Ты продолжаешь «расспрашивать»? Расспрашиваешь, зная о безумии, с древности присущем людям.
Ванцзи с детства был привычен к окружающему его на каждом массовом мероприятии цветочному вихрю. При виде Нефритов Ордена Гусу Лань, девы отчего-то сходили с ума, и все бутоны, заготовленные для юношей разных кланов, собравшихся той осенью на охотничьих угодьях горы Байфэн, летели к копытам их скакунов. Ванцзи равнодушно осмотрел взволнованных дев, хихикающих, прикрывшись веерами, и незаметно для чужого взора смахнул с белоснежной гривы коня розовый лепесток. Не то чтобы он не чтил традиций, скорее считал некоторые из них более похожими на детские забавы. К тому же, подумать только, так открыто выражать свои непотребные чувства к кому-то совершенно постороннему — уму непостижимо. Ванцзи поджал губы. В его руки упал пышный ароматный бутон, и Ханьгуан-зюнь дернул поводья, останавливая неспешно вышагивающего коня. — Ванцзи, что с тобой? — Лань Сичэнь обернулся, склонив голову. Он наверняка уже догадался, и его и без того прекрасное на фоне витающих повсюду лепестков лицо озарила нежная улыбка, как только младший брат с придыханием, не для ответа, скорее, чтобы самому убедиться, произнес: «Вэй Ин». С тех пор, как Вэй Усянь вернулся, как все считали, «из мира мёртвых», они почти не пересекались, а если и удавалось встретиться, то общение их было формальным, вынужденным, и от пролёгшего между ними холода только сильнее становилось желание поскорее прервать эту муку. Не видеть Вэй Ина вообще или прекратить этот театр и забрать его, укрыть от бед, которые он может на себя навлечь, оберегать, покуда это будет возможно — насколько Ванцзи знакома была эта история? Не его ли отец, когда-то преследуемый теми же намерениями, отобрал свободу у своей любимой? — Что? Ханьгуан-цзюнь, ты меня звал? — Несмотря на их разногласия, Вэй Ин оставался так же беспечен и радушен. Юноша оперся локтями о голову коня, зарылся пальцами в густую чёрную гриву. — Это ведь ты, — утвердительно произнес Ванцзи, вытягивая перед собой бутон. То был невероятной красоты розовый пион, источающий приторно сладкий тягучий аромат. — Не я, — Вэй Ин покачал головой, игриво улыбаясь. Ванцзи показалось даже, что адепт подмигнул ему одним глазом и тут же отпрянул в сторону так, чтобы его лицо наполовину скрылось за выбранными из причёски прядями. Когда адепты Гусу Лань продолжили путь после этой небольшой заминки, Ванцзи всё ещё держал бутон в руке. Нервно вспотевшая ладонь, сжимающая длинный стебель, дрожала на поводьях. Сичэнь поравнялся с ним, окинул взглядом, оценил его состояние и вместо того, чтобы справиться о его здоровье, понимающе кивнул. Ледяная улыбка, которой Вэй Ин наградил Лань Чжаня, едва только вернувшись, стояла перед глазами Второго молодого господина, когда Вэй Усянь высокомерно комментировал происходящее на готовящемся к первому испытанию стрельбище. То была улыбка потерянного человека, совсем не похожего на озорного мальчишку. То улыбался сбившийся с пути, жаждущий крови заклинатель, что отрёкся от меча по чужому велению. Тогда Ванцзи ещё не мог понять этого гнева во взгляде, нежелания вернуться назад, на Верную Тропу. — Лань Чжань, не поможешь мне? — Вэй Ин подкрался к задумчивому Нефриту; шаловливыми искрами, летящими из его глаз в разные стороны, можно было сжечь дотла простирающееся до горизонта поле. — Что тебе нужно? — с опаской поинтересовался Ванцзи, выискивая подвоха. Словно в одном теле поселились две разные абсолютно противоположные характерами души, Вэй Ин то становился задорным мальцом, то проливал реки чужой крови. Не было в нем никакой середины, всё было «слишком», и юноша метался от одной крайности к другой, никак не находя себя настоящего, таким Ванцзи его видел, пока не понял: настоящий Вэй Ин и есть то самое воплощение слова «слишком». Вот и теперь, снова став холодным и опасным, наводящим тревогу одним своим видом, в то же время Вэй Ин торопился поскорее по-ребячески похвастать своими выдающимися умениями. — Одолжишь свою лобную ленту? Эти слова стали последней каплей в пиале терпения. Ванцзи