По разбитым стёклам

      Прозрачная капля воды скользнула по вытянутой вверх руке. В светлой ванной комнате было тепло, влажно и уютно; небольшое зеркало, висящее на стене, запотело. Джим откинул голову Майкрофту на грудь и блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь его близостью и согревающей водой. Майкрофт молчал — не привык к тому, что происходящее реально.       После клуба Майкрофт предложил взять такси, но Джим с ловкостью опытного карманника извлёк из его кармана ключи и кивком указал в сторону машины. Было поздно, давно стемнело, но в ярком свете неоновых вывесок клуба глаза Джима азартно и пьяно блестели. Он любил риск, любил играть и с радостью бы врезался в кирпичную стену на полной скорости. Чтобы полиция наутро нашла и опознала два обгоревших трупа. Для него это была лишь ставка, орёл и решка, риск и игра.       — Ты пил, — строго заметил Майкрофт, отметая вариант с трупами.       — Не так много, чтобы не садиться за руль, — ответил Джим и улыбнулся. — Ой, не трусь!       Майкрофт отобрал ключи и сел за руль сам, рассудив, что бокал виски лучше того, что пил за вечер Джим. Если только пил, а не принимал. Майкрофт ехал осторожно и на минимальной разрешённой скорости, а Джим всю дорогу смеялся и поддразнивал. Будь его воля, он бы сел за руль и выжал газ, чтобы разогнаться и лететь, лететь, лететь... По-юношески глупо, как в шальном кино о пьяной молодости, где умирают молодыми. Хотя они оба давно уже не были юными. Майкрофт сдержал мальчишеский порыв Джима, но интуиция подсказывала, что порыв этот был не последним.       В тёмном и спящем доме было тихо. Майкрофт закрыл дверь и не стал включать в холле свет. Он поймал Джима за руку, уверенно сжал его пальцы и провёл в спальню, где показал светлую небольшую ванную комнату. Майкрофт привёз его за город, в свой второй дом, большой и трёхэтажный. Настоящее поместье в окружении тишины, покоя и уединения.       Джим, не теряя времени даром, неспешно прошёл, осмотрелся. Поправил перед зеркалом волосы, а затем включил воду. Пока ванна набиралась, он стянул с себя футболку и бросил её на бежевый кафельный пол. Майкрофт молча глянул на подтянутый торс, линию плеч, светлую кожу и отвернулся. Он снова сдерживал себя: убеждал, что это неправильно, так не должно быть, он не создан для интимной близости и любого рода отношений. Тем более, любовных. Да ещё и с мужчиной! Этого не одобрят ни брат, ни семья, ни...       — Только не говори, что ты о мамочке с папочкой думаешь в тот момент, когда я раздеваюсь, пожалуйста, — попросил Джим, и в его голосе послышалась смесь разочарования и капризности. Он свёл брови и сделал жалостливое лицо, а Майкрофт покачал головой — не удивлялся, что этот человек читает его, как открытую книгу.       — Это не так, — ответил он, но получилось недостоверно.       Это так. Майкрофт хотел сделать шаг, но боялся. Область отношений была ему чужда. Он не знал Джима, он боялся Джима, он хотел Джима. Все эти желания и чувства противоречили друг другу — Майкрофт не знал, что с ними делать.       — Маленький жирный Ма-а-айк, — протянул Джим звонким голосом, словно стал ребёнком. — Кто-то ел слишком много сладкого, вот и разжирел? Школьный ботаник Ма-а-айк, которого не приглашали ни на одну вечеринку, а если бы и пригласили, то не отпустила бы мамочка? Сиди дома, Майки, дома надёжно и хорошо кормят. Университетский снеговик Майкрофт Холмс такой сноб, что с ним никто не хочет дружить, потому что он конченная сволочь?       