Пьяный бессмертный ныряет за луной

      Фань Сяоли всё же решается пойти на конкурс талантов, где участники работают под эгидой известных наставников и каждый сезон танцуют в паре с приглашёнными звёздами. Подобные шоу, до краёв полные рекламных уловок, неизбежно становятся популярными ещё до выхода на экран.       Эта возможность досталась ей непросто: первичные пробы, повторные — и так несколько раз до встречи с режиссёром, принимающим окончательное решение. Фань Сяоли, как истинный воин, прошла пять застав и уничтожила шестерых генералов, сразилась с лучшими из лучших на поле брани, где красивые девочки, её сверстницы, «убивали друг друга, обнажив стальные клинки». Эти кровавые фантазии о завоёванной победе грели её самолюбие, и, если вначале Фань Сяоли раздумывала об участии, в итоге она не могла не пойти.       Я везу её в телестудию на решающие тёрки с постановщиками. Пока Фань Сяоли собеседуют, я бесцельно разъезжаю по городу, но в назначенный час возвращаюсь и жду её у ворот.       Кажется, Фань Сяоли провожает сам режиссёр-постановщик по фамилии Цюй, о котором она рассказывала. Он накопил внушительный послужной список к своим сорока с хвостиком, но на вид режиссёру Цюй не дать больше тридцати: стрижка ёжиком, овальное лицо, над скруглённым носом очки в чёрной оправе, кажется интеллигентным. Он явно из тех, кого щадит время, в отличие от моего отца — тому едва стукнул полтинник, а выглядит как вековой старик.       Режиссёр Цюй мило беседует с Фань Сяоли. Я стесняюсь подойти к ним, тихо наблюдаю из машины и вдруг вижу, как он набрасывает руки на талию Фань Сяоли, приклеивается к ней ладонями. Его голос звучит легко и непринуждённо, но я чувствую опасность, исходящую от лежащих на талии рук. Как мужчина, я хорошо понимаю, о чём говорит этот жест. В сердце закипает ярость. Он явно из тех, кто скажет в глаза, что «ради тебя готов я повеситься, броситься в воду, познать великую тайну любви», а про себя помыслит о «шести позициях, девяти приёмах и тридцати обрядах».       У многих танцоров с малых лет появляется дурная привычка — они всегда приосаниваются, вскидывают голову, и в повседневной жизни их движения порой выглядят нарочито, словно они выставляют себя напоказ. Вот и Фань Сяоли, простодушно улыбаясь, как если бы в знак согласия, невольно прогнулась в спине. 　　       Я не сдерживаюсь и выхожу из машины. Заметив меня, Фань Сяоли радостно машет рукой.       Она представляет меня постановщику как своего парня, и я обращаюсь к нему, заговорщически улыбаясь:       — Прошу вас позаботиться о моей Сяоли.       Я вздыхаю с облегчением — хорошо, что девчонка не дура.       — Сяо Юань… возможно, чтобы выиграть в конкурсе, нам с Сяоли придётся выступить вместе. Не принимай это близко к сердцу, когда увидишь, ладно?       Постановщик Цюй темпераментнее, чем я думал, чеканит каждое слово своим густым голосом. Он расхваливает Сяоли за проницательность и гибкий ум, и моя злость потихоньку отступает.       Фань Сяоли возвращается в машину вместе со мной. Прежде чем пристегнуться, она складывает руки в мольбе:       — Пожалуйста, прошу тебя, не говори об этом Сюэ Цзин лаоши. — Затем она достает конверт и настойчиво кладёт его мне в руку. — Это гонорар за одну мою съёмку. Если шоу получит хорошие отзывы, гонорар тоже вырастет.       В конверте я вижу восемьсот юаней.       — И какой это... гонорар по счёту?       Фань Сяоли делает жалостливый взгляд.       — Теперь и я могу зарабатывать, купи дядюшке что-нибудь вкусное. Я давно хотела уважить его, ведь дядюшка относится ко мне лучше, чем родной отец. И ты мне как брат.       Всё же какой чудесной силой обладают деньги. Не только обнадёживают сердце, но и затыкают рот. Эти восемьсот юаней даны не для того, чтобы меня подкупить, а чтобы оправдаться за свои поступки. Но я легко разоблачаю такие уловки, я боюсь, что Фань Сяоли врёт сама себе. Ведь она, как и я, не способна выдержать разочарованный взгляд Мамаши.       Детские годы Фань Сяоли не были счастливыми. Её отец считай что сросся со столом для маджонга, а мать каждый день наряжалась, как цветущая ветка, и уходила вести распутную жизнь. В этой семье Фань Сяоли росла в полной растерянности, словно семечко, которое принёс ветер, истощённое без воды и уповающее на удачу. И если бы Мамаша не приняла её в танцевальную школу, наверняка всё бы закончилось трагедией.       В четырнадцать у Фань Сяоли обнаружилась хондрома, но её родичи, как и всегда, лишь развели руками. Мамаша сама таскалась с ней по врачам, даже оплатила её операцию и все больничные расходы, о чём семья Фань до сих пор не знает.       