Когда я могу беззаботно играть на флейте под падающими звёздами? Оставленной после себя пустой славе, я предпочту чашу хорошего вина.
Былая уверенность в себе пошатнулась, как только Вэй Усянь попытался самолично подтвердить слова стражников и поднять тело заклинателя из Цинхэ одним свистом. Труп мало, что не подчинился, он даже не шелохнулся! Вэй Усянь фыркнул и откинулся назад, ощутимо врезавшись спиной в холодную стену. — Учитель Вэй, не думаю, что здесь это сработает, — заявил Сюэ Ян, терпевший надрывный свист последние пару часов. — Неужели Вы думаете, что Верховный заклинатель допустил бы использование Вами Тёмной энергии в этих стенах? — юноша усмехнулся, как обычно холодно, коротко и совсем не обнадеживающе. — Ты! — в сердцах прикрикнул Вэй Усянь. — Разве ученик не должен быть на стороне своего учителя? Ему не ответили. Какая досада, подумал Вэй Усянь, даже здесь никакой поддержки, и ладно бы, предложи так называемый «ученик» что-нибудь путное, так он только и делает, что ставит способности Вэй Усяня под сомнение. Хотелось бы сказать ему: «Видел бы ты, какие армии мертвецов я поднимал в Безночном городе!», но увеличивать количество посвящённых в его с Лань Ванцзи тайну желания не было. Он не то чтобы относился к факту своего перерождения с каким-то особенным трепетом, на самом деле, его частенько подмывало рассказать шицзе или той же самой Вэнь Цин, опуская, разумеется, самые нелицеприятные подробности, но со временем, а может с познанием и осознанием своих чувств, Вэй Усянь стал думать об этом секрете, как о чём-то личном между ним и Лань Ванцзи (факт того, что Цзэу-цзюнь, вообще-то, тоже был в курсе, он благополучно упускал из виду). То в нём говорило влюблённое сердце, но что поделать, прежде ему ведь не доводилось влюбляться! Подумать только, Вэй Усянь до сих пор не верил случившемуся с ним чуду. То есть, конечно же, в прошлом, еще будучи юнцом, он, как и все в его возрасте, рассуждал о поиске той самой, с кем разделит тропу самосовершенствования, а потом стало как-то совсем не до этого. И надо же, никто не мог бы даже представить, что «той самой» по итогу окажется Лань Ванцзи. Никаких троп они ещё не делили, за исключением воображаемых разумом Вэй Усяня, да и уверенности, что когда-нибудь будут, у него не было. Он рассуждал об этом, когда желал отвлечься от мрачности происходящего, забыть, что застрял среди каменных стен на неопределённый срок. — Сюэ Ян, — позвал Вэй Усянь, — там, снаружи, есть ли кто-то, кого ты особенно желаешь увидеть? — Откуда бы взяться такому человеку? — горько усмехнулся ученик. — Вы так невнимательно слушали мою историю? Вэй Усянь дёрнул плечами, точно собеседник мог бы это увидеть, закусил нижнюю губу и ушёл в раздумья. Из рассказа Сюэ Яна следовало, что всю жизнь мальчишка был совершенно одинок. Неужто у него даже друзей никогда не было? Спрашивать об этом Вэй Усянь не стал, вдруг разбередит старую рану. — Когда всё закончится, — заговорил Сюэ Ян, — кого Вы хотите встретить в первую очередь? Задрав глаза к потолку, Вэй Усянь поелозил затылком по шершавой стене, все так же жуя губу. Прежний Вэй Усянь ответил бы, что хочет увидеть шицзе, Цзян Чэна или дядюшку Цзяна. Новый Вэй Усянь не соврал бы, скажи то же самое, но вместо этого он медленно, почти нараспев, проговорил: — Мою родственную душу, — искренне наслаждаясь, как звучат эти слова в сочетании с образом неприступного заклинателя, облаченного в белое с голубым. Так прошло немало дней: Вэй Усянь предпринимал попытки поднять труп, разочаровывался и уходил с головой в мечтания, пока восстанавливались силы. Удивительно, как мысли о Лань Ванцзи приводили в чувства. Вэй Усянь думал не только об обожании этого человека, но и о жертве, которую тот принёс, чтобы вернуть его к жизни. Оставлять эту жертву напрасной Вэй Усянь не мог, он и так только и делал, что брал, поэтому желание, граничащее с одержимостью, отплатить ему чем-то столь же существенным с каждым днём, проведённым в заточении, росло. Росло и раздражение: как долго его собираются здесь держать? Никакого толку не будет от великого заклинателя, запертого в четырёх стенах. На седьмой день часы медитаций и раздражающих слух ученика мелодий, наконец, окупились. Всё это время Вэй Усянь прощупывал хвалёную защиту Вэнь Жоханя. И правда, в темницах Знойного Дворца количество Тёмной энергии едва ли не превосходило её концентрацию на Луаньцзан, но она, в отличие от Могильников, не поддавалась контролю каждому, кто захочет взять. Сперва Вэй Усянь думал, что дело в сокрытых напольными плитами печатях, он даже использовал свои кровь и одежды, чтобы нарисовать талисман и прощупать каналы энергии, коих, к его удивлению, не оказалось. Обнаружилось иное: вся камера будто и была печатью, а пустое пространство — её центром, местом, где печать наиболее защищена. Грубо говоря, Тёмная энергия буквально окружала Вэй Усяня со всех сторон, но он не мог к ней прикоснуться. Тогда он решил действовать иначе и использовать не только «Тёмную» сторону своей души, но и доставшуюся ему с перерождением и Золотым ядром. Заклинателям обычно не приходит в голову искать золотую середину между тьмой и светом; наделённые духовными силами, они используют их, избегая даже думать о том, чтобы применять на практике Тёмные силы, опасаясь историй с плохим концом. И Вэй Усянь был таким: перемежался от света к тьме и обратно, не предпринимая попыток остаться в сумерках, а уж рассветными они будут или закатными, не суть важно. В конце концов, путём медитаций он смог восстановить часть собственных духовных сил, что в сочетании с духовными силами, переданными ему Лань Ванцзи, составляли больше половины потенциала Золотого ядра. Оно всё стало, как прохудившееся корыто, а у Вэй Усяня не хватало знаний, чтобы заделать прорехи. На восьмой день он сел в центре камеры, кое-как передвинув оковы, окружив себя подобием кровавой печати, при помощи которой Цзэу-цзюню удалось вернуть его душу, и вновь принялся свистеть, на ходу сочиняя мелодию. Его целью было приманить Тёмную энергию к себе, как к источнику потаённой злобы. Если его догадки были верны, энергия потянется к нему, чтобы впитать его злобу тоже, а потом вернуться на своё законное место. Тогда он и запечатает её внутри себя, как в сосуде, и раненое Золотое ядро этому поспособствует — стремясь освободиться, Тёмная энергия заполнит все «дыры» в его Ядре и духовных каналах, станет частью его естественных духовных сил. Вопреки расхожему мнению, Вэй Усянь был уверен: не обязательно умирать, чтобы