Я, как и прежде, храню сострадание в сердце, даже окружённый пламенем. Я также с улыбкой пытался испить сосуд вина
Ванцзи играл уже несколько часов, пока старшие принимали решение. Вэй Ин на его игру не реагировал, продолжая спать. Несколько раз в покои заходила Вэнь Цин, иногда вместо неё приходила Цзян Яньли, они меняли наполнение в курильницах, и не говоря ни слова, уходили. За это Ванцзи был им крайне благодарен; даже если Вэй Ин без сознания, даже если он на грани жизни и смерти, в этот раз Ванцзи хотел быть с ним до последнего, проснётся он или нет. Конечно же, он верил, что Вэй Ин очнётся, не мог не очнуться. Мелодия прервалась — лопнула струна. Вздохнув, Ванцзи вынул из мешочка цянькунь запасной комплект струн и принялся вновь менять их. Струны на боевых гуцинях адептов Гусу Лань обладают невероятной прочностью, чтобы порвать их, нужно приложить усилия за гранью человеческих возможностей, однако если владелец смятен и его душа беспокойна, вкладываемые в игру духовные силы способны разорвать струны лёгким прикосновением. Ванцзи это не остановило. Едва закончив смену струн, он заиграл опять. Ему не хотелось верить, будто Вэй Ин прибег к использованию накопленных в пещере Черепахи-Губительницы тёмных сил по своей собственной воле, наверняка его на это вынудили обстоятельства, как и в прошлом он не верил, будто Вэй Ин ушел со Светлого Пути по простой прихоти. Его учили: всё в мире имеет свои причины и следствия, и в то время как с последним Ванцзи был хорошо знаком, о причинах мог только догадываться. Слабость духовных сил Вэй Ина после атаки Вэнь Чжулю, почти такая же, как в той жизни, наталкивала на множество мыслей. — Тогда что-то случилось с твоим Золотым ядром, верно? — спросил он пустоту. Пристань Лотоса погрузилась в сон. Несколько раз адепты приходили позвать его в гостевые покои по приказу Лань Цижэня, Ванцзи же стоял на своём: этой ночью он останется здесь. Передвинув табурет к кровати, Ванцзи расплёл волосы и тугие пояса верхних одежд, сон не шел к нему, ведь Вэй Ин мог очнуться в любой момент, и Ванцзи хотел бы застать его пробуждение, чтобы оказать любую посильную помощь. Это напомнило ему то короткое время на горе Луаньцзан после резни в Безночном городе, когда Вэй Ин, раненый и беспомощный, лежал перед ним на выстланной ветхими покрывалами кушетке, а по его щекам тихо скользили вязкие слёзы. Он говорил только: «Проваливай» первое время, а затем и вовсе умолк, видимо даже сопротивляться более не мог, лишь изредка хриплым полушёпотом он всё так же просил Ванцзи уйти, а потом опять надолго замолкал и смотрел перед собой пустыми тёмными глазами, в которых всё серебро почернело. — Я рядом, Вэй Ин, — бездумно прошептал Ванцзи, нашарив холодную руку Вэй Ина на постели. Сначала осторожно, почти невесомо, затем более настойчиво, он сплёл их пальцы вместе, провел кончиками своих по костяшкам на руке Вэй Ина, и взгляд его замер на этой сцене, а оторвать его не было сил: так правильно выглядит его рука на руке Вэй Ина, ничего нет правильнее этого. Другой рукой он отвел с истощённого лица Вэй Ина тонкие пряди сдутых с подушки ночным сквозняком волос, большим пальцем огладил линию щёк, подбородка, поднялся к носу и тронул его кончик, скользнул вверх по прямой переносице. Когда Вэй Ин чешет нос, собираясь претворить в жизнь новую шалость, Ванцзи забывает всё вплоть до своего имени. И теперь этот нос, это лицо под его пальцами, открытое и беспомощное, и владелец не станет сопротивляться, и это правильно и ужасно одновременно. Прикосновение, от которого не способен отказаться, которое не способен оттолкнуть, даже если он его не желает. — Вэй Ин, — прошептал Ванцзи и закусил нижнюю губу. Такого же открытого и безотказного Вэй Ина он поцеловал когда-то на горе Байфэн, не удержав при себе своей слабости. Все слабости Ванцзи произрастали из его любви к Вэй Ину, из неё же росла его сила. Ванцзи склонил голову и замер на расстоянии от лица Вэй Ина, ощутив на своей коже его слабое дыхание, быстрым взглядом пересчитал ресницы на безмятежно закрытых глазах, мелкие редкие солнечные пятна, которых не было видно, пока кожа не была такой каменно-белой, остановился на родинке под нижней губой. Поцелуй удачи, смехотворно. Притянув к себе их сплетённые руки, Ванцзи слабо коснулся губами подушечки каждого пальца Вэй Ина, прошептав в его кожу: «Я здесь, очнись, я рядом с тобой». Будь Вэй Ин в сознании, Ванцзи никогда не посмел такого сотворить, и он горел от стыда, кончики его ушей плавились, и жар с них полз вниз по шее к лицу и груди. Только так он мог прикасаться к Вэй Ину, это понимание жалило между костями больно, больнее дисциплинарного кнута, больнее тавра Цишань Вэнь. Поймав себя на том, что неосознанно начал издавать странные звуки, похожие на скулёж побитого щенка, Ванцзи зарделся сильнее прежнего и сжался, отодвинув лицо подальше от Вэй Ина. Почему его посетило чувство, будто он надругался над близким ему человеком своим вторжением в его пространство? В середине ночи замолкают даже сверчки, слышно, как потрескивают в курильнице сухие травы. В середине ночи приходит покой; если застать это время, когда мир замирает, можно заметить, как замирает душа вместе с ним. Тревоги никуда не уходят, это время останавливается и не даёт им расти. Ванцзи смежил веки и опустил голову к груди. Его пальцы