Мамаша любит танец как свою жизнь. Она истязает мальчиков и девочек на тренировках без жалости и сочувствия, но и заботится о каждом юном даровании всем сердцем.       Я совсем не переживаю о том, что Мамаша узнает о телешоу. Она кичится своим образом артистки, живёт в гробнице, как Сяолун нюй, не выходит в Интернет, не смотрит телевизор, не интересуется звёздами шоу-бизнеса. Но не зря говорят, что огня в бумаге не спрятать, и когда Мамаша обожжётся об него, боюсь, Сяоли уже будет известна на всю страну. И мне тревожно за неё.       — Если ты правда решила участвовать, я не стану тебя останавливать. Попрошу лишь об одном — отстаивай свои границы, ладно?       Я не могу ручаться, что шоу-бизнес — рассадник паразитов, но и обратного никто не в силе утверждать.       — Хорошо.       Должно быть, Фань Сяоли прониклась моими словами. Переполняющие её чувства отражаются на миловидном лице, она легонько поддакивает мне, как птичка.       После долгой паузы она вдруг хихикает и, точно успокаивая саму себя, говорит:       — Режиссёр сказал мне, что на первом этапе шоу моим звёздным красавчиком станет твой любимый Гу Яо. Ещё говорят, если рейтинги будут высокие, они позовут крупных звёзд кино и эстрады, так что у меня появится шанс попасть на большие экраны.       Имя Гу Яо заставляет моё сердце всколыхнуться, но я ничего не отвечаю.       — Кстати, Бин гэ, я никогда не спрашивала тебя, а сейчас подходящий момент. Почему ты перестал торговать воком по-кантонски?       — То ящур, то птичий грипп. Слишком многое зависело от обстоятельств, таксовать куда проще.       Я не рассказывал ей о том дне, когда видел Мамашу. Как она стояла между мной и закатом, с какой скорбью глядела на меня.       — Жить так трудно. — Фань Сяоли прижимается ко мне, опускает голову на плечо, спрашивая: — Как это сказать на кантонском?       Хорошенько подумав, я отвечаю:       — Быть человеком так тяжело.       Я отвожу Фань Сяоли домой и продолжаю кататься по улицам в поисках пассажиров, но не успеваю никого подцепить, как мне вдруг звонит незнакомый номер.       — Здравствуйте, я первый помощник Ли Цяо. — Голос в трубке приятный и тихий.       Мужчина по имени Кира называет себя правой рукой Ли Цяо, сообщает мне адрес в элитном районе, где земля на вес золота, и что его господин хочет видеть меня. Должно быть, почувствовав мою оторопь, он добавляет, что я ничего не потеряю, если приду, и надеется, что я всё хорошо обдумаю.       — Я всё хорошо обдумаю, — я повторяю его слова в ответ, про себя понимая, что мне действительно нечего терять. Решаюсь ехать.       Особняк Ли Цяо находится в деловом центре, в окружении настоящих кипарисов, как в оазисе посреди шумного города. Борясь со стеснением, я наворачиваю круги на въезде в частный сектор, пока Кира не появляется у ворот — я сразу же понимаю, что это он. Он тоже меня примечает и машет рукой, веля подъехать к нему, самовольно садится в машину.       Кира не обманывает моих ожиданий — узнаёт песню, играющую в салоне, говорит любезно и держится культурно. Ему около сорока, одет солидно и без позёрства, а когда улыбается, на щеках проступают еле видные ямочки. Я совсем не так представлял себе помощника звезды: в Кире нет мещанства или заносчивого нарциссизма, он ведёт себя по-джентльменски, тактично и скромно.       Из нашей беседы я узнаю, что Кира — этнический китаец с японским гражданством. Долгие годы он, как помощник Ли Цяо, провёл в Китае и теперь раздумывал вернуться на родину или остаться здесь насовсем. Хотя Кира не подбрасывает темы для разговора сам, он кажется отличным слушателем и с улыбкой внимает всей ерунде, которую я собираю, только время от времени вставляет свои пять копеек.       Наконец, мы паркуемся в гараже. Прежде чем войти в особняк, напоминающий летнюю резиденцию императора, я робко спрашиваю, не сдержавшись:       — Почему Ли Цяо решил встретиться со мной?       — Ты ведь хорош в танце, верно? — задаёт встречный вопрос Кира.       Я согласно киваю.       — Но он же не поверил мне. Как вы узнали?       На лице Киры проскакивает хитрая улыбка, но он уклоняется от ответа.       Просидев в особняке Ли Цяо больше двадцати минут, я не увидел даже его тени. Кира, кажется, начинает бояться, что моё терпение скоро лопнет, и потому разъясняет:       — Если нет работы, то в это время Ли Цяо занимается в бассейне. Ему нравится плавать нагишом и не нравится, что его кожа слишком бледная, так что он убивает одним выстрелом двух зайцев.       — Ничего, ждать клиентов — обычное дело для водителей.       