стать источником потаённой злобы. Он лично мог перечислить имена тех, кто являлся таковыми при жизни. Разумеется, он мог бы дождаться, пока Вэнь Жохань соизволит выйти на контакт, но время всё шло, а Вэй Усянь даже понятия не имел, что происходило снаружи. Грешным делом, подкрадывалось подозрение, будто его закрыли только для того, чтобы не мешался под ногами, и на самом деле никаких планов на него у Верховного заклинателя и в помине не было. Одно он знал наверняка: война ещё не окончена, будь так, его давно бы убили или поставили перед выбором, как ни глянь, а держать такого заложника было не только накладно, но и опасно. Как раз-таки в этом Вэй Усянь собирался Вэней убедить. Камера погрузилась во мрак. Здесь было сложно отличать день от ночи, Вэй Усянь ориентировался только на время подачи еды и свои ощущения, но сейчас темноту вызвало далеко не естественное движение небесных тел. Мелодия на его губах приобретала очертания. Вэй Усянь не стал использовать мелодию Лань Ванцзи, по его мнению, это было бы настоящим кощунством, потому приходилось сочинять. Поначалу музыка была обрывистой — не хватало дыхания — а потом выстроилась в чётко различимый ритм. Нервный, быстрый, чтобы показать смятение души. От кровавой печати на полу алое сияние медленно поднималось рваными лучами едва различимого света, а снаружи из стен полезли сотни, тысячи чёрных червей, они осыпались на пол и ползли, окружая печать; со своего места Вэй Усянь мог слышать, как они издают нечеловеческие стенания, рыдания, крики, всё это было знакомым с давних времен, когда он впервые коснулся меча в пещере на горе Муси. «Вэй Усянь», шептали голоса. «Старейшина Илина, ты вернулся!» Тёмная энергия существует вне времени, неупокоенные души видят прошлое и будущее одинаково, он знал это и не заострял внимания на их речах. Старейшины Илина больше нет, так решил Вэй Усянь, Старейшина Илина никогда не появится в этом мире, ему здесь не место. Несколько манипуляций ручными печатями не прерывая исполнения мелодии, открыли Тёмной энергии вход внутрь круга, и они нахлынули волной чистой силы. Прикосновения их к распластанным по полу полам платья отдавались эхом ледяного холода, словно вся одежда вмиг исчезла, а самого Вэй Усяня усадили в середину замёрзшего озера. Через все тело сквозным потоком прошла крупная дрожь. Вэй Усянь зажмурился, сконцентрировавшись на одном, не позволяя крикам отвлечь себя от дела. Он не понаслышке знал, стоит дать слабину, и Тёмная энергия из средства борьбы станет орудием самоубийства. Духовная энергия смешивалась с Тёмной, он ощущал это на физическом уровне, словно по венам вместо крови бежали насекомые, топча лапками каждый сосуд в его организме, пробираясь всё дальше, но минуя сердце, их цель — Золотое ядро. Осуществление плана заняло будто целую вечность, на деле — пару секунд. У Вэй Усяня обострились все чувства сразу — он мог слышать, как бьётся сердце Сюэ Яна за толстой стеной, мог видеть, как волокна тканей расходятся на разлагающемся трупе по соседству от него, ощущать как земля под непроницаемым слоем камня движется от далекого топота копыт, и запах гари с поля сражения на другой стороне горы ударил в нос едким запахом горького дыма. Свист затих вместе с резким движением ноги — стёр границу печати, а за ней и всё остальное растворилось, оставив кое-где мелкие отметины; Вэй Усянь сложил ещё одну ручную, приложил обе руки к телу: одну к груди, другую — на живот, где бурлили силы, сталкивались, сливались и снова отталкивались, как заточённые в кувшине сверчок и оса. Обострившиеся на мгновение чувства реальности вернулись в норму, повалили с ног внезапной слабостью. Вэй Усянь упёрся в пол обеими руками, тяжело дыша. — Учитель Вэй? — впервые, кажется, за все это время, он услышал в голосе ученика беспокойство. Отвечать не стал, вместо этого, находясь на грани обморока, издал писк, лишь отдалённо напоминающий свист. Возможно, затуманенному разуму Вэй Усяня это только показалось, но труп пошевелил головой перед тем, как опять уронить её на пол в окутанном мраком углу.***
В этот раз долго пребывать в обмороке не пришлось, сознание вернулось буквально через несколько минут, но и за это время Вэй Усянь успел увидеть множество проносящихся мимо него в сумасшедшем потоке видений, воспоминаний и его собственных разросшихся фантазий. Он видел высокие колонны Знойного Дворца, три тысячи заклинателей на площади перед высокой лестницей и себя, стоящим на козырьке крыши с Чэньцин, прижатой к губам. Видел, как марионетки перестают подчиняться, как умирает перед ним шицзе и как он сам летит с обрыва спиной вперед, улыбаясь напоследок Лань Ванцзи, протягивающему ему руку в окрашенном кровью рукаве. — Эй, ты! — проскрипели над ухом. Вэй Усянь отлепил лицо от пола, поёрзал на месте; его нетерпеливо ткнули под ребра носком сапога, он сощурился и зашипел, как потревоженный зверь. Без лишних разговоров стражники открепили цепи с железного крюка в стене и поволокли его, ещё не успевшего до конца вернуться из своих кошмаров в реальность, по коридорам, пронизанным режущим глаз светом обугленных факелов. Он не стал сопротивляться, не стал задавать вопросов и позволял тащить себя, будто мешок с картофелем. Любопытство ещё не успело проснуться, вместо него Вэй Усяня волновало другое: насколько точно сработал его план и может ли он теперь управлять Тёмной энергией хотя бы на четверть так же хорошо, как прежде. По пути он концентрировался на ощущениях, слушал, как перемещаются по телу потоки духовных сил, и уверился в успехе. Прежде Тёмная энергия наполняла тело Старейшины Илина, залечивала его раны, а в обмен калечила разум и душу, не было ни секунды, когда он не слышал бы стенаний под своей кожей, но они не трогали чувств. В конце концов он привык, стал работать, пока тело не сморит усталость, пока не завалится на ровном месте, чтобы уснуть. Теперь те же самые силы в сочетании с природными силами Золотого ядра точно окрасились в серый; не стонали, только бормотание слышалось в голове Вэй Усяня не то изнутри, не то это стражники говорили друг с другом, не принимая свою ношу за живого человека. Он таковым наверняка уже и не выглядел в грязных износившихся одеждах, исхудавший, посему как отказывался от еды, с пятнами на лице от пыли и недостатка сна. С тем мизерным количеством духовных сил, что были у него ещё несколько дней назад, Вэй Усянь был уязвим не меньше, чем простой человек, жизнь его сохраняли те силы, что передал ему Лань Ванцзи. Надо же, про себя усмехнулся Вэй Усянь, Лань