в пальцах Вэй Ина — отпустить невозможно — он почувствует, если что-то изменится. Самый спокойный час миновал, луна помчалась прочь от рассвета. Все оживает с самыми первыми солнечными лучами, вновь становятся слышны голоса жизни за пределами комнаты: стрёкот насекомых, плеск воды, шелест трав, купающихся в мелких бусинах росы из утренней мглы. Ванцзи задремал, не застал, как прокрались в оконные щели застенчивые лучики молочно-розового света. Пальцы в его руке напряглись, Ванцзи вздрогнул и распахнул глаза; веки Вэй Ина зашевелились, из приоткрытых губ вышел шумный выдох. Ванцзи хотел отобрать свою ладонь, но Вэй Ин сжал её крепче. Он был слаб, как младенец, но противиться его воле было бы преступлением. Не отрывая взгляда от лица Вэй Ина, Ванцзи наблюдал, как начинают подрагивать его ресницы и медленно приподнимаются веки. — Лань… Чжань? — прохрипел Вэй Ин грудным шёпотом. Губы, покрытые коркой, дрогнули в слабой улыбке. Вода, точно, наверняка он хочет пить. Ванцзи собрался было встать и принести чашу с питьевой водой, но его вновь удержали. — Лань Чжань, Лань Чжань, — звал Вэй Ин, прощупывая руку Ванцзи, заключённую в своей. — Да, Вэй Ин, это я, — срывающимся голосом отозвался Ванцзи, несколько раз в удивлении открыв и закрыв рот. Воздуха стало так мало, так мало, и весь душный, жаркий, сладкий на вкус. — Лань Чжань, — продолжал звать Вэй Ин, произнося его имя то медленно, проговаривая каждый звук, то быстро, незаметным выдохом, — Лань Чжань, ты пришёл. Спасибо. Это «спасибо» быстро привело в чувство. Ванцзи выпрямился, напрягся, словно к его спине пригвоздили бамбуковый шест, и нежный румянец сошел в мертвенную бледность. — Не говори этого, — сказал он слишком сурово. Вэй Ин усмехнулся, приблизил к груди их ладони, возложив на своё сердце. — Хорошо, я буду молчать, — покорно произнёс он, — ты устал, поспи. Вэй Ин говорил больше, чем позволяло ему его состояние, слова срывались в кашель, что старательно подавлялся у выхода из горла. Слабая улыбка на губах выглядела болезненно, вымученно, делала всё только хуже. Вэй Ин всегда улыбался, это было его главной силой и главной слабостью Ванцзи. Глубокие уголки губ, тонкая тень на подбородке, маленькая родинка, двигающаяся в такт с движениями рта — заклинание, сковавшее Ванцзи годы и годы назад. — Нет, Лань Чжань, — передумал Вэй Ин, — не уходи. — Мгм. Больше не уйду.***
Чуть позже в этой странной и неловкой для стороннего наблюдателя позе юношей застала Цзян Яньли. Она тихо постучалась в дверь, окликнула Лань Ванцзи, и когда ответа не последовало, рассудила что он либо ушел в гостевой павильон, либо уснул около Вэй Усяня. Дева Цзян мало знала о распорядках в Гусу, всё её знание ограничивалось рассказами А-Сяня, который не был настолько прилежным учеником, чтобы в точности расписать весь день адепта клана Лань. О Лань Ванцзи она знала по молве, давно вышедшей далеко за пределы Гусу. Знала она о нём ещё потому, что А-Сянь упоминал юношу в траурных одеждах каждый день с того момента, как вернулся в Пристань Лотоса после своего недолгого обучения. Самый чистый и благородный воспитанник Гусу Лань, настолько прекрасный, что около него Небожитель смутится своей непривлекательности. Непреклонный, строгий, «занудный до ужаса» и ещё множество и множество описаний с подобным смыслом. Однако то, что дева Цзян наблюдала в реальности, никак не сходилось с рассказами. По её мнению, Лань Ванцзи, благороднейший муж неземной красоты, застенчив и мил, немногословен, так как ценит слова и дорожит их смыслом, предан и глубоко привязан к её драгоценному шиди. Как только А-Сянь упал без сознания в конце битвы, Яньли бросилась к нему и, возложив его голову на свои колени, смирно ждала под защитой А-Чэна окончания страшного боя. Её потрясение равносильно было бесконечному ужасу, который каждое живое существо испытывает перед неминуемой смертью. До сего дня прежде Яньли даже на словах не сталкивалась с подобными чувствами, что обуяли её и никак не отпускали спустя дни. Её не допускали к обсуждению политических вопросов, несмотря на то, что теперь она по-настоящему заинтересовалась ситуацией в мире заклинателей, впрочем, главной её заботой оставался А-Сянь. А-Чэн делился с ней услышанным на советах и обсуждениях Глав орденов. Все они были потрясены и исполнены уважения к клану Цзян, оказывали поддержку в восстановлении Пристани Лотоса, денно и нощно строили дальнейшие планы. — Позвольте, Глава Цзян, — Цзинь Гуаншань погладил свой подбородок большим пальцем, — насчет Первого ученика Вашего клана… — Не примите за грубость, Глава Цзинь, — оборвал его Цзян Фэнмянь, — но сейчас у нас есть дела поважнее. О том, каким образом Вэй Усяню удалось повернуть исход сражения в прямо противоположную сторону, адепты и ученики Юньмэн Цзян не говорили и между собой, боясь за это быть привлеченными к ненужной ответственности, откуда недалеко и до неприятностей. Некоторым из них довелось видеть подобное в пещере на горе Муси, те помалкивали с двойным усердием, а имя своего шисюна упоминали так редко, как только могли. Цзян Яньли это казалось странным — она бы точно знала, если бы А-Сянь изучал какие-то иные техники, однако такого за ним никогда не наблюдалось. Он обучался, вопреки своему успеху, крайне лениво и редко изучал что-то сверх меры, предпочитая проводить время в веселье. Так как же к такому пришло? — Господин Лань, — дева Цзян ойкнула, увидев, что Лань Ванцзи бодрствовал. Мельком опустив взгляд, она заметила, как нежно и трепетно он сжимал ладонь Вэй Усяня, и отчего-то подумала, что вторглась в самый неподходящий момент. Расставленные по подносу пиалы и чайнички звякнули друг о друга в её дрогнувших руках, — ох, простите, я думала, Вы ушли… Яньли отвернулась, поставила поднос и поспешила удалиться, когда её неожиданно окликнули. — Дева Цзян, постойте. Она послушно замерла и медленно повернула голову. Лань Ванцзи торопливо разгладил одежды одной рукой, затем, немного подумав, освободил вторую из пальцев А-Сяня и встал со своего места. Сейчас он не был похож на самого себя, и если бы Яньли не знала точно, то подумала бы, что это какой-то приставленный к охране ученик: простоволосый, только лобная лента держит аккуратный пучок из малой части прически, с наспех запахнутыми одеждами и взглядом, полным усталости и печали. Совсем не похожий на благородного господина, Яньли была уверена, что никому прежде не доводилось видеть Лань Ванцзи в таком состоянии. — Расскажите мне, что произошло в тот день. Он не отходил от Вэй Усяня ни на миг с тех пор, как появился на пороге резким порывом холодного ветра, а на любые попытки поговорить отвечал отказом или угрожающей тишиной, вот никто и не решался в итоге поделиться с ним подробностями произошедшего. Яньли кивнула, поджав губы, метнулась к столику. Наполнив чаем пиалы, она пригласила Лань Ванцзи присоединиться к ней за столом, он же надолго задумался, глядя то на неё, то на Вэй Усяня, и всё же принял решение. Осторожно коснувшись его лица и что-то произнеся — Яньли не услышала его шепота, только приметила почти незаметное движение губ — переместился за ширму. Деве Цзян не хотелось говорить о тех событиях, просто воскрешать их в памяти было для неё испытанием воли, но, набрав побольше воздуха в лёгкие и крепко сжав в кулаке кольцо Цзыдяня, она принялась говорить, воспроизводя всё, что ей удалось запомнить, до мельчайших деталей. Лань Ванцзи, на удивление, оказался превосходным слушателем. Его взгляд от первого до последнего слова был намертво прикован к Яньли, глаза изредка то открывались шире, то сужались до щелочек, брови то и дело едва заметно хмурились. Вот же, подметила Яньли, а говорят, эмоций у него как у камня, куда уж! Закончив рассказ, Яньли сделала большой глоток из пиалы и повернула голову к постели А-Сяня. — Что об этом думает дева Вэнь? — Внезапно спросил Лань Ванцзи. Он к своему чаю и не притронулся, все это время держа руки на коленях. Яньли неопределённо покачала головой. — Вэнь Цин дни и ночи проводит среди книг, к сожалению, наша библиотека не может похвастаться завидным количеством медицинской литературы. Если у неё и есть предположения, она не торопится ими делиться. — Мгм, — издал Лань Ванцзи. На этом между ними воцарилось молчание, длившееся, пока палочка благовоний не сгорела наполовину. — Скажите, господин Лань, — задумчиво произнесла Яньли, — вам известно многое о заклинательстве при помощи музыки, верно? Я хочу сказать, то, как А-Сянь пробудил этих… этих… — она осеклась, не в силах произнести задуманных слов. Но кажется, Лань Ванцзи и так всё понял. — Вам лучше спросить об этом его самого, — сказал Лань Ванцзи, нахмурив брови. Создавалось впечатление, будто он и сам знал немногим больше Яньли.— Возможно, он не захочет говорить. Она и сама пришла к такому ответу в ходе долгих размышлений. А-Сянь никогда не был замкнутым, а возможность говорить считал одним из главных человеческих умений; что до Яньли, с ней он делился всем, что занимало его мысли — по крайней мере, она предпочитала считать именно так — и редко хранил тайны. Однако, в последние несколько месяцев его поведение и характер сильно изменились. Для человека, который буквально сопровождал Вэй Усяня от неловкого детства до обворожительной юности, для Яньли изменения в нём были очевидны, как степени созревания лотоса. Она подмечала — А-Сянь стал чаще проводить время в одиночестве, пребывал в постоянных раздумьях о чем-то явно малоприятном, улыбка, что прежде не сходила с его ясного лица, стала какой-то напряженной, местами словно бы вымученной, а на все вопросы о своем состоянии А-Сянь отшучивался и придумывал абсолютные глупости. Яньли могла бы списать это на влияние обстановки, как-никак, военное время совсем не подходит для постоянных развлечений и забав, но чувство, будто бы что-то остаётся недосказанным, её не отпускало. Одно радовало — Лань Ванцзи прибыл в такое тяжёлое для клана Цзян время и может быть подле А-Сяня, видно, как сильно они друг к другу привязаны. Ему — дева Цзян была уверена — А-Сянь откроется, подпустит к себе и позволит себя оберегать. Стоило ей начать об этом думать, по ту сторону ширмы послышалось движение. Оба, Цзян Яньли и Лань Ванцзи, вскочили со своих мест и метнулись к постели. Глаза Вэй Усяня по-прежнему были закрыты, только положение тела слегка изменилось. Теперь он словно был не без сознания, а всего лишь спал, набираясь сил. Юноша стал шарить по постели слабой рукой, шурша одеялом, точно искал что-то и приходил в негодование, что четко выражалось нахмуренными бровями, от того, что не мог это что-то найти. Лань Ванцзи горестно вздохнул, позволив Яньли прежде него занять свободный край постели и подать А-Сяню руку. Схватившись за ладонь, он расслабился, и сон его вновь стал безмятежен. — Господин Лань, — Яньли подняла взор на Лань Ванцзи, что мялся на месте, явно желая приблизиться и вернуть то положение, в котором дева его изначально застала, но держа себя в узде приличий, — А-Сянь поправится? Надежда, пылающая в её взгляде, встретилась с неуловимой, как тонкая вуаль, тоской в глазах Лань Ванцзи. Он медленно смежил веки, издал короткий вздох, и в этом мимолетном движении черт лица Яньли уловила, как могла уловить только та, что была окружена юношами в расцвете их лет, отчаяние и беспомощность. — Я не знаю, — ответил Лань Ванцзи. *** В чем-то «сиделки» Вэй Усяня были правы — он действительно спал, но сон этот был похож скорее на хмельное забытьё. Вэй Усянь никогда не напивался до бессознательности, а сейчас явственно ощущал, что его ожидало в случае, если он употребит совсем уж излишнее количество вина. С того момента как он обессилено повалился на поле боя и до часа, когда Лань Ванцзи нашарил в темноте его руку, Вэй Усянь пребывал в тревожных сновидениях, полных воспоминаний. Какие-то из них, как юность души Старейшины Илина, были размыты и постоянно ускользали на край сознания, какие-то, близкие к смерти того же Старейшины, то и дело мелькали, затмевая приятные видения недавнего обучения в Гусу и того, что было после до сего времени. Он видел свой каждодневный быт на горе Луаньцзан, ощущал беспрестанное отчаяние, утрату и ненависть — к самому себе, к злой судьбе, к неприятию другими невинных людей из ордена Вэнь. Кроме того, чувство растерянности не отпускало его. Он думал в то время: так ли поступил, избрал бы тот же путь, подвернись ему возможность вернуться назад и исправить ошибки прошлого. Сделал бы он тот же выбор? Сделает ли он его в будущем? В водовороте событий двух его коротких жизней, Вэй Усянь не мог набрать воздуха, его то толкало на поверхность на короткий миг осознания, то захлестывало по новой, и каждый раз он погружался все глубже. Он помнил голоса, что звали его из темноты. Голоса потерянных душ, навечно запечатанных в Тёмном железе меча из пещеры Черепахи-Губительницы, что стал после Тигриной Печатью Преисподней. Во всей этой вакханалии чувств, эмоций, звуков и запахов часть его собственной души, принадлежавшая ребёнку, который отдал себя без раздумий, взывала к голосу разума. «Эти воспоминания…тяжкое бремя, от которого пора освободиться» Идти дальше, встать и бороться, пока на это есть силы — вот чего хотела бурлящая амбициями молодость. Встать и бороться, пока ноги не сотрутся до костей, пока все, кого поклялся оберегать, не будут в безопасности. Пока не наступит мирное время, пока лотосы вновь не расцветут. — Лань Ванцзи, — нараспев произнесла Цзян Яньли в его воспоминаниях, — А-Сянь, ты говоришь о нём так, словно боготворишь каждый его шаг, — сказав это, шицзе залилась смущённым девичьим смехом. Вэй Усянь отвернул в сторону от её взгляда розовеющее лицо. — Конечно же я им восхищаюсь, — пробубнил он, — единственный, кто почти смог одолеть меня в битве на мечах! Знаешь как тяжело найти достойного противника такому, как я? На это Яньли рассмеялась ещё громче. — Болтай больше! — разозлился Цзян Чэн. — Тяжело ему найти достойного противника, жаворонку на ветке фениксом не обернуться! В поединке один на один ни разу за всю жизнь Цзян Чэн у Вэй Усяня не выиграл, и его страшно злил тот факт, что кому-то это удалось. Задетая гордость не позволяла порадоваться за успехи шисюна, впрочем Вэй Усянь никогда на это не обижался, что в той, что в этой жизни. Вэй Усянь вдруг начал гадать: как обернулась бы его жизнь, не случись всё так, как случилось. Он не был тем человеком, что строит замки в заоблачных высотах своих мечтаний, всю жизнь предпочитая вместо этого плыть по течению, идти, пока несут ноги, пить вино, пока последний сосуд не опустошится до капли, смеяться, пока не сядет голос. Жизнь, рассуждал Вэй Усянь, ничтожное мгновение, отведённое людям, стоит того, чтобы наполнить её радостью, покуда мирские заботы не накроют с головой. О том, кем он стал бы, дай ему судьба больше времени, Вэй Усянь предпочитал не думать, да и немного у него было вариантов. Стать ли верным слугой Цзян Чэна на посту Главы ордена или бродячим заклинателем. Или основать свой собственный клан под именем Старейшины Илина. Нет, последнего он бы точно не сделал. Куда ему руководить кланом, если собственная судьба находится в хаосе, сыпется сквозь пальцы растраченное на глупости и неверные шаги время. И всё же, он здесь, что бы это ни значило. «Мы отбили Пристань Лотоса» Отбили Пристань Лотоса. Звучит настолько хорошо, что мало похоже на правду. Вэй Усянь снова захлебывается, ныряет глубже, где воды памяти чернее и холоднее. Там Пристань Лотоса горит так ярко, что больно открыть глаза, и гарь смешалась с кровью, и слышно только ликования псов из клана Вэнь. Там дети клана Цзян потеряли обоих родителей, младших учеников, друзей, наставников. Там прекрасные здания и полные бутонов пруды объяты огнём, рушатся помосты, обваливаются крыши. «Я рядом, Вэй Ин» У пустоты приятный бархатистый голос, но отчего он так полон тоски? Раз уж пустота говорит голосом Лань Чжаня, то и остаться в ней совсем не страшно. Вэй Усянь чувствовал, что его долг был выполнен, но уходить он не хотел. А пустота все звала и звала: Вэй Ин, Вэй Ин, Вэй Ин, и её голос надрывался от усталости и печали. Зацепившись взглядом за белые блики на далекой поверхности, Вэй Усянь потянулся к ним, потянулся к свету. Похоже, подумал он, на одежды Лань Чжаня, похоже на свободный край лобной ленты, путающийся в волосах. «А-Сянь» Вэй Усяня прошило энергией, появившейся точно из воздуха. Он набирал её ртом, грёб руками, впитывал в своё тело. Когда его глаза открылись, в комнате горела одна свеча и пахло горькими травами, а рядом, сжимая его руку в своей, Лань Ванцзи тихо мычал себе под нос. Их судьбы переплелись — как давно, интересно — и настолько крепко друг к другу они оказались привязаны, что одного звука голоса достаточно, чтобы путеводная нить натянулась и повела вперед (или назад?) к едва заметному обрывку лунного света в щели прикрытого окна. Мелодия, услышанная однажды в похожем на это полузабытьи, в который раз возвращала к жизни, даже забавно. Вэй Усянь вновь смежил веки, привыкая к состоянию своего тела, мягкого, непослушного после долгого пребывания в одной позе. Духовная энергия Лань Чжаня, прохладная и тёплая одновременно, скользила по каналам, меридианам в Золотое ядро, казалось, словно она вплелась в вены и текла вместо крови. Если так, то помимо всего у них теперь и сила одна на двоих, и кровь тоже одна. Вэй Усянь сам не заметил, как стал думать, скорее наслаждаясь этими мыслями, чем противясь им, что быть связанным одной судьбой с Лань Ванцзи совсем не так уж и плохо. — Вэй Ин, ты проснулся. Пробуждение Вэй Усяня не осталось незамеченным, хоть он и пытался его скрыть, дабы провести ещё несколько минут в спокойствии, вслушиваясь в низкий голос Лань Ванцзи, впитывая в себя его энергию. — М, — промычал Вэй Усянь, и его губы сами по себе изогнулись в улыбке. Его ладонь освободили из прохладного плена чужих длинных жилистых пальцев, на что Вэй Усянь разочарованно вздохнул, пару раз сжав в руке вязкий от благовоний воздух, желая снова почувствовать кожу. Лань Ванцзи придвинулся по тахте, коснулся кончиками пальцев влажного от испарины лба Вэй Усяня, что едва не подался навстречу, подавляя в себе желание приластиться. — Когда ты прибыл? — спросил Вэй Усянь, испугавшись своего хриплого голоса. Пелена с глаз спала не до конца, пока он видел только размытые очертания, слившиеся одно с другими мутными пятнами. К его губам тут же, стоило их открыть, поднесли посуду с тёплым отваром, который на вкус оказался не так уж и плох, как Вэй Усянь ожидал. Он сделал пару маленьких глотков, облизал губы в сухих корках. — Не очень давно. Вэй Ин, у тебя жар. — Лань Ванцзи закопошился, затем возложил на лоб Вэй Усяня холодную мокрую тряпицу, обтер ею всё его лицо, спустился к шее и замер у края воротника. Наслаждаясь прохладой, Вэй Усянь улыбался. — Ты здесь один? — спросил он. Тело постепенно возвращало ему контроль над собой, взгляд прояснялся и мысли, ещё недавно полнившиеся смесью воспоминаний и чувств, успокаивались. — Дева Цзян только что ушла, — ответил Лань Ванцзи, отжимая тряпицу и опять смачивая её в воде, — глубокая ночь, Ваньинь отвел её отдыхать. Значит, всё действительно в порядке; Вэй Усянь вздохнул с облегчением. Как только он вернул себе ясность ума, все сновидения мигом покинули его память. Он помнил, как говорил с сущностью юноши, как наблюдал сожжение Пристани Лотоса, как блаженно радовался мыслям о Лань Ванцзи и их общей судьбе и неловкость, которой Вэй Усянь начал страдать совсем недавно, вдруг настигла его, уши и шея налились жаром, и без того душный воздух раскалился настолько, что, казалось, может расплавить лёгкие. — Как долго я провалялся? — прокашлявшись, Вэй Усянь придал голосу всё оставшееся у него мужество. — Несколько дней, — Лань Ванцзи выглядел напряжённым, но ещё больше — усталым. Вероятно, с тоской и какой-то дурацкой щемящей радостью подумал Вэй Усянь, все эти дни Лань Ванцзи не смыкал глаз, наблюдая за ним, ожидая пробуждения. — Как всё прошло? Все живы? А Вэнь Цин, Вэнь Нин? — Вэй Усянь предпринял попытку встать, но его, взяв за плечо, аккуратно и в то же время настойчиво уложили обратно. — Всё хорошо, — ответил Лань Ванцзи, нахмурив брови, — отдыхай. — Лань Чжань! — сразу возмутился Вэй Усянь, тут же пожалев о затее повысить голос: после нескольких дней без сознания голосовые связки подчинялись со скрипом, а от любого неосторожного движения по всем мышцам в теле волной шла судорога. Вэй Усянь не подал виду и, насупив брови, взмолился: — Я отдыхаю уже невесть сколько, дай мне размяться! Смотри, я кажется похудел? О нет, что же будет с моим прекрасным рельефным телом! — состроив страдальческое выражение лица, Вэй Усянь приложил ко лбу тыльную сторону ладони и откинулся затылком на подушку, закрыв глаза так, чтобы через щёлочку одного видеть реакцию Лань Ванцзи. Тот напрягся, беглым взглядом окинул всю фигуру Вэй Усяня, при этом что-то неслышно буркнув себе под нос, и шумно вздохнул. — Ладно, — сжалился он, — вставай, я наберу воды, искупаешься, — с этими словами Лань Ванцзи подготовился встать, но Вэй Усянь удержал его за руку. — Не нужно, — сказал он, разулыбавшись во весь рот, — искупаюсь завтра, давай лучше прогуляемся, хочу убедиться, что всё в порядке. Лицо Лань Ванцзи снова приняло недоверчивое выражение, однако после недолгих размышлений он всё-таки согласился.***
— Признайся, Лань Чжань, ты за меня ужасно перепугался! — Вэй Ин, заложив руки за спину, вышагивал около Ванцзи; озвученная догадка, очевидно, почему-то очень уж его обрадовала. Вэй Ин шёл медленно, старательно делая вид, что желает насладиться прогулкой, тогда как Ванцзи видел, что ноги едва держали его на ходу. Говорить об этом Ванцзи ничего не стал, всё равно в случае чего он сможет сам донести его до покоев, а свежий воздух еще никому не вредил. Из мертвенно-бледного лицо Вэй Ина снова налилось красками жизни, почти полностью возвращая ему прежний облик жизнерадостного юноши, хотя кое в чём он всё же был прав, Ванцзи не замечал этого раньше, но теперь видел отчётливо: Вэй Ин действительно похудел, и если Ванцзи положит ладонь поперек его талии, то вся ее задняя часть поместится, только кончики пальцев немного не достанут до края. Учитывая, что рост и комплекция у Вэй Ина и Лань Ванцзи прежде были практически одинаковыми, изменения вполне очевидны. Они прохаживались по терассам в уцелевшей части Резиденции, окружённые ночной темнотой и мелодичной трелью сверчков. Пруды после нападения здорово пострадали, большинство лотосов либо побило сражением, либо задело огнем, но восстановление уже шло и очень скоро все пруды снова вернутся в первозданный вид. Вэй Ин остановился у ограждения, наклонился и упёрся в него локтями, глубоко вдыхая прохладный воздух. — Да, — ответил Ванцзи. Он встал рядом с Вэй Ином, положив на ограду ладони, и всмотрелся в лицо юноши внимательным взглядом. Сначала Вэй Ин не отреагировал, но после того, как осознал суть услышанного, его рот растянулся в улыбке. Он повернулся к Ванцзи, чуть склонил голову набок, и непослушные пряди упали на щёку. Кончик языка Вэй Ина мелькнул в уголке рта и там же исчез, его глаза медленно закрылись и открылись обратно, направив взгляд прямо в глаза Ванцзи. Взгляд, сияющий чистейшим серебром, каким он был всегда. Ванцзи проглотил сухой ком, открыл было, но тут же сомкнул обратно свои губы и собирался, он действительно собирался отвернуться, но так и не смог, полностью скованный взглядом Вэй Ина, как заклинанием. — Эх, Лань Чжань, ты такой… — Вэй Ин цокнул языком и отвернулся вбок, освободив Ванцзи от своего пристального внимания. Только тогда Второй Нефрит немного расслабился и прислушался, ожидая продолжения реплики, но его всё не было. — Какой? — не стерпел Ванцзи. Теперь его одолевал интерес пополам с волнением: какой он? Скучный, занудный, непреклонный, упрямый и ещё тысяча тысяч вариантов, которыми Вэй Ин не уставал его звать. Звал бы его таким образом кто-то другой, Ванцзи не обратил бы своего внимания, но от Вэй Ина подобные «звания» приносили странное чувство досады. Вечно радостному и неугомонному Вэй Ину наверняка просто-напросто скучно около вечно молчаливого степенного Лань Ванцзи — вот как он думал, пока Вэй Ин не выпрямился одним движением и внезапно оказался прямо напротив Ванцзи, сделав расстояние между ними таким ничтожно малым, что воздух не вмещался в складках одежд. — Невероятный, — выдохнул Вэй Ин, и его губы остались приоткрыты в полуулыбке, — совершенно невероятный. Об этих словах Ванцзи думал весь следующий день, из его головы никак не выходило выражение лица Вэй Ина, его низкий полушёпот, губы, блестящие после прикосновения к ним языка, мелкие искры испарины на висках. Ванцзи закипал в этом воспоминании, как травяной отвар в глиняном горшке, но прекратить представлять эту картину снова и снова он просто не мог, настолько она была прекрасна, что хотелось запечатлеть её в невероятной тончайшей акварельной работе и любоваться, пока не откажет зрение, и передавать из поколения в поколение, назидая: «Человек на этой картине — лучший из всех, что когда-либо рождались». — Ванцзи! — дядя звал его уже несколько раз, но погружённый в свои мечты Второй Нефрит не слышал ни единого звука из внешнего мира. — А? — отозвался он, и прекрасное видение тут же исчезло. Разочарованный такой ужасной потерей, Ванцзи перевел взгляд на дядю, чьё раздражение физически ощущалось в колючем душном воздухе переполненного людьми Главного Зала. Наступил последний день переговоров, за которыми следовал суд над пленными Вэнями, что сейчас содержались в темницах Пристани Лотоса. Главы орденов и их наследники не прекращали обсуждение вот уже несколько дней, попутно составляя стратегию дальнейших военных действий. Многие из них единодушно приходили к выводу, что использовать сыновей как точку давления Вэнь Жоханя — бесполезная трата времени, поскольку Верховный заклинатель окончательно обезумел и едва ли его заботили жизни людей, включая его собственных наследников. Этот факт значительно затруднял ход размышлений: убьют Вэнь Чао и Вэнь Сюя или же оставят в живых — результат будет один, разве что кормить их в темницах отпадёт всякая надобность. В зале воцарилась тишина, прерываемая постукиванием чайных пиал о поверхность столов. — Глава ордена Цзян, — раздался голос со стороны гостей ордена Цзинь. — Полагаю, теперь самое время обсудить вопрос, который мы так долго откладывали… Сразу за этой фразой помещение наполнилось гулом. Те, кто прекрасно понимал, о какого рода вопросе зашла речь, напряглись на своих местах, другие, кому предмет обсуждения был непонятен, растерянно озирались по сторонам, шепчась и ища ответа. Не дождавшись реакции на свои слова, Цзинь