ждал, как никогда прежде, начала облавы, чтобы выместить охватившие душу неправильные, неблагопристойные, осуждаемые чувства на тварях, которым не посчастливилось вылезти из своих безопасных нор. Наблюдая, как Вэй Ин одним плавным изящным движением натянул тетиву, устроив на ней длинную оперённую стрелу, Ванцзи шумно вздохнул. Чёрная лента на его глазах, нахальная улыбка, алые всполохи нижнего платья — слишком ярко, слишком своевольно, слишком, чересчур прекрасно! Второй молодой господин ордена Лань одним из первых направился к ведущей на гору тропе и шёл, не оборачиваясь, пока гомон трибун совсем не исчез за спиной. Вокруг него был лишь лес с его тронутыми лимонно-желтыми пятнами листьями, запахом прелой травы и пением птиц в отдалении от нарушителей их покоя. Песок широкой тропы приятно шелестел под ногами, успокаивал взбудораженный дух, но чем тише становилось снаружи, тем громче слышалось учащённое биение сердца. Во взбудораженный пульс внезапно ворвалась трель приятной неторопливой мелодии. Чэньцин, Ванцзи узнал бы её звучание, даже утратив слух. И снова, не видя земли под ногами, он направился в сторону звука: манящего, но непременно ведущего к новой перепалке, после которой на языке останется горько-солёный вкус, и медитация в Холодном Источнике не сможет принести покой. Ханьгуан-цзюнь нашел Вэй Ина дремлющим на сухой ветке. Юноша свесил одну ногу и покачивал ею сквозь дрёму, забрав руки за голову, и кисточка Чэньцин болталась из стороны в сторону в такт лёгкому движению. Солнечные лучи, прорезавшие кроны деревьев, наградили лицо Вэй Усяня, наполовину закрытое чёрной повязкой, очаровательной дрёмной дымкой, вырывая из тенистой зелени давно въевшиеся в сердце черты. Ванцзи сцепил зубы, проигрывая во внутренней борьбе; в итоге ноги сами понесли его к дереву, где ничего не подозревающий адепт расслабленно потягивался. — Ты пришел сюда поучаствовать в облаве? — Вэй Ин наклонил голову, и пряди упали на его острые скулы. Разморенный солнцем, юноша легко улыбался, и в ласковых лучах стало отчетливо видно маленькую родинку под нижней губой. Ванцзи не замечал её прежде, и от неожиданного для себя открытия — сам того не ведая, он обнаружил в стократно изученном образе нечто новое, доселе недоступное его глазу — Второй Нефрит занервничал ещё больше, сжав до боли рельефную рукоять Бичэня. — Рядом со мной ты не найдёшь ничего достойного, — с нескрываемым самодовольством отчеканил Вэй Ин. Ванцзи сделал шаг, Вэй Ин спрыгнул с ветки. Лишённый способности видеть, даже так он оставался спокоен при приближении незнакомца. Сколько, должно быть, в этом человеке уверенности в своих силах. Ванцзи ещё раз скользнул взглядом по силуэту, туго затянутому в чёрные парчовые ханьфу, перепоясаные на тонкой талии широким кожаным поясом. Так близко, на расстоянии выдоха, он показался вдруг таким маленьким и хрупким, словно ивовая веточка. Околдованный, Ванцзи толкнул его в грудь, припечатав к дереву, и не дав обнаружить себя снятием повязки, поспешил перехватить запястья. И впрямь, такой стройный, что обе его руки спокойно помещались в одной ладони Лань Чжаня. Беззащитный, как бы ни трепыхался в захвате, с губами, ещё припухшими ото сна, Вэй Ин будто вернул своё тело в детство каким-то неведомым заклятием. Мысли, что до этого уничтожали разум Ванцзи, испарились, как туман под порывами ветра, осталась только одна. И та тоже скоро исчезла, стоило Ванцзи внять её зову и прикоснуться губами к губам Вэй Усяня. И словно всё встало на места с этим прикосновением, словно все месяцы в одиночном скитании вокруг да около в своей сокрушённой душе обернулись мгновением между его губами, подрагивающими, как и всё остальное непослушное тело, и губами Вэй Ина — сладкими, полными и алыми, точно спелая ягода. Цветочный аромат Вэй Ина, тонкие запястья Вэй Ина с сильно выдающимися сухожилиями и небесными рисунками вен, мягкая светлая кожа Вэй Ина. Весь Вэй Ин целиком — причина сумасшествия и терзания, метания и волнения, он же — смысл, обретённый подобно наваждению самых сильных чар. Ванцзи раскрыл губы и сперва осторожно коснулся кончиком языка уголка губ, нервно шевелящихся, а затем, едва только ощутив сладкую влагу в своем рту, вжал юношу в ствол с новой силой. Всё в Вэй Ине было не так, как положено. Как и в Ванцзи с тех пор, как он понял, что совсем пропал в этом «слишком».***
