По разбитым стёклам

      Тьма и тишина окутывали его.       Пот стекал по виску, затёкшие руки мелко подрагивали в мягких наручниках. Дыхание сбилось, грудь напряжённо вздымалась, и Майкрофт чувствовал, что уже не контролирует своё тело. Он вообще больше ничего не контролирует.       Новый удар вырвал болезненный стон. Майкрофт вздрогнул, когда кожу обожгло острой вспышкой боли. От места удара распространялось тепло. Оно плыло, растекалось, прикасаясь к пульсирующей боли других ударов и надёжно окутывало его тело в свои липкие сети. Майкрофт ничего не мог сделать. Только дрожать, напрягать затекающие мышцы и ждать нового удара.       Вместо этого мягкие тёплые губы прижались к последнему следу, оставленному на его спине. Джим поцеловал его и протяжно лизнул, затем обнял Майкрофта и провёл ладонями по широкой груди. Он знал, как бить. И знал, когда остановиться. Обжигающие удары, причиняющие нарастающую боль, внезапно сменялись ласковыми поцелуями. Когда Джим прикасался к ранкам языком, они щипали, а он нежно целовал шею Майкрофта, чтобы отвлечь его, прикусывал кожу на плечах и водил руками по торсу, задевал пальцами твёрдые соски. Джим был непривычно ласков и заботлив. Он словно впитывал чужую боль и возвращал её любовью, словно извинялся, если что-то было не так.       В этом весь был Джим. Он делал и раскаивался, просил прощения, но тут же делал то же самое. Он бессовестно тёрся пахом о его ягодицы, и Майкрофт чувствовал его возбуждение. Жар его тела, тепло рук, нежность, забота и любовь — всё это обвалакивало, мешало мыслить трезво. Майкрофт терялся в чувствах и эмоциях. Ему даже нравилось, как саднила спина, нравилось, как перехватывало дыхание в ожидании удара. Ему было страшно, и волнение собиралось где-то в области живота, чтобы потом расслабляющей волной пройти по ватным ногам.       — Вас же никогда не ставили на место, мистер Холмс? — Джим мазнул влажными губами по его уху, опустил руку на пах и сжал. Ему не требовалось говорить, но, как понял Майкрофт, он хотел убедиться, что всё нормально.       — Никогда, — тихо ответил он.       — Поэтому вы позволяете себе так много? — в голосе послышалась напускная строгость. — Поэтому вы решили, что вы король этого мира?       Джим резко разжал объятия и отпустил его.       Он отошёл и, Майкрофт бы уверен, снова взял хлыст. Игра продолжалась, но что-то не вязалось. Майкрофт чувствовал это, но пока не понимал. Это была загадка, которую ему нужно было разгадать. Очередная загадка от Джима Мориарти. Впрочем, в этот раз он не торопил.       Нельзя было сказать, что Майкрофт получал от этого удовольствие, но ожидание, чужая власть и сила, игра Джима — это опьяняло. Майкрофт словно растворялся в нём и его мире. Майкрофт становился его частью и продолжением, и в этот момент он был почти влюблён. Только Джим Мориарти мог заставить его выйти из зоны комфорта. Только Джим Мориарти вызывал весь тот ураган чувств, который Майкрофт испытывал во время встреч с ним. Майкрофт удивился: неужели он и правда почти что полюбил этого капризного мальчишку?..       Взмах хлыста был шумным — Майкрофт слышал, как рассекло воздух, а вот удар получился тихим. Хлыст почти что беззвучно прикасался к коже, заставляя вздрагивать и крепче сцеплять зубы. И без того болезненно затекшие мышцы напрягались, на теле проступала испарина, покалывая раны от хлыста. Свист — удар, свист — удар, свист — удар. Боль распространялись по спине, текла по ней, окутывали поясницу и рёбра. Дрожь прошла по позвоночнику, опустилась ниже. Напряжение отозвалось в члене, и Майкрофт не сдержал громкий стон.       Да, ему было больно. И ему было хорошо. Он отдавался в руки Джима целиком и полностью.       Удары прекратились. В этот раз, вместо поцелуев, Джим накинул полоску ткани на его глаза. Майкрофт промолчал и облизнул пересохшие губы, когда перестал видеть даже робкие алые огоньки. Теперь он был не просто во власти Джима. Джим поглотил его, жадно вобрал в себя и попытался изменить.       