Флэшбэк к 26 мая 1992.
Бедный Митуна. Бедная Меулин.
Себя Курлоз бедным не считал. В отличие от лучшего друга и подруги, отношения с которыми ушли в небытие, туда же, куда пропали разум Митуны и слух Меулин.
Макара же получил только рекомендации к посещению психолога и мог продолжать учиться в обычной школе. Правда, в новой, где никто не знает, что произошло. Слухи будут, но затихнут, если не обращать внимания. А так, может быть, даже остаётся ещё надежда на нормальный колледж. Так решили мать и отец, очень рациональные и деловые люди, которые, может, и не могли обеспечить сыну заботу и внимание, но всегда знали, что для Курлоза лучше.
Единственное, чего не предусмотрели родители Макары, — что новый класс живёт по принципу «добить слабого». Среди одноклассников оказалось предостаточно любителей обидеть безответного, и высоченный, но задавленный и безмолвный псих-новичок стал для них просто подарком.
Его вещи выбрасывали из окна, подкидывали червяков в ланч, рисовали пакости в его тетрадях с домашним заданием, закрывали в раздевалке, отбирали деньги. Чем дальше, тем гаже, тем более мерзкими и отвратительными становились издёвки. Мучители вошли во вкус, видя, что Макара банально не знает, как объяснить, и потому не рассказывает об этих выходках родителям и учителям. Однажды они все догнали его после уроков в пустом парке и каждый сплюнул жвачку ему в волосы. Другой раз они уже не плевали, а били ногами. Курлоз пытался сопротивляться, но их всегда было больше, да и сам он чувствовал, что от этого гнёта менялся, ломался. Приходилось допоздна оставаться в школе, прячась в каморке для мётел в подвале. В этом помещении, два на два шага по периметру, пахло пылью, было темно и грязно, но любой, кто был на месте Курлоза, понимает, что это мизерная плата за спокойствие. Со временем он даже привык, стал делать в этой берлоге уроки, спал и оставлял там запас еды на несколько дней, чтобы лишний раз не проходить по улице. Когда был особо зол — написал и нарисовал на стене разными цветами, что ему бы хотелось сделать с каждым из этих ублюдков. Всегда поднимало настроение.
Естественно, друзей у Макары при таком раскладе не появилось. Но да, были те, кто просто пассивно его не трогал, отводил взгляд, предпочитая не замечать, что он существует, что с ним делают. Такое положение дел прекрасно открывает глаза на сущность людей. Помогает понять, что ненависти заслуживают все, просто в разной концентрации.
Все? Вот тут следует оговориться. Курлоз делал одно единственное исключение.
Руфио Нитрам. Смуглый плебей-красавчик, именем которого расцарапаны все лавки во дворе и парты в школе, естественно, в сочетании с пошлым округлым сердечком вокруг. Его тонкий профиль и томный взгляд покоряли сердца девушек, а чувство юмора и непосредственность — парней, и даже весьма фривольная татуировка в виде крыльев бабочки на лопатках ему была простительна.
Его обсуждали в столовой, на занятиях, на переменах, после уроков, всегда и везде можно было застать какую-нибудь компанию, шушукающуюся в углу — влюблённо или завистливо. Курлоз слышал, как одна дурёха хвасталась, что дотронулась до его спины в очереди и даже ниже.
Как же хотелось вбить ей пару гвоздей в череп за такое.
Курлоз был влюблён. О, пожалуй, это самая изощрённая пытка из всех. Даже хуже, чем когда ему порезали одежду ножом, и пришлось идти домой чуть ли не голышом. Хуже, чем когда учитель обнаружил у него в портфеле порножурнал с уклоном на копрофилию, подкинутый в тот день игриво настроенными палачами.
Нет. Руфио не лучше всех. Он такой же трус. Он никогда не обзывал и не обижал, только глупо улыбался, пожимал плечами и уходил, даже не стараясь изобразить, что не замечает, как на его глазах толпа унижает ни в чём, кроме огромного несчастья, не повинного парня. А вот когда они были наедине, скажем, нечаянно сталкивались в туалете, или оставались на дежурстве, Руфио вёл себя непосредственно и дружелюбно, как ни в чём не бывало. Тупой, грязный трус. Но, несмотря на это, когда все парни ушли в душ после физкультуры, Макара украл футболку Руфио и теперь каждый вечер вдыхал его запах в своём укрытии, даже сбегал туда на переменах, чтобы снова сойти с ума, представить его рядом.
Да, желание обладать становилось невыносимым. Смотреть издалека и мысленно сжимать в ладонях, видеть во снах и царапать себе лицо в безмолвном крике — вот что такое эта ваша сраная любовь. Ещё одно унижение. И если на выпускном школьный ад завершится, то ад любви может быть, как говорят, и вечным.
Этого нельзя было допустить. И, лёжа на полу в крысиной норе и глядя на луну в крохотном окне под потолком, Курлоз придумал весь этот план.
В чудесный тёплый вечер, в последний день экзаменов перед тремя месяцами свободы, одноклассники устроили небольшой банкет, куда Макару, конечно же, не позвали. Руфио там, наверное, немного выпил, и потому стал ещё более лёгкой добычей. Кроме того, Нитрам жил в неблагоприятном районе, и все фонари на узкой улице были разбиты. Курлоз подкрался сзади и оглушил свою жертву бутылкой, с лёгкостью подхватил на руки и, когда ночь совсем сгустилась, дотащил его до школы, в свой чулан.
Он всё рассчитал: в ближайшее время никто и носа в школе не покажет, ключи от подвала он предварительно украл у сторожа, так что никто их не потревожит. Руфио был крепко связан по рукам и, на всякий случай, по ногам. Курлоз просто сел рядом и стал ждать пробуждения Нитрама с бутылкой портвейна. К выпивке Макара особенно склонен не был, но для того, что он задумал, необходимо унять дрожь в коленях.
Курлоз ждал, что жертва, едва раскрыв глаза, польёт его дождём из ругани, а потом станет умолять отпустить, а Макара, погано ухмыляясь, просто перегнёт милашку через трубу и покажет, какой он, в самом деле, мерзавец и педик.
Но когда Руфио очнулся и, шипя от боли в затылке, поднял взгляд, в нём не было не было ни страха, ни презрения. Ярость, ненависть — сколько угодно, и красавчик ни слова не сказал, кусая губы. Кто бы мог подумать, что в этом всеобщем любимце столько мужества?
А ещё больше Курлоз ошибся в себе. Ему не нужно было обладать. И он просто не может поступить так, как хотел. Он всего лишь глупый, влюблённый пьяный подросток. Поэтому Курлоз, уронив бутылку, сперва просто, покачиваясь, стоял над Нитрамом, а потом сел и обнял его, вжимаясь всем телом, ощущая только желание ответных объятий. Хаах, нет, наверное, плоти тоже хотелось. Но только так, чтобы Руфио был счастлив. И Курлоз был готов, на всё, даже самому раздвинуть ноги. Только бы Руфио захотел.
Только бы Курлоз мог говорить.
Но он не мог. И Руфио брезгливо шарахнулся от поцелуя, не зная, что именно в этот момент Курлоз, наконец, сломался.
***
Говорят, когда Макара ушёл домой, то закрыл за собой дверь и больше не вернулся, и Руфио пришлось разбить связанными кулаками окошко под потолком и, безжалостно растерзав себя стеклом, вылезти через него наружу. Говорят, родители Нитрама через суд оформили запрет, согласно которому Курлоз в течение пятнадцати лет не мог приближаться к Руфио ближе, чем на тридцать метров. Ещё говорят, что Руфио прекрасно закончил школу и пошёл по военной службе. Ещё — что у него была жена, которая ушла от него из-за его патологической неверности.
Курлоз не знал. Он больше не выходил из дома. Родители не могли с ним таким больше жить и уехали куда-то, говорят, в один из южных штатов, а сейчас вообще умерли. Курлоз всего этого даже не заметил, как в тумане. Вроде бы, на какое-то время вернулась Меулин, наверное, из жалости к нему и к себе, но не смогла, только приходит иногда, незаметно, как тень, чтобы позаботиться о нём и об их сыне, зная, что больше некому. Курлоз не замечал. Ни в чём не было смысла, даже в воспоминаниях.
До сегодняшнего дня.
***
Гамзи уснул. Курлоз осторожно переложил его на кушетку, укрыл видавшим виды клетчатым пледом.
Спустя час, когда солнце начало уходить с горизонта, бросая в окна особняка алые преломленные лучи, Макара с опаской толкнул входную дверь, тут же сощурившись от света и лёгкого вечернего ветерка. Это был первый раз за много лет, когда он вышел наружу. В последний раз, когда это случилось, он решил сам взять почту и до смерти напугал девочку, проезжавшую мимо на велосипеде.
Он поплёлся по тротуару, внутренне изумляясь своей наивности. С чего он взял, что Руфио живёт всё там же? И если так, с какой стати он откроет? Да, запрет на приближение давно истёк, но таким, как Курлоз, на самом деле, самое место в клинике, так что рационально со стороны Нитрама будет сразу вызвать полицию. А что, если он всё-таки впустит?..
Особенно угнетающими были эти мысли, когда Курлоз вышел на ту самую аллею, где тогда подстерёг Руфио и оглушил. Все фонари по-прежнему разбиты, а вот акация над крыльцом стала больше.
Шестой этаж, квартира 31а. Курлоз никогда здесь не был, но помнил цифры, как заклинание, до сих пор.