Ночь спустя после боя за Облачные Глубины, когда жар от сожжённых строений остыл, и пепел осел на каменных дорожках грязными пятнами, адепты были готовы возрадоваться победе. Кому-то эта победа казалась бы незначительной, великое дело — отстоять родной дом у каких-то там захватчиков, орден Лань из Гусу недаром ведь носит звание Великого! Для Ванцзи же она значила, что жизнь его с этого момента никогда более не вернётся в прежнее русло. Да, ему не удалось спасти всех и вся, но если судьба вновь пошутит над ним и снова вернёт к началу, он примет то же решение, а если он так и останется проживать свои годы, то в сердце его не будет сожалений. Как они и пообещали — истреблять зло без сожалений в сердце. Сожаления — то, чем полнилась до краёв душа Второго Нефрита в течение лет, не таких уж и долгих, но сопровождаемых бесконечными терзаниями, и оттого тянущихся, будто трупная слизь из отрубленного пальца мертвяка. Ванцзи проснулся больше часа назад, но позволил себе вольность и не покинул покоев, а продолжил лежать под нагретым собственным телом одеялом, и наблюдать в окно за колышущимися ветвями сливы, растворяющимися в голубых газовых занавесях. Мелкие раны на его теле за ночь полностью затянулись, лишь кое-где остались тонкие белые росчерки шрамов, что также скоро исчезнут. Ванцзи не тревожило состояние его тела, только душа, пребывающая на радостном подъёме. Когда Ванцзи заснул, Вэй Ин еще был рядом. Сквозь сонный туман Второй молодой господин слышал его бормотание, тихие шаги и полные звучные глотки любимого вина. Ванцзи не мог разобрать слов, слышать голос ему было достаточно. Как только солнечные лучи украдкой заглянули в оконную раму, неловко касаясь пола в разводах от пролитой воды и отваров вчерашнего лекаря, Ванцзи поднялся с постели, неторопливо оделся и вышел наружу, где уже вовсю кипела жизнь: тут и там сновали адепты, они переносили уцелевшие предметы мебели в другие покои, корзины с грязной или пришедшей в негодность одеждой. Из трапезной доносился теплый пар готовящихся к завтраку угощений. В Облачных Глубинах не было принято праздновать, но отчего-то ему так хотелось, чтобы все собрались вечером этого дня в тишине, но не поминальной, а трепетной, счастливой, такой тишине, которую нет желания нарушать, только слушать сердце и мерное дыхание сидящего рядом. Проходившие мимо адепты согнули спины в поклоне; вспоминая движения брата, Ванцзи сошёл со ступеней и приподнял запястье одного из учеников, призывая остальных выпрямиться по его примеру. — Второй молодой господин Лань, — смущённо пробормотал ученик, отводя взгляд. — Вы отлично сражались, — ответил Ванцзи, — не нужно кланяться. Поклоны господам были обязательным правилом, высеченным на Стене Послушания одним из первых, однако Второму Нефриту почувствовалось, что сегодня ему можно условно отречься от своего звания, стать на день простым адептом. — Где разместился наш гость? — спросил он. Юноши указали в направлении ученических покоев. Часть из них была разрушена, и ученикам пришлось ютиться в редких не пострадавших при пожаре строениях. Там, где раньше ночевало по два-три человека, теперь размещалось больше десятка. Ванцзи кивнул и последовал в сторону крайних, ближайших к его собственным покоев, слушая тихий ропот снующих туда-сюда адептов, что обсуждали бой, техники, которые им удалось применить, а в особенности — злобность и мерзость псов клана Вэнь. Ванцзи пропускал это мимо ушей, раньше он отправил бы их перечитывать правила, запрещающие злословить и порицать, но и сам с трудом удерживался от гневного слова. Покои были безлюдны, только из рядов аккуратно выложенных циновочных ковриков выбивался один, развернутый поперёк, накрытый сбитым в комок одеялом. — Вэй Ин, — позвал Лань Ванцзи, приближаясь к одеялу; при внимательном рассмотрении было