Теперь укус хлыста тронул его грудь. Майкрофт не сдержал стон, потому что это оказалось больнее, чем удары по спине. Тонкие росчерки царапали напряжённые соски, ложились на живот (и в тот момент Майкрофт подумал, что его тело в этой области не так красиво и безупречно), падали на бока и поднятые руки. Джим частил. Майкрофт задёргался в путах, потому что это нарастало, усиливалось, вбирало его, окутывало огнём, едва не выводя на слёзы.       Затем удары снова прекратились.       Джим взял паузу. Тело Майкрофта обволакивало приятным теплом, щекочущим и покалывающим. Он больше не принадлежал себе, он себя больше и не знал. Как он мог разгадать загадку, если даже себя-то не понимал?..       На этот раз Майкрофт почувствовал дыхание у себя на шее. Джим помедлил и поцеловал не сразу, а после поцелуя прикусил тонкую кожу, потянул и тронул языком. Его пальцы скользнули по местам, куда падал хлыст, и Майкрофт подумал, проступила там кровь или нет?..       — Тебя это не сильно возбуждает, да? — прошептал Джим. — Хорошо, хорошо... так бывает... Давай помогу.       Он снова отошёл. Майкрофт теперь не только не слышал, но и не видел его. Он не знал, с какой стороны подойдёт Джим, где прикоснётся или ударит в этот раз. Майкрофт весь обратился в слух. Он слушал и ждал, и за минуты бесконечного ожидания соскучился по Джиму и его вниманию. Капля воска упала на его плечо. Майкрофт вздрогнул от неожиданности, но промолчал. Капли падали на его торс, руки, живот. Ощущения смешались. Обжигало несильно, но после ударов было... странно. Словно каждая капля достигала мышц, крови, сердца.       Руки Джима скользнули по его бокам на бёдрам. Медленно, абсолютно неспешно Джим расстегнул его ширинку, погладил бугорок паха, вызывая новую дрожь, и потянул брюки с трусами вниз. Кончик языка скользнул вокруг его пупка. Майкрофт забыл, как дышать. Больше всего на свете он сейчас хотел увидеть Джима, стоящего перед ним на коленях. Вместо этого он почувствовал, как влажные тёплые губы прикасаются к головке, а пальцы обхватывают пока ещё не твёрдый член. Поцелуи осыпали его плоть, а чуть позже рот принимал его мягко и неспешно. Чуткие пальцы сжимали и разводили ягодицы, трогали ложбинку и скользили по ней, вызывая мурашки. Нет, Майкрофт не хотел быть снизу и прекрасно знал, что Джим не нарушит границы. Ведь сегодня Джим делал всё только для него.       Это был не первый их минет, но этот оказался особенным. Джим сосал размеренно и неспешно, то только головку, то член целиком, а то и вовсе выпускал его, дразня ожиданием. Майкрофт уже не сдерживал стоны, когда Джим трогал носом его паховые волоски, гладил пресс или лизал яички, а потом снова брал в рот, ублажая старательно и нежно. Его пальцы скользили по внутренней стороне бедра, по складочкам под ягодицами, и Майкрофт чувствовал, что мир перестаёт быть реальным. Его захватывало волной, скручивало возбуждением, а когда он кончил Джиму в рот, его тело сотрясло такой волной оргазма, как никогда прежде.       Джим отпустил его член и прикусил кожу на животе, наверное, оставляя следы. Затем он встал и снял повязку с глаз Майкрофта, даже не потрудившись вытереть со своего лица капли спермы. И тогда Майкрофт понял, разгадал его загадку: в этой сессии он не был сабом. Он оставался главным, и его нижний ждал награду.       — Мне продолжать? — тихо спросил Джим и опустил подбородок.       — Ты хочешь другого, — так же тихо ответил Майкрофт.       — И что будем делать?       — Развяжи меня. Это приказ.       Джим послушался. Он открыл наручники, и Майкрофт опустил болезненно затекшие руки. Пока растирал их, бросил второй приказ:       — Раздевайся. Полностью.       