен, не выпуская моих рук, и заводит их себе за спину, притягивая меня к себе для объятий. Устраиваясь между моих ног, брат ласково гладит меня по волосам, и я прижимаюсь щекой к его животу, обнимая за талию. — Я чувствую себя такой виноватой, — крепко зажмуриваюсь и сжимаю в пальцах ткань футболки Джоны. — Я во всём виновата. — Ты ни в чём не виновата абсолютно, — он осторожно пропускает волосы через пальцы, — Майли, не смей себя в чём-то винить. — Если бы не я, он был бы жив. Моей крови оказалось недостаточно, они лишились помощи Зака, потому что оставили его со мной, из-за чего им было сложнее во время битвы. А ещё… Что-то не даёт мне продолжить, отчего я прерывисто вдыхаю и шумно выдыхаю, сдерживая слёзы, но чувствую, как горячая капля срывается с нижних ресниц и скатывается по щеке, скрываясь за воротником домашней футболки. — Ты же знаешь, что они отлично справлялись без Херрона, — Джона не перестаёт гладить голову, но мне действительно лучше в родных объятиях, — а потом он присоединился к ним. Не важно, сколько было твоей крови, уже смелый поступок, что ты дала её для такого дела, слышишь? Знаешь, чья тут вина? Только того грёбаного демона, не твоя. — Перед этим мы с Гарри повздорили, я разозлилась на него, даже обнимать не хотела, а потом мы не разговаривали. У него осталась мысль, что я зла на него, а это не так. Господи, он думал, что я его ненавижу. — Майли, — Джона отстраняет меня от себя и берёт мои щёки в свои большие ладони, — он не думал так, никогда не думал. Ты же помнишь ваш последний разговор? Ты не разговаривала с ним так, будто ненавидишь его. Гарри всё знал и понимал, что вы просто поссорились, ведь близкие люди часто ругаются. Милая, — он чуть сжимает мои щёки, заставляя смотреть ему в глаза, — Гарри знал, что он для тебя много значит, что он для тебя родной человек. Снова падает одинокая слеза, которую брат тут же стирает подушечкой большого пальца. Я с трудом сглатываю, на секунду прикрывая веки и вздыхая, и еле уловимо киваю, словно соглашаюсь с его словами, но на самом деле просто принимаю их к сведению. — Там столик наш сломали и дырку сделали… — Ну и пусть, да хоть всю гостиную разнесли. Самое главное, чтобы ты была цела, твоя жизнь — самое важное для меня, Майлс. Ничто не стоит твоих слёз и боли. Мне важно, чтобы ты сидела напротив, улыбалась и шутила свои стрёмные шутки, больше ничего. Издавая всхлип, поднимаю руку и аккуратно опускаю на ладонь брата, что покоится на моей щеке. Я настолько разбита, что готова уснуть прямо здесь, в сильных руках Джоны, пока он дарит мне тёплые объятия. Я бы рыдала целые сутки, чтобы выплакать всё, что есть внутри, избавиться от любой боли, изнеможённая усталостью, но есть человек, ради которого хочется бороться, потому что во всей этой страшной тьме он дарит мне свет. Ему взамен ничего не надо, он просто хочет быть рядом, и я ни за что его не оттолкну, ведь он мой брат — самый дорогой мне человек. В самые тяжёлые моменты я становлюсь слишком чувствительной и эмоциональной. — Твой чай уже остыл, — наклоняясь, Марэй целует меня в макушку, — сейчас поставлю чайник.

***

Толкаю дверь в свою комнату и лениво ищу ладонью выключатель на стене, а затем осторожно прикрываю дверь и иду к светильнику, что стоит на прикроватной тумбочке. Не знаю, зачем, но мне нужно, чтобы в комнате было как можно больше света, словно это поможет развеять мрак на душе, который давит и выдает изнутри огромную дыру. Присаживаюсь на край кровати, ближе к подушкам, и опускаю руки по двум сторонам от себя на мягкий матрас, опуская голову и рассматривая свои носки. Лечь спать, что ли. Поверх моей ладони опускаются чья-то крупная и более тёплая, и это знакомое прикосновение никогда меня не обманет, поэтому мне даже не нужно проверять, что рядом сидит Дэниел. Я осторожно переворачиваю руку и переплетаю наши пальцы, разглядывая чернильные рисунки на его запястье. До этого меня согревала лишь кружка горячего чая где-то в районе желудка, а