Это никогда не было вопросом жизни и смерти, Но всегда превращается в историю, передаваемую из уст в уста
Бурные обсуждения стратегии в палаточном лагере к западу от Департамента по перевоспитанию в Цишане закончились чуть меньше часа назад, на закате. Обсуждать на самом деле было нечего, но поскольку отряд состоял преимущественно из молодых адептов и наследников Глав кланов, гомон в его рядах не унимался с момента основания этого самого лагеря утром прошедшего дня. Из-за захватнического похода с целью возвращения мечей учеников им не удалось наблюдать казнь пленных Вэней, но Вэй Усянь был спокоен на этот счёт. Вэнь Цин и Вэнь Нина взяла под свою личную защиту Цзян Яньли. Она утверждала: только Вэнь Цин в состоянии справиться с недугом Вэй Усяня, было бы глупо убивать её сейчас, пока от лекаря есть польза и польза немалая, кроме того, она спасла десятки жизней адептов Юньмэн Цзян своим мастерством. К её слову прислушались, брату и сестре Вэнь даже выделили отдельные покои в гостевом крыле и, хотя об отношении к ним на равных речи пока не шло, они получили относительно спокойное убежище. Когда пять дней назад отряд выдвинулся из Юньмэна, Цзян Яньли вовсю начала обучаться лекарским приёмам у Вэнь Цин, пообещав себе поскорее присоединиться к братьям на поле битвы, чтобы помогать раненым. Отряд во главе с Лань Ванцзи готовился к наступлению ранним утром, за полчаса до рассвета. Некоторые предлагали напасть в ночи, воспользовавшись тем же гадким приёмом, который совсем недавно провернули захватчики клана Вэнь в Пристани Лотоса, на что Второй Нефрит клана Гусу Лань ответил решительным отказом. Ещё бы, про себя усмехался Вэй Усянь, предлагать благородному мужу Гусу Лань грязные методы и ждать от него одобрения — глупость чистой воды. Пока другие активно оспаривали решение своего командира, Вэй Усянь принял позицию молчаливого согласия. Его доверие к Лань Ванцзи не могло подвергаться ни единому сомнению, и, несмотря на свой упрямый характер, в этот раз он был готов идти по следам Лань Ванцзи в самое пекло, если возникнет необходимость. Недавно Цзян Чэн поведал шисюну подробности совета в Главном Зале Пристани Лотоса, начиная от суда над Вэнь Сюем и Вэнь Чао, казнь которых поручили рукам Не Минцзюэ, и заканчивая выступлением Лань Ванцзи с защитой Вэй Усяня и его методов борьбы. Сначала Вэй Усянь не поверил в услышанное — целую жизнь назад Лань Ванцзи больше всех стремился переубедить его от использования Тёмного Пути, с чего бы ему сейчас вести себя иначе — но чем больше он наблюдал поведение Второго Нефрита, тем сильнее убеждался в искренности шиди. Тем не менее, даже если Лань Ванцзи защищал его перед другими, наедине с Вэй Усянем он, как и раньше, хранил молчание. Ожидавший долгого разговора о нарушенном обещании, Вэй Усянь сильно удивился, когда, внимательно выслушав все наставления Вэнь Цин, Лань Ванцзи принялся неукоснительно следовать им, ни разу при этом и не заикнувшись о вреде Тёмного искусства для Золотого ядра Вэй Усяня. Искомый вред, собственно, уже был нанесён; по словам лекаря, Золотое ядро Вэй Усяня возможно полностью восстановить только путём долгих тренировок и медитаций, которые займут годы, а так же при помощи переливания духовных сил, коих Лань Ванцзи не жалел каждый вечер, игнорируя всю, даже самую бранную, ругань пациента. В конце концов, Вэй Усянь смирился и покорно принимал лечение, пускай всё ещё не считал, что оно ему требуется. — С моим мечом дело пойдёт быстрее! — сказал он. Лань Ванцзи, ожидаемо, не ответил. Это и тревожило Вэй Усяня — молчание Лань Ванцзи прежде никогда не было для него проблемой, однако сейчас он испытывал тревогу, встречаясь с тишиной. — Отдыхай, — скомандовал Лань Ванцзи, едва успел закрыть за собой двери палатки, где он разместился вместе с другими наследниками. В другое время Вэй Усянь начал бы сопротивляться сразу же, но теперь любые слова Лань Ванцзи ценились им на вес золота. Он шутливо зевнул, согнулся, облокотившись о стол, за которым изучал карту местности, и уложил голову на свою раскрытую ладонь. — Эх, Лань Чжань, — вздохнул он, — вот было бы доброе вино… Ответом послужил суровый взгляд, после которого причитания пришлось прекратить. Вэй Усянь ненавидел себя за неожиданную покорность, вообще-то несвойственную ему с раннего детства, но отчего-то ничего не мог с ней поделать. Осознавать, как сильно переменилось его собственное отношение к Лань Ванцзи, и без того было необычно и ново. Лань Ванцзи возложил на стол свой гуцинь и сел, подобрав полы платьев. На нем были лёгкие светло-голубые одежды, туго перемотанные на талии и запястьях, и фигура, величественная и статная в привычных глазу просторных ханьфу, обрела изящность и лёгкость, и в то же время её подчёркнутые изгибы притягивали глаз. Вэй Усянь шутливо подумал, что Лань Ванцзи мог бы поражать врагов насмерть своей красотой, пока не понял всю иронию своей шутки — он сам уже давно был сражён, и наверное, заключён в пожизненный плен, раз не мог оторвать взгляда. Пока Вэй Усянь размышлял о своей нелёгкой участи — быть так глубоко влюбленным в Лань Ванцзи — последний ослабил хваты на запястьях и уже протянул руку через стол. — Тебе понадобятся духовные силы, — сказал он, и не дожидаясь позволения, осторожно с каким-то особо нежным трепетом, взял ладонь Вэй Усяня в свою. От кончиков пальцев по меридианам полились духовные силы и Вэй Усянь окончательно расслабился. — Лань Чжань, — пробормотал он, подаваясь вперед так, чтобы пальцы свободной руки доставали до лица Второго Нефрита, — тебе тоже нужно отдохнуть. Его начало клонить в сон, как от долгой медитации; словно в забытьи, Вэй Усянь коснулся лобной ленты, скрепляющей от лба через всю голову тугую причёску на затылке, и потянул за неё, намереваясь расслабить. — Позже, — ответили ему. Лань Ванцзи не стал отбирать свою ленту и позволил Вэй Усяню забавляться с её концами, наматывая их на пальцы, представляя, словно это нежнейшие на ощупь ленты прохладного дождя, прикасающиеся к коже ласково, точно руки возлюбленной. Он размышлял, наслаждаясь доставшимся ему моментом наедине с Лань Ванцзи, как было бы здорово отправиться вместе с ним в путешествие по завершении войны. В прошлой жизни он и думать не смел о том, чтобы спокойно разгуливать по миру и восхищаться его красотами, а здесь же, пока у него ещё был шанс, эти грёзы сами лезли в голову. И когда он успел стать таким неженкой, мысленно фыркнул Вэй Усянь, но идею эту так и не отогнал. Неделю назад Лань Ванцзи тоже нарушил своё обещание и спросил, хотя они договаривались не упоминать тех времен, о прошлой жизни. «Вэй Ин, что стало с твоим Золотым ядром…тогда?» Вопрос не просто прозвучал, он прогремел, как обрушающаяся скала, и больно было его слышать — и правда, лучше бы кто дал Вэй Усяню по голове, только бы не спрашивал. Он утаивал отсутствие у себя ядра в прошлой жизни, а в этой не видел смысла и упоминать о своём старом «недуге», однако и лгать, глядя прямо в глаза Лань Ванцзи, у него более не хватало наглости. «Скажем так, — нервно рассмеялся Вэй Усянь, — оно обрело нового владельца» Вот с тех самых пор Лань Ванцзи стал избегать разговоров с Вэй Усянем, оставляя его гадать, чем же вызвано такое поведение: жалостью, неприязнью, непониманием. Расскажи Вэй Усянь раньше, ещё тогда, изменило бы это хоть что-нибудь? Возможно, тогда у них был бы шанс подружиться, возможно, Лань Ванцзи понял бы, что у Старейшины Илина не было иного выхода. — Ты бы помогал мне так же, как сейчас? — пробормотал Вэй Усянь в полусне. — Почему ты вообще мне помогаешь? Кто я для тебя? — спросил он Ванцзи после долгой тишины. «Когда-то я считал тебя своей единственной родственной душой во всем свете» — вспомнил Вэй Усянь свои же слова, и ответ Лань Ванцзи пришел в его мысли незамедлительно: — Это по-прежнему так.***