заметно, как оно равномерно то поднималось, то опускалось в такт вдохам и выдохам спящего под ним человека. Около циновки на боку покоился пустой винный сосуд с растерзанными на ниточки завязками. Человек под одеялом заворочался, а затем его дыхание опять выровнялось, юноша лишь недавно отошел ко сну, и ещё не время ему было просыпаться. Ванцзи присел за стол у окна, снял с него письмена и мечи учеников, которые были слишком заняты рутинными хлопотами, чтобы носить оружие с собой, и установил свой цинь. Мягко пройдясь кончиками пальцев по струнам, мысленно поблагодарив инструмент за проделанную им работу, зажал первые ноты «Песни Успокоения Души», вплетя в неё немного иной смысл. Ванцзи не был настолько сильным заклинателем, чтобы самостоятельно сочинять духовные мелодии и наделять их значительным влиянием, однако это изменение он внёс с другими целями. Помимо успокоения теперь песнь содержала в себе возможность сказать то, на что не решался язык. Чувства, что для Ванцзи давно стали привычны, но что так тяжело давались его голосу. Он играл несколько минут и только собрался отобрать пальцы от струн, они вдруг сами задрожали. Нерешительно, слабо, будто из-за посторонней вибрации извне, но медленно набирая силу. И вот мелодия выдала первые слова. «Лань Чжань, наконец ты играешь не «Расспрос»!» Юноша отпрянул от инструмента, точно тот вмиг обратился чудовищем. Глаза его бешено забегали от одеяла, укрывающего драгоценного гостя, к столу и гуциню, который помолчал пару мгновений и вновь запел сам по себе. «Ты так долго звал меня, а теперь не хочешь говорить?» — струны словно смеялись над хозяином инструмента, ноты выходили игривыми, где-то громкими, звенящими, а где-то тихими и осторожными, будто роса, нежно обнимающая лепестки ещё закрытых цветов. Душа заговорила первой, такое в технике «Расспроса» встречалось настолько редко, что ни Ванцзи, ни его Учителя в своих жизнях никогда не наблюдали этого собственными глазами, а многие и вовсе скептично утверждали, будто души добровольно не желают заговаривать с живыми, если только те не позовут их для какой-либо цели. Ванцзи протянул задеревеневшие руки, всё ещё косясь на спящего на циновке адепта. «Вэй Ин?» — Спросил он, непослушными пальцами дёрнув струны, и звуки вышли дребезжащими, словно мелодия самовольно научилась рыдать. Душа дала утвердительный ответ. «Как такое возможно?» — на этот раз более уверенно сыграл Лань Ванцзи. Гуцинь помолчал, струны успокоились от мелкой дрожи. Бесконечно долгие секунды растянулись в минуты, и наконец душа заговорила вновь. «Мне неизвестно. Я был в небытии. Другие всё звали и звали меня, и я отдалился настолько, чтобы больше не слышать их голосов» — рассказ прервался нерешительной паузой и завершился тихо, как если бы душа смущалась давать ответ: «Но затем мне стало казаться, будто я слышу твой цинь. Ты играл так много и часто, и мне стало любопытно, что же нужно от меня Ханьгуан-цзюню. Неужто захотел отчитать меня за мою смерть?» — Несмотря на жестокие слова, душа вовсе не злилась, наоборот, скорее усмехалась. Аккуратно, мягко, так по-Вэйиновски, что сердце Лань Чжаня болезненно сжалось. «Почему мы здесь?» — Ванцзи не стал отвечать на вопрос, предчувствуя усталость души, что не могла так долго и развернуто говорить, то, что Вэй Ин уже сыграл несколько длинных фраз, само по себе было невозможным, но пределы его возможностей не были безграничными. «Это мне тоже неизвестно. Я очнулся в своём теле на пути в Гусу, с тех пор я то теряю, то вновь получаю над ним контроль. Видимо, это и есть…» Одеяло беспокойно зашевелилось, из-под него показалась рука, голова со взъерошенными волосами, а затем и тело по пояс. Красный нательный халат съехал в сторону, открыв плечо и сильно выдающуюся ключицу. И едва заметную округлую отметину там, где находится сердце, точно призрак далекого прошлого. Ванцзи не смог приглядеться, но был почти уверен, что шрам этот имеет ту же форму, что и на его собственной груди. Первый ученик Юньмэн Цзян спросонья не сразу заметил посетителя, он лениво потянулся, накрыл оголённое тело, и