сейчас волны тепла исходят от кончиков пальцев демона и бегут по руке вверх, принося блаженное спокойствие. Чувствую, что он смотрит на меня, а я боюсь поднять взгляд, потому что Сиви по глазам может всё понять — в них слишком много правды, которую я разучилась скрывать. Он прожигает меня долгим и мучительным взглядом, но не требует, чтобы я посмотрела на него. Удивительно, как мы научились понимать друг друга без слов. — Как ты? — немного странный вопрос, но, видимо, Дэниелу нужно услышать мой ответ. Наконец поднимаю голову и вижу его голубые глаза, наполненные волнением и тревогой. — Только не ври. — Хреново. Он хочет честно, я не скрываю от него правды — хотя на моём лице написано, что я не в порядке. А буду ли когда-нибудь? — Иди ко мне, — он хлопает себя по бёдрам, чтобы я села ему на колени. Удивлённо вскидывая брови, молча спрашиваю — а вдруг он не серьёзно — и, получив от него жест рукой, перебираюсь к парню, окольцовывая его талию руками и опуская голову на его крепкое плечо. Дэниел обнимает меня, его мягкие губы касаются моего лба, и я ощущаю на них мягкую, едва заметную улыбку. — Представляешь, — от его низкого голоса я чувствую на его рёбрах слабую вибрацию, — когда-то ты меня невыносимо бесила, а сейчас я чертовски не хочу отпускать тебя. Издавая тихий смешок, чуть ближе прижимаюсь к груди парня и опускаю поверх толстовки ладонь, но вновь не слышу биение сердца. С самого начала было понятно, что мы не будем разговаривать на больную и неприятную тему, не станем затрагивать ещё незатянутые раны. От того, что мы будем избегать, обходить стороной нежелательные вопросы, может появиться иллюзия, что этого просто нет и не было. — Серьёзно? — второй рукой провожу вдоль позвоночника, стараясь вызвать у Сиви мурашки. — Мы даже не общались. — Я привык, что всегда ловлю восхищённые и не очень взгляды, а потом заметил простое игнорирование моего присутствия. Мы могли идти втроём по коридору, и все смотрели на нас, а ты — нет. Дэниел усмехается и качает головой, а я поджимаю губы, потому что моя улыбка расскажет о том, что я просто не могла его терпеть в тот момент, поэтому даже смотреть не хотела. — Сначала я просто загорелся желанием получить хотя бы секунду твоего внимания, — вздыхая, демон прижимается щекой к моей макушке, — а потом, не удовлетворившись твоим презирающим взглядом, хотел, чтобы ты смотрела так, как смотрят все. Но внутри я понимал, что мне это нравится, меня цепляет то, что ты так холодно ко мне относишься. — Это ещё мягко сказано, — мысленно закатываю глаза, — каждый раз мне хотелось тебя придушить из-за твоей довольной физиономии. — Я понял, что этим начинаю проигрывать тебе, в игре, которую я сам себе придумал, — Сиви одной рукой держит меня за талию, а второй гладит по бедру, рисуя пальцем полукруги. — Меня это начало очень бесить, и почему-то мне показалось, что мне будет проще, если я буду тебе, скажем, мстить. — И разве это сработало? — Вообще нет, — мы оба усмехаемся, — всё началось с бутылки колы, ты немного позлилась, что меня порадовало, но после вела себя так, будто ничего не было. Тебе было абсолютно плевать, каждый раз ты стойко выдерживала мои нападения и «красиво уходила», будто это ты надо мной поиздевалась. Я пытался придумать что-то более жёсткое, чем предыдущее, но это не помогало, а затем… Парень делает многозначительную паузу, а я замираю в ожидании продолжения, словно сама не знаю этой истории, в которой я оказалась в главной роли. — Наверное, самое жестокое, что я сделал, — Дэниел начинает шептать, — заставил тебя поцеловать меня, и даже не словами, а своей силой. Тогда я внушил тебе и сам попался на этот крючок. — Каждый раз я побеждала, но даже не знала, что мы во что-то играем, — немного ёрзаю на коленях демона и утыкаюсь носом в его шею, — это не твоё, Дэни. — Помнишь, что демоны не создают что-то новое, они создают это уже из существующего? — Допустим. — Так вот, — слышу в его голосе наглую ухмылку, — в глубине души тебе