Per aspera ad astra

— А потом она мне улыбнулась и голову еще так склонила… — Филипп изобразил, — что коса чуть не макнулась в ведро с водой, которое мы на столе забыли. Хорошо, я поймать успел. Какие у нее волосы, ты б видел! Мягкие, золотистые… — Как у тебя? — усмехнулся Ротгер. Белобрысая шевелюра марикьяре Филиппа служила предметом шуток всей компании. — В четырежды шестнадцать раз лучше! И не надо мне рассказывать про марикьяре и светлые косы. Увидишь — поймешь. Настоящая принцесса! Если б не Берлинга, я бы ей этот ремонт сам сделал, бесплатно. Филлип откинулся на сиденье и мечтательно уставился в окно. Как раз проезжали кладбище, но когда проза жизни мешала романтическим фантазиям? Трамвай затормозил. К выходу проковыляла старушенция в черном, через минуту снаружи зашла еще одна — такая же. Ротгер даже высунул голову в форточку, однако первая успела скрыться. Или не было ее вовсе? Над могилами склонялись крылатые девы — сидя, стоя, заламывая руки, закрывая лица… Ротгера аж передернуло. Нашли, тоже, символ смерти! Кэцхен — это ветер, песня, танец по волнам! — Эй, влюбленный! Скажи мне, какой Леворукий посоветовал дриксам делать из кэцхен надгробные памятники? — Из кого?.. — возвращаться из мира грез в трамвай Филиппу решительно не хотелось. — А, этих… Ну, сам подумай. Это в Хексберг они стали символом жизни, победы, чего там еще. А дриксам от них только доставалось. Ну делают и делают, тебе-то что? Ротгер пожал плечами. Он думал об этом не раз, но всё не получалось сформулировать. — Хексберг как-то ближе, понятнее, а тут… Вроде и дома такие же, и люди — такие же северяне, даром, что дриксы, но привыкнуть все равно не могу. Приехал в Эйнрехт — а как в другую бусину Ожерелья занесло. — Что, надоели твои корабли, решил податься в поэты?.. О, выходим! Трудно было поверить, что район элитных новостроек такая же часть Эйнрехта, как старый город. Здесь слыхом не слыхивали о дворах-колодцах, узких переулках и рассохшихся рамах. Разноцветные четырех и пятиэтажные дома блестели чисто вымытыми стеклами, во дворах стояли чисто вымытые машины, и вообще всё вокруг было чисто и вымыто… За исключением квартиры, в которой их встретил Берлинга. В четырехкомнатных апартаментах царил полный разгром. Мебель в целлофановых чехлах сгрудили посреди самой большой комнаты, остальное было завалено банками с краской, рулонами обоев, мешками с цементом, грудами плитки — в общем, всем тем, из чего бравым марикьяре предстояло сделать покои филипповой принцессы. Под ногами хрустели обломки штукатурки. — Что так долго-то? Чаи распивали? Переоделись — и вперед! Мне еще на другой объект ехать, хозяйка через два часа придет смотреть, надо хоть вид сделать, что работали! — Ты начал где-то? — обреченно спросил Филипп, стаскивая через голову футболку. О предстоящем визите возлюбленной он прекрасно знал и специально тянул время, надеясь предстать перед ней в приличном виде. Но Берлинга был неумолим. — Штукатурку развел! Буду я еще за вас тут вкалывать. Начинайте со спальни, ее велено сделать в первую очередь. Вернусь — проверю! Если, стоя на стремянке, закрыть глаза, можно представить себе, что стоишь на марсовой площадке. Мачта мерно раскачивается под ветром, до палубы — сотня бье, зато видно далеко-далеко! Серое как цемент море тянется в бесконечность, и невозможно разглядеть, где оно становится таким же серым небом. Руки холодит подзорная труба, но что с нее толку? Хочется взлететь как можно выше, чтобы увидеть вражеские корабли за горизонтом. Сражение обязательно состоится, приказ адмирала не допускает толкований… — Вальдес! Размазывай быстрее, застынет же! Ротгер спешно провел по стене шпателем. Мечтать он мог в Хексберг, а в столице надо было работать. Иначе корабли так мечтой и останутся. За окном опустились сиреневые сумерки. Пришлось цеплять патрон для лампочки к торчащему из потолка проводу. Провод отчаянно кусался током, но лампочка вскоре зажглась. Как раз вовремя, чтобы осветить долгожданную гостью. Волосы у «принцессы» и вправду были роскошные. И не менее роскошный бюст. Ротгер открыл было рот, чтобы