Пьяный бессмертный ныряет за луной

      У моего отца неприятности.       Я уже говорил, что на дух не переношу алкоголиков, но разговор сейчас пойдёт не о Ли Бо, а о моём отце.       До политики реформ и открытости у него была завидная работа, а в самые удачные времена он сутками был в командировках с руководством завода. Не знаю, может, деловые встречи в ресторанах были всего лишь предлогом для попойки, но отец считал себя самым успешным человеком на свете.       В те годы он пил без разбору. В хорошие дни катал меня на шее и трудился на благо семьи как ломовая лошадь, а в плохие — покрывался от ярости красными пятнами, кричал на мать, как потерпевший, и распускал руки. Но мать не была дурой и после очередных побоев сбежала к другому. Так наша семья из трёх человек сократилась до двух мужчин, что вечно огрызались друг на друга. Домашний очаг навеки погас, в квартире поселился бардак. Простая бумажка — свидетельство о разводе — окончательно разлучила нас с женщиной, державшей половину небосвода на своих плечах. Отец так никого себе не нашёл и постепенно состарился в одиночестве.       Но беда не приходит одна. Громкий голос политики реформ лишил отца работы, всегда полная чашка риса опустела за одну ночь, и отец утопил себя в спирте. Печень быстро пришла в негодность, следом постучался инсульт, и, как врач сказал мне, только поступившему в среднюю школу подростку, у отца «значительно расширены желудочки головного мозга, вероятно преждевременное слабоумие». Он превратился в старого хрыча с разрушенным мозгом, который ценит выпивку больше жизни и чудит на пьяную голову.       Только что мне позвонили с незнакомого номера и сказали, что отец пытался украсть бутылку в супермаркете, но, когда другая покупательница поймала его с поличным, он нагрубил ей, спустил штаны и похабно себя повёл. Хотя рядом со мной сидит редкий экспонат, позвонивший пригрозил мне, что если я не явлюсь как можно скорее, охранник супермаркета спровадит моего отца в полицейский участок, и ему предъявят за домогательства вдобавок к краже. Я останавливаю машину, не глядя на Ли Цяо, выскакиваю под неумолкающий ливень и в несколько шагов добегаю до супермаркета.       Вежливо объясняя произошедшее, менеджер ведёт меня туда, где отец устроил дебош. На полу целый ряд винных бутылок, всё залито золотистой жидкостью и усыпано осколками тёмно-зелёного стекла. Менеджер подробно перечисляет все проступки моего отца. Я пытаюсь хранить самообладание, но у меня темнеет в глазах. Мимоходом обращаю внимание на цену бутылок и вздыхаю с облегчением — повезло, всего шесть бутылок «Тецзяфань» по шесть юаней каждая.       — Ну и бардак он тут устроил... Никак нельзя обойтись без полиции?       Менеджер указывает на груду разбитых бутылок, его брови подпрыгивают над мелкими глазками и выражение лица как бы говорит: «Подумай, что можно сделать».       Что мне ещё остаётся? Придётся разруливать всё самому.       — Простите, простите! Мой отец болен, у него проблемы с головой! Я заплачу за все разбитые бутылки! — Растягивая губы в улыбке, я виновато склоняю голову перед работниками магазина.       Менеджер охает и говорит, по-прежнему глядя в пол:       — Наша уборщица порезалась, пытаясь убрать весь этот беспорядок, так что…       — Я уберу! Я всё уберу! — я наугад подбираю слова. — Пусть тётушка отдохнёт, дайте мне совок и щётку, я разберусь!       