очень сильно хотелось меня поцеловать, я просто усилил это желание. — Оправдывайся дальше, — фыркаю и кончиком носа нежно провожу по его шее, — ты первый влюбился в меня, а мне ничего не оставалось делать. — Да, я сдался, но тебя добиваться было очень легко. Конечно, я ведь очень горяч, и ты просто не могла устоять. Смеясь, отстраняюсь и щипаю Дэниела за бок, отчего он выгибается в сторону, спасая себя от второго раза. Можно подумать, что демон снова пользуется своей силой — у него же теперь её больше, — чтобы создать такую лёгкую атмосферу и на время отвлечь от плохих мыслей. Сейчас я могу думать лишь о его ладони на моей талии, о тёплом дыхании, которое щекочет мне кожу, его хрипловатом голосе и забываться в его сильных руках, словно в колыбельной. — Надеюсь, — Дэниел откидывается назад на вытянутые руки, — ты мне это простила. — Это твои извинения? — Ну да. — Хреново ты извиняешься, — двумя пальцами зажимаю нижнюю губу, пряча улыбку. — Почему я до сих пор тебя не бросила? — Если мне не изменяет память, — ухмыляясь, парень наклоняет голову, — не так давно мы расстались. Но ты настолько без ума от меня, что никак не можешь отстать. — Я тебе напомню, что мы, — осторожно перекидываю одно колено через ноги парня, чтобы упереться в матрас, и почти нависаю над Сиви, — у меня дома, так что это ты не даёшь мне покоя. — А кто залез на меня? Возмущённо поднимая брови, смотрю вниз и, прикусив губу, поднимаю такой взгляд на Дэниела, будто меня подставили и я тут не при чём. Чуть выпрямляюсь и скрещиваю руки на груди, чем вызываю у парня смешок. Он качает головой и, подхватив меня за талию, резко садит меня на кровать, а сам оказывается возле стола — из-за его демонических штучек я первые три секунды не понимаю, что происходит. Парень проходит вдоль стола, замечает полароидный снимок на крышке ноутбука с одной нашей прогулки, когда мы снова поднялись на крышу с беседкой, и поворачивается ко мне, пряча руки за спиной. Поджав под себя колени, слежу за демоном, жуя нижнюю губу в раздумьях, и выгибаю бровь в немом вопросе. Когда смотрю на него, мне беспричинно хочется улыбаться; хочется, чтобы его небесные глаза никогда не отводили от меня пристальный взгляд, который разжигает во мне огонь, и он лижет своими горячими лепестками меня изнутри; хочется касаться его и чувствовать под подушечками пальцев бархатную кожу, ласкать его длинную красивую шею и добраться тех мест, которые были для меня скрыты и недоступны. Он — моё спасение и сейчас стоит передо мной, всего лишь в трёх шагах, которые без особых усилий можно преодолеть, не где-то далеко, не с кем-то ещё, а со мной. Когда я в этом нуждаюсь больше всего, когда мне страшно оставаться одной, когда я хочу видеть только его. — Я знаю, чем мы можем заняться, — на тонких губах Дэниела мелькает ухмылка, которая скрывается за нежностью на его лице. — И чем же? Сиви не отвечает, интригуя паузой и игривым взглядом; он подходит к кровати и берёт мой телефон, но даже не пытается его разблокировать. Пальцы касаются корпуса устройства, и музыка сама начинает играть, а точнее «Perfect» Эда Ширана. Удивлённо и с некоторым непониманием поднимая брови, смотрю на Дэниела, на что он разводит руками и оставляет мобильный на столе. — Серьёзно? Ширан? Он лишь пожимает плечами, словно преданный фанат Эда, оскорблённый моим вопросом, и протягивает мне раскрытую ладонь, а мой взгляд цепляется за четыре маленьких рисунка на запястье. — Что? — предполагая, но не решаясь задуматься о мысли, что вспыхивает в голове на его жест, с невинным видом сижу на кровати. — Давай же, потанцуй со мной, — Сиви призывающе двигает пальцами. — Танцы в комнате, — охотно кладу ладонь в его и поднимаюсь с кровати с его помощью, — да ты чёртов романтик. — Всего лишь создаю видимость. Мы оба усмехается, и я чувствую, что с этим смешком уходит что-то ещё тяжёлое и мучительно давящее на рёбра. Дэниел мягко сжимает мои пальцы, а вторую руку осторожно кладёт на талию и притягивает