Майкрофт сглотнул; дыхание участилось. Каждым словом Джим попадал в цель, рушил старые возведённые барьеры и ломал его, как бракованную игрушку. Каждое слово — воспоминание, каждое слово — боль. Почему бы снова не вернуться в привычный и надёжный кокон бездушного политика?.. Зачем позволять травмировать себя и напоминать, насколько он на самом деле неидеален?..       — Да, это я! — ответил Майкрофт и развёл руками. — Вот такой я, что теперь, Джим? Только глаза раскрыл?       — Прекрати быть таким. — Теперь Джим говорил серьёзно, и Майкрофт ощутил холодок. В приятном и тихом голосе послышались пугающие дьявольские нотки. — Нельзя столько лет пытаться угодить всем из-за старых комплексов! Ты ничего не должен ни родителям, ни брату, ни знакомым. Ты стал королём ради них или ради себя? Чего хочешь ты сам? Остаться тряпкой? Или чтобы я ушёл? Так я уйду!       Джим начал заводиться. Его голос дрогнул, стал неприятным, громким и надломленным, и Майкрофт поспешил успокоить:       — Не хочу. Не хочу, Джим. Ты же знаешь меня лучше, чем я сам.       Во взгляде Джима промелькнула обида. Он пожал плечами и отвернулся. Молчание затягивалось, и Майкрофт не знал, как всё исправить. Да, он боялся, да, он был в сомнениях, и, да, он привык делать всё, чтобы получать чужое одобрение. Майкрофт не был свободен. Джим же предлагал пьянящую свободу, приправленную толикой эгоизма.       Наконец-то Джим что-то для себя решил: он ожил, приблизился, обхватил тёплыми ладонями лицо Майкрофта и произнёс:       — Я не мазохист и не продаюсь.       Майкрофт заглянул в его глаза. Нет, конечно же, нет. Джим Мориарти мог достать информацию любыми способами: сыграть роль, втереться в доверие, но он бы не полез ради этого в чужие штаны. И не стал бы целовать того, кто ему не нравился. Он был тут добровольно, потому что хотел. Майкрофт хотел тоже. Его руки легли на чужие бёдра, и он подумал — больше никаких Магнуссенов, родителей, родственников и знакомых. Место Джима рядом с ним.       — Я не для того проделал этот путь к тебе, — шёпотом добавил Джим, и его дыхание, мягким покровом упавшее на губы, опьяняло сильнее виски.       Не для того проделал этот путь к тебе.       — А для чего? — так же тихо спросил Майкрофт. — Для чего ты его проделал?       — Я дал тебе...       — Все подсказки, я помню. Только для чего был Дрезден? Зачем ты начал наше знакомство так грубо и нелепо?       Тёплые ладони на его щеках дрогнули. Джим на мгновение растерялся, и это было красноречивее ответа. Оказалось, что не только у Майкрофта были слабые места, и не только он испытывал чувства. Что это было — смущение, волнение? Не важно, Майкрофт приписал себе небольшую победу.       — Ты серьёзно не знал, как подступиться? — с иронией в голосе спросил Майкрофт. — Не был уверен, что, помимо этой оскорбительной пошлой выходки, привлечёшь моё внимание?       — Мы все неидеальны, — философски ответил Джим и пожал плечами. — И все мы порой трусливы. Может, я не умею по-другому.       Трусливы. Да, только Джим вёл себя куда более смело и открыто. Майкрофту предстояло сделать выбор, ведь дальше никаких сомнений. Он отвёл руку за спину, нащупал дверь и захлопнул, провернул замок. Джим улыбнулся. Майкрофт обнял его, уверенно скользнул по спине, тёплой мягкой коже, и прислушался к себе — нравится ли ему? Да, нравится. За дверью он оставил всё: семью, работу, свою маску. Он нравился другому человеку, это было взаимно, и бояться больше не хотелось.       — Но у меня условие, — строго сказал Майкрофт.       — Какое же? — спросил Джим и прижался к нему всем телом, тёплый и податливый.       — Вы с Магнуссеном больше так не дружите.       Джим на мгновение замер. Он посмотрел на Майкрофта большими чёрными глазами, медленно моргнул, затем кивнул. Его губы тронула улыбка — раздражения не было.       — Он мне и не понадобится, если мы с тобой найдём общий язык, — ответил он.       — Ты меня услышал?       — Услышал. Я согласен. Только вот... — Джим прищурился. — Чарльз справлялся с моим отвратительным характером. Ты справишься?       — Я найду способ тебя укротить.       Зрачки Джима расширились. Его завели или слова, или решительность, с которой они были сказаны, но сам Майкрофт чувствовал — от страха и сомнений в нём не осталось и следа. Реакции Джима ломали и раскрывали его. Он сбросил последние оковы, доверился желанию и больше не желал оглядываться назад.       — Вода набралась, — прошептал Майкрофт в губы Джима.       — Хорошо.       Джим отстранился и стянул штаны, небрежно бросил на футболку, затем стянул носки, белье и распрямился. Майкрофт любовался им и признавал — ему нравится. Нравится мужское тело, нравится мужская красота, нравится то, как они смакуют новый статус отношений. Да, точно нравится.       Джим залез в воду и поманил за собой. Пальцы сами, повинуясь чужой воле, подхватили край пуловера и потянули вверх. Майкрофт раздевался быстро, дрожа от волнения (другого, не такого, как пару минут назад), и думал, как много лет он не раздевался перед кем-то. Сколько прятал себя, скрывал, закрывал. Во взгляде Джима не было насмешки и издёвки, он смотрел открыто и доверчиво.       Когда Майкрофт скинул одежду, по коже побежали мурашки — холодно. И, победив сомнения, он переступил бортик ванной.       Майкрофт лёг, а Джим устроился между его ног и прижался спиной к груди, утопая в жадном объятии. Он поднял руку, и прозрачная капля воды скользнула по светлой коже, тонкие пальцы дрогнули, играя со светом ламп. Было тепло и уютно, вода согревала и дарила приятный покой. Майкрофт чувствовал запах волос Джима, прижимал его к себе и жадно вбирал, не веря, что ему не хватало таких простых человеческих вещей, как объятия и поцелуи. Вода защищала и укрывала их, расслабляла мышцы и смывала запахи ночного клуба.       — Ты приходил в камеру, и у тебя в руке был хлыст, — напомнил Джим расслабленным голосом. — Ты говорил, что я — животное, а на самом деле намекал, что знаешь обо мне всё, вплоть до моих сексуальных пристрастий. Я прав?       — Да, — ответил Майкрофт и скользнул пальцами по его груди, робко тронул торчащий над водой сосок. — Ты щедро оставлял следы, я шёл по ним и изучал. Наивно полагал, тебя смутит и напугает, что кто-то знает о тебе столь личные вещи.       — Мистер Холмс, БДСМ — это страсть моего тела. А личное — это страсти моей души. Сможете их угадать, или мамочка запретила лезть в сокровенное?       — Джим, — в голосе Майкрофт послышался укор.       — Извини. — Джим улыбнулся, повернулся и прижался губами к его ключице. — Не могу поверить, что ты растаял и подпустил меня к себе. Что будет дальше? Ты и я? Я не самый хороший мальчик, Майкрофт.       — У меня есть деловое предложение, Джим. Урегулируем всё и сразу. Обсудим это утром, если ты не убежишь раньше времени.       — У меня всегда дела, но... — Джим закусил губу и задумался, — но могу провести с тобой выходной.       — Проспать будильник, приготовить совместный завтрак, вести разговоры, отдыхать и заваривать чай? О, быстро станет скучно.       — Только не завтра. Для нас это в новинку. Или ты так делал? Завтраки, отдых, чай?       — Нет, не делал. Оставайся. Здесь, вдали от шума города, нам будет хорошо. У меня чудесный сад.       