Ранним утром, за полчаса до рассвета, над Департаментом по перевоспитанию в Цишане пронеслась пронзительная трель наскоро сработанной бамбуковой флейты. Солдаты Вэней, те что дремали на своих постах, всполошившись и наспех похватав мечи, заметались по всей территории в поисках источника звука. До них уже дошли слухи о музыке, исполняемой сыном слуги ордена Цзян, и о том, что за ней следует. Некоторые из их товарищей, кому повезло пережить неудачную засаду на учеников в пещере на горе Муси, поведали: сперва этот звук невозможно терпеть, до того омерзительно он звучит, аж уши закладывает, но потом, как только музыкант начинает дудеть энергичную быструю мелодию, остаётся либо молиться, либо бежать. Они хорошо помнили, как древнее чудище, столетиями терроризирующее простой люд, подчинилось музыке, точно змея умелому фокуснику, и принялась грызть, рвать на части, разметая лохмотья плоти и крови их товарищей по всему мрачному пространству пещеры. А теперь эта музыка зазвучала прямо перед ними, угрожающая, извещающая — спасения нет. Отряд под командованием Второго Нефрита ордена Гусу Лань, непревзойденного Лань Ванцзи, появился из леса, окутанный алым сиянием рассвета. Многие из воинов не имели при себе духовного оружия, но именно желание вернуть принадлежащее им по праву делало заклинателей сильнее и свирепее в бою. Почти все силы клана Цишань Вэнь находились в Безночном городе и на местах сражений в мелких кланах, тех без малого трехсот человек, что остались в Департаменте, было недостаточно, чтобы держать оборону и, тем более, ответить ударом на удар, а музыка, в которой теперь звучал по меньшей мере десяток боевых гуциней Гусу Лань, мигом вселила ужас в солдат, и так обескураженных нападением. Короткий бой закончился плачевно для стороны Цишань Вэнь — почти все стражи Департамента были убиты, кто руками противника, а кто еще хуже, воскрешёнными мертвецами под руководством Вэй Усяня и им же подчинёнными лесными тварями. Лань Ванцзи изначально был против участия Вэй Ина в этом нападении, но тот настоял на своём, а Второй Нефрит давно понял — чем спорить, лучше попытаться понять и принять, дабы сохранить хрупкий мир между ними. В руках Лань Ванцзи цинь трепетал смертельными струнами, мысли заклинателя занимало одно: быть поблизости от Вэй Ина, прикрывать его спину. Однако та спина уже была надежно защищена Цзян Ваньинем, что ни на шаг не отходил от своего шисюна. На следующий день после завершения суда над пленными Вэнями под давлением Глав дружественных кланов Цзян Фэнмяню пришлось вызвать Вэй Ина для беседы в личных покоях Главы ордена Цзян наедине от посторонних. Вэй Ин толком так и не рассказал, в чём была суть того разговора, но судя по тому, что вышел из покоев он с широкой улыбкой на лице, всё прошло гладко. По крайней мере, Лань Ванцзи так утешал себя последние дни, когда ему стало тяжело открывать рот в присутствии Вэй Ина; если раньше его молчаливость диктовалась природой, воспитанием и простой ненадобностью вступать в беседу там, где она разрешалась и без его участия, то теперь же он всего-навсего не мог подобрать слов, которые были бы кстати в его положении. Сказать: «Вэй Ин, я в любом случае буду на твоей стороне» — он хотел, но не находил в себе смелости. Удар по струнам, за ним кровь заливает белокаменные плиты брызгами, подобными маковым лепесткам; как цветочный дождь, кровь была повсюду, а Лань Ванцзи устал от неё до тошноты, устал от горького привкуса, вставшего в горле. Его недосказанность была вкуса крови, слова Вэй Ина, чей рот не закрывался даже во время тяжёлой болезни — сладость в целой бочке самого крепкого травяного отвара, эту сладость Ванцзи пил, пил и никак не мог ею насытиться, становясь до невозможности жадным, когда кто-то другой на неё покушался, но понимая при этом, что его место в стороне, всегда было там и всегда будет, и радуясь, что путём смерти и перерождения ему удалось подобраться поближе. Как бы ни был холоден его ум, сердце ныло, умоляло об обратном, а эгоистичная просьба — вернуться в Гусу — постоянно плясала на кончике языка. Лань Ванцзи скрыл её за крепко стиснутыми зубами, не позволял себе даже пискнуть. Ловко перекрутившись в прыжке, Вэй Ин встал спиной к спине с Цзян Ваньинем, который орудовал Цзыдянем словно далеко не в первый раз — Цзян Яньли отдала его до тех пор, пока брат не вернет Саньду, но это было видно по выражению облегчения на её лице, когда смертоносное оружие освободило её хрупкую ладонь, дева не горела желанием вновь завладеть подобным артефактом. За непродолжительное время Лань Ванцзи успел проникнуться к деве Цзян определённого рода симпатией, не прекращая проводить нити аналогии между нею и своим собственным братом; такое занятие нагоняло тоску, зарождало чувство сожаления за то, что Лань Хуаня пришлось оставить там, в другом мире, одного, без брата, поддерживающего у левого плеча. Но эти сожаления уходили, стоило хорошенько подумать. Там у Главы Лань есть, кроме всего, его названные братья, есть дядя, каким бы надоедливым он ни был, особенно в моменты, когда вставал вопрос о женитьбе, с которой Лань Хуань пока не торопился, есть малыш А-Юань, что полюбился учителям и другим детям, что точно сохранит память о своем первом учителе Ханьгуан-цзюне и не будет относиться с предубеждением к памяти о Старейшине Илина. Здесь и сейчас всё это можно было построить заново, сгладить углы, о которые в том времени сбились все ноги, здесь сам Лань Ванцзи ещё может обладать тем, что пришлось оставить. В его сердце не будет сожалений, точно не будет. Струны успокоились под кончиками пальцев, когда несколько солдат клана Вэнь рухнули на колени, рассыпаясь в мольбах о пощаде. Ванцзи подошел к ним вплотную, полы его одежд слегка испачкались кровью — результат глубокой задумчивости, недопустимой на поле брани. — Духовное оружие учеников, отправленных на перевоспитание в Орден Цишань Вэнь, было вами похищено, — медленно и громко, достаточно, чтобы те, кто был рядом, поразились его голосу, произнес Лань Ванцзи, — вы предстанете перед судом или будете убиты на месте. — Господин! — хором вскрикнули стражники. — Мы лишь выполняли приказ своего командира! Пощадите нас и мы немедленно перейдём в Ваш орден! Это заявление возмутило Лань Ванцзи до глубины души. Он фыркнул и приложил ладонь к струнам парящего перед ним гуциня. — В ряды нашего Ордена не принимают предателей, — сказал он и ударил по струнам. Мертвецы и твари исчезли с площади вместе с мелодией флейты — трупы попадали на землю, те твари, которых не разорвало на месте, сбежали в лес. Ручьи крови из тел только что убитых смертельными струнами последних стражей Хранилища Департамента по перевоспитанию в Цишане остановились у ног Лань Ванцзи; он брезгливо шагнул назад и отвернулся, но теперь вырезать из памяти это мгновение с его образами у него уже не получится. Ванцзи бегло подумал, как много таких зрелищ ещё предстоит вынести, и его тело как будто ослабло. — Жестоко, — присвистнул Вэй Ин. Во время сражения они почти не встречались, занятые каждый своим флангом. Сражением это можно было назвать только с большой натяжкой, больше походило на одностороннее нападение и очень уж худую защиту, однако силы распределились таким образом как раз именно из-за участия в облаве Вэй Ина и его тёмных заклинательских техник. Собратья заклинатели начинали принимать их полезность, но Лань Ванцзи не полагался на это чувство в рядах солдат: они будут благосклонны до тех пор, пока способности Вэй Ина на их стороне, однако стоит ему сделать лишь маленький шаг в сторону, его тут же заклеймят врагом народа — этот этап они уже проходили, повторять его не хотелось бы. На реплику Вэй Ина Ванцзи не ответил. Он убрал гуцинь в чехол и взмахом руки спрятал его в рукаве, адепты тем временем уже ворвались в Хранилище. — А что Мэн Яо? — спросил Вэй Ин, беззаботно крутанув в руке флейту. — Ц, треснула, — пробубнил он и убрал инструмент подальше с глаз, заткнув его за пояс. — Вероятно в Безночном городе. Лань Ванцзи окинул взглядом местность. Когда-то в этом же месте он был сбит с толку, полон тоски и отчаяния, снедаем виной, глядя на лишившийся хозяина Суйбянь, а Цзян Ваньинь рядом с ним до хруста сжимал кулаки. Тогда эта победа была затуманена печалью, теперь Ванцзи смог оценить её по достоинству. Ликование адептов, получивших свои мечи после разлуки, гремело словно на весь Цишань, повсюду вокруг раздавался лязг оголяемого оружия. — Молодой господин Лань, — адепты поклонились, один из них сделал шаг вперёд и вытянул в двух руках Бичэнь, адепт рядом с ним точно так же держал Суйбянь, — Ваше духовное оружие. — О, — издал Вэй Ин, как будто бы нехотя забрав меч. Он покрутил его в руках, точно вспоминая, как правильно держаться за ножны, оголил лезвие и, мельком глянув на своё отражение в нем, убрал назад, — славно потрудились! Он улыбнулся, но улыбка вышла вялой, усталой. Ванцзи забрал Бичэнь, тот сразу же отозвался духовной энергией, приветствуя законного владельца. — Ты не рад? — спросил Ванцзи, отвернувшись к ограде и бросив взгляд на быстро светлеющее небо и дали едва виднеющихся на горизонте городов. — О чем ты? — всполошился Вэй Ин. — Конечно же рад! Просто это так… Понимаешь, — юноша потрепал себя по загривку, облокотился на ограду, стоя спиной к ней, и склонил голову так, чтобы ясно видеть лицо Ванцзи с нечитаемым выражением, таящим лёгкое разочарование и странную грусть, которой тут не было места, — я давно отвык от меча, — засмеялся Вэй Ин; смешок вышел нервным, — да и моё Золотое ядро... В общем, боюсь Ханьгуан-цзюню придётся защищать меня, хрупкого юношу, ещё какое-то время. Прежний Вэй Ин ни за что не сказал бы таких слов, как сильно ни нуждался бы в помощи. Это понимание вмиг развеяло по ветру всю грусть в душе Лань Ванцзи. — Мгм. Я буду, — сказал он, и Вэй Ин улыбнулся. В этот раз широко, искренне.***
Облачные Глубины полностью оправились от нападения, ни одного его следа не осталось. Лань Ванцзи поднимался по ступеням, окружённый свежей вечерней прохладой. Один, другие адепты, что были с ним в походе на Цишань, ушли далеко вперёд, оставив задумчивого командира предаваться размышлениям. Он давно не был дома и успел затосковать по особому очарованию Гусу, которого не было больше нигде на этом свете. Душа Ванцзи успела привязаться к шумному Юньмэну, суетливой Пристани Лотоса, просторам озёр и равнинных степей, но никогда не переставала тянуться к однообразному спокойствию Резиденции клана Лань. Стоило ему вернуться, тянуть начинало в противоположную сторону — там Вэй Ин собирается в Цинхэ вместе с Главой Цзян, там его тело и дух доверены врачевательнице из Вэней, а его, Ванцзи, нет рядом, чтобы, как он пообещал, защищать «хрупкого юношу». Вэй Ин никогда не был хрупким и точно никогда не нуждался в чьей-то защите, это Ванцзи знал, бросаясь прикрывать его мечом и словом, как только сам считал нужным, а нужным он это считал постоянно. На прощание, очередное из тех, что стали привычны, Вэй Ин сказал: «До встречи, Ханьгуан-цзюнь» и подмигнул одним глазом, будто отдав этим движением команду сотням лучников стрелять в сердце Лань Ванцзи. Все стрелы попали точно в цель. — Брат? — позвал он, тихо постучав в двери покоев командующего войском гусу Лань. Лань Сичэнь ответил сразу же. В ханьши он был наедине с картами и письмами, но взгляд его был прикован к окну, за которым восходил остроконечный месяц. — Ты вернулся, Ванцзи, — Лань Сичэнь повернулся к брату и одарил его полной облегчения улыбкой, — слышал, что среди наших адептов тебя успели наградить титулом. Напряжение за самочувствие брата, которое настигло Ванцзи перед входом в покои, мигом рассеялось. — Разве? — Ванцзи подождал, пока Цзэу-цзюнь займёт своё место за столом, и только тогда опустился на табурет напротив, подобрав полы ханьфу, по краям нацеплявшие мелких пятен дорожной пыли, так, чтобы их не было видно. Лань Сичэнь заметил это лёгкое движение и ухмыльнулся — Ванцзи как никто следил за тем, чтобы одежда при любых обстоятельствах оставалась в безупречном виде, а значит сейчас, позволив одеянию испачкаться, допустил маленькую вольность, добавившуюся тут же к другим, уже допущенным раньше. — Мгм. Ханьгуан-цзюнь. Они услышали, как молодой господин Вэй зовёт тебя так, — Сичэнь передал Ванцзи пиалу с ароматным настоем молодых трав, — он сам это придумал? Титул Ханьгуан-цзюня Ванцзи получил после нескольких сражений в ходе Аннигиляции Солнца в то время, когда Вэй Ин считался без вести пропавшим. Тогда Ванцзи вступал в бой, как только представлялась возможность, надеясь рано или поздно отыскать возлюбленного среди пленных, но раз за разом терпя неудачу. Его прозвали так сперва среди командиров, потом солдаты переняли такое обращение, а оттуда оно быстро обратилось и к простым людям, встречаемых на пути в захваченных Вэнями деревнях. — Возможно, — неопределённо ответил Ванцзи. Разговор шел в привычном русле — сперва обсудили дела на полях сражений, затем внутри клана, упомянули родителей и ненадолго замолчали. Неловкости в этом молчании, впрочем, не было. До того момента, пока Лань Сичэнь не спросил: — Ванцзи, так что же, отряд Юньмэн Цзян сейчас в Цинхэ? — и ухмыльнувшись уголком губ, сделал очередной глоток чая. — Даже если так, завтра мы с тобой отправимся в Ланьлин, чтобы там соединиться с войском Цзинь и продолжить путь. Полагаю, такими темпами очень скоро всё это закончится. Не согласиться с Цзэу-цзюнем Ванцзи не мог. В отличие от прошлого, в этот раз для победы было сделано намного больше, основные силы Цишань Вэнь уже были уничтожены, оставался, по сути, только сам Вэнь Жохань с осколками Иньской Печати. Задумавшись об этом, Ванцзи сразу же почувствовал неладное. Победить Вэнь Жоханя силами простых заклинателей меча в то время было невозможно и удалось только благодаря Вэй Ину и его собственному артефакту — Тигриной Печати Преисподней. Как ни хотелось Ванцзи отбросить все сомнения и доверять Вэй Ину целиком и полностью, всё же его мысли посещала идея о том, что Первому ученику Юньмэна может прийти в голову идея использовать старый способ решения проблемы. В таком свете их разделение становилось для Ванцзи испытанием верности — решив принимать любое решение Вэй Ина, он подписал себя и на то, что спорить о его методах более не станет. Собственно, по этой причине он отмалчивался последние дни, как бы Вэй Ин ни пытался вывести его на разговор, боясь сказать что-то, что заставило бы последнего усомниться в искренности его прежних слов. В глубине души — это не давало Ванцзи никакого покоя — Вэй Ин все еще уверен, что тогда Ханьгуан-цзюнь был одним из тех, кто осуждал его и радовался его смерти наравне с остальными. — Что вдруг так сильно могло тебя потревожить? — поинтересовался Лань Сичэнь. — Это как-то связано с твоим прошлым, верно? Брат всегда смотрел в самую суть, для этого ему не нужно было прикладывать ни единого усилия. — Мгм, — вздохнул Ванцзи. — Молодой господин Вэй? — Вновь угадал Лань Сичэнь. — Мгм, — вновь вздохнул Ванцзи, опустив голову, — он может быть непредсказуемым. — А тебе не нравится быть вдали от него? — Цзэу-цзюнь отставил пиалу, улыбнулся и протянул над столом свои большие крепкие руки. — Отчего же тогда ты не откроешь ему своё сердце? Разве так будет не проще? Вы ведь столько прошли, даже смерть вам не чужда… — Брат, — Ванцзи вздрогнул, — именно потому я не могу решиться. И потому ещё, он не стал этого говорить, что снова услышав «проваливай» из уст Вэй Ина, он не станет и дальше искать смысл в чём-либо ещё. Неведение оставалось его соратником до тех пор, пока он мог с его помощью быть около Вэй Ина, а его признание, крайне неуместное в военное время, грозило разрушить всё, что было так старательно выстроено. Лань Сичэнь верно подметил, они вдвоём прошли достаточно много испытаний, на фоне которых смерть — лишь короткая заминка перед испытаниями куда большими. Признание — одно из них. — Отдохни, — Цзэу-цзюнь, заботливо коснувшись ладоней Ванцзи, забрал у него холодную пиалу, — мы вернемся к этому разговору позже, когда ты будешь готов.***
Обещанное Лань Сичэнем «позже» пришлось отложить в долгий ящик. Не то чтобы Ванцзи специально избегал упоминаний о Вэй Ине и не обсуждал с братом своё состояние после случившегося, так выходило само собой. Язык, только собираясь произнести имя возлюбленного, немел, становился тяжёлым и опадал во рту, как переломанная конечность. Почти месяц Ванцзи пребывал на грани безумия по силе такого же разрушительного, как после первой потери Вэй Ина, когда он, как все думали, погиб от рук Вэнь Чао, как после второй потери Вэй Ина, когда он ушел на Луаньцзан, став предателем, как после третьей потери Вэй Ина, когда он погиб, разорванный заживо, вдали от Ванцзи, пока последний не мог встать с постели после сурового наказания. Безумие, накрывшее Ванцзи после четвёртой потери Вэй Ина, было словно сложено из всех предыдущих и умножено на двое, и его силы голова Второго Нефрита не могла более выносить. Он призраком прошёлся по лагерю, искусно изображая заинтересованность в подготовке к атаке. — Ханьгуан-цзюнь, — Вэнь Нин, переносивший разложенные по колчанам стрелы, неуклюже поклонился, — снаряжение лучников полностью готово, — рапортовал он. Один колчан, что был на самом верху кучи в его руках, слишком большой для столь хрупкого юноши, едва не повалился, но Ванцзи успел подхватить его и водрузить обратно. — Хорошо, — глухо отозвался Второй Нефрит и продолжил свой путь, на котором Вэнь Нин догнал его спустя всего минуту, быстро избавившись от своей ноши возле оружейной палатки. — Ханьгуан-цзюнь, — позвал Вэнь Нин, осторожно пристраиваясь под шаг командира и стараясь держать при этом почтительную дистанцию. Первоначально Вэнь Нин был допущен к походу как лекарь — за время, проведённое в безопасных стенах Пристани Лотоса, он восполнил основные пробелы в своих знаниях лекарского дела — однако не смог усидеть на месте и бросился помогать адептам с другими заботами, взяв на себя обязанности оруженосца. Его сестра Вэнь Цин же отправилась в лагерь с восточной стороны Цишаня, где сосредоточились основные силы нападения в лице войск Цинхэ Не и Ланьлин Цзинь. — Ханьгуан-Цзюнь, как Ваши раны? Могу ли я как-то помочь? Раны на теле Ванцзи не были в порядке, так ему сказали лекари Гусу Лань, пытаясь отговорить его от участия в походе. Очевидно, это им не удалось, поскольку Ванцзи и вовсе не обращал на увечья особого внимания. Болело, на самом деле, невыносимо, но никакие травяные настои и специальные техники не справились бы с этой болью. Ханьгуан-цзюнь отрицательно помотал головой и ускорил шаг, надеясь оторваться от собеседника, тот же не унимался, продолжал быстро семенить рядом, не поспевая за широкими шагами Ванцзи. — Вы волнуетесь о завтрашнем сражении? — не унимался Вэнь Нин. Уже месяц он был лишён единственного друга, с которым мог говорить, не пряча глаз и не забывая правильного произношения слов, и Ванцзи был бы рад помочь ему восполнить эту утрату, только вот сам он нуждался в помощи не меньше. — Нет, — отрезал Ханьгуан-цзюнь. Затем, немного подумав, он остановился на месте и глубоко вздохнул. За огнями в лагере ночное небо казалось беззвёздным, пустым, и его чернота обволакивала горизонт, утопая в контуре не менее тёмного далёкого моря. Вэнь Нин проследил его взгляд, потоптался, расковыряв носком сапога маленькую ямку и выудив из неё камешек. — В свете Луны души находят покой, — бездумно пролепетал Вэнь Нин, и от его непрозрачного намёка сердце Ванцзи сжалось, заскулило между ребрами, толкнулось, крича: «Выпусти! Мне нет смысла гнить дальше в этом безжизненном теле!», а Ванцзи был бы и рад исполнить его просьбу, да только вот его упрямство, рождающее глупую эгоистичную надежду, не знало никаких известных человеку границ. Но мелодия «Расспроса» резала уши, и неясно, что слышать было хуже — её или звенящую в ответ тишину. — Вэнь Нин, — обратился Ванцзи и перевел на юношу взгляд, — ты веришь, что он жив? От внезапного прямого к себе обращения от Ханьгуан-цзюня, не говорившего ни с кем уже долгое время, юноша опешил, спрятал лицо, склонив голову к груди, и нервно пнул