Survive

Доктор Харви, которая настаивает на том, чтобы мы звали её просто Кэррол, не сразу, но меняет своё отношение с враждебного на умеренно дружелюбное. Колеблющееся между нашими с Дэниелом лицами дуло дробовика утыкается мне в грудь, пока я объясняю кто мы и вкратце описываю наши злоключения по пути сюда. Кажется, Кэррол давно не имела дела с людьми, да и вообще производит впечатление человека со странностями, но она знает базу как свои пять пальцев, и готова позволить нам остаться здесь, а большего и не надо. Высовываю голову в коридор и громко зову Джону и Тейт, с которыми мы успели разделиться, но по-прежнему находимся на одном уровне. — Сколько же... Вас? — сделав непонятную паузу, уточняет Кэррол и откладывает оружие на один из рабочих столов. Её взгляд блуждает по помещению, словно она видит его впервые, отчего кажется, что вопрос адресован не нам, а перекошенному портрету президента над нашими головами. — Десять человек, — отвечаю я, то и дело оглядываясь в надежде увидеть приближающихся друзей. — Скоро станет одним меньше... — практически неслышно бормочет Дэниел. Злобно нахмурив брови, я протягиваю руку и щипаю его под рёбрами, вынуждая подскочить, а когда Кэррол наконец обращает на нас внимание, натягиваю такую широкую улыбку, что аж щёки болят. Дождавшись Тейт и Джону, мы все вместе поднимаемся наверх, где присоединяемся к остальным. Ребята радуются Кэррол так, словно она наша фея-крёстная — наверное, отчасти так оно и есть. Она проводит нам небольшую обзорную экскурсию, показывая жилые блоки, столовую, склад и прочие помещения. Северное крыло, где всё это находится, выглядит совершенно нетронутым, и картинка в моей голове понемногу начинает складываться. — Располагайтесь, — женщина рассеянным движением поправляет воротничок серой униформы с эмблемой базы на нагрудном кармане, указывая в сторону длинного коридора с множеством дверей по обе стороны. — В столовой... Через час. Обсудим всё. И ужин. Повернувшись к нам спиной, она замирает в нерешительности, как если бы забыла, куда собралась идти, но уже через минуту скрывается в правом коридоре, оставляя после себя лишь отрывистое эхо шагов. — Странная она, — шепчет Дэниел, случайно — или нет? — задевая губами моё ухо. Вздрагиваю и отстраняюсь — я всё ещё зла на него за то, что он считает себя обречённым. Вода холодная — оно и понятно, расходовать лишнее электричество на то, чтобы её греть, не очень-то разумно — а мыло немного царапается, когда я усердно натираю им влажную кожу, но возможность принять самый обыкновенный душ — лучшее, что случалось со мной за, без малого, год. Я даже нахожу флакончик шампуня, мужского правда, зато мои волосы больше не похожи на тряпку для мытья общественного туалета и не воняют застоявшейся водой, гнилью и дымом — от них исходит лёгкий запах мяты и лайма. Насухо вытеревшись полотенцем, надеваю чистый комплект белья и слитный серый комбинезон, взятый на складе, а свою одежду комкаю и запихиваю в рюкзак. Надо будет постирать как-нибудь. Все комнаты одинаковые: квадратные, с голыми стенами и крохотными окнами, и рассчитаны на двух человек. Распределить, кто с кем будет жить, труда не составляет, хотя, при желании, каждый может выбрать себе отдельную жилплощадь, как это делает Зак. Если подумать, то в каком-то смысле мы ведь на самом деле были лишены личного пространства всё время наших блужданий по лесу. Я не против последовать примеру Херрона, но... Замираю напротив одной из дверей и лишь мгновение спустя набираюсь духу, чтобы кратко постучать. Отворив, Сиви застывает в проёме, так и не надев футболку, которая болтается на его руках. Светлые волосы с отросшими тёмными корнями беспорядочными прядями спадают на лоб, в голубых глазах горит удивление. Я опускаю взгляд ниже, на раскрытые, слегка асиметричные губы, гладко выбритый подбородок, небольшой шрам на шее, прямо под адамовым яблоком, на чётко обозначенные ключицы, и сглатываю. — Я... — прижимаю рюкзак к груди, нервно облизывая губы. — Не будешь против моего соседства? Ему требуется пара секунд, чтобы осмыслить мой вопрос, а затем его губы трогает лёгкая улыбка. — Нет, конечно нет, — поспешно натянув футболку через голову, он пальцами зачёсывает волосы назад и отходит в сторону, пропуская меня внутрь. Опустив рюкзак на пол возле свободной кровати, бегло осматриваюсь. Комната абсолютно идентична всем остальным, и всё же присутствие Дэниела привносит в неё какой-то уют. Да и это лучшая возможность присматривать за ним, пока не придумаю способ помочь ему. — На ужин идёшь... Идёте? — к нам заглядывает Джона и осекается, явно не ожидая увидеть нас в одной комнате. Я киваю, как ни в чём не бывало. — Догоняйте тогда. В столовой много места, но мы, не сговариваясь, сдвигаем несколько столов, чтобы сесть все вместе. Желудок аж сводит от запаха еды — Кэррол разрешает каждому выбрать то, что ему по вкусу, и я принимаюсь набивать рот рисом с бараниной и черносливом. Впервые за последнее время нет необходимости думать о том, что нужно оставить что-то на потом. Прикончив половину порции, вижу Зака, который приземляется на соседний стул и протягивает мне свою банку. — Индейка с овощами, — поясняет он, когда мы меняемся банками, и я набрасываюсь на еду с новыми силами. Наевшись до отвала, откидываюсь на спинку стула, соскребая остатки мяса со стенок банки. Кэррол возится с чаем для всех нас. Я бы хотела ей помочь, но собственное тело кажется таким тяжёлым, будто меня пригвоздили к месту. Чай настоящий, чёрный с бергамотом, и в этот момент мне плевать, что я больше люблю зелёный, потому что это всяко лучше той баланды, которую мы варили из сосновых иголок. А когда по кругу пускают банку с яблочным пюре, я и вовсе чувствую себя самым счастливым человеком в этом полумёртвом мире. Беззастенчиво запускаю в банку палец и с удовольствием облизываю его, блаженно прикрыв глаза. — Палится не по-детски, — усмехается Зак, но улыбка сразу же сползает с его лица, и парень опускает голову, барабаня пальцами по столу. — Ты о чём? — передаю пюре Кристине, которая сидит слева, и недоумевающе вскидываю брови. — О Дэниеле. Точно, Дэниел. Он сидит рядом с Джоной почти напротив нас, и как только наши взгляды пересекаются, прячет глаза. — И что с ним не так? — сама не замечаю, как тон моего голоса становится предупреждающим, практически угрожающим. — Он же влюблён в тебя. Зак непринуждённо отхлёбывает чай, а я таращусь на него, как на деда в женском нижнем белье. Кажется, кто-то подсунул мне кокс вместо бергамота. — Что? — переспрашиваю осипшим голосом и нервно оглядываюсь. Хорошо, что все заняты своими разговорами. — Ты в своём уме? