Пьяный бессмертный ныряет за луной

      У меня правда нет настроения, но когда я пробую отстраниться, Ли Цяо только сильнее вжимает меня в стол, давя на плечо, а его ладонь находит под брюками мой член.       Холодный воздух мигом накаляется, одежда истончается, и когда я сдаю ключевые позиции, всё моё существо безвольно повинуется его натиску. Сначала Е орудует рукой беспощадно — ещё чуть-чуть, и сломает мне хер, но вскоре исправляется, видно заметив, как я послушно сдаюсь ему в плен. Его пальцы становятся нежными и внимательными, он расстёгивает ширинку и успокаивает меня, гладя через трусы.       Трудно разгорячить тело, если сердце скованно льдом — так я решил выражать свой протест, изображая без воды утопающего, вот только мой член сразу твердеет, стоит Ли Цяо его обхватить. Он трёт головку кончиками пальцев, и ткань тут же увлажняется.       Рука Ли Цяо пробуждает моё тело до мозга костей. Что ж, неудивительно, что все вокруг называют мужчин недоразвитыми существами. Наша жажда неутолима, а плоть бессмертна.       Он спускает с меня штаны вместе с бельём, сквозняк обдаёт ягодицы холодом, член содрогается, вставая торчком. Никогда я ещё не оказывался раком и с голой задницей перед другим мужчиной, кроме тех случаев в детстве, когда Юань Гочао вжимал меня в стол, чтобы отшлёпать как следует. Почувствовав неловкость, я тут же подбадриваю себя: мне не хрен стыдиться, задница у меня отменная, кожа тугая и белая.       — Раздвинь ноги, — велит Ли Цяо.       Я послушно развожу ноги, прижимаясь животом к столу из красного дерева. Великолепный палисандр, плотный, как каменная плита.       Ли Цяо играет с моим инструментом одной рукой, другой поглаживает меня по лысой макушке, дотрагивается до лица. Его прохладные пальцы касаются моих век, скользят к уголкам глаз, легонько скатываются по щеке, точно капли воды. Наконец, они опускаются к моим губам, и я хватаю их зубами, делаю пару укусов и ослабляю челюсти — я ведь не хочу отгрызть ему что-нибудь. Убедившись, что у меня во рту полно места, Ли Цяо просовывает туда ещё один палец и давит на основание языка, заставляя меня их сосать, втягивать в себя, пробовать на вкус. Меж его пальцев и с уголков моих губ обильно сочится слюна, которую я не успеваю глотать.       Затем он убирает пальцы у меня изо рта, отпускает руку, прежде крепко державшую мой член. Я слышу звук молнии и следом чувствую, как его горячий девайс упирается мне в зад. Наверное, я действительно был развратным монахом в прошлой жизни, иначе почему мне так хорошо в этой позе, когда мои ноги раздвинуты, анус трепещет от нетерпения и я неприлично влажный спереди?       Не сомневаюсь, что у Ли давана и до меня был богатый сексуальный опыт, но, кажется, он только постигает отношения с мужчиной и растерянно мнётся на пороге: долго не выпускает из рук мои ягодицы, растирает и трётся об них своим членом, будто не зная, с чего начать. Его густые и жёсткие лобковые волосы царапают мой задний проход, ожидание становится пыткой. Слюна во рту начинает кислить, тело — зудеть.       — Е, входи же... — говорю я с мольбой. — Или ты не знаешь, где вход?       — Знаю.       Грубо схватив за задницу, Ли Цяо смазывает меня моими же выделениями и резким движением вводит в указательный палец, пытается разработать. Я вскрикиваю от неожиданной боли, но е не обращает внимания. Он небрежно поглаживает кружок из мелких складок вокруг ануса, а затем, разведав обстановку, выбивает мою дверь с ноги, и я взвизгиваю, как раненая свинья.       Член у этого ублюдка толстый и крепкий, как дубина, и он так бестактно втыкается им в меня, точно собрался прикончить. Он едва умещает во мне головку и с трудом продвигается даже на ли. Так же грубо вытащив член, Ли Цяо пробует войти снова, повторяет эту муку несколько раз. Наконец, он хлопает меня по заднице и холодным голосом велит расслабиться.       — Е, мой проход слишком узкий, а твой хуй слишком огромный... — Даже обливаясь потом от боли, я не забываю отпустить шутку: — Недаром есть поговорка «По узенькой тропке и обоз не проедет». Видно, не суждено нам быть вместе, давай... Давай просто забьём.       — Угу, — хрипло отвечает Ли Цяо и отступает.       Режущая боль утихает, я облегчённо выдыхаю, но тут же вскрикиваю, когда эта сволочь опять вторгается в меня, воспользовавшись тем, что я на секунду расслабился. Он просто-напросто продирается в моё мягкое нутро, натягивает меня по самый корень и, не позволяя мне как-то замедлить его, сразу же начинает движение, поступательно, быстро и глубоко.       Кажется, ебаться с Ли Цяо всё равно, что ебаться с конём, хотя у меня, конечно, такого опыта нет.       — Больно, как же больно... Е, это первый раз для вашего развратного монашка, будьте нежнее...       Голова блестит от испарины, я вцепляюсь в край стола руками с проступившими от напряжения венами. Ощущение, что хуй этого подонка живёт своей жизнью и с каждым толчком становится только грубее, длиннее и толще. Он вставляет в меня десятки раз, но моя дырка всё никак не привыкнет, дикая боль не утихает ни на йоту. Но, вопреки всему, к ней примешивается странное чувство радости, что-то, что я никогда не испытывал раньше, и, прислушиваясь к звону ударяющейся плоти, я старательно приподнимаю задницу и с нетерпением жду, когда Ли Цяо войдёт в меня снова, и снова, и снова.       — Не думай, что ты конь, раз у тебя хуй как у коня! Ты скорее гуйчжуский осёл! Решил выебать человека хитростью, раз по-хорошему не получилось!       Какое-то время я слезливо прошу у него пощады, потом опять страстно браню злодея Цао как поэт Ми Хэн, рыдаю и кричу с таким размахом, что сотрясались бы горы, попутно выдавая непрерывный поток грязных ругательств. Ли даван, скорее всего, по-настоящему пьян: он не злится на каждое слово, как бывало обычно, даже напротив, прислушивается к ответным содроганиям моего тела, ласкает мои чувствительные точки, движется всё медленнее и точнее, попадая в самую цель.       — Е.... Нет, ты больше не мой е... — Я совсем теряю рассудок, без стыда выпаливаю всё, что ворочается на языке. — Ты мой родной братик... Мой папочка...       — Задницу выше. Ещё выше.       Наверное, я лежу слишком низко, если прикинуть, какие длинные у Ли Цяо ноги. Он несколько раз задирает мою задницу, подтаскивает к себе, но я раз за разом соскальзываю обратно. Тут он останавливается, вынимает из меня член, переворачивает меня, поднимает мои ноги так, что они оказываются параллельны полу, и полностью стаскивает с них брюки. В этот момент я изливаюсь себе на живот — даже с утолённым желанием моя похоть остаётся при мне. Я решительно, без капли стыда, поддерживая себя от природы гибкой поясницей, развожу свои ноги под тупым углом и даю полный доступ стоящему передо мной е. Обняв мои ноги, он располагается между ними, входит в меня, гордо выпрямив спину, и твёрдый, как иссушённый камень, стол снова скрипит под мои непрерывные стоны.       Ли Цяо два раза ебёт меня на обеденном столе, трахает по пути в спальню, продолжает уже в постели. В какой-то момент он встаёт у кровати, переворачивает меня вверх ногами и, придерживая за бёдра, безжалостно овладевает мной, как куклой. Нижняя часть моего тела безвольно болтается в воздухе, голова свешивается вниз, кровь приливает к вискам, глаза застилает рябью и пеленой.       Мне вдруг вспоминается одно из первых занятий в классе Мамаши. Я был способным ребёнком, но очень любил сачковать. Мне казалось, у меня уже есть всё, что нужно танцору, и не понимал, зачем мне учиться стоять на руках. Я был до смерти упрямым малым, долго спорил с Мамашей, кричал, что не собираюсь выступать в цирке и не буду стоять на руках! В итоге, когда все остальные дети из класса разошлись по домам и я остался один, Мамаша, как настоящий деспот, вывела меня на пекинский мороз, стащила верхнюю одежду и заставила простоять на руках с голым торсом целых двадцать минут. В конце я громко разрыдался и обругал наставницу, готовясь с криком броситься прочь. «Смотри, сколько в тебе ещё сил! — сказала тогда Мамаша. — Подгибай ногу и стой дальше!». В итоге я простоял ещё двадцать минут без рубашки в позе петуха и едва не окоченел насмерть. Такой урок невозможно забыть, с тех пор я больше не ленился.       Сейчас у меня, как в тот день, свирепо краснеет лицо, очертания предметов двоятся в глазах, а разум мутится. Даже лицо Ли Цяо скрыто в тумане, я только чувствую, как он опускает меня плашмя на кровать, кладёт мои ноги себе на плечи и снова входит на всю длину. На животе у меня полная каша, задница уже полна спермы. Ли Цяо уже не молотит меня, а тихо замирает в глубине. Мы трахались почти целую ночь. Я кричал почти целую ночь. Силы на исходе, тело разваливается. Мы наконец-то смотрим друг другу в глаза.       — Е, — говорю я, — ты правда мне нравишься.       — Е, ты правда мне нравишься. Я хочу ещё кое-что у тебя попросить и забуду, что ты мной воспользовался.       — Е, я давно хотел поговорить об этом с тобой, но боялся, что ты разозлишься и опять выставишь меня на улицу.       Ли Цяо еле заметно кивает, и я слышу его голос, необычайно тихий и глухой:       — Я согласен на всё, о чём ты попросишь.        Кажется, он и впрямь вытрахал из меня все мозги. Я ведь не собирался просить у него квартиру, машину или золотые горы. Я только хотел немного поговорить.       — Е, этот подонок Чжан Пэн увёл нашу постановку. Если у тебя уже есть подходящий человек на его место, считай мои слова за пустой звук. Если нет, я бы хотел кое-кого предложить.       Ли Цяо теряется и долго молчит прежде, чем спросить:       — И кого бы ты предложил?       — Ван Сюэцзин, она мой учитель танцев. Она всё ещё занимается хореографией и может потеснить Уилтона своим талантом. Она гениальная, знает про танец абсолютно всё. Это я, черепашья мошонка, не оправдал её надежд...       Ли Цяо затыкает меня поцелуем, его сильный язык проскальзывает ко мне в рот, и я втягиваю его винную, горько-сладкую слюну.       Он целовал меня, продолжая трахать и двигаться во мне, пока наши языки сплетались друг с другом, и я не заметил, как в конце концов отрубился. Только помню, как проснулся в полудрёме и обнаружил, что лежу на Ли Цяо, моя голова покоится у него на груди, а тот крепко обнимает меня обеими руками, обволакивая собой, как тесто — начинку.