меня так близко к себе, как это возможно, не оставляя между нами миллиметров. Я неосознанно задерживаю дыхание, поджимая губы, и цепляюсь пальцами за плечо парня, будто боюсь упасть. Где-то на фоне звучит спокойный голос Эда Ширана, но его заглушает пульс, стучащий в ушах, а от ярких глаз напротив моё сердце срывается с цепи и рвётся наружу. Ощущаю тепло его тела, и от этого неожиданное смущение приливает к щекам ярким румянцем, но я очень надеюсь, что хитрый демон этого не видит. Дэниел двигается плавно, в такт музыке, у него хорошее чувство ритма, и я полностью передаю контроль в его руки. Кажется, весь мир замер в ожидании окончания нашего танца, время больше не утекает сквозь пальцы, отчего песня длится вечность, и лишь бушующие эмоции говорят, что мы всё ещё находимся в реальности. В местах, где парень осторожно касается меня, приятно горит кожа, и в животе сладко тянет и скручивается в тугой узел. Дэниел едва уловимо облизывает губы и тянет уголок вверх в самой очаровательной улыбке, а я смотрю так очарованно, будто вижу настоящее чудо. Отпуская мою талию, Сиви поднимает руку у меня над головой и проворачивает меня вокруг своей оси, после чего я снова попадаю в его объятия, не сдерживая самой широкой улыбки. Осторожно провожу руками по его широким плечам, продолжая наш странный танец посреди комнаты, и обнимаю за шею, пока внутри всеохватывающее чувство расцветает пышными цветами и приятно щекочет живот, вызывая сладкую дрожь. Смотрю только в глубокие голубые глаза — наверное, я и не моргаю — и ныряю в этот манящий омут с головой. Шустрые и наглые пальцы опускаются ниже по пояснице, пуская табун дурацких мурашек, и цепляют край футболки, норовя забраться под неё. Каштановая чёлка чуть падает на лоб, и мне так хочется протянуть руку и убрать её, коснуться его лица и волос, но прикусываю щеку изнутри и чуть вздыхаю от переизбытка эмоций. Свет лампы, падающий сверху, оттеняет высокие скулы, аккуратные губы тянутся в лукавой улыбке, и я цепляюсь взглядом за его адамово яблоко на идеальной шее, отчего непроизвольно сглатываю. Я на голову с лишним ниже парня, отчего он разглядывает меня с высоты своего роста, и от этого кажется, будто весь мой маленький мир принадлежит ему одному. Дэниел смотрит на меня так, что сердце сильнее начинает ломать рёбра, что всё мучительно-приятно сжимается, и я начинаю гореть изнутри, тая и задыхаясь. Припев повторяется второй раз, давая понять, что песня вот-вот закончится, когда будет спета последняя строчка, а я страшно не хочу, чтобы этот момент когда-нибудь прекращался. Мы за всё время не говорим друг другу ни слова, а нам и не нужно — они будут лишними, потому что нам всё ясно и так: по взгляду, коротким улыбкам, осторожным касаниям и желаю просто быть рядом. Мы кружимся в незамысловатом танце, крепко сжимая друг друга в объятиях, и все мои мысли куда-то испаряются, отчего я могу думать только о том, как сильно хочу коснуться манящих губ своими. Слышится последний аккорд, Дэниел игриво и широко улыбается и наклоняет меня назад, удерживая за талию. Я успеваю лишь шумно вдохнуть и задержать дыхание, а затем Сиви наклоняется так близко, что я ощущаю его слабое дыхание на своей коже. Комната погружается в полную тишину, лишь слышно, как громко и быстро бьётся моё сердце. — Я знал, что ты от меня без ума, — он опускает взгляд с моих глаз на губы, и что-то внутри меня обрывается, — но чтобы настолько. — Самовлюблённый дурак, — отвечаю шёпотом, потому что не хватает сил. Ухмыляясь, Дэниел обхватывает меня удобнее, чуть приподнимая, и наконец целует. От того, как сильно я долго и мучительно ждала, не сдерживаю стон, который теряется в нежном, робком поцелуе, и льну за большим. Он приподнимает меня, ровно ставя на ноги, и, сильнее сжимая талию, углубляет поцелуй, придавая ему новых оттенков. На губах чувствуется горечь, которая, возможно, впиталась со слезами, а может, вся моя боль уже просвечивается наружу, ощущаясь горьким привкусом. Но