Гуаньшань встал с места, хлопком сложил веер и продолжил. — Многим присутствующим известно, что старший ученик Юньмэн Цзян овладел некоторыми запретными в наших кругах техниками и активно применял их в последних сражениях против Вэньских захватчиков, — Цзинь Гуаньшань вышел из-за своего стола и вышел в центр зала так, чтобы всем было его видно и слышно, — если в первом случае он использовал эти техники для подчинения себе некоего чудовища, то в бою за Пристань Лотоса его марионетками стали трупы людей! Всем нам, кроме того, также известно, что подобными способами ведения боя пользуется и сам Вэнь Жохань. Итак, — немного пройдясь по залу, Глава Цзинь остановился напротив Цзян Фэнмяня. — Я думаю, все присутствующие хотели бы получить объяснения. Речь Цзинь Гуаньшаня встретила полное одобрение собравшихся. Любопытно подавшись вперед, люди воззрились на Главу Цзян, ожидая его ответа. Цзян Фэнмянь за одно мгновение дважды изменился в лице, сперва нахмурившись, затем явно устав от постоянного возвращения к этой теме. Возможно, он игнорировал факт того, что победа над захватчиками была получена путём применения запретного искусства, не желая выносить на суд еще и Вэй Ина, который и без того находился в болезненном состоянии. К счастью, на собрании он не присутствовал: Вэнь Цин с раннего утра начала свои исследования, чтобы как можно скорее выявить и решить проблемы с Золотым ядром Вэй Усяня; Цзян Яньли была с ней, всячески помогая по первому зову. Лань Ванцзи же выставили за дверь, едва он успел вымолвить хоть слово, бойкий нрав девы Вэнь был в абсолютном выигрыше перед упёртой стойкостью Лань Ванцзи. — Вы должны быть на совете, — сказала она, — Ваше слово там полезнее, чем здесь. И ему пришлось согласиться, скрепя сердце отправиться на совет, предварительно выслушав часовое наставление от дяди, которое больше походило на выговор. Ванцзи не участвовал в переговорах, до сего момента погружённый в свои собственные куда более приятные мысли. После сказанных Вэй Ином слов Ванцзи долго столбом стоял на месте, абсолютно сбитый с толку, растерянный и смущённый. Вэй Ин же посмеялся над выражением его лица, сказал: «Вот же, неужели я смутил самого Ханьгуан-цзюня?» и зашагал обратно к своим покоям. Впрочем, до рассвета оба так и не ложились спать: Вэй Ин потребовал во всех подробностях рассказать, что происходило в миру, пока он был без сознания. От долгого рассказа у Ванцзи под утро совсем пересохло горло и настроение испортилось хуже некуда. По мере своего повествования он не раз замечал, как то мрачнеет, то тускнеет взгляд Вэй Ина в отсутствие действительно хороших новостей, а Ванцзи, чем больше говорил, тем сильнее хотел хлопнуть себя ладонью по лбу — Вэй Ин так долго ждал от него полноценной человеческой речи, а получив, не услышал ничего хорошего. За исключением целости Пристани Лотоса, конечно же, но это Ванцзи опускал, как и нарушение Вэй Ином его обещания. Ванцзи не спрашивал, хотя сильно хотелось, о состоянии Золотого ядра Вэй Ина в прошлом, одновременно и понимая, что его вопрос скорее всего получит размытый полуответ, и боясь еще больше расстроить Вэй Ина напоминаниями о былом, куда возвращаться им обоим откровенно не хотелось ни телом, ни памятью. Разлучила их Вэнь Цин, а на прощание Вэй Ин ничего не сказал, послушно опустившись на тахту и принимая всё, что велела ему лекарь. Последним, что Ванцзи увидел, было прикосновение её ладони к открытой груди Вэй Ина, и его пробила крупная злобная дрожь. — Глава Цзян? — Последовав примеру Цзинь Гуаньшаня со своего места поднялся Глава клана Яо, — это действительно невозможно оставить без внимания… Можете ли Вы гарантировать, что старший ученик Вашего ордена не настроен против нас? От услышанного глаза Цзян Фэнмяня расширились, в то время как сидящий около него Цзян Ваньинь зашипел сквозь стиснутые зубы, но сдержал себя и остался молчалив. Глава Цзян наклонился к сыну, тот быстро что-то прошептал ему и воззрился на Главу Яо таким взглядом, что тот вполне мог замёрзнуть в ледяную глыбу. — Господа, — заговорил Цзян Фэнмянь, хорошенько обдумав всё вышесказанное, — я понимаю ваше волнение, но будьте уверены, старший ученик Юньмэн Цзян никак не связан с тиранией Цишань Вэнь и точно не станет действовать против интересов нашего с вами союза. Более того, если необходимо уделить этому вопросу внимание, позже, когда он поправится, мы проведем с ним беседу и выясним подробности. Глава Яо фыркнул: «Разве станет он говорить правду!» — сказал он кому-то из своих приближённых. «Я слышал, Глава Цзян относится к Вэй Усяню лучше, чем к родному сыну! Суда над ним мы точно не дождемся!» — ответили ему. Они переговаривались, совершенно не заботясь о соседстве с представителями клана Лань, а Ванцзи, услышавший всё до последнего шепотка, крепко сжал пальцы на фарфоровой пиале. — Он не враг, — вырвалось у Ванцзи и все взгляды вмиг приковались к нему. Осознав, что он сказал это вслух, Ванцзи прочистил горло и повторил более отчетливо, — Вэй Ин не враг. Лань Цижэнь за соседним столом метал в племянника молнии из глаз. Мало того, что Лань Ванцзи встрял в разговор между Главами кланов без дозволения, так ещё и высказал позицию, прямо противоположную всеобщему настроению. Ванцзи же тем временем продолжал: — Вэй Ин рисковал своей жизнью и Золотым ядром в пещере на горе