Ванцзи продолжает спасать его, даже находясь на расстоянии. Коридоры сменяли друг друга, но выглядели всегда одинаково. Через какое-то время, Вэй Усянь не осознавал его ход, стражники со своей ношей минули несколько лестничных пролётов, затхлый запах сырости сменился ароматом благовоний, лениво кружащим в жарком воздухе. — Оставьте здесь, — велел кто-то третий. Стражники бросили Вэй Усяня на пол, отступили на шаг и поклонились. Лениво, словно уважение к приказывающему было напускным, неприятным. Почти до конца пришедший в себя Вэй Усянь с трудом, но всё же смог откопать в своей памяти этот голос, вот только радоваться ему или же опасаться пока не знал. Всё сложилось иначе, и быть может, не будучи знакомым с Цзэу-цзюнем лично, Мэн Яо искренне был на стороне Вэней, найдя приют в Знойном Дворце. Нет, отмёл он эту идею, будь так, Мэн Яо не стал бы спасать Вэнь Цин от её собственного ордена. — Молодой господин Вэй, — юноша присел на корточки перед распластанным по полу пленником; в Вэй Усяне не было достаточно сил, чтобы сдвинуть цепи с места. — Приношу свои извинения за столь ненадлежащие условия содержания. Насколько Вэй Усянь мог судить, Мэн Яо был человеком крайне неоднозначным. Он всегда вёл себя обходительно, очаровательно улыбался каждому на своём пути, даже если тот поносил его последними словами, умел находить решение любого конфликта и точно не лез за словом в карман. Исходя из этого, Вэй Усянь занял оборонительную позицию, дабы не радоваться встрече со старым знакомым преждевременно, не зная его истинных мотивов. — Ну что Вы, — фыркнул Вэй Усянь, — я ожидал куда менее приятного приёма в этих стенах. Ему всё же удалось подняться, сперва присев на колени, а затем осторожно, одна за другой, выпрямив ноги. Поза его выглядела жалко, однако он попытался изобразить поклон, почувствовав тут же комок дурной крови, застоявшийся на середине пути к освобождению. — И всё же, — Мэн Яо улыбнулся краешком губ, но даже так на щеке появилась глубокая ямочка, делающая его лицо особенно мягким, не лишенным ребяческой прелести, — такая персона должна доставляться в золотом паланкине. Эта фраза Вэй Усяня откровенно рассмешила, и вместе с глухим грудным хохотом кровь таки освободилась из тела, брызнув на ворот одежды. — Чем обязан, господин Мэн? — спросил Вэй Усянь севшим голосом, утерев подбородок о плечо. Прежняя жизнь Мэн Яо была мало наполнена радостью, за каждую похвалу или хотя бы упоминание имени ему приходилось бороться втрое усерднее, чем прочим, потому Вэй Усянь рассудил, что тому польстит, если позвать его подобным образом. И не прогадал, глаза Мэн Яо округлились, на миг отобразив на лице замешательство, прежде, чем собраться в узенькие щелочки от широкой улыбки владельца. — Опустим это, — произнёс он медленно, почти нараспев, — мне известно, что дева Вэнь сейчас находится под опекой ордена Юньмэн Цзян. Настало время Вэй Усяня приходить в замешательство: с чего вдруг ему упоминать Вэнь Цин. Разговор велся в одном из коридоров Знойного Дворца. Вэй Усянь не мог похвастаться, что был хорошо знаком с внутренним строением Резиденции клана Вэнь, но ничем другим это быть не могло: высокие потолки, каменные стены, увешанные факелами в практичных и совсем неприметных с виду кованых держалах; на редких, вытянутых кверху окнах вместо занавесей по бокам красовались клановые флаги Вэнь кроваво-алого цвета, под ногами — жёсткие ковры в таком же оформлении. Значит где-то поблизости восседает сам Вэнь Жохань, отчего же его не повели сразу к нему? — Не поймите превратно, я лишь хочу справиться о её благополучии, — залепетал Мэн Яо с не сходящей с губ улыбкой. — Это ведь ты её освободил, — Вэй Усянь задрал подбородок, мельком подумав, что видок у него наверняка либо жалкий, либо пугающий, либо и то и другое вместе. Мэн Яо слегка стушевался и растерянно кивнул после непродолжительной паузы. — Почему? — не дал ему заговорить Вэй Усянь. — Врачевательнице с таким даром не с руки гнить в темнице, — заговорил было Мэн Яо, но Вэй Усянь снова перебил: — Ты знал о готовящемся бунте, сам указал ей дорогу. Если хочешь присоединиться к кампании, так и скажи, мы не в том положении, чтобы вести светские беседы. Цепи на руках тянули вниз, запястья начинали ощутимо ныть под непосильной тяжестью, под которой стоять прямо становилось почти невыносимо. — Все не так просто, господин Вэй, — улыбка покинула лицо Мэн Яо, брови его соединились на переносице, проложив тень над глазами, — я лишь хочу убедиться, что выбираю правильную сторону. Вам это неизвестно, но с недавнего времени ваша армия сдаёт позиции. С тех пор, как Ханьгуан-цзюня… — Что с Лань Чжанем?! — силы появились точно из воздуха от одного упоминания о Лань Ванцзи; Вэй Усянь подпрыгнул на месте, тяжесть оков вдруг потеряла любой вес, обернувшись будто бы лёгкими тряпичными наручами для стрельбы из лука. — С тех пор, как Ханьгуан-цзюнь пропал с поля битвы, — спокойным тоном закончил Мэн Яо. В груди Вэй Усяня что-то звонко треснуло, рассыпалось в кончики пальцев на ногах, что тут же онемели и на мгновение подкосились. Все эти дни он не имел ни малейшего понятия об обстановке снаружи, мог лишь строить предположения, но даже в самых страшных сюжетах ему не приходило в голову, что Лань Ванцзи может быть повержен хоть кем-то из клана Вэнь; по его мнению, не родилось ещё равного Ханьгуан-цзюню соперника, даже слегка задеть подол его одежд для врага уже было бы победой. Энергия забурлила внутри, как в котле, наполнила жаром каждую вену, собралась зудом в ладонях; шумы стали различимее. «Убей!» Приказывали голоса. И только прохлада духовных сил, что остались ему от Лань Чжаня, держали рассудок тонкими шёлковыми нитями подобными тем, из которых изготовляли лобные ленты в ордене Лань.***