поцелуй такой желанный, немного отчаянный, будто мы пытаемся друг другу рассказать, как нам тяжело, и разделить эту огромную ношу на двоих. Зарываюсь пальцами в мягких волосах на затылке, поднимаюсь на цыпочки и вкладываю в свои действия столько эмоций и чувств, сколько можно передать движениями губ. Любопытными руками исследуя изгибы моего тела, Сиви чуть наклоняет голову, меняя угол поцелуя, и вдруг мои ноги больше не касаются пола, отчего я ловко скрещиваю их в щиколотках за спиной у парня. Он держит меня крепко, не позволяя упасть, но я всё равно обнимаю его за плечи, за шею и прижимаюсь к его груди, потому что бесят лишние сантиметры, которые есть между нами. Кусая и нежно терзая его губы, опускаю ладони на щёки демона и чуть сжимаю, когда в уголке глаза собирается слеза и скатывается вниз. Она быстро оказывается на губах и оставляет солёный след, который тут же парень стирает языком, слегка покусывая нижнюю губу. Чуть отстраняюсь, большими пальцами гладя его скулы, и оставляю много маленьких поцелуев, опускаюсь к подбородку, вдоль линии челюсти и прислоняюсь лбом к его лбу, восстанавливая дыхание. Дэниел делает маленький шаг, затем ещё один и ещё и осторожно опускает меня на кровать, укладывая на спину. Уперев руки по обе стороны от меня, он нависает сверху, убирает пряди с лица и кончиками пальцев вытирает солёную дорожку на щеке, а я стараюсь не шевелиться — мои руки спокойно касаются его груди. Быстро облизывая опухшие губы, демон смотрит с лаской и нежностью, отчего внизу сладостно тянет, и будто впечатывает в память те черты моего лица, которые раньше не знал. — Всё хорошо? — он мягко касается пальцем уголка губ и подушечкой проводит по контуру. — Да, — немного сипло отзываюсь я, поэтому ещё раз много киваю головой. — Иди сюда, — Сиви переносит вес тела на одну руку и ложится на спину, увлекая меня за собой. Прижимаясь к его боку, кладу голову ему на грудь и обнимаю одной рукой, закрывая глаза, чтобы полностью прочувствовать этот момент. Парень гладит моё плечо и щекой касается моей макушки, что-то тихо нашёптывая, чего мне не разобрать, или может, он поёт, потому что песня, игравшая совсем недавно, заела у него в голове. — Расскажи что-нибудь, — тихо просит демон, словно вот-вот провалится в сон, — чего я ещё не знаю, что-то хорошее. Улыбаясь, пробегаюсь пальцами по его твёрдому животу, мышцы которого ощущаются под тканью толстовки. — Раз мы уже затронули эту тему, — моя улыбка превращается в ухмылку, и я продолжаю водить пальцами по телу парня, — ты мне не нравился очень долгое время, потому что меня бесили парни вроде тебя. Они ходят с видом королей, а на самом деле ничего из себя не представляют. Мне казалось ты такой же: наглый, дерзкий, думающий, что можешь получить всё по щелчку пальцев. Я условно, потому что ты действительно можешь получать вещи по щелчку. Дэниел усмехается, и я ухом слышу, как в груди проходит слабая вибрация. — Меня раздражало, что тебя становилось много в моей жизни, ты даже занял пространство в моей голове, поэтому я тебя просто возненавидела, — мотаю головой и кусаю губу. — Оказалось, что я всего лишь влюбилась. Но это не значит, что я забыла все твои выходки. — Я же уже объяснился. — Это не оправдание. — Ты очень милая, когда злишься, — Дэниел зажимает меня руками, отчего воздух в лёгкие больше не попадает. — Ты просто не видел меня злой. Сиви мягко смеётся, и это так меня расслабляет, что мне хочется смешить его вечность, чтобы всегда слышать этот потрясающий смех. Глажу рукой по твёрдому прессу, случайно задирая край толстовки, и нагло перехожу на открытую полоску живота, проводя по ней кончиками пальцев. Чувствую всем своим телом, как парень в этот момент напрягается, и это приносит мне несказанное удовольствие, потому что именно мои прикосновения вызывают у него такую реакцию. Не знаю, что это за неожиданный момент слабости, когда мне вдруг хотелось заплакать — наверное, от радости и сильных эмоций, — но сейчас моё настроение