Джим тихо засмеялся. Конечно же, его не интересовали ни сад, ни дом, ни отдых, ни совместные завтраки. Его интересом был Майкрофт Холмс и, заполучив его, Джим соглашался на всё. Майкрофт это видел — жажду, зависимость, навязчивые мысли, расстройство личности. В Джиме всё было так, но что-то сбоило. Впрочем, это не пугало. Майкрофт скользнул пальцами по его спине, изгибу позвоночника к ягодицам. Дыхание Джима участилось, а сам он подался ближе, вжался в его грудь доверчиво и робко одновременно. Порочность и невинность — он сочетал в себе всё это, и был истинным воплощением желания и красоты.       — Ты мог привлечь внимание иначе, — прошептал Майкрофт, скользнув пальцем между его ягодиц.       — И как же? Книгу свою прислать по почте с автографом?       — Хотя бы так. Я прочёл, кстати. Это гениально.       — Да ладно. — Джим изумлённо вскинул брови. — Шаришь в математике?       — Я во всём, как ты выразился, шарю, — не без гордости ответил Майкрофт. — Рано или поздно ты расскажешь, что связывает нас. Почему я, почему таким способом.       — А может, ты самый классный мужчина на свете, — парировал Джим. — Самый умный, самый богатый, ухоженный, красивый...       — А ты уверен, что не богаче меня? — возмущённо спросил Майкрофт. — И заканчивай врать про любовь с первого взгляда!       — Тогда прекрати задавать вопросы. Сказал же: ты всё поймёшь, я оставил подсказки. Пусть эта ночь будет нашей ночью.       Джим приблизился и прижался губами к ключице Майкрофта. Нежный тёплый поцелуй сменился ощутимым укусом, и Майкрофт вздрогнул. Это было для него впервые. Джим нежно целовал его грудь, дразнил языком скрытый водой сосок, а пальцами скользнул по низу живота, к паху, задевали волоски, и прикасались к члену. Майкрофт решительно перехватил запястье Джима и в ответ на удивлённый взгляд предложил:       — Может, в кровать?       Джим не стал вытираться. Обнажённый, он прошёл по ковру, оставляя влажные следы, и упал на широкую кровать. Майкрофт, недолго думая, последовал его примеру — только выключил свет в ванной, погружая спальню в полнейшую темноту.       Здесь, за городом, было темно и тихо. Тишину нарушили шорох простыней, скрип кровати и стоны Джима. В темноте, не видя его глаз, Майкрофт ощущал себя увереннее. Он жадно целовал шею Джима, вдыхал запах, скользил по гибкой спине и опускал руки на упругие ягодицы, осторожно сжимая. Джим стоял перед ним на коленях, прижимался к груди и отвечал рассеянными поцелуями и стонами, а когда почувствовал, к чему Майкрофт проявляет наибольший интерес, развернулся и опустился на локти. Он позволял изучать себя, позволял играть со своим телом и экспериментировать — это возбуждало. Майкрофт прижал ладонь к его ягодице, наслаждаясь ощущением, и погладил, чувствуя в себе отклик. Потрясающее чувство.       — Давай же, — прошептал Джим и вильнул бёдрами. — Сильнее, не бойся.       — Я не по этой части, — ответил Майкрофт и почувствовал, как к щекам подступает жар смущения.       — Шлепки это не БДСМ, Майкрофт, это просто шлепки и ощущения. Подари их. Мне понравится. Мне это нужно, чтобы возбудиться.       Майкрофту хотелось отдать Джиму то, что тот давал ему. Удовольствие за удовольствие, свободу за свободу, наслаждение за наслаждение. И он ударил — шлепок получился смазанным, мягким, но Джим ответил сбивчивым стоном и сжал пальцами простынь. Он был красивым в лунном свете, он был... невозможным. Майкрофт ударил сильнее и сам испугался эффекта — Джим вздрогнул от звонкого шлепка, но вздрогнул от наслаждения и кайфа, а не от боли.       — Что ты знаешь о чувственности? — спросил он и распрямился, обнял Майкрофта за шею. Он был так близко, что бедром прижимался к его члену.       — Наверное, ничего, — признался Майкрофт и притянул его со всей возможной жадностью, вжал в себя пахом. — Ненавижу тебя, Джим.       — И почему же? — Он перехватил руку Майкрофта и опустил, устраивая у себя на заднице.       — Мы были вместе тогда, в Дрездене, но ты отобрал у меня воспоминания. Вместо того, чтобы нормально познакомиться, чтобы...       — Разрешаю тебе как-нибудь меня за это отшлепать, — отшутился Джим. — У себя на коленях. Можешь щёткой.       — Джим...       — Это игра, Майкрофт, и таких игр много. Можно в кровати, можно в ванной, можно на столе, можно в примерочной магазина... позволь начать мне? Я покажу.       — Что ты хочешь?       — Показать тебе чувственность.       Майкрофт ощущал на своём лице жаркое дыхание. Джим говорил такие приятные и соблазнительные вещи: секс, игры в постели, грани удовольствия. Он открывал и дарил тот мир, от которого Майкрофт Холмс давно сбежал. Спрятался, испугавшись ответственности. Ответственности за... за что, он не помнил. Иногда ему казалось, что в памяти зияет чёрная дыра. Есть «до», и есть «после», но что было между?..       — Ограничения? — спросил Джим.       — Я даже не знаю, о чём ты... Снизу я не буду, это не моё.       — Не волнуйся, снизу планирую быть я. Ложись на спину.       Майкрофт не знал, что задумал Джим, и это заводило. Он лёг на спину, послушно вытянул руки над головой, когда Джим приказал сделать это и скрылся в ванной. Вскоре он вернулся. Майкрофт вздрогнул, когда ремень плотно обвил его запястья, впился кожу, но промолчал. Джим зафиксировал его руки и надёжно привязал к изголовью кровати.       — Наслаждайся, это называется бандаж, — сказал он. — Прислушивайся к себе и только к себе, не отвлекаясь на меня. Будет классно.       Майкрофт видел его силуэт в свете, льющемся с улицы. Видел, как Джим садится на него верхом, чувствовал жаркую тяжесть чужого тела и стонал, когда Джим скользил, вжимаясь ягодицами в его член. Когда влажные губы тронули шею, и последовал очередной укус. Когда язык тронул мочку уха. Когда чужие зубы впились в сосок и потянули. Заходясь стонами и ёрзая, Майкрофт не узнавал себя. Это не он, не «снеговик», не недоступный и неприступный Майкрофт Холмс, это просто Майк. Майк из соседнего дома, Майк из офиса.       — Называй меня Майк, — сдавленно попросил он, когда Джим скользнул языком к ямке между ключиц.       — Хорошо... Майк, — ответил Джим, и Майкрофт готов был поклясться — он улыбался.       Но куда сильнее удивляло, с каким наслаждением Джим ласкал его. Он целовал каждый дюйм его кожи, трогал языком. Целовал грудь, вылизывал и терзал соски, поднимался к шее, выше, втягивал в рот мочку, затем спускался по животу и водил руками по бёдрам. Спустившись к паху, он скользнул носом по завиткам волос, и Майк вскинулся — никто никогда ничего такого с ним не делал! Впрочем, пах Джим попустил и опустился к ногам. Осторожно приподнял и помассировал одну ступню, растирая и разминая ловкими пальцами, доставляя неземное удовольствие, затем взялся за другую. Он целовал его щиколотки, колени, оставлял укусы на бёдрах и всё это под звучный аккомпанемент из бесстыдных стонов Майка. Возбуждение накрывало его, выступало смазкой на стоящем члене, и впервые оно было таким сильным. Вовсе не походило на то, которое Майк испытывал, когда порой удовлетворял себя в ванной комнате.       Майк не верил, что кто-то с такой страстью и отдачей ласкает его тело. Что кто-то лежит между его ног и прижимается губами к члену. От поцелуев бросало в жар и холод, но страшных видений больше не было. Майк не видел грешников и мучеников, не видел ад и рай. Он видел свою спальню, силуэт Джима и чувствовал его распутную нежность. Джим дразнил: он прижимался губами к его стволу и замирал, даря ощущения, отстранялся и прижимался снова. Затем протяжно и медленно вылизывал, заставляя едва ли не умолять о пощаде.       