поздороваться, но девица будто и не заметила его. Рассеянно улыбнувшись Филиппу, она сказала в пространство: — Кровать будет белого цвета, с балдахином. Я уже выбрала модель. Девица вплыла в комнату, и только тогда стало понятно, к кому она обращается. В дверном проеме показался курсант Бермессер, надо же, какая встреча. В Академии тот хоть делал вид, что замечает Ротгера, но сейчас пустые глаза смотрели сквозь него. Ленивый приветственный кивок с тем же успехом мог относиться к стремянке или ведру со штукатуркой. — И с лебедями, я полагаю? Девица задумчиво посмотрела на некрашеный потолок. — Пожалуй, да… — Филиппу с ней точно ничего не светит. А жаль, они бы красиво смотрелись рядом. — Возможно, чересчур патриотично, но лебеди и правда красивы. — Белый с голубым хорошо подходит для спальни. — Неплохо, хотя я бы предпочла красный, — изящные пальчики с маникюром коснулись филипповой банданы, счастливый влюбленный изо всех сил сдерживал улыбку. — Вот этот оттенок хорош. Вряд ли она рассчитывает на бесплатный ремонт, скорее просто кокетничает по привычке. Ротгер присел на стремянку, чувствуя себя зрителем на балконе театра. — Для спальни? — Бермессер скривил губы. — Не думаю. Настала пора вмешаться. — Алый — цвет райос, слышали о таком? Лучше всего смотрится в виде флага на грот-мачте. Казалось, девица заметила его только сейчас. И искренне удивилась. — На чем? — Грот-мачте. Такая высокая, — Ротгер чиркнул ладонью над головой, — в середине корабля, знаете? — Впервые слышу, — девица растерянно обернулась к Бермессеру. — Мачты — это по твоей части. О чем он? Нашла, кого спрашивать! Этот герой шканцы от шкафута не отличит! А про райос наверняка и не слышал никогда. — Это не имеет отношения к оформлению спальни, поверь мне, — вывернулся, хитрая задница! — В любом случае, алый будет смотреться вульгарно. Тянуло взять ведро со штукатуркой и надеть на эту нахальную башку. Исключительно для общекэртианского равновесия. Одетый в щегольский наряд, Бермессер вопиюще чужеродно смотрелся на фоне пыльного мусора, тогда как Ротгер с Филиппом отлично с этим мусором сливались. — Да, лебеди лучше, — покивал Ротгер со знанием дела. — Я знаю, где можно приобрести обои с золотым тиснением. Этот образец патриотического ужаса продавался в салоне неподалеку от Академии. — Да? В таком случае, купите один на пробу. Филипп, вам не трудно будет привезти его завтра? Я приеду посмотреть. — Влюбленному балбесу достался кокетливый взгляд из-под ресниц. Как тут откажешь! — Конечно! — Фридрих должен оценить, — мечтательная улыбка на тонких губах Бермессера вызывала желание стереть ее шпателем. Кто его сюда звал, такого умного? Филипп разочарованно нахохлился, даже обидно за него стало. Что б этому гаду морскому не промолчать? — Фридрих вернется через месяц. — Девица на мгновение отвела взгляд, потом взяла себя в руки — и следующий вопрос был задан равнодушным тоном: — Вы еще не сделали освещение в других комнатах? — Еще нет, прощения просим… но сегодня же сделаем. Напрасно Филипп пытался снова поймать ее взгляд. Принцесса разглядывала ротгеровы шлепанцы, заляпанные цементом и краской. Бермессер вздохнул так устало, будто лично тянул всю проводку, а ленивые марикьяре не сподобились даже вкрутить лампочки. — Идем, Гудрун. У меня в телефоне есть фонарь. Он достаточно мощный. Гости удалились, не попрощавшись. Еще некоторое время в гулких комнатах слышались их голоса, потом хлопнула дверь и стало тихо. — Правда, она чудесная? — Филипп отложил шпатель на ведро и довольно потянулся. Наличие какого-то там Фридриха не мешало ему предвкушать завтрашнюю встречу. — Мечта поэта! — Мечта идиота, — буркнул Ротгер. Стоило переживать за этого юбочника! — И кавалер ей под стать. Закончили далеко за полночь, когда явился злой на весь мир Берлинга и сказал, что вычтет потраченное на такси из их же зарплаты. Впрочем, было не жалко. После тяжелой работы отчаянно ломило спину. Ротгер с ужасом представлял, как всего через несколько часов встанет и отправится на занятие по физической подготовке — первое в семестре. Ночью ему приснился райос.