Пьяный бессмертный ныряет за луной

      Проснувшись, я понимаю, что лежу на кому-то, как на кровати, и пытаюсь привстать. Блядь! Анус обжигает острой болью, а поясницу саднит так, что я не в состоянии пошевелиться. Могу лишь приподнять голову, чтобы заглянуть в лицо мужчины напротив.       Глаза его закрыты, ресницы густые, словно тропический лес. Волнующая линия сомкнутых губ невыносимо влечёт — я хочу поцеловать их, вскрыть языком. Стоит мне осознать, кто этот красавец, как с меня окончательно слетают остатки сна. What the fuck!       В голове проносится единственная мысль: «Ло Бин, беги».       Я лежу на Ли Цяо — ноги по-прежнему разведены, наши лобковые волосы переплетаются между собой, член приникает к члену. Руки Ли Цяо обвивают меня, одна обнимает за талию, другая покоится на спине. Подозреваю, что он провёл в этом положении целую ночь — его конечности превратились в оковы, которые так просто не скинуть, и чтобы выбраться из крепкой хватки, приходится порядком изловчиться.       Спустившись с кровати, я снова бросаю взгляд на точёную, будто из мрамора, фигуру. На идеальный баланс мускулатуры и худобы неприкрытого одеялом торса, на его грудь, живот и талию, — главные атрибуты мужской красоты — что заслуживают высшей оценки. C этим мужчиной я удостоился развлекаться всю ночь напролёт, и это, блин, не розыгрыш! Один вид обнажённого Ли Цяо вызывает у меня прилив слюны, но тут он шевелится, и я буквально вылетаю из спальни с голой задницей.       Не успеваю я далеко отойти, как нечто тёплое начинает стекать по моим бёдрам, и я снимаю пальцем пробу вязкой и белой субстанции, того, что Ли Цяо щедро оставил во мне. Спустя ещё пару шагов я чувствую, как раздувается низ живота, и внутри всё урчит, точно я под завязку заполнен этим подарком. Делать нечего, я разворачиваюсь и иду в ванную, где не включаю горячую воду, предпочтя её холодную. Истерзанные ублюдком Ли Цяо соски до сих пор опухшие и горят ярко-красным. Старательно обмываясь, я ощупываю анус и тут же скалюсь от боли так, словно засунул в себя перец чили вместо пальца.       Одевшись в разбросанные у обеденного стола шмотки, я пригибаюсь и воровато проскальзываю в выходную дверь. Только я осмеливаюсь выпрямиться на свободе, как сталкиваюсь с одной из красоток Ли Цяо.       — Эй, доброе утро, сестрица. — Я давлю притворную улыбку, вяло махая ей рукой.       — Ли уже должен быть на пути в аэропорт, но его всё ещё нет, и он не берёт трубку. — Юйцзе уставляет на меня свою холодную красоту, и я слепну от яростной вспышки её взгляда. — Я думала, ты шёл поторопить его, а сам куда-то намылился!       После этого короткого разговора я бросаюсь наутёк.       И всё же удивительно, каким мастером оказался Ли Цяо в постели! Он осчастливил меня с головы до ног, а у переполненного счастьем мужчины, как известно, разжижается мозг, и он несёт полную чушь. Я медленно вспоминаю, как вёл себя ночью с Ли Цяо, заново прокручиваю каждый свой возглас и каждое слово. Осознаю, что признался, как сильно он мне нравится, и что вчера я не просто подставил свою алчную дырку под его разбухший член. Что вероятность невзаимной влюблённости пугает меня до усрачки.       Покинув особняк Ли Цяо, я блуждаю по улицам, точно призрак, и то злюсь про себя, то улыбаюсь, то немею от страха. Кажется, что кто-то нашёптывает мне на ухо, заставляет измерить, насколько тонка моя кишка, прикинуть, стоило ли мне присосаться к губам е, когда бы тот проснулся, и от этих мыслей на душе становится ещё гаже.       Пошарив в кармане, я понимаю, что забыл в спальне кошелёк и мобильный, так что мне ничего не остаётся, как наскрести мелочи, сесть на автобус и поехать в жилой комплекс, где отец работает охранником.       Старина Пекин идёт в ногу со временем, правда, в некоторых его уголках время словно остановилось. Большие ворота комплекса прячутся за плотными рядами деревьев, а инфраструктура здесь всего на толику лучше, чем там, где живу я. Здесь даже нет регистратора, который рассчитывает время парковки, поэтому всё держится на памяти и честном слове охранника. У ворот висит камера наблюдения, но, походу, и она давно сломана.       Отец сидит в будке, похожей на кирпич тофу, зарылся в записную книжку и шелестит ручкой. Я стучусь в стеклянное окошко.       Подняв своё морщинистое лицо, отец прищуривается на меня, затем встаёт, чтобы впустить внутрь.       — Ты почему не на работе?       — Я отпросился, мне не здоровится...       — Как не здоровится? А ещё и развлекался где попало всю ночь! Живо иди домой и ложись отдыхать! — Отец сурово смотрит на меня и щупает мой лоб.       — Не гони меня, я ведь впервые у тебя на работе. Мне надо... Ай! — Я опускаю ползада на твёрдый деревянный табурет и тут же корчусь боли — всё равно, что сидеть на тигровой скамье. — Мне же надо провести инспекцию, понять, добрый ли здесь водится народ, и не обижают ли они моего старого хрена.       — Ты уже и сидеть нормально не можешь? — охает отец.       — Да геморрой разыгрался, замучил уже, — невозмутимо отвечаю я.       — Ладно, хорошо, что ты пришёл, есть тут у меня одна вещица. Дома-то тебя не видно, вот я и забываю принести её и отдать тебе.       Отец отпирает ключом сломанный деревянный ящик, достает оттуда блок сигарет «Чжунхуа» и протягивает его мне. Я замечаю, что в блоке уже не достаёт пары пачек.       — Ничего себе, вот это роскошь, товарищ лао Юань!       — Погоди, тут есть ещё.       Отец берёт из ящика газетный свёрток. В нём я с удивлением обнаруживаю горсть бесхозных сигарет.       С тех пор, как старик устроился охранником, с ним иногда приключается всякое. Оказалось, недавно он нашел пятьдесят тысяч юаней, но не прикарманил их себе, а добровольно вернул утерянное богатство владельцу. Тот был так тронут, что отблагодарил отца блоком «Чжунхуа», и хотя у моего старика развита страсть к алкоголю, а не к табаку, он помнил, что его сын — ходячая трубка для курения, поэтому с радостью принял сигареты. Когда случилась эта история, я был занят репетициями, и никак не удавалось встретиться с отцом.       — Один брехун, с которым мы работаем по сменам, прознал про тот случай и теперь всегда клянчит сигареты, — продолжает отец, — ещё парёнек из Миньнаня, который продаёт тут неподалёку шасяньские вонтоны и зовёт меня дядькой, тоже иногда стреляет.       В моём отце так и не умер былой госслужащий, и хотя чин у него был не ахти, дурных замашек накопилось, как у партийного бонзы, включая желание выглядеть перед всеми хорошим. Когда у отца только начали просить сигареты, он поначалу честно раздавал «Чжунхуа», но потом его придушила жаба, и он придумал гнусный план — купил две пачки дешёвых «Дацяньмэнь» и поменял их местами с «Чжунхуа», что высыпал в газету.       — До чего же ты, старикан, хитрожопый! — Развеселившись, я улыбаюсь во всю ширь и уже не обращаю внимания на боль в заднице.       — Мне для них сигарет не жалко, но это же «Чжунхуа», даже мой сын их не успел покурить!       Отец походит на пожилого ребёнка, говорит с нарочито серьёзным, но меня очень смешит его речь. Вложив блок мне в руки, он повторяет как заведённый:       — Это «Чжунхуа», не раздавай их попрошайкам, кури сам.       — Юань Гочао, ты слишком добр ко мне.       Во всём мире только отец заботится обо мне. Скинув груз с души, я с облегчением улыбаюсь и кладу голову на худощавое отцовское плечо.       Так как я уже долгое время хожу с серым лицом, и мне стало плохо по дороге из особняка, старик, должно быть, думает, что я терплю постоянные обиды на работе, и говорит, гладя меня по голове:       — Знаменитостям всегда трудно угодить. Если работа не в радость, бросай её и отдохни пока дома. От меня хоть мало проку, но сейчас я немного зарабатываю, так что постараюсь не быть в тягость.       — Эй, да в какую нахуй ты мне тягость? У всех людей четыре сезона в году, все питаются круглым рисом и все болеют в старости! — Я шмыгаю носом. — Это я должен заботиться о тебе, говорить, мол, если тебе нравится общаться с людьми, то, конечно, сиди и дальше в этой сторожевой будке, но если тебе невмоготу, то забей и отдыхай дома. У меня завидная работёнка, так что ни в чём себе не отказывай: ешь, что хочешь, и покупай, что хочешь. У нас на всё хватит денег!       Мы сидим с отцом в обнимку в его тесной сторожке, я то и дело поглядываю в книжку, где он ведёт бухгалтерию, отмечает, кто заплатил за парковку, а кто ещё задолжает, и хотя записи идут плотными рядами, каждая в отдельности ясна как день.       Отец рассказывает, что позавчера смотрел шоу талантов, и Сяоли отстранили. Из-за этого она сильно расплакалась, даже громче, чем когда упала в детстве и сломала ногу. «X-girl» транслируют в записи, так что, выходит, Сяо Ли отстранили из шоу не меньше, чем полмесяца назад. Я вдруг задумываюсь о том, есть ли у неё ещё шанс заявиться на Чемпионат молодежи по танцам?       Кто-то проходит мимо сторожки и машет моему отцу, спрашивая:       — Лао Юань, это твой внук?       Помахав в ответ, отец крутит головой, и с гордостью говорит:       — Нет, это мой родной сын!       Прохожий с вежливой улыбкой отсыпает мне комплимент и уходит, вот только его вопрос не на шутку тревожит меня. Повернувшись к отцу, я пытаюсь вспомнить, как он выглядел десять лет назад, затем пять лет назад, год назад... Как же быстро сгорели его лета!       Представляя отца из прошлого, я ловлю себя на мысли, что хочу уйти со своей работы, и в тот же миг чувствую, как противоречу сам себе. Разве всё плохое, что случилось со мной там, не сраный пустяк? Что с того, что мне обломилось выступать на сцене? Или что меня трахнули в задницу?       Наслаждаться молодостью воистину прекрасно, но куда лучше провести с отцом его старость и стать во всём надёжной опорой ему.