Джим усмехнулся. Он послушно расстегнул рубашку и скинул её на пол. Наблюдая за ним, Майкрофт смаковал свои ощущения: он всё ещё ощущал послеоргазменную негу, перемешавшуюся с болью и дискомфортом. Это было потрясающе ново и непонятно, словно его тело стало лучше, моложе, сильнее. Всё это наполняло его эмоциями и жаждой жизни. Жизни, зацикленной не только на работе и политике.       Джим разделся, привычно не стесняясь наготы. Он знал, что красив и нагло пользовался этим — даже становился так, словно позирует художнику или фотографу. Майкрофт и не возражал: он был покорён им, его молодостью, строением, смелостью и красотой. Джим словно демонстрировал себя, давал насладиться, и только после небольшой паузы подошёл к столу, плеснул в бокал виски и принёс его Майкрофту. Тот принял бокал, смерил Джима насмешливым взглядом и распорядился:       — На колени.       Джим не стал спорить или хохмить, как делал, когда хотел позлить. Вместо этого он послушно опустился на колени и чуть развёл ноги. Он смотрел снизу верх, чистый и открытый, и Майкрофт представлял, как же он был хорош с его членом во рту. Джим отравлял его, портил, и Майкрофт охотно шёл по этому порочному пути. Ему нравилось видеть Джима на коленях. Нравилось сжимать в руке пряди его волос. Нравилось приказывать и ощущать власть.       Но сейчас он хотел другого, и Майкрофт был готов попробовать дать ему желаемое.       — Чем? — спросил он и кивнул в сторону стенда с атрибутикой.       — Не этим, — ответил Джим.       — Чем же тогда?       Джим поймал его брюки, которые так и остались расстёгнуты после минета и вытянул из них ремень. Чуть сжал, словно желая прочувствовать, а потом поднял, протягивая Майкрофту. Этот момент хотелось запечатлеть, зарисовать или сделать фото, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь. Ведь лучше, думал Майкрофт, уже не будет. Власть и безграничное доверие окончательно вскружили ему голову.       — Вермеер? — Майкрофт уточнил стоп-слово.       — Вермеер.       — Встань и иди к кровати. Обопрись о спинку.       Зрачки глаз Джима возбуждённо расширились. Он поднялся медленно и плавно, опаляя Майкрофта взглядом своих адских ядовитых глаз, и прошёл к кровати. Он послушно наклонился, упираясь руками в низкую спинку, и чуть расставил ноги.       Майкрофт сложил ремень вдвое. Подержал немного, чтобы привыкнуть к весу, и вновь залюбовался Джимом. Как он был красив!.. Майкрофт тронул его спину, скользнул пальцами по ещё незажившим следам, опустил руку к гибкой пояснице, погладил ягодицы и между ними. Джим задрожал — он любил, когда его трогают так. Майкрофт осмотрелся: пакетики со смазкой аккуратно лежали на прикроватном столике.       Ему не хотелось бить Джима. Куда приятнее было вводить в него два пальца, слушать стоны и дразнить проникновением. Майкрофт научился правильно ласкать: он скользил пальцами по ложбинке между ягодиц, давил на вход, потом вводил пальцы и убирал, повторяя это раз за разом. Джим был чувственным и частенько начинал нетерпеливо ерзать. В такие моменты Майкрофт мог отвесить ему болезненный шлепок, но бить... это казалось невозможным. Да, Джим тоже бил его совсем недавно. Это было не унизительно и почти не больно, и всё же Майкрофт волновался. Он хотел любить Джима, окружать заботой, а не ранить, но в то же время понимал: сейчас сессия тоже была проявлением любви. Джим нуждался в этом.       Майкрофт сильнее сжал ремень. Он не мог вызвать в себе достаточную злость, поэтому сосредоточился на красоте теле Джима, представил себя скульптором и художником. Он занёс руку, выдохнул и ударил. Первый раз вышло слабо, смазано, но на нежной коже всё же остался след. Розовая полоса разбавила белизну кожи, придавая новую нотку, и Джим просяще прогнул спину. Он хотел. И Майкрофт ударил снова.       