Пару минут он собирался с духом, чтобы нажать на кнопку звонка. В нём боролся страх перед прошлым и желание всё исправить. Он подсчитал момент, когда последнее в очередной раз начало брать верх, и нажал на клавишу, тут же жалея и мечтая сбежать…
Руфио настороженно изучал его, держа руку на косяке двери. О бог, как он изменился. Такой же загорелый, стройный, с той же очаровательной рыжиной в волосах. Только возле губ залегли морщины, и глаза… не сияют. Как будто он что-то такое узнал в этой жизни, и лишился этого света. Но и ненависти в нём тоже нет, той ужасной, обжигающей сердце.
Но самое невероятное, это жар в груди у Макары. Курлоз тоже всё такой же, тот самый прежний забитый неудачник-псих, влюблённый в первого красавца в школе. И это, оказывается, так захватывающе и невероятно — что-то чувствовать…
— Вам помочь?
Курлоз сглотнул. Руфио не узнал его. Это значит, вся истинная реакция ещё только впереди...
Видимо, молчаливость пришельца заставила Нитрама что-то заподозрить. Макара наблюдал, как изменилось его лицо.
— Это… это ты!
Как ни странно, буря не последовала, только холодная стена настороженности всё больше укрепилась. Руфио поджал губы:
— Ну что? Опять пришёл меня чем-нибудь треснуть и похитить? Если так, то я теперь готов, и врасплох ты меня уже не застанешь…
Курлоз прятал взгляд. Ну почему это так трудно?! Почему так невозможно быть понятым без слов?
— Пап, — из квартиры послышался более юный голос, чуть хрипловатый, не такой чистый, как у Руфио. — Пааап! Кто там?
— Соседка, она уже уходит! — ответил старший Нитрам, полуоборачиваясь, потом бросил уже собеседнику. — Выметайся.
У Курлоза ощутимо поднялся пульс, зашумело в ушах. Его собираются выгнать, а ведь он ещё ничего не успел!
Но…
О Бог. На что он надеялся? Что сейчас случится какое-то чудо, Руфио поймёт, поцелует и предложит руку и сердце? Уже слишком поздно. У обоих уже за спиной неудачи в любви, тяжёлый груз жизненного опыта, беспощадный быт, поглотивший весь внутренний свет, без остатка. Оба уже сыграли свою жизнь, и теперь медленно движутся к проигрышу, к финальным титрам. Поэтому, даже если ему удастся всё объяснить Руфио, то что он может ему предложить? Любовь — пепел в ладонях…
Но ведь у них есть дети… Дома остался Гамзи, который ещё может быть счастлив. У него всё получится, но ему нужен только один шанс…
Поэтому Курлоз со всей силы вцепился в косяк двери, не давая Нитраму её закрыть. Руфио как будто ждал, вытолкнул Макару на площадку и вышел сам, опасно прищуриваясь:
— Я непонятно выразился?.. Тебе тут…
— Прости.
Курлоз сначала испугался, не понимая, что этот сдавленный, скулящий голос принадлежит ему самому. В горле моментально пересохло.
Что это было?..
Макара коснулся своих губ, ненадолго забывая, где он и что делал. Ещё тогда, в средней школе, когда всё это случилось, у него выявили повреждение части мозга, ответственной за лексику, и как бы он не напрягался, связь между связками и мозгом была утеряна.
Курлоз попытался снова повторить, но тщетно. То ли просветление было лишь на мгновение, то ли просто не всё сразу.
Тем временем, Руфио, кажется, остыл. Он выглядел умильно-растерянным, потирая себе шею и, видимо, не зная, как реагировать.
— Эээмм… Ну… Прошлое, конечно, не исправить одним «прости», но… Постой… Ты же немой, верно? Я и забыл, бангаранг. — Нависла небольшая пауза. Ну да, это только в фильмах люди точно знают, что нужно говорить, когда происходит чудо.
Всё неожиданно прошло. Дрожь, отчаяние, бешеный пульс. Он сделал это. Господи, такая кроха, капля в море, но вот, Руфио уже знает, что Курлоз сожалеет, подозревает, что не всё очевидно с той некрасивой историей. И, кажется, колеблется. С одной стороны, он, как обычно, хочет всё сгладить, позвать Макару на чай, с другой — звать в свой дом того, кого ещё пару минут назад считал своим худшим кошмаром?
Курлоз не стал долго мучить его сомнениями. Просто достал из-за пазухи несчастный шарф Вриски, который Гамзи нечаянно утащил с собой и отдал в руки Нитрама. Немного запачкался от грима, но Таврос должен понять. Тот удивился, но зачем-то поблагодарил и улыбнулся. И Курлоз тоже криво улыбнулся, поборов желание его поцеловать.
Забыл, как это делается.