Муси, если бы не он, многих из нас здесь бы уже не было. Такой же ценой он сыграл ведущую роль в обороне Пристани Лотоса. Если он враг, то зачем ему это? Усыпить бдительность? Неразумно, слишком большие затраты. Дрожащими от гнева и возмущения пальцами Ванцзи поставил пиалу на серебряную подставку, правой рукой взялся за рукоять меча и выпрямил спину. — Дядя, прошу меня извинить, — обронил он, на дядю даже не взглянув, и покинул Главный Зал. Ванцзи намеревался сразу отправиться в покои Вэй Ина, но туда его, вопреки ожиданиям, не впустили, оставив перед закрытой дверью. Цзян Яньли, на самом деле, уже отворила ее и, извинившись, пригласила Ванцзи внутрь, однако стоило из глубины комнаты раздаться суровому оклику Вэнь Цин, дева Цзян снова извинилась и дверь всё же закрыла. Огорошенный, Ванцзи постоял ещё несколько минут, вслушиваясь в звуки изнутри помещения, пока его не позвали. — Господин Лань! К покоям, медленно перемещаясь с полным подносом чаш и горшков, шагал Вэнь Нин. Завидев Лань Ванцзи, юноша выпрямился и напустил на себя вид грамотного лекаря, который выполняет невероятной ответственности миссию. Ванцзи кивнул ему и отошёл с пути. — Молодой господин Вэй будет в порядке, — промямлил Вэнь Нин, видно было, он переживал за Вэй Ина, как за близкого друга. Возможно, в его жизни Вэй Ин и был таковым. Возможно, Вэй Ин и вовсе был его единственным другом. — Сестра сказала, повреждения несущественные, но нужны уход и наблюдение. — Мгм, — произнёс Лань Ванцзи, и, судя по неловкому смешку Вэнь Нина, на его лице отразилось небывалое облегчение. Ждать под дверью покоев было равносильно страшной пытке. Ванцзи ходил от колонны к колонне, постоянно спрашивая себя: как ему теперь быть. Неподобающее поведение Второго Нефрита Гусу Лань на общем Совете кланов добавит дяде седин, на которые он потом не упустит возможности указать. Ну и ладно, решил Ванцзи, он получит своё наказание, если дяде от этого станет легче. Из своего расположения Ванцзи видел только краешек входа в Главный Зал и небольшой участок тренировочного поля. Прошло больше часа, прежде чем из зала стали выходить уставшие от обсуждений заклинатели. Большинство из них продолжало разговоры, сбившись в небольшие группки, но Ванцзи не слышал, о чём шла речь. Его любопытство скоро удовлетворил появившийся Цзян Ваньинь. — Решили казнить Вэнь Сюя и Вэнь Чао, а головы их доставить в Цишань. — Сказал он, довольный этим решением, — остальных пленных убить, тела — сжечь. Решение суда на первый взгляд казалось невероятно жестоким, но, если подумать, ничего лучше на ум не шло. Оставлять военных в живых то же самое, что отпускать злую змею себе под ноги — рано или поздно всё равно ужалит. — Насчет Вэй Усяня, — продолжил Цзян Чэн, нахмурившись, — спасибо. Он сказал это тихо, почти выплюнул. Ванцзи почему-то внезапно захотелось рассмеяться. — Не стоит. — Господин Лань, — воодушевился вдруг Цзян Ваньинь, — скажите, Вы же знаете явно больше остальных об этих… вещах, которые делает Вэй Усянь со своей флейтой. Когда и… как? На это Ванцзи ответить не мог. Он и сам, как бы стыдно ни было это признавать, знал слишком мало. Ему до сих пор не было до конца понятно, когда именно Вэй Ин обучился техникам Тёмного Пути, каким образом он это делал, а главное — как решился ступить с широкого пути, что был ему открыт и где равных ему были единицы, на скользкую тропу, откуда дорога назад невозможна. — Я уже говорил, — вздохнул Ванцзи, — лучше Вам всё узнать у самого Вэй Ина. Цзян Ваньинь фыркнул, но спорить не стал. Поклонился Ванцзи и оставил его, направившись к Главному Залу для беседы с отцом. Его явно задели замечания представителей клана Яо, если он, конечно, их слышал. Ровно так же много, как о мастерстве Вэй Ина, говорили об отношении к нему Главы Цзян, якобы тот во всём ему потакал и попустительски относился к любым выходкам своего ученика. Говаривали даже, будто Цзян Фэнмянь с большей охотой оставил бы управление орденом Вэй Ину, нежели своему кровному наследнику. Ванцзи не верил этим слухам, в любом случае, каждая ситуация — это ему помог усвоить опыт прошлой жизни — куда более многогранна, чем может показаться на первый взгляд. Родители Вэй Ина были хорошими друзьями Главы Цзян и погибли они слишком рано, оставив беззащитным ребёнка меньше десятка лет от роду — кто угодно на месте Цзян Фэнмяня поступил бы так же, забрал бы малыша к себе. Он вырос сильным и смышлёным, не было никакой нужды заставлять его учиться силой — всё, что хотел, Вэй Ин запросто изучал сам, тогда как других зачастую приходилось гнать на поле палкой. А что насчёт наследования управления орденом… Вэй Ин ни за что не согласился бы, а Цзян Фэнмянь, раз уж он так внимателен к своему воспитаннику, знал, что обременять себя постом главы — последнее, чего Вэй Ин хочет от жизни. Так или иначе, в свете всей новой информации, что Ванцзи почерпнул из своего перерождения, он выделил в себе сочувствие к Цзян Ваньиню, некогда бывшее неприязнью и злобой за свершённое убийство Старейшины Илина. Для клана Лань, где ученики равны и подход ко всем одинаков, все эти семейные неурядицы были чем-то из ряда вон выходящим, но пребывание в миру показало Ванцзи, что на самом деле всё то, что он считал простым и обыденным, слишком сложно для его понимания. Скрипнула дверь покоев. — Господин Лань, можете войти.