Пьяный бессмертный ныряет за луной

      Мамаша пришла искать Фань Сяоли, чья квартира была прямо напротив моей. Я не открываю дверь, прячусь за ней, как за стальной занавеской, и подглядываю в глазок. Мамаша одета изысканно и строго: закрытый костюм в этническом стиле с бело-синим фарфоровым орнаментом венчает красная накидка. В кои-то веки она вышла в свет без косметики, но подбородок, по танцевальной выучке, как всегда, слегка вздёрнут. Из-за сидящих на переносице очков она больше походит не на Джой Вонг, а на Терри Ху в годах. Видеть красавицу, подобную ей на склоне лет, всё равно, что встретить старого друга, которого теперь не узнать — так же невыносимо тоскливо.       Мамаша никогда не простит меня за то, что я тогда бросил танцы.       Здоровье отца пошло на поправку, и я сумел подкопить неплохую заначку. В народе говорят: «Нет силы в ногах, пусто коль в закромах», так же и с мужчинами, что волнуются о женщинах лишь тогда, когда кошелек обретает вес. Как только «силы в ногах» появились, я стал думать о женщинах и пошёл искать Мамашу.       Есть у неё одна слабость: стоит ей обнаружить ростки танцевального дара, как она отдаёт саму себя на заклание, пытается взрастить этот чахлый цветок и не думает о собственной выгоде. Так она относилась ко мне, так же относится к Фань Сяоли. Немудрено, что в последние годы она часто переезжает с места на место, а её благородная бедность становится всё отчаяннее.       Нынешнее место жительства Мамаши находится в глубине сельского рынка. Я дважды возил туда Сяоли и оба раза останавливался перед рынком, не решаясь наведаться в гости.       В этот раз я купил маточного молочка, черешни и вложил их в подарочную коробку вместе с двумя тысячами юаней в красном конверте. Рынок, снаружи выглядевший небольшим, оказался широким и просторным. Проходя мимо прилавка с рыбой, я заметил, как оставленный без присмотра сопливый малец, сын продавца, разламывал ручками хлеб и кормил карпов в красной пластмассовой кадке. В двух шагах от него худой, как тростинка, парнишка схватил за шею живую утку, уложил на разделочный стол и играючи, одним взмахом ножа Яньвана умертвил её на глазах тучного покупателя.       Воздух на рынке был переполнен хорошо мне знакомыми характерными запахами. Когда у меня был свой закуток в магазине, я экономил на продуктах и снимал загончик для живой птицы, вроде того, напротив которого остановился с подарком. Я тогда каждый день веселился, наблюдая, как носятся куры и скачут утки, слушая, как они гогочут и кудахчут наперебой, прибирая за ними перья, пух и дерьмо. Правда, я и представить не мог, что Мамаша, живущая над мирским, вдруг поселится здесь.       Её квартира была над курятником, на втором этаже. Я долго стоял у ворот, всё никак не решаясь нажать на звонок. Даже если бы я отказался от сыновьей почтительности, позабыл о достоинстве, отбросил вежливость и этикет, избавился от стыда, превратил своё сердце в камень и приложил руку ко всем преступлениям на земле, я всё равно не сумел бы взглянуть Мамаше в глаза. 　　       Кто-то из жителей дома спустился, чтобы забрать газету. Мужчина средних лет в одних трусах и тапках, с хмурой физиономией сперва окинул меня подозрительным взглядом, а затем обрушился с криком:       — Ты здесь полдня уже что-то вынюхиваешь! Кто тебе нужен-то?!       У меня чуть сердце из груди не выскочило.       — Ван лаоши… здесь проживает?       — А, Ван лаоши… Она учит мою дочь танцевать и даже не берёт за это денег. До чего хороший человек, а какой темперамент… — Видно, поставив свою любимую пластинку, недовольный мужик тут же добреет. — Ван лаоши говорит, что у дочурки врождённый талант и что искусство меняет судьбы, мол, даже в курятнике можно вырастить феникса!       