уходит совсем в другую сторону. — Что ты делаешь? Неоднозначно пожимаю плечами и отвечаю: — Ничего. На губах появляется хитрая ухмылка, но Дэниел всё равно её не видит, поэтому я даже не пытаюсь её скрыть и продолжаю рукой забираться под толстовку, запоминая прикосновениями рельеф живота. Слышу, как у демона сбивается дыхание: он начинает дышать прерывисто и шумно, — и веду рукой вниз, пока мои пальцы не доходят до полоски нижнего белья, что выглядывает из-под джинсов. — Ты провоцируешь меня. — Знаю. Провожу рукой, но Дэниел перехватывает моё запястье, и это вызывает у меня самую широкую улыбку. Из-за того, что он запрещает, мне хочется ещё больше, из-за чего для меня всё становится игрой, где приз — это реакция его тела на мои касания в тех местах, куда раньше я не добиралась. Поднимаюсь, опираясь рукой в матрас, а Сиви не торопится отпускать мою ладонь, будто опасается, что я снова начну его дразнить. Смотрю ему в глаза с вызовом, выгибая бровь, и засматриваюсь на скулы, которые, кажется, напряжены до предела. — В штанах жмёт? Накрывая лицо ладонью, Дэниел качает головой, но улыбается. — Какая же ты вредная, — он приподнимается на локтях и садится так, что его лицо оказывается прямо напротив моего. — Да, я в курсе, — освободив свою руку, медленно её опускаю, словно хочу вновь коснуться чувствительного места, но просто опускаю на колено демона. Он выдыхает, что говорит о моей победе, и внимательно следит за моей ладонью. Вдруг Сиви поднимает взгляд — глаза потемнели, стали синими — и долго смотрит, отчего во мне начинается пожар, который уже невозможно потушить. Я сама тянусь к нему, первая начинаю поцелуй, уже более жадный и требовательный, и перебираюсь к нему на колени, с любопытством блуждая ладонями по его животу, спине и плечам. Не уступая в желании, Дэниел отвечает и даже ведущую роль перетягивает на себя, но не касается меня, упирая руки в одеяло на кровати, словно прикосновение может стать для него последней каплей его выдержки и терпения. Мышцы мучительно тянет, из-за чего я выдыхаю парню в губы, на кончиках пальцев ощущается электрический ток, поэтому я пропускаю волосы между пальцев и оттягиваю. Меня переполняет через край, и тяжесть, как большой кусок ваты, ложится на низ живота и вынуждает вздрогнуть от удовольствия. Наконец я чувствую сильные руки на своих бёдрах и подаюсь им навстречу, скользя и ёрзая на коленях демона. Сиви приятно сжимает пальцы, ведёт ладонями вверх и снова опускается вниз, лаская и подталкивая меня на большее. Я вся горю, становится жарко в собственной коже, а ноги начинает сладко сводить, отчего хочется их сжать. Дэниел, не щадя, сминает мои губы, целует в уголок, затем подбородок и оставляет влажную дорожку от челюсти к шее, а я запрокидываю голову назад и притягиваю парня к себе, схватив за затылок. До боли прикусывая губу, блаженно прикрываю веки и сдерживаю стон, который рвётся наружу. Сиви забирается руками под футболку, обжигая кожу на спине и вызывая дрожь, и целует ключицу и изгиб шеи. Понимаю, что одежда начинает мешать, она кажется лишней, и тянусь к краю своей футболки, чтобы избавиться от неё. Тяну выше, оголяя живот, и дальше парень сам избавляет меня от ненужной вещи, оставляя в одном бюстгальтере. Он немного отстраняется, потемневшим взглядом осматривая невиданные ему раньше места, и я бы многое отдала, чтобы Дэниел всегда смотрел на меня так. Медленно скользя по обнажённым участкам тела, демон встречается глазами с моими и, взяв за подбородок, снова вовлекает меня в поцелуй — теперь он страстный, властный и обжигающий. Демон облизывает мою нижнюю губу, затем верхнюю и проникает языком внутрь, а я проделываю то же самое, копирую его действия. Всё тело начинает ныть, требуя больше ласки и внимания, и руки сами тянутся к его толстовке, после чего тянут её вверх. Дэниел поднимает руки, помогая мне избавиться от кофты, и я стягиваю её, отбрасывая туда же, куда полетела моя футболка. Взгляд невольно опускается вниз, и