недавно откопанный им камень, с шелестом покатившийся по песку. Из палаток доносились приглушенные разговоры, адепты переживали, но при командире виду не подавали. Сейчас же, перед отбоем, они могли наконец поделиться друг с другом своими тревогами, и Ванцзи не смел им мешать. — А Вы нет? — ввернул Вэнь Нин твердым голосом, какого Ванцзи не слышал от этого юнца никогда прежде. Внимательно присмотревшись, Второй Нефрит подметил сведённые к переносице брови и расправленные плечи, от своих слов Вэнь Нин будто исполнился уверенностью, — молодой господин Вэй один из лучших заклинателей нашего поколения, сумевший в одиночку разбить несколько отрядов противника, вооружившись мечом да сломанной флейтой, конечно же он жив! — Вэнь Нин посмотрел Ванцзи в глаза, чего никто другой, кроме Вэй Ина, не смел делать, с настойчивостью и вызовом. Юный лекарь ордена Вэнь не был знатоком человеческой души и уж точно вряд ли знал о тонкой связи между Ханьгуан-цзюнем и Вэй Усянем, но тем не менее он был преданным другом последнего. Он был там, был одним из тех, кто видел Вэй Ина, в то время как Ванцзи был далеко от него, в сердце жестокой битвы под Ланьлином, где получил несколько серьезных ран от марионеток Вэнь Жоханя и провёл сутки без сознания, а когда очнулся, пожалел, что не погиб, получив от брата короткую, полную горечи весть: «Молодой господин Вэй бесследно исчез на подходе к Цинхэ». Первым делом Ванцзи помчался к горе Луаньцзан, надеясь обнаружить Вэй Ина в его старом убежище, но гора встретила его только темной аурой тысяч смертей, так и не подпустив к своему подножию. — Верно, — отозвался Ванцзи хриплым голосом и отвёл взгляд в сторону, к освещённому факелами центру готовящегося ко сну лагеря, — ты прав, он один из лучших. Продолжить разговор оба были не в силах. Молча попрощавшись, командир и лекарь разошлись по разным сторонам: один с грузом отчаяния на растерзанном сердце, другой — с сожалением о собственной грубости к вышестоящему и болью от утраты, которую некому было высказать так, чтобы не задеть чужих свежих ран. Ванцзи боялся считать, сколько раз получал от брата печальные новости, так или иначе связанные с Вэй Ином, что в той, что в этой жизни. В отчаянной борьбе, в беготне от ошибок прошлого, он совсем забыл, что в круговороте судьбы его голос — шелест одного-единственного вялого листа на обломанной ветке пылающего дерева. Сундук с воспоминаниями точно наполненный воздухом кожаный мешок держал на плаву, вяло покачиваясь на стоячей воде, а Ванцзи отчего-то не разжимал рук, продолжая крепко держаться за край. Он знал, расслабить пальцы легко, привязанный к ногам груз ответственности и вины тянул его туда, на илистое дно, но также он знал, что во второй раз ему не повезёт вернуться назад. В завтрашнем бою всё решится, возможно только два исхода: конец тирании ордена Вэнь или её полное торжество. Только после этого боя, решил Ванцзи, он распорядится своей собственной судьбой.***
С угадыванием чужих настроений и чувств у Цзян Ваньиня всегда было плохо. Ещё хуже дела обстояли с предчувствием будущего, и никогда, как многим другим, ему не удавалось испытывать то самое «что-то должно произойти» на себе. Он полагался на настоящее, твёрдо опираясь на прошлое, а будущее, как недосягаемая для его роста планка, маячило где-то на чжан выше головы. О будущем Цзян Чэн знал одно: рано или поздно война закончится, а её исход он не смел себе представить. Он думал теперь, что если бы его интуиция была хоть немного лучше, если бы он умел смотреть над густым туманом, то смог бы избежать случившегося, и брат не покинул бы его таким нелепым образом. В лагере не стихали голоса, приглушённые стенами палаток; адепты не могли уснуть от переживаний за завтрашний бой и наследник Юньмэн Цзян хорошо это понимал; он и сам был в числе тех, к кому сон не шел этой ночью. С тех пор предчувствие дурного ни на секунду его не покидало. Наследник Великого ордена начищал лезвие Саньду; он уже три раза проверил все свои вещи, разложил и заново сложил одежды, осушил две фляги воды и уничтожил половину своих запасов еды, оставшихся ещё с начала недели, потому что аппетита всё никак не было. Ему казалось, он упускает нечто важное, нечто, что стоит прямо перед его глазами, но он не мог этого увидеть за заслонившим взгляд образом названного брата, что терзал его, куда бы Саньду-Шеншоу не отправлялся. За эти месяцы было выиграно несчётное множество сражений, чуть меньше было проиграно. Вэнь Жохань, хоть его армия и угасала, сам словно становился сильнее с каждым днем. Словно вся сила мёртвых солдат возвращалась в его руки, укрепляя его собственную. «Иньская Печать в руках Вэнь Жоханя, боюсь, станет ему огромным подспорьем в этой войне» сказал Цзян Ваньиню отец, изрядно уставший от бесконечных боёв, от постоянного незнания, как обстоят дела дома, который пришлось покинуть, так как войску нужен командир, а отправлять на это сына, самому будучи в добром здравии, для него непозволительная роскошь. Цзян Фэнмянь никогда не говорил этого вслух, но с потерей Вэй Усяня он лишился не только лучшего ученика, но и сына, не родного ему только по крови. За все годы, проведенные бок о бок с Вэй Усянем, Цзян Чэн давно понял, что кровное родство в вопросах братства — глупость, не имеющая значения и так же, как Глава Цзян потерял сына, Цзян Чэн потерял брата. Брата, который всегда был на его стороне. Брата, за чьими плечами — он бы никогда не признал этого вслух — было спокойно и безопасно. Брата, которого не стыдно было защищать своей грудью от мельчайших опасностей, будь то хоть безобидный уличный щенок с подбитой лапой. Брата, которого не было рядом уже месяц и без него воздух стал горьким на вкус настолько, что дышать не хотелось. Цзян Чэн взглянул на своё отражение в лезвии меча; то, что раньше приносило удовольствие, потеряло вкус; отражение вернуло ему пустой взгляд остекленевших серых глаз, и Цзян Чэн, фыркнув, отбросил меч в сторону. Всё это не имеет смысла, нудел голос в его голове, ты сам не имеешь смысла. Он твердил: как ты собираешься защитить свой орден, если не смог уберечь одного человека. Уставший от самого себя Цзян Чэн метался по палатке, как умалишённый, его тень плясала на тканых стенах, извиваясь под резкими порывами ветра снаружи. — Молодой господин Цзян? Свои метания пришлось прекратить. Около тени Цзян Чэна появилась ещё одна, с обратной стороны; наследник присмотрелся и вздохнул с облегчением. Последние дни единственным собеседником, на котором Цзян Чэн не срывал свою злость и обиду на себя самого, был Цзэу-цзюнь, приходивший вот так, в самое нужное время, точно чувствуя, как сильно он нужен, а Ваньинь с радостью принимал его общество. Радость была бы большей в свете иных обстоятельств, но даже так быть около этого человека было сродни небесному дару. Незаслуженному, как считал сам Ваньинь, ведь с чего бы Главе ордена Гусу Лань, Цзэу-цзюню, проводить время с ним — ребёнком, наделённым дурным нравом и лишённым манер, что так