Отпускать Вэй Усяня из заточения никто не торопился, Мэн Яо своим жестом показной милости лишь продемонстрировал готовность принять сторону бунтовщиков, если удостоверится, что те действительно могут одержать победу. — Хочу быть с Вами предельно честным, молодой господин Вэй, — сказал он, внимательно взглядываясь в лицо собеседника, — каждый сегодня борется за свою собственную жизнь, и я не исключение. И спорить с ним было не о чем, в чём-то Мэн Яо действительно оказался прав: определить победителя теперь невозможно. Тем не менее, Вэй Усяня тревожило совершенно иное. Слова Мэн Яо о пропаже Лань Ванцзи здорово пошатнули его состояние привели к крайне неразумному решению. Он и сам это понимал, однако сидеть и ждать восточного ветра более был не намерен. Вернувшись в камеру и убедившись, что сопровождавшие его стражники скрылись за стальными воротами, Вэй Усянь прижался к стене и прошипел злобным, загнанным голосом: — Сюэ Ян, будь готов, скоро мы отсюда выберемся. Вынужденный визит к Мэн Яо не был бесполезным, и время тот выбрал весьма удачное, сообщив, что через несколько дней армия Великих орденов с рассветом планирует нападение на Знойный Дворец, о чём свидетельствовали перемещения отрядов и их расположение в округе. Надо отдать Мэн Яо должное, помимо прочего, он был неплохо подкован в военном деле и составлении стратегии. «Мы посмотрим, куда склонится битва, и тогда я приму решение». Этими словами он не только подтолкнул, но и дал полное одобрение на побег Вэй Усяня. Было видно, кроме желания прекратить войну в нём играл азарт, как у жертв уличных шарлатанов: под какой же пиалой всё-таки находится треклятый кусочек серебра. Реакцию ученика представить он не мог, слышал только, как тот вскочил с места и со звонким шлепком ладонями приложился к преграде между ними. Возможно, его встревожил тон, с каким учитель к нему обратился, возможно, так сказалось возбуждение от долгожданной перспективы освобождения; его голос дрогнул, когда Сюэ Ян ответил: — Я всегда готов, учитель Вэй. За всё последнее время, проведённое в тренировке новообретённых сил, ночь перед побегом была самой беспокойной, воображение непрошено рисовало самые страшные картины, что могли произойти с Лань Ванцзи в отсутствие Вэй Усяня, а это, ни много ни мало, больше месяца: его могли захватить в плен, убить на месте или же сбросить на Могильники, предварительно разбив Золотое ядро. Да, говорилось, будто Вэнь Чжулю единственный, кто обладал такой способностью, но исключать обратное было бы легкомысленно, учитывая, что заклинателей по всей Поднебесной — десятки тысяч. Когда же наконец Вэй Усянь провалился в неспокойную дрему, ему привиделся очередной кошмар, по содержанию совсем не похожий на предыдущие. Будто бы после резни в Безночном городе его, раненого, выносил на себе некто в белоснежном одеянии, похожий на Небожителя, что призван доставить к лучшей, той, что загробная, жизни, и он же потом бормотал в окружении каменных сводов пещеры: — Вэй Ин, я рядом с тобой, я здесь, — и вливал духовные силы, что проходили сквозь тело Старейшины Илина, как через дырявое полотно. — Я люблю тебя, — на грани безумия хриплым полушёпотом, смешанным с кровью, мольбой и слезами. — Прости меня, — уже ближе к истерике. И собственное: — Проваливай, — с пустым холодным безразличием. Это «проваливай» бродило в низкой пещере глухим эхо, но Небожитель перебивал его, снова и снова извиняясь и признаваясь в чём-то чуждом, почти нелепом, отчаянном. Вэй Усянь очнулся от кошмара в ледяном поту на том моменте, где его живьем разрывали его же солдаты, не щадя ни кусочка. Тогда ему казалось, что он не испытывал боли, теперь же она была такой явной, словно сон переместился в реальность; всё тело крупно дрожало от фантомных прикосновений костлявых пальцев к оголившейся плоти, зубов, не прикрытых губами, и от запаха разлагающегося мяса Вэй Усяня вывернуло горькой чёрной желчью ещё до того, как он успел принять сидячее положение. Много времени ушло на то, чтобы осознать эфемерность сна, и как только дымка прошлых терзаний улеглась, он смог на слабых руках, опираясь на стену, подняться на ноги, растереть лицо ладонями и произнести: — Сейчас. С одной марионеткой не первой свежести далеко ему не убежать, Вэй Усянь понимал, но всё равно набрал в грудь побольше воздуха, игнорируя саднящую боль в горле, и протяжно свистнул. Труп поднялся по первому зову, зашуршал одеяниями в застывших пятнах крови и телесных жидкостей, извергаемых в ходе гниения, издал утробный урчащий звук и поднялся на ноги медленно, раскачивая на весу руками с ободранными до мяса ногтями. Подчинять затаённую злобу несложно, когда сам заклинатель сплошь из неё состоит. Маяться в неведении было невыносимо, страдать от тоски — больше невозможно. Если Мэн Яо так хочет лично убедиться в силе армии Великих орденов и его, Вэй Усяня, в частности, то что ж, он продемонстрирует ему в мельчайших деталях. Та Тёмная энергия, что оставалась заточённой в темнице, не поддавшись прежнему зову Вэй Усяня, на этот раз вырвалась из стыков сплошным потоком чёрно-красного месива, густого, как гниль — концентрация чистой Тьмы, приправленной кровью заклинателя — заполнив пространство непроходимым мраком. Раз уж Вэй Усяню всё равно суждено утонуть, он не упустит возможности сделать последний рывок. Со стороны Сюэ Яна донеслась слабая мелодия, подобная той, что издает сложенный ивовый лист. Вэй Усянь не зря носил звание «учителя» и времени зря не терял, обучая юнца основам обращения с Тьмой. Это было чревато последствиями в случае, если по итогу Сюэ Ян окажется предателем, но до того, чтобы тягаться с Вэй Усянем, ему было ещё расти и расти и при возникновении нужды учитель разорвет его голыми руками — так много злобы проснулось в нём. Прежде он был зол от отчаяния, страха и собственной загнанности, теперь же на кону стояла судьба Лань Ванцзи, так что эмоции, повелевавшие Вэй Усянем в тот момент, были ничем иным, как чистым гневом, необъятной ненавистью, животной страстью ощутить чужую горячую кровь, пролитую им собственноручно. В прошлом труп, что ему посчастливилось встретить здесь по такой нелепой случайности, был неплохо сложенным воином: широкоплечим, высоким, с руками, годами державшими тяжелую двуручную саблю — оружие ордена Не. Этими самыми огромными руками труп вцепился в дверь, на подмогу ему пришли десятки призраков, обитавших здесь слишком давно, накапливая ярость; они выступали из потоков энергии, как из первородного источника; в основном — мужчины, такие же воины, но и женские призраки явно были далеко не кухарками в господском подчинении. Злость этих солдат перекликалась в двуязычии со злостью Вэй Усяня, сплетаясь, образовывая единое целое, точно сам заклинатель обернулся Печатью, превосходящей по силе и Тигриную Печать Преисподней, и Иньскую одновременно. Заслышав грохот, подоспели стражники, часть из них готовилась к бою, другая же удерживала дверь, готовую вот-вот сорваться с петель. Благодаря мелодии Сюэ Яна держать контроль было легко; Вэй Усянь даже успел подметить, что в прошлом ему не доставало такого соратника, возможно, тогда его кончина не была бы столь бесславна и быстра. Со скрипом и скрежетом заслон поддался, изгибаясь в дугу с наружной стороны, пол треснул под ногами марионетки, кое-где камни