я сглатываю, а дыхание спирает, хотя мне и до этого было тяжело дышать. Живот парня напряжён, из-за чего рельеф становится более заметным, грудь поднимается от частого дыхания, и я не контролирую себя, по-хозяйски касаясь ладонью горячего тела. Подхватив бёдра руками, Сиви разворачивает нас, укладывая меня на спину, и оказывается сверху, а я лишь успеваю вздохнуть, так и не выпустив звук. От того, что он опирается на локти, мышцы на руках напрягаются, и мне сносит крышу. Дэниел касается пальцем шеи, ведёт вниз, заставляя меня слабо дрожать, и подхватывает кулон на цепочке. С интересом разглядывая пятиконечную звезду, он поджимает, выпустив цепочку, спускает шлейку бюстгальтера, вызывая нежным прикосновением мурашки, и целует в оголённое плечо. Меня наполняет новым для меня чувством, но я понимаю, что совершенно не знаю, что мне делать, и полагаюсь на ощущения и то, что мне подсказывает тело. — Если мы зайдём дальше, — в этой тишине его голос звучит так сексуально, — я не остановлюсь. — Я не хочу, чтобы ты останавливался. Дэниел заглядывает в мои глаза, будто спрашивая, насколько я серьёзно, и в двери поворачивается замок, закрывая доступ в эту комнату — а я и забыла, что в квартире мы не одни. Он возвращается к моим губам, но только для того, чтобы оставить один поцелуй, и переходит к шее, после спускает вторую шлейку и целует грудь, живот и ключицы, выбирая самые чувствительные места. Я сгибаю ноги в коленях и обхватываю ими торс парня, выгибаясь ему навстречу от ноющего блаженства в животе, и вдруг все горящие лампочки один раз мигают. Замирая, вопросительно смотрю на Сиви, когда он поднимает голову, и вижу его невинную улыбку. — Прости, это я, — он поднимается выше и касается губами щёк и подбородка. — А если я сделаю так? Вскидывая брови, опускаю руку вниз и, проскользнув между нашими телами, дотрагиваюсь ладонью до ширинки его джинсов. Вмиг весь свет в комнате гаснет, и мы погружаемся в темноту. — Слабак, — усмехаюсь и кладу руки парню на плечи. — Я не могу себя сдерживать, — тёплая ладонь касается моего бедра и ползёт к коленке, — и я ещё не привык, что без метки у меня больше силы. Наконец глаза привыкают к темноте, и я могу разглядеть тонкие черты лица Дэниела — голубые глаза выглядят в ней, как два ярких фонарика. Он снова усыпает тело поцелуями, в некоторым местах проводит языком, и мне приходится издать первый и довольно громкий стон. Демон находит шнурок на поясе моих спортивных штанов и, поднявшись, развязывает его, поддевая пальцами резинку. Когда он стягивает и штаны, я остаюсь лежать перед ним в одном нижнем белье и знаю, что парень прекрасно видит то, что больше не скрыто под одеждой, но ожидаемого стеснения нет, потому что своим взглядом он уничтожает любое моё смущение. Сиви сжимает мои бёдра и, бережно ведя пальцами по коже, заводит ноги себе за спину. Он наклоняется, одной рукой упираясь в матрас, и теперь — когда нет плотной ткани спортивок — я остро чувствую его возбуждение и широко распахиваю глаза. — Только не напрягайся, — демон шепчет тихо и сладко. — Не бойся, я не обижу. Он сам расстёгивает джинсы, пока нежно целует меня в губы, чтобы отвлечь, и чуть приподнимает меня, цепляя пальцами нижнее бельё. Дыхание к чёрту сбито, от предвкушения я дрожу и каждый раз закатываю глаза, когда Дэниел всё ближе подбирается пальцами, поддев тонкую резинку нижнего белья. Он оттягивает момент, и это мучительно и блаженно, а мне кажется, что я сгорю в его руках, оставаясь пеплом на мягких простынях. — Дэни… — срывается с моих губ, когда Сиви касается самого уязвимого места. Парень умело двигает пальцами, а я совсем теряю голову, сжимая в руке покрывало. — Тш-ш, — он прижимает большой палец к губам, чуть оттягивая нижнюю, — нам нельзя шуметь, помнишь? Я киваю, и Дэниел дарит последний глубокий поцелуй, перед тем как окунуть меня в океан незабываемых впечатлений, показать, каково на ощупь удовольствие, и превратить эту ночь в самую долгожданную в моей жизни.