Он бил в основном по ягодицам, не желая задевать ещё незажившие раны на спине. Бил ритмично, выверено и строго — постепенно рука перестала дрожать и срываться. Ремень был громче хлыста: каждый шлепок сопровождался оглушающе громким ударом. Джим вздрагивал, тихо стонал и каждый раз словно подавался навстречу жалящему ремню. Его мышцы сводило дрожью, на коже проступил пот, и Майкрофт видел — он уже не здесь. Джим отстранённо просил ещё и ещё, и Майкрофт бил, хотя кожа ягодиц и бёдер стала алой. Полосы пересекали друг друга, и когда Джим всхлипнул, он остановился.       К удивлению Майкрофта, он возбудился снова. От самого ли процесса, или от власти, или это привычная реакция на Джима, но на этот раз он обнял его со спины, обхватил сочащийся смазкой член, сжал и толкнулся сзади. Он двигался рвано, жадно, и гладил член Джима, чтобы контролировать его оргазм, чтобы кончить вместе, чтобы сделать его своим и подчинить. Как сам Джим сделал это с ним. Майкрофт чувствовал единение, ощущал, как они становятся продолжением друг друга, сливаются в единый организм.       Джим кончил первым: его тело сотрясло дрожью, он застонал и выгнулся, у него подкосились ноги. Майкрофт подхватил его и кончил почти что сразу, следом за ним. Потом он стоял, жадно прижимая Джима к себе и целуя его плечо, шею, спину. Он не хотел делить его ни с кем, не хотел позволять чужим мужчинам портить его тело. Да, Майкрофт мог стать его домом сам, это было интересно, ново, потрясающе, но...       — Я не хочу делать тебе больно, — прошептал Майкрофт ему ну ухо и скользнул пальцами по гладкому лобку.       — Даже если мне хорошо от этой боли? — Джим откинул голову ему на плечо и прикрыл глаза.       — Хорошо ли? За что ты наказываешь себя?       — Майкрофт.       — Я хочу понять, зачем ты ищешь боль.       — Тебе же понравилось.       — Да, понравилось, — согласился Майкрофт. — Но ты ищешь настоящую боль. Тебе мало этого. Для тебя это не игра, Джим.       Джим промолчал. Он повернулся голову, прижался губами к щеке Майкрофта, наслаждаясь моментом. Он был расслаблен и едва стоял на ногах от усталости и переполняющих его эмоций. И всё же Майкрофт не спешил отпускать его к кровати. Слова и мысли зрели в нём весь этот день, весь вечер, всё то время, которое они провели в комнате. И он понимал, что если не сейчас, то никогда.       — Я хотел бы излечить твою душу, — прошептал Майкрофт, целуя его лоб. — Защитить тебя. Перестань заниматься этим, прекрати калечить себя. Джим. Джим, я... я люблю тебя.       — Вермеер.       Это прозвучало холодно и резко. Майкрофт опешил, когда Джим вырвался из его хватки. Его дыхание участилось, руки затряслись, и он скрылся в ванной комнате, громко хлопнув дверью. Послышался звук льющейся воды.       Майкрофт моментально ощутил себя брошенным и разбитым. Всё было хорошо, но стоило ему позволить чувствам взять верх, как он всё испортил. Он осел на кровать, сложил ладони «лодочкой» и уткнулся в них лбом. Джим ни разу за вечер не произнес стоп-слова, но сказал его сразу после признания. Словно именно это причинило ему настоящую боль.       От этой мысли Майкрофт оживился. Он встал и подумал, что это его шанс. Он подошёл к двери, но Джим уже вышел сам. С его лица и волос стекали капли воды, взгляд был расфокусированным, а сам он дрожал, словно замёрз.       — Я сказал это не только на эмоциях, — прошептал Майкрофт.       — Отвези меня домой, — равнодушно приказал Джим. — Спать хочу.       — Нет. Я отвезу тебя к себе домой, — ответил Майкрофт, наклонился, поднял его брюки и достал из кармана ключи от машины. — Это не обсуждается. Одевайся.       Майкрофт понял, что и сейчас должен оставаться главным, несмотря на то, что после оргазма он предпочёл бы отдых, а не дорогу. Моран был прав: Джим оставался ребёнком, который путался в простых вещах и мог заиграться. Их сессия ещё не закончилась, но теперь она вышла за рамки близости и секса, и Майкрофт должен был довести её до конца. Когда они оделись, он перехватил Джима за запястье, развернул его к себе и поцеловал в щёку. Джим, всё такой же отстранённый и рассеянный, вздрогнул, но на мгновение прижался к его груди.       Их ждал непростой разговор.