рассыпались в мелкую крошку. Глазам стражников, тех, что уцелели после падения тяжёлой двери, предстал Вэй Усянь с глазами, горящими алым огнём, как луна в ночь перед страшным зноем, волосами, мечущимися вокруг лица буйными волнами; скрипучий, раздражающий свист оглушил их не меньше, чем грохот после падения преграды. Жестом велев призракам открыть соседнюю дверь, Вэй Усянь натравил труп на стражей, и тот бросился в атаку, изголодавшись по битвам. Сам заклинатель тем временем двинулся вперёд по коридору, заполнившемуся стенаниями и звуками ломающихся костей; Сюэ Ян скоро нагнал его, шагая задом наперёд, продолжая свистеть через искусно сложенные пальцы. Мизинец одной руки неестественно торчал вверх, замененный «протезом» из кусочка бамбука, укутанного в своеобразную перчатку. Искать выход наружу не было времени, идти непосредственно к Вэнь Жоханю — самоубийство. Оставалось только выбраться напролом и дожидаться, пока он сам покажет морду из своего укрытия, как ещё совсем недавно — Черепаха-Губительница, что должна была убить наследников бунтующих кланов, а вместо этого стала орудием расправы над самими Вэнями. Все трупы в Безночном городе были подвластны Вэнь Жоханю, без Печати Вэй Усяню не удастся контролировать их вне этого защищённого от любого вмешательства помещения. Тут и пригодится его прежний опыт с подчинением тварей. Природа их затаённой злобы отличалась от человеческой и под контроль Печати они не попадали, да и никто, кроме него, прежде не озадачивался подобным. Труп воина в совокупности с призраками проломил стену, через неровную дыру в коридор ворвался солнечный свет. Донеслись крики тысячи голосов живых и мёртвых, скрестившихся в бою. Перед Вэй Усянем предстала картина, которую ему уже доводилось видеть, но тогда он смотрел изнутри, из самого сердца последней битвы над Вэньским Солнцем. Снаружи она выглядела ещё более впечатляющей. Тысячи тысяч людей и марионеток, как бурное море пролитых чернил, метались на клочке земли, сплошь залитом красным. Вэй Усянь оторвался от земли, отдав трупу последний приказ перед тем, как он потеряет над ним контроль: — Отдай мне всю свою злобу.***
Умереть в таких условиях было бы героической привилегией, так сказала Вэнь Цин сразу же после того, как её пациент приоткрыл глаза после обморочной лихорадки, длившейся несколько дней. Дева сложила ручную печать, проверила всё тело больного и вынесла вердикт, прозвучавший, как удар по гонгу в узкой пещере: — Слаб, как ребёнок. «Как ребёнок» Ванцзи не был слаб даже в детстве. Его эти слова может и задели бы, будь у него силы на эмоциональное сопротивление. Он снова смежил веки, осторожно, покуда позволяла ноющая тупой болью грудь, вдохнул аромат благовоний из лекарственных трав. Последнее, что он запомнил — мчащийся к нему Лань Сичэнь и резкое ощущение ледяной стали меж рёбер, оглушительный хруст и долгое, невыносимо долгое падение в темноту. В сознание он вернулся одновременно со столкновением с землёй в своем кошмаре — внезапно, больно, точно приложившись затылком к камням. Точно, уровень его духовных сил оставлял желать лучшего, да и тот он нещадно тратил в сражениях, неудивительно, что тело не восстанавливалось самостоятельно. — Где? — прохрипел Ванцзи не своим голосом и тут же зашёлся в сухом кашле. Из ниоткуда появился Вэнь Нин, обмакивая зажатую в палочках для еды тряпицу в пиале; он приложил её края к губам Ванцзи, чтобы лишь обмочить их и не раздражать мышцы груди глотками. Чуть ниже сердца у Ванцзи сквозная рана, меч прошёл, как сквозь тёплую маньтоу, а в довершение резанул вбок, задев дыхательный орган. Ванцзи так и доставили — с мечом в груди, Вэнь Цин даже расщедрилась на похвалу: «Если бы вынули, он бы истёк кровью за секунды». Крови, впрочем, он в любом случае потерял немало, на её частичное восстановление ушла вся эта неделя и неизвестно, сколько ещё предстоит. — В Нечистой Юдоли, — отозвалась дева Вэнь, завершая осмотр и делясь с Ванцзи щедрой порцией духовной энергии, — нас переправили сюда из Юньмэна пару дней назад, там сейчас неспокойно. Одно упоминание Юньмэна заставило Ванцзи вздрогнуть всем нутром; из-за ранения и длительной лихорадки воспоминания ближайших событий возвращались медленно, поступательно, а тут вдруг ворвались все разом, выбили из уголка глаза липкую тягучую слезу. — Вэй Ин, — пролепетал Ванцзи, совсем не беспокоясь о том, что представлял собой при этом крайне печальное зрелище. Его оставили одного на время горения благовонной палочки, брат и сестра Вэнь занялись приготовлением лекарств, а больше здесь навещать больного, судя по всему, было некому. Когда же Вэнь Цин вернулась, в её руках дымился горшочек с отваром; Ванцзи осушил его до последней капли без пререканий, даже позволил деве утереть свой подбородок платком и покорно расслабил завязки рубахи, предоставляя к осмотру рассекающий грудь шрам, соседствующий со следом от тавра, доставшегося от прошлой жизни, и ставшего куда более заметным, чем раньше. — Вэй Усянь выжил на Луаньцзан, — заговорила Вэнь Цин, — уверена, с ним всё в порядке. Ванцзи вздрогнул и поднял на лекаря полный замешательства взгляд, Вэнь Нин опустил голову, пряча лицо за нагромождением горшков на подносе в его руках. — Вы должны понимать, Ханьгуан-цзюнь, что рано или поздно кто-то ещё узнал бы. Цзэу-цзюнь не выдержал, Вам не стоит винить его за переживания о Вашей жизни. Несколько раз Ванцзи открыл и закрыл рот, не найдя подходящих слов, потому изрёк излюбленное «мгм» и поджал губы до тонкой полосы. Он не рассчитывал, что придется посвящать в свою тайну кого-то ещё, изначально он и брату говорить не собирался, однако Ванцзи мог представить состояние последнего после ранения его единственного брата; от одного представления о заплаканном лице Цзэу-цзюня, умоляющего деву Вэнь с окровавленным телом на руках, к горлу Ванцзи подкатил приступ тошноты. В любом случае, у Вэнь Цин скопилось множество вопросов, что не могли быть разрешены без раскрытия секрета: почему её и её брата вдруг спасли и укрыли, откуда у Вэй Усяня способности к тёмному заклинательству и, наконец, откуда у обоих на груди шрам от тавра, если в этой жизни они не подвергались наказанию в ордене Вэнь. Исключительную сообразительность девы Вэнь ни в коем случае нельзя списывать со счетов, это Ванцзи уяснил в своём перерождении и даже подумал, что в прошлом это знание могло ему пригодиться, будь он тогда дальновиднее. Подождав, пока пациент прийдёт в себя после услышанного, Вэнь Цин коротко рапортировала, как обстоят дела на полях