Майку хотелось большего. Он тяжело дышал, на теле проступила испарина, голова закружилась. Он хотел ещё, больше, но когда Джим обхватил головку члена губами, он понял, что не выдержит всего и сразу. Теплая влага чужого рта обволакивала, сводила с ума, и Майк прикрыл глаза, растворяясь в ощущениях. Сводило мышцы, напряжение скапливалось внизу живота, по рукам пробегали мурашки. Да, если бы он мог трогать Джима, ощущения были бы другими. Сейчас же он был сосредоточен на себе, удовольствие смешивалось с дискомфортом, к тому же Майк впервые ничего не контролировал. Он был пленником, он был связан и он стонал, выгибался и просил большего.       — Джим, — прошептал он. — Джим, я хочу...       — Уверен? — спросил Джим, выпустив его член. Щекой он прижался к его ноге и потёрся, ласкаясь.       — Я хочу тебя, безумно хочу, — признался Майк. — Этого мало.       Джим всё продумывал заранее. Поэтому Майка не удивило, что в своих вещах он нашёл презервативы и пакетики смазки. Жалел лишь об одном: Майк плохо видел в темноте, как Джим раскатывает презерватив по его члену, как водит пальцами, не столько смазывая, сколько дразня, как тянет и трогает паховые волоски. Плохо видел, как Джим, раздвинув соблазнительные ноги, вводит в себя пальцы, одновременно растягивая и смазывая. Теперь Майку хотелось заставить его повторить это при свете. Развести ягодицы, ввести в себя пальцы, ласкать и упиваться стонами. Или связать его, нагнуть и взять сзади. Таких сексуальных фантазий у него раньше не было, но что-то подсказывало: Джим не откажет.       Перед тем, как опуститься на его член, Джим наклонился, прижался к губам поцелуем и впервые толкнулся языком. Майк приоткрыл губы, соприкоснулся своим языком с его, упиваясь моментом близости. Они целовались долго, мучительно медленно, и Майк впервые осмелился укусить его. Джим вздрогнул и застонал — ему понравилось.       — В этот раз ничего не забывай, — прошептал он, прежде чем обхватить его член у основания и медленными, осторожными толчками опуститься.       Майк обещал себе не забывать. Обещал, но ощущений и эмоций был слишком много. Сначала вошла головка, потом больше, дальше, и вот Джим опустился и замер на нём, привыкая. Он сам дрожал и тяжело дышал, открытый и разгорячённый. Майкрофт хотел трогать его и изучать таким покорным и притихшим, почти послушным. Одни эти фантазии могли довести до оргазма.       Наконец-то Джим задвигался на нём: он поднимался и опускался медленно, затем наращивая темп. Майк вскидывал бёдра навстречу, желая войти в его горячую тесноту глубже, жарче, и жалел, что не может прикоснуться к Джиму. Он дёргал руки, пытался высвободиться, но его тело сводило приятными отвлекающими спазмами. Да, под таким наклоном. Да, и вот так. Ещё и ещё. Ещё, ещё, ещё, и... Джим двигался так быстро, словно никогда не уставал. С пошлыми шлепками он прыгал на нём и позволял себе лишь тихие обрывчатые стоны. У Майка пересохло в горле. Он не мог сказать, как Джим красив, как он молод, как он потрясающе хорош. И до чего же это потрясающий секс.       Напряжение охватило его целиком, заставило выгнуться и сорваться на крик. После выплеска тут же отпустило, оставляя приятную дрожь и бесконечную усталость. Тело стало мягким, податливым; в ушах стоял гул. Не сразу Майк разобрал характерные звуки и стоны — Джим удовлетворял себя и вскоре кончил: брызги спермы попали на его живот и грудь.       Джим, такой же обессиленный, упал рядом и прикрыл глаза. Было хорошо. Слишком хорошо. Только руки сводило болью. Впрочем, Джим, словно уловив его мысли, приподнялся, расстегнул ремень и освободил его. После чего снова рухнул на кровать и потёрся лицом о мягкую подушку.       — Ты снова не получил удовольствия? — тихо спросил Майк, боясь услышать ответ.       — Нет, не то чтобы... — Джим придвинулся и сонно ткнулся носом в его плечо. — Мне было хорошо с тобой. Ни с кем так не было, правда. А тебе?       Джим вздрогнул и напрягся, когда Майкрофт вместо ответа обнял его и зарылся носом в макушку, но вскоре уснул. Услышав его мерное дыхание, Майкрофт уснул тоже.       Утром Майкрофт проснулся первым. Он открыл глаза, приподнялся и полюбовался уютно спящим Джимом. Им ещё столько нужно обсудить... но позже. Майкрофт встал, умылся, надел брюки и рубашку, которые носил дома. Заправлять рубашку не стал, а вот рукава небрежно закатал. Для Джима он оставил на стуле похожие вещи, так как его одежда после клуба пахла дымом.       Майкрофт заварил чай, налил себе чашку и вышел на улицу. Опустившись на ступени, он закурил и посмотрел вдаль, думая о произошедшем. Вскоре послышались тихие шаги: Джим, накинув одну лишь длинную рубашку, пришёл и сел рядом. Майкрофт протянул ему пачку, Джим выловил сигарету и закурил. По-детски непосредственно перехватил чашку и сделал глоток.       — Тут классно, — сказал он, щурясь на солнце. — Запахи, вид.       — Можем приезжать сюда отдыхать, — сказал Майкрофт. — Если договоримся.       — Договоримся. Я голоден, а ты?       — Сейчас приготовлю завтрак. Оденешься или будешь дразнить голыми ногами?       — Красивые же ноги.       — Очень.       Майкрофт поцеловал его в плечо, и Джим тут же игриво приспустил рубашку. Дразнил, бессовестно и эффективно. Майкрофт подарил ему ещё один поцелуй и сказал: «Оденься». При этом он ощущал себя бесконечно счастливым.       Докурив, он прошёл на кухню и изучил содержимое холодильника, а Джим поднялся наверх.       Внезапно в коридоре послышался подозрительный шорох, Майкрофт с кухонным полотенцем в руках вышел в холл и замер. Входная дверь отворилась, послышались знакомые голоса. Майкрофт побледнел. В дом, проталкиваясь бочком, с кучей сумок вошла его мать. А следом, с нелепым горшком со странным растением, и отец. Майкрофт замер. У него наверху, на втором этаже, без штанов разгуливал Джим Мориарти! Впрочем, он мог сказать, что Джим заскочил на завтрак, если тот всё же удосужился одеться…       — Мама? Папа? — спросил Майкрофт и выдавил неловкую улыбку. — Что вы тут делаете?       — Ты так нас приветствуешь, Майкрофт Холмс? — с улыбкой спросила миссис Холмс, поставила сумки на пол и заулыбалась. — Не звонишь, пропал совсем, Шерлока не навещаешь! Так и знали, что застанем тебя в выходной тут! Чем это пахнет? Опять поставил сковороду на плиту и забыл! Я сама приготовлю тебе завтрак.       — Я просто... — заговорил Майкрофт, но не успел придумать оправдание.       Лицо миссис Холмс удивлённо вытянулось. А мистер Холмс чуть не выронил горшок с цветком. Майкрофт догадывался, что они увидели. Он обернулся и поднял обречённый взгляд на Джима. Тот, взъерошенный и сонный, всё так же в одной рубашке, стоял на лестнице с самым невинным видом.       — Привет... — протянул он и махнул рукой. — Майк, ты не предупреждал...       — Джим, Бога ради, надень штаны! — попросил Майкрофт, чувствуя, как краснеет его лицо. Он отвернулся и опустил голову, а Джим, судя по звукам, поспешил наверх.       — У тебя... — протянула миссис Холмс, — появился мальчик?       — Нет, не то чтобы... — заговорил Майкрофт, но миссис Холмс перебила его торжествующим криком:       — Боже, дорогой, хоть кто-то из наших сыновей не одинок!       Майкрофт больше не мог краснеть. Успокаивало только одно: Джим безупречно сыграет свою роль скромного бойфренда.