Вдруг откуда ни возьмись выскакивает взрослый аляскинский маламут. Увидев, что я не боюсь, пёс не ощеривается на меня и грузно ложится у моих ног.       Проходит ещё двадцать минут, и звезда наконец является взору. Он, должно быть, только вылез из бассейна — голый торс влажно поблёскивает, а нижняя часть тела прикрыта банным полотенцем. Я не разглядел его статность сквозь экран телевизора: сильные плечи, налитые силой мышцы груди, узкую талию, пресс с тремя кубиками слева и четырьмя справа. Мерцающие капельки катятся по изгибам его мускулов, и у меня перехватывает дыхание так, что я нетерпеливо сглатываю.       Не взглянув даже глазом на заждавшегося меня, Ли Цяо подзывает маламута, щёлкая пальцами. Тот послушно поднимается и вразвалку подходит к нему.       Когда он усаживается на диван, в комнате появляются две женщины, лолита и привлекательная юйцзе. Обе настолько собой хороши, что могли бы переманить в стан натуралов даже педика вроде меня.       Похоже, они ассистентки Ли Цяо — лолита держит полотенце, а у юйцзе в руках поднос с травянисто-зелёным смузи, приготовленной на пару брокколи и куриным филе, поблёскивающим редкими крупицами соли.       Ли Цяо берёт полотенце, вытирает лицо и снимает с подноса стакан с зелёным напитком.       — Что это?       — Алоэ и сельдерей, — с невозмутимым видом отвечает юйцзе.       Ли Цяо хмурит брови.       — Я не пощусь в монастыре, к чему такая еда?       — Съёмки нового фильма начнутся через два месяца, — вмешивается Кира в разговор, — вам нужно сбросить не меньше пятнадцати килограммов.       — Ладно, ладно, я и так постоянно учу реплики. Но до чего же тоскливый персонаж.       С отвращением на лице Ли Цяо одним махом, как лекарство, выпивает смузи, отставляет стакан и закатывает глаза, давая юйцзе понять, что эта гадость стоит у него комом в горле. Наблюдая за его капризами, я злорадствую про себя: всё-таки звёзды не небожители, что не едят и не срут.       — Режиссёр Чэнь говорит, только ты способен сыграть эту роль, — посмеивается Кира.       — Очевидно, что я хотел роль, которая досталась Гу Яо. — Откинувшись на диван, Ли Цяо вздыхает и закрывает глаза.       Не могу не сказать, что всё это — огромное испытание для меня. То, как он сидит напротив, почти обнажённый, с широко расставленными ногами, точно голая соблазнительница, дразнящая пылкого подростка. Кожа с внутренней стороны его бёдер белая и мягкая на вид, как выглядывающая наружу подкладка из песцового меха. Я делаю вид, что смотрю на собаку, лежащую у его ног, но на деле же пытаюсь проникнуть взглядом под влажное полотенце, узнать, что скрывается под ним. И когда моё сердце принимается трепетать будто флаг, Ли Цяо вдруг распахивает глаза и смотрит на меня в упор. На лице его проскакивает удивление, будто он только сейчас понял, что в комнате есть ещё один человек.       Я кривлю губы в улыбке и машу ему рукой:       — Привет.       На лбу у Ли Цяо появляется малюсенькая складка, тень мимолётной мысли, но затем его взгляд снова гаснет.       — А, это ты.       Приблизившись, он нависает надо мной. Полуголый, выше меня на полголовы, к тому же вызывающий неописуемое чувство тревоги. По-прежнему глядя на мир сквозь полуопущенные веки, он вдруг берёт меня за подбородок, с силой поворачивает мою голову налево, затем таким же рывком направо, будто придирчиво осматривает домашний скот. Смотрит искоса на правую скулу, на левую сквозь пелену ресниц. Да что он там пытается увидеть?       Закончив наконец дознание, Ли Цяо отводит от меня взгляд и обращается к Кире:       — Отведи его на медосмотр.       — Эй, подожди! Что всё это значит?!       Увидев, как он отворачивается, я протягиваю руку в порыве отчаяния, хватаю его за полотенце, и оно тут же соскальзывает. Кто же знал, что держалось оно на честном слове.       Маламут напряжённо вскакивает, глаза горят. Лолита слегка вскрикивает. Спокойное, как айсберг, лицо юйцзе меняется под наплывом чувств.       Клянусь, я правда неспециально. Хотя и помню, как Кира говорил, что Ли Цяо любит плавать голышом, я сделал это… случайно. Но как же красивы его ягодицы, стройные и крепкие ляжки, плотный, чуть оттопыренный зад! Глядя на него со спины, я завидую лолите и юйцзе, которым достался самый лучший вид.       Все мускулы Ли Цяо напрягаются как камень. Он прикрывается рукой, стараясь сохранить спокойствие, поворачивает голову вбок — я догадываюсь, как пристально он посмотрел в глаза девушкам, которые изо всех сил сдерживали смех и вдруг опрометью прижали ладони к лицу.       — Ты... будешь моим водителем.