Пьяный бессмертный ныряет за луной

      Ли Цяо заносчивый и раздражающий, но ради высокого заработка я всё же переломил себя и устроился к нему водителем. В конце концов, кто может пройти мимо хороших денег? Да и быть личным шофёром знаменитости куда лучше, чем кататься по улицам в поисках пассажиров.       Честно сказать, эта работёнка оказалась чересчур беззаботной. Когда Ли Цяо приглашали на коммерческие мероприятия, организаторы подавали ему личный трансфер, так что он практически не нуждался во мне. Или ещё пример: когда у него случалась непруха, Ли Цяо просто выскакивал из тачки и шёл фотографироваться с народом. Я даже парковаться не успевал и в ожидании одиноко катался по оживлённым кварталам, как беспомощная рыба, отбившаяся от своего косяка.       В один из таких перерывов я разок злоупотребил служебным положением и поехал забрать Фань Сяоли со съёмок телешоу.       Карпы плещутся в воде, а гуси взлетают в небо. Мужчины на одной горе – это лагерь Ляншаньбо, но три женщины не станут играть на одной сцене. Тем более очень красивые женщины. Вот они меж собой близкие сёстры, а вот уже бьются не на жизнь, а на смерть, меряются красотой, умом и дерзостью — нет ничего, в чём бы они не соперничали друг с другом. Кто из них оплошает, не отыщет потом собственных костей.       Я боялся, что соперницы с опытом и связями могли обидеть Фань Сяоли, поэтому решил заехать за ней, предварительно натерев «роллс-ройс» до зеркального блеска. По словам Фань Сяоли, мой манёвр сработал как надо — девушки, с которыми она снималась, вытаращили глаза и начали делать вид, что у них невероятно схожие интересы.       Рассказывая об этом, Фань Сяоли казалась подавленной. Тогда я взял её лицо в ладони, отчего на нём, подобно цветку, распустилась улыбка, и сказал ей: «Раз уж ты решила идти в шоу-бизнес, будь радостнее и всегда держи лицо, это нравится зрителям».       Обычно в мои задачи входит отвозить Ли Цяо на новеньком «роллс-ройсе» развлекаться с проститутками. Две его ассистентки — одна вечно хранит молчание, а вторая болтает без умолку — отличаются изощрённым умом и талантом собирать слухи. Согласно изысканиям падкой на сплетни лолиты, хотя Ли Цяо выглядит на двадцать семь — двадцать восемь лет, а в энциклопедии «Байду» указан возраст тридцать два года, оба эти варианта неверны. Однако он в самом подходящем возрасте для женитьбы, ясное дело, что звёздные дамы сходят по нему с ума. Есть одна певичка, чья карьера взлетела после кастинга на шоу талантов, так она хотела принудить Ли Цяо жениться на ней, но в итоге стала его заклятым врагом и заказала немало крамольных статей в жёлтой прессе.       Я также узнал, что резиденции многих знаменитых женщин точь-в-точь Циньский дворец и Чуское подворье. Ли Цяо наведывается к ним не слишком часто, но и не сказать чтобы редко. Это глубоко задело меня, но недаром же говорят, что богатая жизнь порождает похоть. Раньше я целыми днями батрачил, чтобы заработать на корм, так что сил не оставалось даже на дрочку, но Ли Цяо, даже сидящего на жёсткой диете, хватало на регулярные визиты к своим сплетницам. Всякий раз, когда он безудержно таскается по борделям до полного насыщения, я думаю о нём, как о бесстыднике, таком жалком, что даже Небо презирает его, и я страшно хочу стать таким же бесстыдным, как он.       В последний месяц Ли Цяо постоянно встречается со своей подружкой по сексу, о которой мне известно лишь то, что она была новенькой, подающей большие надежды, и за ней закрепился образ хуадань в звёздных кругах. Она, конечно же, была красавицей, с лицом без единого изъяна, но не имела внутренней притягательности. Не знаю, что я имею в виду под внутренней притягательностью, но точно не зависимость от чужого мнения и ежедневное ношение шляпок с цветами.       На сей раз Ли Цяо так увлекается встречей с подружкой, что пропускает не только обед, но и ужин. От голода у меня уже темнеет в глазах, так что я выбегаю в магазин неподалёку за двумя мясными пампушками и бутылкой минералки и сажусь на корточки, как нищий работяга, чтобы поесть.       Я только успеваю сделать укус, как Ли Цяо уже спускается из элитной многоэтажки. Он не окликает меня подкатить карету, а подходит сзади и пинает в плечо ногой. Покачнувшись, я падаю на землю, но тут же вскакиваю на ноги. На надкушенный мясной пирожок в моей руке налипла жирная грязь.       Наверняка Ли Цяо такой засранец с рождения. Он мог пнуть меня или поднять на меня руку не утруждаясь словами. Кира с его покладистым нравом говорит, что с этим ничего не поделать, остаётся лишь проявить терпение и делать всё, что скажет Ли Цяо, ведь «даже дуновение ветра постепенно стирает горы».       Сев в машину, Ли Цяо с отвращением смотрит на быдло вроде меня и холодно спрашивает:       — У тебя зарплата двенадцать тысяч юаней, как у «белого воротничка». Куда ты деваешь деньги?       У меня в кармане лежит ещё одна пампушка, но этот господин на диете — кто знает, как он отметелит меня, если я решусь есть при нём.       — Я коплю на первоначальный взнос, — скромно отвечаю ему.       Он незаинтересованно хмыкает.       — Надумал купить квартиру и жениться?       — Влезу в ипотеку, мне ведь так нужно ещё одно ярмо на шее! Просто мой отец не может жить на первом этаже, слишком холодно и сыро, он загибается от артрита.       — И сколько ты уже скопил?       А большая шишка сегодня на редкость словоохотлив, небывалое дело.       — Если честно, пока немного, в прошлые два месяца потратил всё на разруливание домашних проблем. — Мне не хочется ещё больше рассказывать о болезнях отца, так что я улыбаюсь, глядя на Ли Цяо боковым зрением. — Ничего, главное начать. Хотя я, блядь, всё ещё поверить не могу, что успею скопить на первоначальный взнос при живом отце… О, пирожки с крабовым мясом! Е, подождите меня, я куплю и мигом вернусь!       Паровые пирожки с икрой и мясом краба — это редкость на севере. Когда мой старик был молодым, он ел их в командировках в Сучжоу и потом, когда ему хотелось мяса, только о них и рассказывал. Нынче он брюзжит без остановки, так что, стоило мне заметить вывеску над магазином, я тут же выскакиваю из машины и бегу туда, даже не дождавшись согласия Ли Цяо.       Тридцать юаней за бамбуковую корзинку — я покупаю сразу три, чтобы старикан наелся как следует.       — Какой ты почтительный, — к моему удивлению, Ли Цяо не сердится, даже виду не подаёт. Неужто понял, что я купил пирожки для отца?       — Охуеть какой почтительный! — согласно качаю головой. — Не хочу, чтобы старый хрыч отправился кормить могильных жуков свеженьким, пускай еще поварится в собственном соку.       Подняв брови, Ли Цяо морщит лоб, и это выражение срабатывает на меня как меч, вытащенный из ножен. Я вдруг вспоминаю, как пару дней назад юйцзе высказала мне за мои похабные словечки, намекнув, что если они раздражают даже её, то господин раздражается ещё сильнее.       Боясь, что меня вышвырнут с работы, я тут же усмехаюсь и шлёпаю себя по губам.       — Простите, е, впредь буду держать язык за зубами.       Меч возвращается в ножны. Ли Цяо закрывает глаза, на лице проскальзывает усталость.       — Угу.       Небо за окном выглядит таким же изнурённым. Улицы забиты машинами, стоящими в пробке, бизнесмены на дорогих авто выстраиваются в гирлянду зажжённых фар, чьё мерцание уходит за горизонт. Море городских огней очаровывает, но это всего лишь иллюминация жадной до денег бездны.       Долгое время молчавший Ли Цяо вдруг говорит:       — На перекрёстке поверни направо, мне нужно зайти в одно место.       — Е, вы бы сказали раньше, меня уже ждут дома с ужином. — Я пробую воспротивиться, ведь остывшие пирожки уже не так хороши.       — Никто не умрёт от голода, если ты задержишься ещё на час.       Ли Цяо даже не смотрит на меня, ледяным тоном гасит робкую искру моего сопротивления. Раз уж решил что-то, значит, сделает, и спорить с ним бесполезно.       Мы подъезжаем к новенькому, ещё не открытому арт-центру. Даже без вывесок и с тёмными окнами он выглядит внушительно: огромный раздвижной стеклянный купол, всё выполнено из новых материалов и фактур. Легко представить, как в ясную погоду солнце просачивается сквозь крышу, как скользят внутри тени облаков — должно быть, это завораживает.       Из разговора Ли Цяо с людьми из арт-центра я понимаю, что он инвестирует в строительство, и незаметно проскальзываю внутрь здания.       Масштабы арт-центра поражают меня: здесь находится театр на несколько тысяч зрителей и ещё одна сцена поменьше для драматических пьес.       Следуя за указателями, я поднимаюсь по ступеням и оказываюсь у входа в главный театр. Когда я толкаю дверь, в нос ударяет густой запах морилки и свежего лака, и на мгновение я столбенею — в последний раз такую просторную и прекрасную сцену я видел на чемпионате среди молодёжи, почти восемь лет назад.       Для мастеров по отделке на сцену поставили дешёвые лампы накаливания, но даже их скромный свет меня ослепил.       Поднявшись на сцену, я двигаюсь очень медленно, словно ласкаю резиновый настил прикосновениями своих ступней. Достигнув середины сцены, я оборачиваюсь и смотрю перед собой в зал, где должны сидеть тысячи зрителей.       Вдруг сердце заходится в грохоте, и я хватаюсь за грудь, чтобы хоть как-то его успокоить. Кажется, что оно лишь теперь забилось по-настоящему и вот-вот пробьёт мои рёбра насквозь.       Перед глазами вдруг встаёт зал, полный людей. Старики, дети, мужчины, женщины — все они пришли посмотреть на мой танец.       Слёзы обжигают мне глаза, слова застревают в глотке.       Я снова здесь. На моей сцене.       Вскидываю правую руку, чиркаю пальцами возле уха и направляю руку к залу, словно внимая ему.       Это движение разжигает мои чувства и дурную голову, и я вслушиваюсь в нескончаемый прилив аплодисментов, в моё имя, выкрикиваемое раз за разом.       В глазах стоят слезы, но я улыбаюсь во всю ширь лица.       — Меня зовут Юань Лобин, спасибо, что вы пришли ради меня.       Так тихо и так пусто. В этой оглушительной тишине слышно, только как всё сотрясается внутри меня. Глубоко поклонившись пустому залу, я гордо выпрямляю спину.       — Следующий танец, который я приготовил для вас, называется «Танец берберки».