Кто-то из персонала подаёт мне веник и тряпку, отца выводят из коморки охранников. Один из них придерживает его, и он еле стоит на ногах, дрожит на каждом шагу и, кажется, даже не узнаёт меня, глядя, как я вожусь на полу. Женщина, которую он схватил за задницу, стоит у него за спиной. На вид ей лет тридцать пять, косметика лежит на лице как попало, одета в аляповатое платье, и она разражается руганью, едва заприметив меня.       — Твой отец совсем стыд потерял, в его-то годы! Дома женщины, что ли, нет? Пристаёт, распускает руки, ещё и штаны спустил!       Женщина эта полная, голос у неё — раскатистый, и её громкие фразы про «старого хрыча», у которого «стыда нет!» привлекают внимание других покупателей.       — Коли он псих, так пусть дома сидит, нечего на публике шататься!       — Сын совсем не почитает родителя, раз уж старик себя так ведёт!       Возбуждённая толпа дружно слетается на пустяк, и люди уже готовы идти в крестовый поход на моего отца, словно своими глазами видели, как старый пьянчуга развратил молодую невинную девушку. Злая клевета хлещет со всех сторон, но я делаю вид, что оглох, молча терплю бранные тычки, глотаю дерзкие насмешки и ползаю по полу с тряпкой, собирая одной рукой пролитое вино, а другой подбирая осколки.       Отец стоит неподалёку от меня, но я не хочу навлекать на себя позор, за который толпа распинает его, и избегаю встречаться с ним взглядом. Стоящий начеку менеджер решает, что я сачкую, негромко покашливает, указывая пальцем в сторону моего отца:       — Там ещё много битого стекла.       Когда я касаюсь щёткой ботинок своего отца, то вдруг чувствую дурной запах, идущий откуда-то у него со спины. Прямо перед собой я вижу, как дрожат его ноги и как по тёмно-синим штанам, от паха до самых лодыжек, растекается влага.       Отец обоссался прямо на виду у бранящей его толпы.       Он хватает меня за волосы, надеясь, что я посмотрю на него, и сухими губами вполголоса лепечет:       — Я толк-толкнул… я не хватал.       Побледневший под светом ламп, абсолютно беспомощный перед потоком ругани старик с седыми кончиками бровей, морщинистым лицом, будто прикованный к полу и не знающий, как поступить. Он точно извергнутая кем-то злая шутка, выплюнутый комок мокроты. Я различаю кровоподтёки на отцовском лице, тут же догадываюсь — это та женщина, решив, что её облапали, залепила отцу несколько пощёчин.       Я вспыхиваю от ярости, пока тётка за мной спиной всё продолжает орать:       — Ну скажите же, что этот старый хрен лишился всякого стыда…       — Блядь, просто взгляни на себя, ты же выглядишь как куча дерьма, думаешь, мой отец стал бы домогаться тебя?       Поднявшись, я выпрямляю спину. Мне хочется взять все непристойные слова, что только существуют в этом мире, и швырнуть их ей в лицо.       — Ты похотливая старая щёлка, распущенная блядина, да по одному только взгляду на твою климаксную рожу понятно, что у тебя давно сухо между ног! Увидела старика и сразу раскинулась в шпагат, ведь никто нормальный тебе не даёт! Ты же страшнее псины, у тебя дыра расхлябаннее, чем у свиноматки! Загнала своего мужика в гроб и всё мало, теперь мучаешь моего отца, только слишком губу раскатала, я, блядь, тебя размажу первой!       — Ты ещё смеешь пасть разевать?! Только пикни — и я потащу твоего отца в полицию, понял?!       Похоже, я вывел из себя эту бабу — она бросается на меня, стремясь расцарапать лицо.       Подхалимы, претендующие на звания джентльменов, тут же кидаются её защищать, и в магазине начинается переполох. Когда перед моим лицом взвиваются кулаки, я думаю лишь об одном: помру, но защищу отца.       Внезапно в беспорядочном клубке разносится чей-то крик, и все разом замолкают.       — Ли Цяо! Это же Ли Цяо!       Не знаю, когда именно Ли Цяо появился в толпе, но удивляюсь тому, что он снял очки и засветил свою личность.       — Господин, вы пришли! Как же хорошо, что вы здесь!       Не успев растерять прыть, я вцепляюсь в своего отца и, вооруженный в равной мере как своим талантом двуличия, так и чужим авторитетом, мигом прячусь за спину Ли Цяо. В конце концов, он же чертовски знаменит и способен парой слов загасить пыл возбудившихся мужиков.       — Понятия не имею, с чего вдруг целая толпа набросилась на одного человека, так что спрошу следующее: вы хотите иметь дело с моими юристами или просто сделать со мной общее фото?       И тут же весь магазин рвётся к нему. Ли Цяо оказывается весьма терпеливым, и обольстительная улыбка всё время держится у него на лице.       Кто-то из кидавшихся на меня с кулаками вручает мне свой телефон, чтобы я сфотографировал его с кумиром. Сквозь чужой объектив я отчётливо вижу, до чего этот парень хорош собой, он как журавль среди куриц и петухов.       Может, всё дело в том, что я прикинулся знакомым Ли Цяо, но перед нашим уходом менеджер магазина ведёт себя как совсем другой человек: он не только не берёт с меня денег, но и приносит свои извинения, любезно раскланиваясь.       Я увожу отца из этого гнилого места, и мне ничего не остаётся, кроме как выполнить просьбу звезды, протянувшей мне вдруг руку помощи. Всю дорогу до машины я распинаюсь Ли Цяо о том, как признателен ему, но он хладнокровно молчит, не издавая ни звука.       Остановившись перед своим «шевроле», я вспоминаю, с каким восторгом люди в магазине фотографировались со своим кумиром, и, не сдержавшись, достаю смартфон.       — Можно с тобой сфотографироваться? — спрашиваю я у Ли Цяо.       Не дожидаясь, когда он кивнет, я включаю камеру на смартфоне, подхожу к нему и самовольно обнимаю за плечо. Неожиданно он отталкивает меня с такой силой, что я едва не падаю, отшатнувшись.       — С какой стати ты фотографируешься со мной?       В лучах солнца видно, насколько его глаза светлее, чем у обычных людей, но они не походят на тёплый янтарь, их дымчатый цвет холодный и мрачный.       Этот вопрос застаёт меня врасплох. Я даже не предполагал, что он откажет мне в такой простой просьбе, и не нахожу, что ответить.       — Сфотографируешься и будешь заливать своему следующему клиенту, что знаешь Ли Цяо, что хорошо с ним знаком и как он жаждал снять тебя в своём фильме, но ты отказался?       — Зачем мне говорить такое?..       — Но ты же зачем-то называешь себя победителем Семнадцатого чемпионата по танцам среди молодёжи.       От этих слов во мне всё холодеет от самых пят до затылка, но странное пламя разгорается в груди. Он смотрит на меня с таким высокомерием, что я впиваюсь в него свирепым взглядом и сквозь зубы процеживаю:       — Я умею танцевать. И делаю это хорошо.       Глядя на моё лицо, полное решимости, Ли Цяо вдруг очаровательно улыбается, обнажая белоснежные зубы, и от этой улыбки у меня темнеет в глазах.       Закончив улыбаться он говорит:       — Победительницу Семнадцатого чемпионата зовут Ян Янь. Я знаю её много лет. Люди вроде неё твёрдо стоят на ногах, даже когда земля уходит у них из-под пят. Но ты явно не такой человек.       После многозначительной паузы Ли Цяо возвращает на переносицу солнечные очки, поднимает руку и хлопает по капоту моей «шевроле».       — Води свою тачку старательней, Юань Лобин. — Он даже запомнил моё имя.       Я вижу его взгляд сквозь очки, смесь презрения и отвращения, с какими смотрят на грязь, прилипшую к подошве ботинок.       Прежде чем уйти, Ли Цяо вежливо обращается к моему отцу, называет его «дядюшкой» и велит заботиться о здоровье.