По разбитым стёклам

      Майкрофт, как и обещал, привёз Джима к себе. Оставлять его одного в таком состоянии было небезопасно, да и неправильно. Джим нуждался в нём — Майкрофт видел это. На улице уже давно было темно и безлюдно, словно весь мир вымер; лишь они, как две тени, выскользнули из машины и прошли к укрытому ночной мглой дому. Джим ёжился и дрожал с ног до головы, а пока ехали, он дважды попросил остановить машину. Когда он выходил, его рвало. Майкрофт догадывался, что он что-то принял в клубе, но молчал.       Когда они прошли в дом, Майкрофт первым делом отправил Джима в душ, а сам заварил чай и остался ждать на кухне. Его раздирали эмоции: ещё час назад он был на грани возбуждения, таял от слов и действий Джима, обожал его, и вот теперь они, молчаливые и уставшие, сновали по дому, как бесцветные призраки. Майкрофт ощущал бесконечную усталость. Он не хотел видеть Джима таким — опустевшим и отравленным наркотиками, но ничего не мог сделать.       Джим наконец-то показался на кухне. Он, мокрый и взъерошенный, вошёл, кутаясь в халат Майкрофта. Выглядел он плохо: пальцы дрожали, взгляд был нервным и затравленным, а губы пересохли. Его всего трясло, как при лихорадке, а зрачки были болезненно расширены.       — Что ты принял? — устало спросил Майкрофт и упёрся руками в стол.       — Это не важно, — рассеянно ответил Джим. — Налей чай, голова раскалывается.       — Не важно... — повторил Майкрофт. — Не важно...       В нём моментально всё перевернулось. Оторвавшись от стола, он подступил к Джиму и отвесил ему звонкую сильную пощёчину. Голова Джима безвольно мотнулась, и он закрыл рукой позорный алый след, моментально вспыхнувший на щеке. Зато его взгляд тут же протрезвел и сделался ясным.       — С ума сошёл?! — закричал он. — Ты что творишь?!       — Ты, — Майкрофт ткнул его пальцем в грудь, — ты сам захотел таких отношений между нами! Я поставил на карту всё ради тебя! Репутацию, имя, честь и достоинство, принципы, а ты обдолбался, как последний наркоман! Давно ты принимаешь? Как часто, Джим? Может, сразу обколешься до потери сознания и задохнёшься в луже собственной мочи и рвоты?       — Ты бы так брата своего учил! — закричал в ответ Джим. — Кажется, это именно он едва не сдох под кайфом в каком-то притоне, а я его спас. Забыл? Ну, где же ты был, великий моралист Майкрофт Холмс?!       А вот это было подло. Майкрофт нахмурился, смотря на агрессивного и холодного Джима. Того Джима, которым он знал его почти что год назад. Словно не было между ними тайной связи и привязанности, словно они не сблизились тогда в странном клубе для мужчин.       — Я думал, ты взрослый человек. — В голосе скользнуло разочарование, и Майкрофт смерил Джима презрительным взглядом. — А ты всего лишь мальчишка, которого и правда иногда хочется хорошенько выдрать. Ты не создан для взрослой жизни и серьёзных отношений.       — А ты создан? — усмехнулся Джим. — Один раз кончил и сразу о любви заговорил! Да что ты знаешь обо мне, чтобы любить? Ты чистенький сноб, Майкрофт, чтобы любить такого, как я!       — Ну, так расскажи о себе! — Майкрофт всплеснул руками, словно приглашая к разговору.       Джим хмыкнул. К такому он был явно не готов, но и проигрывать не собирался. Он всегда принимал вызовы (любые), даже если это шло в разрез с его планами и пожеланиями.       — Я потерял девственность с мужчиной, когда был подростком, — заявил он. — Я наркоман с двадцати. Я убил пса младшего брата, отравил его от зависти, что Роберту можно было всё, а мне ничего. Я постоянно сбегал из дома, ночевал в грязных переулках, доводил своего папашу так, что он избивал меня до потери памяти. И я подсел на боль. Мне нравится, когда меня бьют, истязают, унижают, я падаль для таких, как ты, Майкрофт Холмс! Я грязный, отвратительный урод! И я... — Джим внезапно сделал паузу. — Я убил Карла Пауэрса, когда мне было тринадцать.       Он наконец-то замолчал и замер, стараясь отдышаться. В комнате повисла напряжённая тяжёлая тишина, и Майкрофт потёр раскалывающиеся от боли виски.       — Ты всё это знаешь обо мне? — вкрадчиво спросил Джим.       — Знаю, — с грустью ответил Майкрофт, снова ощутив накатывающую усталость. От исповеди Джима легче ему не стало, хотя он внезапно успокоился и перестал сердиться. — Я всё это знаю, Джим.       — И всё ещё готов сказать, что любишь?       Это тоже был вызов. Джим горделиво вскинул голову, словно говоря, ну же, признайся, что тебе это не по силам. Я тебе не по силам. Только вот Майкрофт всё давно обдумал и решил.       — Да, — ответил он. — Я полюбил восхитительного юношу, чей ум работает так быстро, что генерирует несколько гениальных планов в минуту. Юношу, который написал книгу-сенсацию. Юношу, чья раскованность и красота так поразили меня, что я раскрыл в себе новые грани, о которых и не подозревал. Юношу, который ненавидит сам себя так, что постоянно пытается убить.       Майкрофт перехватил руку Джима, расстегнул ремешок часов и обнажил старый тонкий шрам. Неужели тот думал, что он не замечает? Не видит очевидного, не ловит подсказки? Майкрофт давно понял, кто такой Джим Мориарти, и как сильно изранена его душа, хотя сам он сказал бы, что у него её нет.       — Сколько раз ты пытался, Джим? — спросил Майкрофт.       — Много.       Его голос сорвался, а по щеке скатилась слеза. Джима снова трясло, и в нём не осталось былой дерзости или уверенности. Казалось, он разрушался на глазах. Терял опору, терял себя и едва стоял на ногах.       — Ты меня уничтожил, — признался он, подняв голову. — Зачем?       — Почему ты так думаешь? — спросил Майкрофт. — Я принимаю тебя всего, как и ты меня. Ты считаешь это слабостью? Уничтожением? Зачем тогда я тебе?       Джим промолчал и неопределённо повёл головой. Очевидно, он и сам не знал. Он был одержим Майкрофтом с юности, именно за этой одержимостью он шёл целые годы, а, достигнув своего, растерялся и запутался.       — Хватит калечить себя, Джим, — попросил Майкрофт. — Хватит употреблять. Позволь мне защитить тебя. Не надо бояться...       — И это говорит Майкрофт Холмс, который боялся переспать со мной? — ядовито спросил Джим и поморщился.       — Я уже ничего не боюсь. И да, я тебя люблю. Может, я не вкладываю в это слово то, что вкладывают другие, но это не ложь.       Джим неверяще посмотрел на него. Майкрофт с ужасом осознавал, что этот особенный мальчик всю свою жизнь ненавидел себя и видел в отражении чудовище. Майкрофт осторожно сжал его плечо, притянул к себе и крепко обнял. Джим уткнулся влажным лицом ему в плечо и промолчал. Вскоре он робко прикоснулся к его спине дрожащими руками и неуверенно обнял в ответ. Майкрофт прикрыл глаза и прижал его к себе ещё крепче. Он больше не боялся Джима и его тьмы.       Он не боялся.       — Я брошу наркотики, — пообещал Джим утром. Он, взъерошенный как воробей, вошёл на кухню, сел за стол и задумчиво сложил руки. Взгляд его был устремлён в окно. — Правда, брошу.       Ночью они спали вместе, а утром Майкрофт поцеловал его плечо, осторожно выбрался из постели, принял душ, оделся и занялся завтраком. Ему хотелось дать Джиму время выспаться, отдохнуть и прочистить голову. Кажется, у него получилось.       — Если бросишь, приглашу с собой на неделю в Европу, — ответил он, отложив газету, и улыбнулся. — Всё за мой счёт. Любые удовольствия.       — Я сам могу позволить себе поездку, — резонно заметил Джим.       — Тогда это не будет подарком.       Джим промолчал. Прищурившись, он внимательно посмотрел на Майкрофта, потом кивнул. Кажется, он начинал понимать. За ним редко кто ухаживал, и он не сразу распознал такой порыв в неприступном Майкрофте Холмсе. Что ж... это было интересно и приятно одновременно.       Через месяц они уже были в Праге. По утрам, когда тяжёлые тучи нависали над городом, Майкрофт выходил на небольшой балкон пятого этажа отеля и неспешно курил. Джим тут же выскальзывал из-под одеяла, шёл к нему, обнимал со спины и целовал в шею. Казалось, он не хочет отходить на Майкрофта ни на шаг, словно в этой поездке он принадлежал лишь ему.       — О чём думаешь? — спрашивал он, когда видел, что Майкрофт ушёл глубоко в себя.       — О грядущей революции в стране третьего мира и вероятной смене премьер-министра в одной из стран ЕС. Тебе это интересно?       Никакой конкретики — типичный Майкрофт.       — Да, интересно. Попытаешься вмешаться?       — Нет. Просто понаблюдаю. Иногда скучно знать всё наперёд.       — Ты всегда всё знаешь.       В голосе Джима слышался откровенный восторг. В такие моменты Майкрофт улыбался, оборачивался и неспешно целовал его в губы.       Это была хорошая неделя. Они много говорили, гуляли, отдыхали в кафе или номере с бутылкой вина, и почти что каждую ночь занимались сексом. Один раз Джим даже уговорил Майкрофта снова попробовать связывание и ремень. Им было хорошо вместе. Майкрофт не лез в душу, и Джим спустя время всё рассказал сам: и о Карле, и о своей семье, и многом другом. Майкрофт выслушал, кивнул, что-то философски изрёк и сжал руку Джима. Последнее было бесценно.       Майкрофт привык к Джиму. Иногда они расставались, затем пересекались и зачастую Джим по несколько дней жил у Майкрофта. Тот привык работать и бросать взгляд на него, красивого и нежившегося в постели. Иногда Майкрофт даже бросал работу, подходил к нему, садился на край кровати и долго целовал Джима. Ещё он взял в привычку задаривать Джима подарками. Да, тот сам мог позволить себе что угодно, но сам факт ухаживания нравился им двоим.       Важнее всего, они стали практически партнёрами. Джим всегда мог выслушать, дать совет, а когда Майкрофт злился, тот массировал его плечи и обязательно обещал помочь. Каждое рождество они теперь отмечали вместе — без подарков и поздравлений, просто встречались и сидели у камина. Между ними царили доверие и понимание, и, казалось, что они, самые одинокие и неуживчивые люди на земле, очень многое нашли друг в друге.       Иногда им просто нравилось быть рядом.       — Самое длинное слово из произведений Шекспира, — прочитал Джим очередное задание в кроссворде. — Самое длинное слово в английском языке с чередованием согласных и гласных. Майкрофт, ты уже больше часа бегаешь, хватит! Ты не толстый с пятнадцати лет, а всё комплексуешь!       Майкрофт, одетый в спортивный костюм, хоть и правда был занят на беговой дорожке, усмехнулся. Он уловил, как невзначай и ловко Джим перевёл тему. Неужели не знал ответ на элементарный вопрос?..       — Я тебе говорил, что мне надо бегать, — сказал он. — Особенно с моей сидячей работой! Ты сказал, что подождёшь. Вот и жди.       Джим, расположившись на диване в комнате, оборудованной тренажёрами, капризно хмыкнул, но промолчал. Он продолжил что-то выводить карандашом в газете, но теперь уже молча. Когда прошло ещё полчаса, Майкрофт остановил дорожку и бодро спрыгнул с неё, подхватил полотенце, промокнул лоб и спросил:       — Так какое слово?       — Что? — Джим нахмурился и задумчиво глянул на него .       — Самое длинное слово из произведений Шекспира, оно же самое длинное слово в английском языке с чередованием согласных и гласных, — терпеливо повторил Майкрофт и самодовольно вскинул подбородок. — Какое это слово, Джим Мориарти?       Джим рассеянно пожал плечами, что-то пробурчал и нахмурился. Он не любил не знать чего-то и проигрывать. Майкрофт усмехнулся — так вот оно, его слабое место. Литература.       — Словно ты знаешь! — огрызнулся он.       — Honorificabilitudinitatibus, — чётко выговорил Майкрофт. — Обозначает «почётность», упоминается Костардом в пятом акте, первой сцене «Бесплодных усилий любви».       Джим присвистнул и качнул головой, выражая восхищение, а Майкрофт изобразил строгий взгляд.       — Плохо, молодой человек, очень плохо, — холодно сказал он. — Не знаете таких вещей! Придётся наказать вас и оставить сегодня без сладкого.       — Скорее уж, вы себя накажете таким образом, сэр, — парировал Джим. Встав, он перехватил Майкрофта за руки, но тот мягко вывернулся из хватки.       — Можете ждать меня в углу, — строго сказал он, но в его голосе проскользнула весёлость. — Подумайте о своём отвратительном поведении.       — Подожду, но разве что без одежды, — с той же напускной серьёзность ответил Джим и наморщил нос. — Отшлёпаете меня?       — За незнание классики вас ждёт что похуже, — ответил Майкрофт, но не скрыл улыбку. — Накажу, а потом заставлю перечитывать всего Шекспира! Всего, Джеймс Мориарти!       Джим тихо рассмеялся, обнял его и коротко поцеловал. Затем приблизился и прошептал на ухо, чем они могут заняться ночью помимо литературы. И лишь после этого отпустил уже возбудившегося Майкрофта в душ.       Так прошло ещё полтора года.       — Меня волнует ситуация в Манчестере, — признался как-то Майкрофт. Они были у него дома, в рабочем кабинете. Майкрофт склонился над бумагами с самым тревожным видом, а Джим сидел в кресле и пил виски.       — Ты про агента, который послал тебя и своё начальство в задницу? — уточнил он.       — Джим, что за выражения! — Майкрофт поморщился. — Но, если коротко, то да. Так, а ты откуда знаешь?!       — Я всегда всё знаю, давно пора привыкнуть, — философски изрёк Джим, закинул ногу на ногу и сделал глоток. — И советую тебе убрать его. Этот человек нестабилен.       — И как я, по-твоему, должен его убрать?       Джим закатил глаза, словно удивляясь его несообразительности, отставил бокал и встал. Плавно подойдя к Майкрофту, он наклонился, размял его плечи и обнял за шею. Влажные губы тронули ухо, язык скользнул по мочке, и Майкрофт тихо застонал. За это время он так и не привык к выходкам любовника. Только когда он успокоился и расслабленно выдохнул, Джим прошептал:       — Я всё сделаю сам, только попроси.       Майкрофт снова тяжко вздохнул и прикрыл глаза. Да, иногда он прибегал к помощи Джима, но каждый раз подобное решение он принимал с трудом. Считал это неправильным, но иногда люди не оставляли ему иного выхода. Как в этот раз. Майкрофт знал, если он проявит слабость, а Манчестере погибнут люди.       — Хорошо, — ответил он. — Буду благодарен.       — Расплатишься в кровати, — ответил Джим и отстранился. — Я уже два месяца без секса.       — Было много работы.       — Не только у тебя. Жду.       