сражений. — Без Вас и Вэй Усяня стало действительно туго, — сказала она, жестом указав, что Ванцзи может одеваться. Нападение на лагерь отбили успешно, но с большими потерями, поэтому операцию по захвату Знойного Дворца пришлось перенести. Теперь она планировалась на следующей неделе, чтобы дать бойцам время на тщательную подготовку и восстановить заметно поредевшие ряды воинов. В душе Ванцзи даже обрадовался этой новости — за неделю он точно восстановится и сможет участвовать в битве, дабы положить уже конец этой бессмысленной войне. — Ранение очень серьёзное, — нахмурив брови, ответила на его предположение Вэнь Цин, — и Ваши духовные каналы повреждены, очевидно, сказывается потеря духовных сил. Я волнуюсь, как бы Вас не настигла судьба Вэй Усяня. После этого дева Вэнь с прискорбием сообщила, что Золотое ядро Вэй Усяня вряд ли получится вернуть в первозданный вид меньше, чем за десяток лет. От обилия неприятных известий у Ванцзи закружилась голова, его снова повело в сон, и тогда Вэнь Цин использовала одну из своих игл, чтобы его не мучили дурные сновидения и ненужные сейчас мысли. Она была убеждена: чем чище разум пациента, тем выше его шансы на выздоровление. Если Лань Ванцзи одолеют негативные мысли, он может совсем перестать бороться и тогда ни о каком восстановлении речи не будет. — Сестра, — Вэнь Нин накрыл Ванцзи одеялом, подоткнул его по бокам, заботливо разложил волосы по подушке, чтобы не лезли в лицо спящему, — ты веришь, что молодой господин Вэй жив? Явная тоска брата по непрошеному другу тревожила Вэнь Цин. Сама она к Вэй Усяню испытывала глубокую благодарность, не более, потому и корпела над больным так усердно, чтобы выразить её: жизнь Вэй Усяня она уже спасла, спасёт жизнь Лань Ванцзи и тогда долг будет уплачен, а после она разыщет семью и отправится в странствия, чтобы не досаждать более бессмертным, победившим в войне. За свою безопасность дева не переживала, а вот о делах бабушки, дядюшек, тётушек и детей справиться было необходимо в ближайшее время, только возможностей дева не видела: единственным, кто мог помочь ей, был Вэй Усянь, а просить кого-то иного ей не хватало наглости. — Я обсуждала это с Цзэу-цзюнем, — Вэнь Цин нервно перебирала посуду, краем сознания обдумывая, какие лекарства целесообразнее всего было бы подобрать для дальнейшего лечения, — мы пришли к выводу, что после переселения души господ тесно связаны. Ханьгуан-цзюнь был при смерти, но удержался одним только чудом. Я к тому, что будь Вэй Усянь мёртв, душа Ханьгуан-цзюня тоже не задержалась бы здесь, — она прекратила своё занятие, села за стол неподалёку от кровати — его перенесли туда, чтобы пациент всегда был на виду, даже если лекарь занята работой с записями — и занялась сортировкой свитков. Мелкая работа успокаивала её, будто с каждой положенной на место книгой мысли в голове точно так же упорядочивались, — это лишь предположение, никто из нас не смеет утверждать, но я надеюсь… — её голос внезапно сорвался. Вэнь Нин прекратил устраивать уют подопечного, обернулся к ней, поджав губы, и медленно неловко кивнул. — Я тоже, — почти прошептал Вэнь Нин, — тоже надеюсь, что он в порядке.***
Из-за активных боевых действий в Юньмэне, наслоившихся на работы по восстановлению городов, Цзян Ваньинь крутился, как заведённый волчок, днями и ночами напролёт. После сражения под Безночным городом он вернулся со своим отрядом в Пристань Лотоса, где наследника встретил захворавший отец и яростная, как никогда прежде, мать. — Мерзкие псы! — госпожа Юй взялась за меч, чтобы успокоить расшалившиеся нервы, и упражнялась на манекене, попутно ведя разговор с сыном. Пока Главе нездоровилось, именно она выполняла его обязанности, теперь же, по возвращении сына, она могла возложить часть ответственности на него, а сама занялась бы надзором за лечением мужа. В чём Ваньинь точно уверился — отношения между родителями в ходе этой войны заметно смягчились. Раньше они практически не заговаривали друг с другом без надобности, о мирных беседах ни о чём нечего было даже и думать, а сейчас проводили вместе большую часть свободного от дел ордена времени. Это и радовало, и огорчало. С одной стороны, родители наконец растопили нараставший десятилетиями лёд, с другой, жаль что поспособствовать этому смогла только война. — Напасть исподтишка, в ночи! В который раз они вытворяют этот бесчестный трюк, и это их-то Главу мы зовем Верховным заклинателем?! — Продолжала, распаляясь всё больше, матушка. Манекен, разрубленный пополам, с глухим ударом свалился на землю. Госпожа Юй долго смотрела на него, затем убрала меч в ножны и передала одной из своих служанок, оборачиваясь впервые с начала разговора лицом к сыну. — А-Чэн, ты не пострадал? — спросила она смягчившимся голосом; брови, до того сведённые вместе, расслабились, более не портя её привлекательного лица, не затронутого ветрами старения. — Я в порядке, матушка, — поклонился Ваньинь, а потом, немного подумав, снял с пальца Цзыдянь. — Что ты делаешь? Он теперь твой, — матушка взяла его руки в свои, сложила его пальцы в замок, не взглянув на своё духовное оружие, — судьба ордена в твоих руках, сын. Сделай так, чтобы это скорее закончилось. Прохаживаясь по Пристани Лотоса в бессонную ночь Ваньинь подолгу воспроизводил этот разговор в своей голове. Матушка не была так нежна с ним со времен его первого детства*, он даже осмелился полагать, будто бы в голосе, каким она обращалась к нему, взгляде, с каким смотрела в его истрёпанное битвами лицо, затаилась та самая материнская ласка и гордость, которых ему всегда не хватало. От таких дум Ваньинь воспрял духом — теперь он точно не может позволить себе подвести родителей! После он думал о Ханьгуан-цзюне и непростой судьбе Цзэу-цзюня, почти лишившегося брата — уж кому-кому, а Ваньиню лично довелось познать это горе — о шицзе, оставленной в Цинхэ под строгим надзором и Цзинь Цзысюане, остановившемся там же. Прежде у них с Вэй Усянем был разговор по поводу павлина, и шисюн сморозил небывалую глупость: «Если шицзе будет с ним счастлива, я готов его сносить». Ваньиню до подобного принятия явно было ещё далеко, поскольку он и представить себе не мог, как заносчивый гордец Цзысюань может осчастливить его нежную и хрупкую сестру. Скажи он об этом лично в присутствии Яньли, наверняка получил бы выговор от неё же, чего раньше не случалось. Дева показала себя в бою, стойко вынесла новость о пропаже Вэй Усяня и продолжила работать, помогая раненым, проведя в слезах один день и две ночи. Яньли почти ни с кем не общалась, полностью ушла в обучение лекарскому искусству вместе с Вэнь Цин и Вэнь Нином. Может, оно было и к лучшему, там она была под защитой, вдали от сражений; Ваньинь не сомневался, тех нескольких битв, что ей довелось лицезреть, было и так слишком много. Пока он размышлял, не заметил, как к нему приблизилась слабо мерцающая в подходящих утренних сумерках бумажная бабочка с посланием. «Ханьгуан-цзюнь очнулся» — гласило оно. Саньду-Шеншоу от вести на душе полегчало, где-то там в её глубине заплескалась непоколебимая вера — конец близок, а ветер удачи ещё задует в их паруса. В тот же день Ваньинь отправился в Цинхэ, дело не терпело отлагательств. Ранее Чифэн-цзюнь предупредил, что созовёт командиров армий для обсуждения стратегии, медлить с этим никак было нельзя. Вся прошлая неделя ушла у наследника на подготовление отряда, с собой же он взял лишь несколько доверенных лиц, приказав остальным продолжать тренировки под контролем госпожи Юй. Погода в Цинхэ стояла ненастная, круглые сутки стеной лил холодный дождь, добавляя мрачности грубому сооружению Резиденции клана Не. У ворот Саньду-Шеншоу встретил вместе с охраной Не Хуайсан, он стоял под дождём и усиленно вглядывался в затопленную улицу, ожидая, пока гости появятся на размытой ливнем дороге. — Цзян-сюн! — Хуайсан широко махнул ему, почти выронив зонт от захлестнувших его эмоций. Такая обстановка Не Хуайсана держала в постоянной тревоге, количество раненых росло и брат, что злился день ото дня сильнее, добавляли к его хлопотам возню с документами. Ни на что не годному, как все думали, Хуайсану поручили то, в чём он оказался на редкость хорош: оформление карт, нанесение на них новых маршрутов, расстановка приоритетов в поставке провизии в отдалённые участки, где сражались адепты его клана. Это было очередным большим удивлением для всех, однако никто не спорил с тем, что наследник Не скрывал под маской дурачка поразительные способности к планированию, а тут и его навыки живописи пришлись как нельзя кстати. Карты, что он заполнял, были все как одна аккуратными, выверенными, а главное легко читаемыми даже для тех, кто в принципе плохо справлялся с искусством их понимания. — Не-сюн, — Ваньинь позволил утянуть себя в короткие приветственные объятия, пока его люди за спиной согнулись в глубоком поклоне. — Скорее пойдем внутрь, вы все до нитки промокли! — захлопотал Хуайсан. Всё же, он оставался верен себе и своему нраву, всё такой же взбалмошный, легко поддающийся суете. Ваньиню Хуайсан казался последним оплотом уюта, что ему остался, словно ничего не изменилось с тех пор, как они обучались в Гусу и проводили время за праздными шатаниями, раз за разом поддаваясь соблазну найти приключения на одно место всем составом «знаменитой троицы» приглашённых учеников. По дороге к Резиденции Хуайсан в своей манере протараторил, как обстоят дела, особенно отметил, что Цзян Яньли пребывает в добром здравии и оказывает огромную помощь своим присутствием, работая наравне со слугами на кухне и в отведённых под здравницы павильонах. — Ванцзи-сю…то есть, Ханьгуан-цзюнь пошёл на поправку, — подчеркнул Хуайсан, бросив на друга неоднозначный взгляд из-под кромки зонта. Кто бы мог подумать, что по итогу все они будут переживать за здоровье Второго Нефрита. В миру объявили об его пропаже, чтобы Вэни уверились, будто смогли сокрушить одного из величайших воинов современности и расслабились, не ожидая подвоха, пока вышеупомянутый не восстановится окончательно. — Я захожу к нему время от времени. Знаешь, Цзян-сюн, он вовсе не такой, каким мы его представляли, и может поддержать беседу в непринужденном тоне, воистину поразительный человек! Мы говорили об искусстве, и он выразил уважение к моему увлечению, полагаю, мы могли бы подружиться, — Хуайсан говорил так быстро, что временами ему не хватало воздуха на окончание предложений. И опять же, кольнуло в груди Ваньиня, если бы не война, они бы ни за что этого не узнали. — Я думаю, тебе тоже стоит его навестить, — внезапно заявил Хуайсан, — он печален. Оба понимали причину тоски Ханьгуан-Цзюня, только слепец не заметил его особенного отношения к Вэй Усяню и того, как он сник после пропажи последнего. Впрочем, прямо об этом не говорили, боялись гнева Лань Ванцзи, и Ваньинь не стал, чтобы не бередить ещё не затянувшейся раны. — Позднее, — ответил Ваньинь и вошёл в распахнутые перед ним двери Главного Зала, где его ожидали рассевшиеся вокруг большой карты Главы и командиры. Они отвлеклись от обсуждения стратегии, склонились в приветствии. Вернув им поклон, Ваньинь произнёс, — приношу свои извинения за опоздание, ливень застал нас врасплох и пришлось добираться пешим ходом. — Вы как раз вовремя, Саньду-Шеншоу, — бесцветно произнес Чифэн-цзюнь, даже взгляда не поднявший от созерцания карты с расстановкой моделей войск. Следом за Ваньинем в зал вошел Цзинь Цзысюань, теперь все приветствовали его. — Распоряжение о доставке продовольствия прибыло в Ланьлин, — рапортовал он. И Цзысюань изменился, стал выше ростом и шире в плечах. Волосы его со времен обучения удлинились вполовину и лежали в аккуратной причёске, забранной изысканным, но не вычурным, как это принято в клане Цзинь, украшением. Да и в целом, боевое облачение было ему даже к лицу. Пора, рассудил Ваньинь, подумать о том, чтобы перестать относиться к павлину с былой неприязнью, вдруг здесь, пока он далеко от сестры, именно он помогает ей держаться на плаву, по крайней мере, в этом по пути заверял Хуайсан: «Ни на шаг не отходит, почти не чурается ручного труда», только заявление это ещё следовало подвергнуть критике и личному рассмотрению Саньду-Шеншоу. Обсуждение длилось несколько часов, в конце его было принято решение напасть неожиданно, так же, как и в прошлый раз, на рассвете. — Мы уже знаем, что ордену Вэнь чужда честь воина! — Чифэн-цзюнь с грохотом обрушил ладонь на стол. — Нам нужно обезопасить себя от засады! Согласились все безоговорочно и из Главного Зала выходили исполненными боевого духа. Ваньинь же чувствовал усталость, навалившуюся на него за все недели беспрестанного труда, как неподъёмная скала. У выхода его поджидал Хуайсан, нервно обмахивающийся веером. Военные стратегии были ему неинтересны, нашедший своё дело, он использовал его как отговорку от старшего брата, что никак не мог смириться с полным отсутствием интереса у младшего к тому, чем орден славился испокон веков. Хуайсан взял Ваньиня за наруч, заглянув в его лицо и издав тяжёлый вздох. — Я провожу тебя к здравнице, встретишься с девой Цзян, заодно