Слушая отца, который увлечённо описывал прекрасное будущее своей девочки, я понемногу успокоился. Передал ему подарок, сказал пару слов, выждал немного и в конце концов ушёл. Но не успел я отойти, как у меня за спиной вдруг послышался звон тяжело упавшего предмета. Повернув голову, я увидел на земле собственный подарок. Маточное молочко разлилось, черешню расплющило, сверху лежал нетронутый красный конверт.       Когда я поднял голову к окнам на втором этаже, Мамаши там уже не было.       Забрав конверт с двумя тысячами и выбросив липкую коробку, я пошёл к автобусу. На обратном пути я тоскливо смотрел на прохожих и машины в окно, поедая остатки черешни — крупные, больше голубиного яйца, ягоды так сочились сахаром, что от сладости першило в горле.       Мамаша никогда не простит меня за то, что я тогда бросил танцы.       — Меня зовут Ван Сюэцзин, я преподаватель Фань Сяоли по танцам.       — Что вам надо? У нас нет денег! — Тон матери Сяоли напряжённый и нервный, должно быть, решила, что Мамаша спустя много лет явилась к ней стребовать за расходы на лечение дочери.       — До Весеннего чемпионата чуть меньше месяца, а Сяоли уже давно не появляется на репетициях и не отвечает на звонки, — Мамаша говорит спокойно, но с явной озабоченностью. — Я пришла узнать, может, что-нибудь случилось у вас дома?       — А что могло случиться? — горланит старая Сяоли, поняв, что с неё не будут трясти былые долги. — Моя красавица-дочь развлекается и живёт на полную катушку. Не придумывайте, возвращайтесь домой!       — Тогда я могу поговорить с ней? Или её нет?       — Её нет! Она уже несколько дней не приходила ночевать. Не знаю, где она сейчас.       — Ваш ребёнок несколько дней не ночует дома, а вы, её мать, совсем не переживаете? — Голос Мамаши натягивается, как металлическая струна. Вот кто действительно волнуется о Фань Сяоли.       В ответ на замечание мать Сяоли вопит пуще прежнего:       — А тебе что за дело, где мой ребёнок? Ты вообще кто такая?! Чего припёрлась ко мне домой и указываешь, какой надо быть матерью?!       Её большие сиськи и широкий зад выглядят ещё внушительнее на фоне костлявой, как даосский святой, Мамаши. Она важно выпячивает грудь, и два огромных мешка колыхаются, свесившись над брюхом.       — Говорю по-простому: наша Сяоли больше не танцует. Теперь она снимается в телешоу и очень нравится тамошнему директору. Он даже сказал, что она станет звездой, если будет много работать. Ну и когда ей теперь танцевать?       — Только ребёнок может решить, танцевать ему или нет. Слова других ничего не значат.       — Да ты, я смотрю, никак не уймёшься?! Это я-то «другой» человек? Я её мать! У нашей Сяоли такие перспективы, а ты ей палки в колёса вставлять удумала? — Мать Сяоли поднимает руку и тычет Мамаше прямо в лицо. — Повторяю ещё раз: отстань от неё! Какой ей толк от твоих танцев? Ты сама полжизни проплясала, а даже по телевизору не засветилась. Да что там по телевизору, ты даже мужика себе не нашла!       — Извините за беспокойство. — Кажется, что у Мамаши даже мускул не дрогнул, она остаётся вежливой и сдержанной. — Прошу вас, как дочь вернётся домой, пусть позвонит мне. Я буду знать, что она в порядке.       — Больная! — Мать Сяоли хлопает перед ней дверью.       Мамаша уходит не сразу. Повернувшись, она оказывается напротив меня и долго стоит, разглядывая отделяющую нас стальную дверь. Не могу сказать, чувствует ли она моё присутствие, но зато точно знаю, до чего она гордая и упрямая. Если бы я открыл дверь и вышел, когда на неё ругалась старая Сяоли, я бы только досыпал соли на её раны, даже если бы не промолвил ни слова.       