перевернув соседствующий с ним сосуд кверху донышком, издал разочарованный вздох. Ванцзи смотрел на него, не веря в только что произошедшее не иначе как чудо. В его мыслях разбушевался шторм невиданной мощи: душа Вэй Ина откликнулась спустя столько времени и, подумать только, тело его в это самое время находилось рядом, на расстоянии меньше шага. — Вэй Ин, ты проснулся, — сказал Лань Ванцзи, подбираясь поближе к адепту. Тот, наконец почувствовав чужое присутствие, подскочил на месте от неожиданности, но поняв, что нарушителем его единения был лишь Лань Чжань, успокоился. — Лань Чжань, Лань Чжань, — юноша с укором цокнул языком, выглядывая из-под рассыпанных по лицу нечёсаных прядей, — у вас в ордене разве можно незаметно подкрадываться к спящему? Или ты любовался, как сладко я сплю? Ванцзи укусил внутреннюю часть нижней губы и отвел взгляд. Сколько он воображал себе выбирающегося из постели Вэй Ина в одном нательном халате с запахом грёз на тёплой коже — не было чисел, чтобы сосчитать. И вот, воочию узрев очередную свою фантазию, Второй Нефрит ощутил, что у него онемело всё тело, от затылка до ступней. Вэй Ин же не выказывал никакого смущения. Юноша встал, размял ноги и руки, забрал волосы на одну сторону и принялся чесать их концы пальцами. — Тебе непригляден мой неподобающий вид, Второй молодой господин Лань? Наверняка ты засыпаешь и просыпаешься безупречно одетым и причёсанным, — он засмеялся и прошёлся по комнате. Без слоёв одеяний плотной парчи и тяжёлого шелка фигура его выглядела ещё более хрупкой, и тонкая льняная ткань в пронизывающих комнату через окно столбов жёлтого света, казалась почти прозрачной: сквозь неё чётко виднелись тонкие крепкие ноги, шествующие по комнате в поисках верхних платьев, изящные запястья, острые локти и плечи. Отнюдь, хотел сказать Лань Ванцзи, однако сдержался от порыва, зрелища более приятного глазу наблюдать ещё не доводилось. Дождавшись, пока Вэй Ин закончит одеваться, Ванцзи заговорил. — Вэй Ин, ты не замечал за собой странностей в последние месяцы? — Второй Нефрит глянул украдкой и вновь спрятал глаза. Вэй Усянь затянул пояс ханьфу и, прошедшись перед Ванцзи, присел на край стола. Адепт помолчал в задумчивости, пока расчёсывал волосы частым гребнем из тёмного дерева, и заговорил, лишь когда стянул на затылке высокий хвост крепким узлом алой ленты. — Может быть, — сказал он и почесал крыло носа, — но не думаю, что это нечто серьёзное. Иногда я вижу странные сны, как будто мне видится будущее, — юноша вмиг сделался угрюмым, плечи его поникли, — но в них так много смертей и предательств. Думаю, мой разум сам сочиняет подобные картины из-за того, что я изучаю военные трактаты. Ванцзи плотно сжал челюсти до зубовного скрежета. Вэй Ин смены его настроения не заметил и продолжил. — В этих снах мы с тобой словно соперники, но ведь это не может быть правдой, — Вэй Ин подмигнул, отставил руки на столешницу позади себя и покачал ногой. Наконец, его взгляд встретился с глазами Ванцзи, и будто тревога одного передалась другому по воздуху. — Лань Чжань, с чего ты вдруг это спросил? Тебе что, известно о каком-то душевном недуге, что мог стать причиной этих снов? Если так, откуда ты знаешь о том, что со мной творятся странности? Лань Чжань, не молчи! Ответь же, что со мной происходит... Адепт осёкся и поджал губы на полуслове, приметив потемневшее лицо Второго Нефрита. Тот терялся в догадках, собранных из рассказа души и самого Вэй Ина. Выходило, что в одном теле поселились две души разом, и они сталкивались: юная неискушённая Тьмой, что родилась вместе с этим телом, и душа мёртвого, которой в нём не было места. Но почему тогда Ванцзи не чувствовал никакого сопротивления от самого себя, попав в своё молодое тело? Могло ли быть, чтобы принадлежащая ему изначально душа растворилась, уступив место захватчику, или же они беспрепятственно слились воедино? Получив один ответ, Ванцзи задал сотню новых вопросов, и они путались всё сильнее и сильнее. — Сходи со мной к Холодному Источнику сегодня, — слабо произнёс Лань Ванцзи. — Кажется, я знаю способ все выяснить.