ценятся в Облачных Глубинах. Возможно, рассуждал Ваньинь, оба Нефрита Гусу Лань имеют какие-то душевные отклонения, раз предпочитают проводить время с сынами и воспитанниками ордена Цзян вместо благовоспитанных соучеников из своего ордена. — Цзэу-цзюнь, и Вам не спится? — спросил Ваньинь, через три беды уняв свои разбушевавшиеся в одиночестве чувства и слегка отворив дверь. Гость встретил его не сходящей с губ лёгкой улыбкой, от которой всегда становилось немножечко теплее даже в такие морозные ночи. Лань Сичэнь кивнул головой, поклонился и изящным движением убрал руки за спину. — Хочу прогуляться, не составите мне компанию? Уже который день Цзян Чэна мучила загадка, почему бы Цзэу-цзюню не уделять время младшему брату, но решения ей никак не находилось. Лань Ванцзи бродил потерянный духом и всё, что он делал, пусть и безупречно так, что никто и не заметил бы подвоха, источало одну только ярость с его стороны. Ханьгуан-цзюнь и прежде не был сговорчив, теперь же, если кому и доводилось слышать его голос, ничего хорошего он в итоге не получал: обычно это были слова палача к приговорённому на смерть, иногда, намного реже, дозволение произнести последнюю волю и извиниться. Всего пару раз, ещё в самом начале, прозвучал вопрос, исполненный муки: «Где Вэй Ин?», но вообще, если же кому и доводилось слышать голос Лань Ванцзи, его слова были последним, что они слышали в земной жизни. Молча выйдя из палатки, Цзян Чэн быстро кивнул; ответить Цзэу-цзюню улыбкой у него не было сил. Чуть раньше Ваньинь не верил бы своему счастью, оказавшись с Первым Нефритом Гусу Лань наедине, чуть раньше это было его бредовой идеей. Еще чуть раньше он смеялся над Вэй Усянем, который днями и ночами бормотал о своём Лань Ванцзи, со временем стало не до смеха, когда все его собственные мысли занял главнокомандующий армией Гусу, благороднейший из благороднейших мужей всей Поднебесной, а теперь он и вовсе позабыл, что такое смеяться. Цзэу-цзюнь сделал шаг в сторону, Цзян Чэн занял место около него. Они вдвоём в полной тишине прошлись вдоль палаток, вышли за пределы лагеря и остановились у кромки редкого леса в подножии холма. Рядом с Цзэу-цзюнем молчать не было зазорно, Цзян Чэн не чувствовал себя так, будто находится на аудиенции у Главы клана, но не потому, что разница между ними была не больше, чем несколько лет. В настоящей причине Цзян Ваньинь пока не разобрался, время было явно неподходящее. С угадыванием чужих настроений и чувств у Цзян Ваньиня всегда было плохо, свои же он понимал ещё хуже. — Позвольте мне поделиться с Вами секретом, — заговорил Лань Сичэнь, обернувшись к своему попутчику; улыбка стёрлась с его лица, не иначе как секрет этот был государственной важности. С замиранием сердца Цзян Чэн проследил, как Глава Лань быстро облизывает уголок губ и смотрит в его глаза пронзительно, точно копает в самую душу серебряной ложкой. Открыв и закрыв рот, Ваньинь быстро оценил, что попытайся он сейчас заговорить, вместо связных слов выйдет нелепый скулёж, и вновь кивнул. Он искренне поблагодарил богов за смену дня и ночи, потому как во тьме приливший к его лицу жар не был заметен для человеческого взора. — Это не утверждение, — будто бы утолив потребность в зрительном контакте, Лань Сичэнь отвернулся и продолжил говорить, — скорее предположение, исходящее из ряда фактов, но у меня есть небольшое условие. Молодой господин Цзян, поведайте мне, что произошло в тот день, когда пропал молодой господин Вэй. Говорить об этом Ваньиню совсем не хотелось. Он так часто прокручивал в голове эти воспоминания, что его сознание временами и вовсе отказывалось верить, что они настоящие. Но его фантазии никогда не хватило бы, чтобы придумать что-то настолько изощрённо-извращённое, так что верить приходилось волей-неволей. Ваньинь бросил короткий взгляд на землю, быстро оценил положение дел и упал, как мешок риса, подобрав под себя ноги и опершись спиной о дерево позади. Цзэу-цзюнь, как ни странно, ничего на это не сказал; будучи особо талантливым в понимании посторонней души, он видел, что собеседнику нужно время, чтобы собраться с силами и начать свой рассказ. Он осторожно собрал полы платья и присел напротив Ваньиня, совершенно не заботясь о лесной пыли и грязи, что может и обязательно испачкает безупречные белоснежные ханьфу. Ваньинь был ему за это благодарен; простой жест для любого другого, подумаешь, сесть на землю, в своей жизни ему приходилось спать в листьях и добывать еду из мутного озера, но для воспитанника ордена Гусу Лань, больше всего ценящего чистоту и порядок — жест непростительный, равно если устроить себе приют в хлеву для животных, предназначенных на убой. Этот жест располагал к Цзэу-цзюню ещё больше, он словно показывал: «Вот они мы, абсолютно равны, земные дети с земными заботами, нам просто необходимо быть ближе под тучей общей беды» и история, которую больше всего хотелось забыть, сама запросилась наружу. Цзян Чэн никому её не рассказывал, лишь сообщал в общих чертах, скрывая подробности прежде всего от себя самого. Он думал, если не говорить этого вслух, память сама выбросит это из головы, очистится от ненужного сора, но с каждым днем становилось все хуже, а невысказанные слова жглись углями на корне языка. Настало время ему это признать. Цзян Чэн заговорил.***
Вся Пристань Лотоса вздохнула с облегчением по завершению суда над пленными Вэнями. Адепты судачили, мол, наконец-то перестанут попусту переводить рис на этих псов. Вэнь Цин и Вэнь Нина, поговаривали, следовало бы тоже включить в число приговорённых: «Вэньский пес есть Вэньский пес! Рано или поздно кровь убийцы даст о себе знать!», но так как вся семья Цзян, за исключением одной только госпожи Юй, встала на защиту брата и сестры, перечить им никто не смел. Когда гости из разных кланов наконец разъехалась по своим Резиденциям, вновь опустевшую Пристань Лотоса принялись усердно восстанавливать; времени на ремонтные работы было отведено непозволительно мало, но в условиях войны даже эти жалкие недели ценились на вес золота. Адепты и слуги работали под палящим солнцем днями напролёт, в какой-то момент даже пленных пришлось подключить, и, хоть работали они из-под палки, процесс ускорился. Глава клана же не мог нарушить данного обещания и скоро пригласил к себе Вэй Усяня для разговора. — А-Сянь, — говорил он. — Когда ты овладел запретными техниками? Кто обучил тебя этому? Разве тебе неизвестно, что происходит с теми, кто сходит с верного пути? Подслушивающему под окном кабинета Цзян Ваньиню не удалось уловить всю беседу, однако прошла она в весьма спокойном тоне, что не могло не настраивать на позитивный лад. Сам Ваньинь, разумеется, методов борьбы своего шисюна не одобрял с того самого момента, как впервые увидел, но и спорить с Вэй Усянем не мог. Если возможно в этом мире быть более упрямым, чем Цзян Чэн, то это звание может принадлежать только его шисюну, названному брату — Вэй Усяню, любые пререкания с которым в итоге всегда приводили только к