You are my conscience

      В комнате довольно прохладно. Микки распускает массивные тёмно-зелёные портьеры, закрывая вид на белоснежный тюль, сквозь который пробивался свет Луны, прожектором бьющий в спальню, освещая ее. Затем сразу включает ночник, расположенный на небольшой тумбочке с правой стороны постели. Скорее всего своей стороны. Рэй прежде никогда не был в этой части дома. В этом не было необходимости.       — Да, позвонила, как я и ожидал. Была под впечатлением от подарка и письма, даже растрогана. Пустила слезу и позвала нас с Роуз на ужин. От этого уже никак не отвязаться, — Пирсон оборачивается и на несколько секунд зависает, рассматривая сидящего на своей постели Рэя. Тот выглядит устало и расслабленно, так по-домашнему, словно подобные вечера уже давно вошли у них в привычку. — Я устал от этого. Хочу на пенсию.       Роуз была хорошей женой. Человеком, подходящим Майклу для бизнеса и работы, хорошего качественного секса и неплохого времяпрепровождения, но у неё была своя жизнь и свой мир отдельный от его. Она партнёр, но не дом. Микки ищет обходные пути для своей совести. И поражается тому, как ему удалось так проебаться и не рассмотреть Смита с другой стороны сразу, как только они познакомились.       — Тебе просто пора бы поспать. Ты устал сегодня, Рэй?       Подхватив пальцами стакан со стола, он наклоняется и обвивает чужое запястье рукой, скользит носом по раскрытой протянутой ладони, невесомо касается губами кончиков пальцев, прежде чем поместить туда стакан и отстраниться.       — Твои пальцы подрагивают. Ты в порядке?       — Всё хорошо, — заверяет его Рэй. Заверяет и тут же врёт уже не только самому себе, но и Пирсону. Ничего не в порядке. Нельзя сначала обмениваться двусмысленными смс, дрочить в голосовых, расписавшись в том, что чувства очень даже взаимны; крутить в голове чужую фразу «ты так восхитительно всхлипываешь» и не возбуждаться, не желать получить в безраздельное пользование не только его жизненный график, но и душу с телом, желание будить его по утрам, засыпая поздно, потому что половину ночи ёрзал у своего босса на бёдрах. Нельзя делать это, а потом бросать «о, нет, всё хорошо, просто я придурок, мистер Пирсон. И я вас люблю, а мои пальцы дрожат, потому что я хочу тебя».       Момент с пальцами растягивается для Смита в бесконечно длинную киноленту, где он постоянно сглатывает, выдавая своё волнение, и тянет Майкла за ткань брюк раньше, чем успевает об этом подумать. Он смотрит на Микки снизу вверх, чуть подавшись вперёд, будто бы желая быть чуточку ближе.       — Я не могу сказать, что я в порядке, Майкл. Просто не могу. Ты сводишь меня с ума. И это не комплимент, — на то, чтобы налить еще порцию скотча, уходит слишком мало времени. Он протягивает стакан Микки. Наливает ещё порцию себе. И снимает очки из принципа «если я этого не вижу — значит этого нет», отправив их на лоб.       — Я бы поспал, да, — он потирает переносицу и как можно аккуратнее закидывает ноги на постель, устраиваясь поудобнее. — Ложись. Морфей долго ждать не будет, м?       Микки не хочет давить и принуждать. Его желание не ограничивается только желанием трахнуть. Своим терпением и сдержанностью он хочет подчеркнуть чувства, показать, что готов ждать столько, сколько Рэю потребуется. Сейчас в их отношениях нет распорядительности начальства и исполнительности наёмного рабочего.       — Я свожу тебя с ума, а ты сводишь меня с ума. Один — один, Рэй. Заведомо проигранная для нас обоих война.       Стакан с виски остается полным. Пирсон не снимает джемпер и штаны, как делает это обычно перед сном. Только отодвигает край покрывала и ложится под него, а не сверху. Мнимый барьер помогает держать себя в тонусе. По крайней мере руки держит все ещё под одеялом, а не поглаживает чужую грудь или бока, намереваясь раздеть и прижать к себе желанное тело. Микки гордится собой.       — Очки передавили тебе переносицу. Ты такой забавный. Удивительно, как много я упускал, пока не знал, куда мне смотреть.       — Хочешь сказать, за пять лет ни разу не замечал, что мои очки, сделанные на заказ в единичном экземпляре, оставляют следы на носу точно так же, как самые дешевые, купленные в переходе? — Совершенно искренне усмехается Рэймонд, растягивая губы в улыбке. — Счастлив открывать тебе новое и неизведанное, Майкл, — уже гораздо тише выговаривает он в стакан скотча. Вторая порция идет гораздо охотнее. Смиту всегда помогали расслабиться китайский чай и ирландский скотч. К тому, что спокойствие можно находить в ком-то, кроме него самого, он пришёл далеко не сразу.       Примерно в этот самый момент, когда лёгким и привычным движением головы очки вновь возвращаются на нос, а Рэй опускает голову, чтобы посмотреть на Майкла. Тот выглядит умиротворённым, но определенно зажатым, боясь сделать лишний шаг, будто рядом с ним не его правая рука в бизнесе, а мина. Рэймонд сам тянет к нему руку, гладит указательным пальцем по линии роста волос на лбу, висках, тыльной стороной по щеке.       — Пока ты не знал, куда смотреть, мне хватило внимательности заметить, что ты боишься, — Рэй съезжает по подушке ниже, выложив телефон из кармана брюк для удобства. — Я не уйду. За руль пьяными не садятся, поэтому я совершенно точно не собираюсь сбегать. А тебе бы действительно поспать. Миссис Пирсон не одобрит твой внешний вид утром.       Его отвлекает вибрация возле правого бедра, где лежал телефон. Надо же, обычное сообщение извинения за то, что не пришла на свидание. И, судя по всему, не самое трезвое.       — Боюсь? — Микки приподнимается на локте и обхватывает желанную теплую шею ладонью, ощутимо сжимая. Пульс прощупывается под пальцами. Сердцебиение не ускоряется. Смит даже не изменятся в лице. Все так же спокоен. Борода помогает не только выглядеть солиднее и старше, но и скрывать добрую половину эмоций. — Считай, что моя совесть все еще дает тебе шанс улизнуть из моих рук, но терпение у меня не вечное. Заиграешься, Рэй, и я сожру тебя с потрохами.       Параллельно с чужим телефоном в его кармане тоже брякает смартфон. Наверняка Рози написала что-то. Микки касается губами бородатой щеки и трётся о нее носом, ластится, как львёнок, словно извиняется за свою выходку, и откатывается обратно на спину.       — Раздражает, что я должен скрывать, что я хочу и нуждаюсь в тебе. И раздражает, что должен делить тебя с кем-то.       — Ты платишь мне неплохие деньги за работу. Да, меньше, чем я плачу мальчишке, но мне хватает, — беззвучно постучал по дужке очков с туманной улыбкой. — Ты привлекательный богатый мужик, о котором мечтают девчонки всех возрастов. «Богатый хрен» ты, Майкл. Поэтому, даже не испытывай я к тебе того, что испытываю, я бы не испугался, — чужая близость, пальцы на шее, губы на щеке и очень приятный шлейф парфюма вперемешку с гелем для душа и скотча будоражат кровь, хотя Микки ничего необычного не делает. Подумаешь, всего лишь целует в щеку так, будто Смит для него едва ли не самое дорогое, что у него есть.       — Я должен дать тебе шанс передумать. Играют последние аккорды моего терпения, — Рэй всегда был непредсказуемым, но то, что после этих слов он потянется к Микки, цепляя покрывало, которым он укрылся, чтобы положить ладонь на рёбра, и коротко прижмётся губами к чужим, лишь слегка повернув голову — для него неожиданное открытие.       А после Рэймонд целует смелее, щекой вжимаясь в подушку, не желая двигаться с места, чтобы не идти на поводу у других своих желаний. Лишь ёрзает, сгибая одну ногу в колене, и скользит языком по чужим зубам, шумно выдыхая носом.       Микки открывает рот, пропуская желанный язык внутрь, и несдержанно стонет, зажмурившись до цветных кругов перед глазами. Это похоже на упоение и эйфорию, граничащую с сумасшествием, но он не чувствует моментального прилива возбуждения. Желание трахнуть Рэймонда привычно, как и полувставший член, готовый среагировать и сработать в любое время, стоит только Смиту прикоснуться к его обладателю. Микки обхватывает чужой загривок, углубляет поцелуй, оглаживая горячие стенки рта языком. Ему сладко и тепло, и ведет так, словно он накурился самой забористой травы под завязку. Борода немного щекочет шею и подбородок. Очень непривычно, но приятно.       Пирсон улыбается.       — Когда наиграешься в свои игры – дай мне знать. Хочу знать, везде ли ты такой сладкий, Рэймонд.       — Как же ты много разговариваешь, Микки, — облизнувшись посмеивается Рэймонд, крепко сминая ткань джемпера на чужой груди, и тянет ближе к себе, чтобы, передумав, взять чужую руку и положить точно так же на центр груди, поверх ровного ряда пуговиц рубашки, где бьётся точно такое же живое сердце. Живое и чувствующее. У Рэя успешно получается сохранить подобие самообладания, он даже поднимает руку, ласково поглаживает чужой затылок, шею, касается носом щеки Майкла, желая дать себе передышку. Но двусмысленность в его словах в сочетании с тем, как именно Пирсон произносит его полное имя, которое отдаёт официозом, что в данном случае странным образом подстёгивает Рэя — удар его самообладанию. Раньше Рэймонд был уверен: очки определенно мешают целоваться до искр из глаз. Сейчас же, в полумраке комнаты, ему мешает только совесть, но никак не очки. Смит же теперь сам тянет Майкла за шею, откидываясь на спину и удобно закидывая ему руку за шею так, чтобы удерживать на уровне локтевого сгиба.       — По рукам, босс, — жарко выдыхает Смит ему прямо в губы, углубляя поцелуй практически сразу, пропуская этап прелюдии и заигрываний. Это не имеет ничего общего с походом против совести. Рэймонд обещал себе с ним не трахаться, но лишать себя удовольствия целоваться — выше его сил.       Ведь всему есть предел.