Наручники неприятно впивались в кожу. Джим напрягал руки, дёргал ими, словно желая освободиться, пока Майкрофт двигался в его теле. Он входил быстро, коротко и жадно, не тратя времени на нежности и прелюдии. Они оба соскучились и оба были голодны, а терпения хватило только на то, чтобы застегнуть чёртовы наручники. Джим лежал на спине, жадно обвив ногами Майкрофта, и податливо подставлялся навстречу. Он стонал, кричал, вздрагивал, а порой вырывался и тихо ругался. Майкрофт, не сдержавшись, отвесил ему пару звонких шлепков, разрывающих череду их жадных стонов. Джим отдавался ему до последней капли: он вздрагивал, выгибался, подавался навстречу, затем сопротивлялся, но только для того, чтобы подразнить игрой. И ему удавалось: Майкрофт сходил с ума от его близости и возбуждался моментально.       После разрядки они молча лежали рядом и пытались выровнять дыхание. В этот раз сил хватило только на то, чтобы всё те же самые наручники расстегнуть. Майкрофт так и думал, что сразу провалится в сон, оставив душ до утра, но Джим явно не был настроен на отдых. Он поёрзал рядом и словно невзначай задел его рукой.       — Кстати, хотел спросить. — Он лениво потянулся, перевернулся на бок и обнял Майкрофта поперёк груди. — Что такое «Шерринфорд»?       — Тебе зачем? — сонно отозвался тот.       — Чарльз упоминал. Мне интересно.       — Ничего особенного, Джим. Поверь мне, совсем ничего.       — Надеюсь, ты не врёшь мне. — Джим подался вперёд и прикусил его за мочку уха.       Игриво потянув и зарычав, он отпустил Майкрофта и пошёл в душ. Майкрофт, вздохнув, встал и последовал за ним. Уж про что, а про Шерринфорд он точно говорить не собирался. Только не сейчас. И желательно не с Джимом — не его, пусть даже и гениального, ума дела.       Если бы он знал, что последует за этим, он бы непременно рассказал о Шерринфорде той же ночью, но он промолчал.       2010 год.       Они встречались уже почти три года. Тем жарким июльским днём Джим ждал Майкрофта в кафе. Они договорились о встрече, но ближе к назначенному времени Майкрофт написал, что задерживается. Всё, писал он, пошло наперекосяк с самого утра. Джим, томясь в ожидании, выпил две чашки капучино и заказал пирожное. Поковыряв его десертной вилкой, он подумал, что не хочет больше сидеть в кафе и написал Майкрофту, что дождётся его, только чтобы поехать домой и поговорить уже там. А может, не только поговорить. Они давно не виделись, и он соскучился. Не только по самому Майкрофту, но и по их сексу и разговорам после. Странно, но за эти годы они друг другу так и не надоели.       Когда на противоположной стороне остановилась знакомая машина, Джим расплатился с прелестной молодой официанткой. После он вышел из кафе и приветственно кивнул Майкрофту, но направился не к нему, а к ожидающему в стороне Морану. Джим, конечно, мог бы отпустить его и раньше, но... он банально не захотел этого делать. С самодовольной улыбкой (представляя, как разозлится лорд Моран за потраченное время) Джим направился к нему, думая, как преподнести эту новость. Моран, до этого спокойный и расслабленный, внезапно что-то закричал, вытянул руки, и Джим обернулся. Всё произошло слишком быстро: остриё ножа блеснуло на солнце, и молодой парнишка, которого Джим впервые видел, вогнал нож прямо ему в живот.       — Привет из Шерринфорда, — прошептал он вскрикнувшему Джиму на ухо и бросился прочь.       Боль моментально сковала тело. Джим осел, чувствуя, как одежда пропитывается горячей тяжёлой влагой. Сильные руки Морана подхватили его, прижали к себе и знакомый голос раздался совсем рядом. Голова кружилась; вокруг кто-то кричал, метался, а Джима трясло и лихорадило, било ознобом. Теряя сознание и падая в темноту, Джим видел, что Майкрофт к нему даже не подошёл.