выпьешь успокаивающий отвар. Наследник Цзян охотно согласился. Пока они пересекали территорию Нечистой Юдоли, дождь поутих, сменившись мелкой моросью, и воины вышли на тренировку. Отовсюду слышался лязг оружия и характерные вскрики, такая атмосфера была по душе Ваньиню, сам он не уделял времени тренировкам уже довольно давно — было достаточно реальной практики. В здравнице в противовес обстановке снаружи царила тишина, прерываемая тихими бормотаниями раненых между собой. Работали тут действительно на славу: помещение было чистым, раненые забинтованными в свежие повязки, вместо крови и грязи, как на полях, пахло травами и цветочными благовониями. В глубине комнаты заклинатель из Гусу исполнял на гуцине приятную мелодию. — А-Чэн! Яньли заметила его у входа и побежала, сбросив стопку чистого белья в руки служанки, в его широко раскрытые объятия. Дева совсем не выглядела уставшей, можно было сказать, что работа её бодрила, отвлекала. Одетая в простые удобные одеяния, она всё равно излучала красоту и нежность, волосы с ароматом мыльного корня и цветов лотоса словно вернули Ваньиня в детство, он зарылся в них, глубоко вдыхая и трепетно прижимая к груди крошечную точёную фигурку сестры. — Как ты, сестра? Не слишком усердствуешь? — отстранив Яньли, придерживая за плечи, Ваньинь внимательно осмотрел её. Вблизи были видны небольшие тени под глазами, оставшиеся от недостатка сна, и лёгкую белизну кожи, несвойственную Юньмэнскому загару. Дева отрицательно помахала головой, лучезарно улыбнулась, огладила тоненькими пальцами острую скулу Ваньиня. — А-Чэн, расскажи мне, как дела дома? Как там отец, а матушка? Она переживала из-за болезни отца, в начале всё порывалась отправиться домой, но ей не позволили, слишком было опасно. Отговорили, надавив на жалость, мол, здесь куда больше раненых, здесь лишние руки не помешают, и она со скрипом согласилась. Так было лучше, так Ваньинь был уверен в её безопасности и мог быть спокоен за её жизнь. — Всё хорошо, отцу уже лучше, матушка сама следит за его состоянием. — Ваньинь заправил прядь волос за ушко сестры, огладил аккуратную золотую сережку со сверкающими нежно-фиолетовыми камнями. Сестра взяла его под руку и повела вглубь помещения, к широким обеденным столам. Усадила, раздала указания, и уже через пару минут перед Ваньинем дымился пряный ароматный суп и пиала отвара. Наследник намеренно отказался от ужина, зная, что сестра непременно захочет самостоятельно его накормить, и не прогадал. Пусть здесь лотосы не были такими же приятными на вкус, как в Юньмэне, присутствие родного человека скрасило этот недостаток. — Тебя здесь не обижают? — спросил Ваньинь, с удовольствием разжевав первый кусочек. — Пав… Молодой господин Цзинь ведёт себя сносно? Дева присела напротив него, принявшись разливать чай. После упоминания её возлюбленного, щеки Яньли налились пряным румянцем. — Молодой господин Цзинь очень обходителен, — уклончиво ответила сестра, забегав взглядом по поверхности стола. В сердце Ваньиня что-то болезненно скрипнуло. Верно, они уже совсем взрослые, брак сестры — лишь вопрос времени, не сможет же она вечно нянчиться с братьями. С братом, если Вэй Усянь не вернётся, но об этом Ваньинь старался не думать, представлял, что шисюна отправили сражаться в другую часть страны, и они снова встретятся совсем скоро. Заниматься самообманом, чтобы потом в нём же разочароваться, было дурным решением, но хотя бы так Ваньинь мог держаться на ногах, не вспоминая денно и нощно облик шисюна, его улыбку, смех и авантюры, после которых наследнику прилетало от матушки. — Ханьгуан-цзюнь! — Яньли вскочила на ноги, ошарашено глядя за спину Ваньиня. — Вам ещё нельзя вставать, что Вы здесь делаете? — дева сорвалась с места и поспешила поддержать под локоть ковыляющего к ним Лань Ванцзи. Ваньинь не видел его с тех пор, как доставил в Юньмэн, откуда его впоследствии переместили сюда, а потому искренне удивился, что такой величественный человек, как Ханьгуан-цзюнь, может выглядеть столь уставшим, исхудалым и неестественно бледным. Яньли помогла больному усесться за стол, терпеливо подождала, пока мужчины обменяются сдержанными приветствиями, и недовольно скривила лицо, явно сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разразиться гневной тирадой. — Я в полном порядке, благодарю, дева Цзян, — произнёс Лань Ванцзи, выпрямляя спину. Он не был в порядке, все это видели, и не только от ранения. Пожалуй, правильно будет сказать, из-за ранения он не был в порядке в первую очередь. Впрочем, причина дурного самочувствия у всей троицы была общей, — господин Цзян, — обратился он к Ваньиню, так и замершему с поднесённой ко рту пиалой, — какую стратегию избрали? Вообще-то Ханьгуан-цзюня не приглашали к обсуждению по вполне очевидным причинам: лучше ему вовсе не знать о времени последней битвы и не соваться в неё в его состоянии, однако Ваньинь не сомневался, что Лань Ванцзи всё равно нашел бы способ улизнуть и пробраться в гущу сражения. — Ханьгуан-цзюнь, будьте осмотрительнее, — запричитала Яньли, — какую стратегию, не говорите глупостей, Вам нужно… — Сестра, — мягко перебил Ваньинь, перехватывая её за запястье, — оставь нас наедине. Она бы не стала, но требовательный взгляд Лань Ванцзи и настороженный тон брата её убедили; дева маленькими шажками отошла, постоянно оглядываясь за спину, а потом фыркнула себе под нос и утёрла рукавом предательскую влагу в уголках глаз. — Через два дня, — произнес Ваньинь, встретившись взглядом с больным. — И всё же Вам лучше воздержаться от необдуманных поступков. Лань Ванцзи кивнул, наполнил чаем пиалу и прислонил к ней кончики пальцев. Белоснежное верхнее платье, лёгкая причёска и отсутствие лобной ленты извращали его облик привычно возвышенный до облика глубоко траурного. Его привлекательность никуда не делась, выразительные черты лица и крепко сложенная фигура даже в такой одежде изобличали благородное происхождение Лань Ванцзи, но в глубине души Ваньинь на мгновение испытал жалость к человеку напротив, точно это был не тот самый Ханьгуан-цзюнь из прославленного ордена Гусу Лань, а его близкий друг и товарищ, с которым у них одна потеря на двоих, и сложно было догадаться, кто переживал её острее: Ваньинь, у которого из-за объема свалившейся на неокрепшие плечи ответственности нет времени по-человечески отужинать в домашней обстановке, или же Лань Ванцзи, который с того самого дня будто потерял искру жизни. — Благодарю за беспокойство, — произнёс Лань Ванцзи, — уверяю Вас, все мои поступки обдуманны.