Дождавшись ухода Мамаши, я хватаю куртку и выскакиваю за дверь.       — Уже поздно, ты куда? — кричит отец мне в спину.       — Пойду верну свою сестрёнку домой! 　　       В Пекине уже одиннадцать вечера. Я завожу «шевроле» и мчусь на телестанцию, где натыкаюсь на одну из ассистенток шоу талантов. Я познакомился с ней, когда пытался пустить конкуренткам Фань Сяоли пыль в глаза и подвозил её на машине Ли Цяо. С тех пор ассистентка любезна со мной — не дожидаясь моего вопроса, она сама сдаёт адрес клуба, где тусуется Фань Сяоли. 　　       На стоянке у клуба блестит целый ряд дорогущих машин, и я, не удержавшись от шутки, паркую свой невзрачный «шевроле» между «ламборгини» и «мерседесом». Зайдя внутрь, я пробираюсь сквозь беспорядочную толпу и оглядываюсь по сторонам пока наконец не нахожу Фань Сяоли. Она сидит в дорогой зоне на угловом диване, с трясущейся головой и пьяным туманом в глазах. Рядом с ней трое парней в модных шмотках и какая-то знакомая мне девица. Я не сразу её распознал, но ошибки быть не могло — это же та самая Ай Сюэ с «нелёгкой судьбой»! Загнутые кверху накладные ресницы почти достают до бровей, белоснежная грудь едва не вываливается из декольте. Она вытаскивает сигарету, и один из парней наклоняется к ней подкурить. Двое других тоже не травоядные: один подставляет явно лишний бокал к губам Фань Сяоли, другой хищно суёт руку под юбку…       От ярости перед глазами встаёт пелена. Если не вмешаться сейчас, эти двое сучат изнасилуют её прямо здесь!       Я врываюсь к ним, отталкиваю мудака, распустившего руки, затем поворачиваюсь к Фань Сяоли и тяну её в свою сторону.       — Уже поздно! Твоя мать сказала отвести тебя домой!       Парень, которого я оттолкнул, заряжает мне по лицу.       — Ты сейчас дерьмо у меня жрать будешь! Совсем охерел?       — Вали отсюда!       Не дав мне вставить и слова, эти богатенькие ушлёпки тут же бросаются с кулаками. Выпущенный из рук бокал разбивается о стол.       — Какого хуя ты здесь устроил?       Меня крепко хватают за воротник, перекрывая воздух, но я решительно отбиваюсь, не забывая съязвить в ответ:       — Если бы я не кончил в твою мать той ночью, думаешь, твой старик-импотент смог бы тебя заделать? Я, блядь, твой папочка и её старший брат!       Держи спину прямо, если встаёшь на колени, не закрывай рта, если вступаешь в перепалку, и не прогибайся, если бросаешься махать кулаками. Признаться честно, влезая в драку за Фань Сяоли, я был готов помереть. Они больно бьют, но я тоже бью сильно и каждый удар возвращаю им в трёхкратном размере. В реальности плотность набитого кошелька и сила удара никак не связаны. Жизнь дворового кобеля ничего не стоит, но, если его спустить с цепи, он до смерти затрахает любых породистых сучек!       Воодушевившись своими успехами в яростной битве, в какой-то момент я теряю бдительность и вдруг получаю удар по затылку… Где-то громко бьётся стекло, в глазах темнеет, и даже трое мутузивших меня парней застывают, удивлённо глядя мне за спину.       С затылка стекает обжигающе горячая кровь, но я совсем не чувствую боли. Отхожу на несколько шагов, пытаясь не упасть, поворачиваю голову и встречаюсь взглядом со стоящей за мной Фань Сяоли. Её красивые раскосые глаза сияют в свете прожекторов. В руке бликует заляпанная чем-то бутылка.       — Отвали от меня, — отчуждённо говорит Фань Сяоли, глядя на меня с равнодушным спокойствием. — Отвалите от меня все. Я больше не танцую. Я выросла.