расстройствам желудка, это Ваньинь уяснил еще в детстве, а теперь со смехом наблюдал, как эта проблема косит одного учителя за другим. В особенности, он для себя подмечал и это злило его как наследника ордена, дурной нрав Вэй Усяня проявился ещё на обучении в Облачных Глубинах, где он изо дня в день доводил старейшин до мигреней, а Лань Цижэня и вовсе до обмороков своими выходками. Собственно, по этой причине Ваньинь и не вмешивался, пытался первое время, но, не получив никакого результата, в конечном счёте сдался и позволил брату действовать по его усмотрению. Методы, какими бы они ни были, приносили свои плоды; если бы не непонятно откуда взявшееся владение Вэй Усянем техниками Тёмного Пути, Пристани Лотоса, возможно, уже не существовало бы, так что как минимум, ему нужно было отдать должное. Из покоев Главы клана Вэй Усянь вышел, насвистывая весёленькую мелодию, под которую танцовщицы обычно радовали глаз на пиршествах Юньмэна своими откровенными танцами там, куда молодежь не допускалась. — Ну? — Ваньинь вихрем налетел на шисюна из своего укрытия. — Вёсла гну, — огрызнулся Вэй Усянь, в наигранном испуге схватившись за сердце, — видишь же, живой, значит и дальше жить буду. Оскорблённый, Ваньинь скрестил руки на груди. — Тц, а я уж думал панихиду собирать. Юноши в очередной раз устроили шутливую драку; им было не привыкать к тому, что один при малейшем проступке хоронил другого и клятвенно обещал не плакать над его могилой в случае, если тот погибнет от своей же глупости. Ваньинь уж было рассчитывал, что они теперь наведаются в какую-нибудь винную лавку, где обсудят все события последних месяцев и подурачатся, чего не делали уже долгое время, но Вэй Усянь быстро обрубил на корню его весёлый настрой, став вдруг настолько серьёзным, что наследник невольно напрягся. — Лань Чжань уже уехал? — спросил он, мрачнея на глазах. — Чего? — не понял Цзян Чэн; несколько раз моргнув и осознав, что ему действительно не привиделось и глаза шисюна взаправду исполнились такой тоской, точно он вернулся с поля сражения, где потерял всех своих близких, Цзян Чэн не понял вдвойне. — Еще нет, он ждал, пока ты закончишь. В самом деле, делегация Гусу Лань уже давно покинула Юньмэн, остался только Лань Ванцзи и десяток адептов для его сопровождения; как бы Лань Цижэнь ни распинался перед ним и не грозил наказанием, Лань Ванцзи крепко стоял на своем: «Ванцзи примет наказание, как только вернётся в Облачные Глубины» и всё равно остался. Странности за этими двумя Ваньинь начал подмечать уже давно, чего стоило только то, что Вэй Усянь не замолкал о том, какой же Лань Ванцзи прекрасный, невероятный и вообще лучший из лучших уже без малого год. Неизменно казалось, что их связывает какая-то общая тайна, о которой знать никому не положено, и оба упиваются ею, как драгоценным заморским вином, и никак не могут напиться. Цзян Чэн бы напомнил, что вообще-то адептам Гусу Лань запрещено пить алкоголь, только вот остроумие напрочь его покидало, полностью заменяясь негодованием, какого прежде испытывать не приходилось. Еще больше Вэй Усянь помрачнел, когда Лань Ванцзи всё-таки уехал, и в тот вечер напился до того, что едва стоял на ногах. Вэй Усянь слыл любителем выпить с ранних лет и способен был перепить самого закалённого трудягу, что целыми днями в лютую жару прозябал в винных лавках по всему Юньмэну от нечего делать. И при этом вернуться домой ровной походкой да завалиться спать, не забыв при этом по дороге подстрелить парочку фазанов в ближайшем залеске, а тут вдруг свалился, положил голову на сложенные перед собой на столе руки и засопел. — Вэй Усянь? — Цзян Чэн толкнул его локтем; голова шисюна съехала набок, его глаза были открыты, но пусты, точно у завяленной рыбы. Таким он был до тех пор, пока не начали собираться в поход за мечами. Оказалось, тогда Лань Ванцзи до Гусу добраться ещё не успел, на полпути получив весть от брата и развернувшись в ином направлении. Вэй Усянь повеселел от этой новости, вмиг позабыв обо всех своих недугах, за что ожидаемо получил нагоняй от Вэнь Цин, усердно занимавшейся его лечением. — Какой поход? — сетовала дева, удерживаемая от расправы над худшим пациентом за всю её практику только волей и обеими руками Цзян Яньли. — Без духовной энергии, которой делился с тобой господин Лань, какой из тебя вояка?! В тот вечер они сильно повздорили, Вэнь Цин тогда ещё не знала, насколько всё-таки бесполезно вступать с Вэй Усянем в спор, и если уж ему что-то приспичило, весь мир обязательно должен принять его решение и дать ему осуществить задуманное. Подробностей Цзян Чэн, опять же, не знал, из разговора, наполовину состоявшего из брани, он понял только, что раз уж без духовной энергии Лань Ванцзи Вэй Усянь беспомощен в бою, то и нет смысла им больше быть в разлуке. Это пугало Цзян Чэна — то, насколько одержимым стал Вэй Усянь. За свою красоту и красноречие шисюн был популярен у девушек, лишь редкая проходила мимо него, не замечтавшись о таком женихе, а Вэй Усянь всегда с охотой флиртовал направо и налево, да так, что девы часто устраивали конфликты, кому же в итоге достанется его сердце. Теперь же на девушек, какими бы красивыми они ни были, Вэй Усянь не обращал никакого внимания, словно их и не существовало вовсе. Проходил мимо, зачастую даже не отвечая на приветствия, и одно только вздыхал, как по утраченной любви. Окончательное понимание пришло к Цзян Чэну в деревушке, где встречались отряды. Вэй Усянь с раннего утра был на взводе, чем удивлены были все до единого: чтобы шисюн встал и собрался раньше всех, скорее небо поменяется местами с землёй. И, видимо, это произошло, раз он ни свет ни заря поднял всех на ноги и поторапливал всю дорогу, мечась, как больной рассудком. Успокоился он лишь тогда, когда на горизонте появились заклинатели в белых одеждах. — Лань Чжань! — завопил Вэй Усянь и бросился к нему. Из пьяных бормотаний немногим ранее Ваньинь уяснил, что расстались они на недоброй ноте, не повздорив, но и не обнявшись на прощание, а судя по тому, что эти двое не отлипали друг от друга, стоило им соединиться, знаком это было дурным. Впрочем, ничего удивительного, в ордене Гусу Лань особенно не принимают приверженцев Тёмного Пути, по коему вдруг пошел Вэй Усянь, скорее всего, Лань Ванцзи просто-напросто осуждал его, пока тот, как слепой котёнок, тыкался носом в его ладонь, ошибочно принимая его отталкивающий жест за проявление ласки. Возвращению меча Ваньинь радовался, как ребёнок, получивший долгожданную игрушку за хорошее поведение, пускай и считал, что этот бой дался им до подозрительного легко, Вэй Усянь же, наоборот, сник ещё больше. Он смотрел на свой меч, на своё духовное оружие, что должно было сделать его Героем Юньмэна, как на оголившую зубы гадюку, с неприязнью и глубокой печалью. Отвечать на вопросы он, ожидаемо, не стал. Шисюн и шиди опять подрались, а потом не разговаривали друг с другом несколько дней. О состоявшейся казни над пленными Вэнями они узнали в дороге, когда уже разлучились с отрядами других кланов, и решили отметить это дело в ближайшем питейном доме небольшого, но довольно зажиточного по местным меркам городка на торговой дороге неподалёку от Илина. — Я хочу пойти на Луаньцзан, — заявил изрядно подвыпивший Вэй Усянь, — нет, не так, — он помотал головой и выставил перед собой меч в вытянутой руке, — я не хочу, но мне нужно, — последнее слово он особенно выделил интонацией, не допускающей возражений. Огорошенный его словами Цзян Чэн вскочил со своего места и, схватив шисюна за грудки, прошипел ему в лицо. — Умом повредился? Какая в пекло Луаньцзан?! Вэй Усянь на это отвёл взгляд в сторону и нелепо дёрнул плечами. — Гора такая в Илине, плохо ты учился, раз не знаешь даже таких мелочей. Они опять подрались, на этот раз уже всерьёз, и спать ушли в разные комнаты. Кто же знал, что намерения Вэй Усяня не навеяны выпитым вином далеко не лучшего сорта. Среди ночи остывший от злости Цзян Чэн мялся под дверьми его комнаты, твёрдо решив, что первым мириться не будет, а если Вэй Усянь выйдет, то он сделает вид, будто случайно проходил мимо, проснувшись по зову природы, но на второй час не выдержал и сам постучался. — Шисюн? — удивился его сосед по комнате. — Я думал он с Вами. Ваньиню удалось догнать Вэй Усяня только на выходе из города. К большому счастью, шисюн не летел на мече, но бежал, и бежал быстро, как от погони. — Ты! — зарычал Цзян Чэн, оголив Цзыдянь, которым, вообще-то, надеялся больше не пользоваться. — Я! — отозвался Вэй Усянь и разразился пьяным хохотом, как смеются только те, кто допился до белых видений. Выбить — в прямом смысле — признание из Вэй Усяня удалось только под утро. — Моя флейта, — он всхлипнул носом, тщетно пытаясь остановить кровотечение, которое тут же продолжилось из другой ноздри. — На кой черт тебе флейта? — Не унимался Ваньинь. — Мы вернули мечи, Вэй Усянь… — только теперь, внимательно осмотрев шисюна, он заметил, что меча при нём и не было вовсе, — где, мать твою, Суйбянь? Ты пошел на Луаньцзан с пустыми руками?! С рассветом и у него кровь лилась из обеих ноздрей, а впридачу ещё и из уголка губ: в рукопашном бою Вэй Усянь был ничуть не хуже, чем в бою на мечах или в стрельбе из лука. Однако его Золотое ядро всё ещё было повреждено, и Вэй Усянь от усталости потерял сознание на короткий час, за который Ваньиню удалось затащить его обратно на постоялый двор. Пожалуй, именно это событие стало отправной точкой окончательного разрушения их нерушимой до этого дружбы: оба упрямились, стояли на своём, Вэй Усянь не посвящал в свои тайны, которых судя по всему было немало, а Цзян Чэн и не пытался узнать. Драки, до сего бывшие шутливым способом выплеснуть юношескую дурь, стали настоящими битвами не на жизнь, а на смерть. Злость, с которой названные братья стали относиться друг к другу, помогала им и против внешнего врага; за свою свирепость Цзян Чэн даже получил титул Саньду-Шеншоу, принеся в дом гордость за наследника и его боевые заслуги. Одобрение, которого Цзян Чэн безуспешно добивался всю жизнь, на деле не принесло никакого удовлетворения, цена, отданная за похвалу отца и объятия матери, оказалась слишком высока — шисюн совсем перестал с ним разговаривать, а он в ответ не разговаривал с ним, а каждый совместный поход превращался в обоюдную пытку. Каждый вечер Цзян Чэн задавался вопросом, как они докатились до такой жизни, и только подумывал собраться пойти на мировую, снова случался конфликт. — Ты же сам говорил, Вэй Усянь, — в отчаянии ревел Цзян Ваньинь, — у Гусу есть два Нефрита, а у Юньмэна будет два Героя! Куда делись твои слова? Вот только Вэй Усянь никогда ничего подобного вслух ему не говорил, хотя Цзян Чэн готов был поклясться, что слышал от шисюна эту глупую до безобразия фразу. Возможно, она пришла к нему во сне, поскольку в реальности Вэй Усянь сотрудничать отказывался. Как громом поражённый услышанным, шисюн только подтверждал плачевную действительность — нет у Юньмэна никаких двух Героев, раз они даже сладить друг с другом не могут, пока один рвётся то в чужой орден, то на Тёмный Путь, то и вовсе на Могильник, откуда живыми не возвращались сотни лет кряду. Наверное, рассуждал теперь Цзян Чэн, помирись они всё же, Вэй Усянь сейчас был бы рядом. Наверное, все-таки стоило пойти у него на поводу. — И что же случилось? — перебил Лань Сичэнь, увлечённый рассказом настолько, что подался вперед, сгорбив спину — самая неблагопристойная поза для Главы Гусу Лань из всех, что только можно себе представить; решись Ваньинь кому разболтать, что видел Цзэу-цзюня таким, его упрячут подальше от людских глаз, а то и вовсе прижгут язык, как последнему лгуну. — Мы двигались в сторону Цинхэ, — вздохнув, продолжил Цзян Чэн. Он подобрал с земли около себя сухую тонкую ветку и стал отламывать от неё по маленькому кусочку, отбрасывая их подальше от себя в густую темноту, — на тот момент весь Юньмэн был полностью освобожден от захватчиков Вэней, а с голов сыновей Вэнь Жоханя, что подвесили над воротами, вороны склевали всё мясо. Дело двинулось к победе, мы воспряли духом, хоть телом утомились смертельно, на десятки ли впереди было спокойно, мы вот-вот должны были встретиться с отрядом Чифэн-цзюня и заметно расслабились: то песни пели, то останавливались испить из ручья да подурачиться на берегу… Цзян Чэн как мог отсрочивал момент, когда нужно было сказать главное. Ему и вовсе казалось, что главное он уже давно озвучил, посему как для него самого разлад с Вэй Усянем был важнейшим сожалением в жизни, не будь которого не было бы и последующих событий. Обогнув холм, адепты увидели, что отряд Не Минцзюэ яростно сражается с целой толпой марионеток Вэнь Жоханя. Марионетки эти не были похожи на обычных, все покрытые каменной коркой до такой степени, что она выглядела, как черепаший панцирь, а стоило его разбить, как он за считанные секунды восстанавливался до первоначального облика. Кроме того, каждый, кто погибал от рук этих чудищ, тут же воскресал, на глазах обрастая этим самым «панцирем». Зрелище было поистине ужасающее, прежде нигде такого не наблюдалось, и часть юношей, что были на подходе, замерли дорожными столбами. Вэй Усянь же, напротив, не думая бросился вперёд. Лезвие его меча только и успело шумно разрезать воздух и взмыть вверх, как чёрно-алые одежды молнией пронеслись над головами остолбеневших адептов и раздался душераздирающий вопль флейты. Марионетки остановились на крошечную долю секунды, а затем продолжили бой с утроенной яростью, так что создавалось впечатление, будто Вэй Усянь вместо их усмирения наоборот призывал их нападать с большей жестокостью. Он запаниковал, это было видно по тому, как он едва не свалился с меча на землю, подобно грузной бычьей туше, и музыка совсем не подчинялась ему. Последнее, что Цзян Чэн запомнил отчётливо — как толпа марионеток закрыла Вэй Усяня со всех сторон и как оборвалась на самой высокой ноте мелодия. На месте, где был Вэй Усянь, осталась только бамбуковая щепа от уничтоженной флейты.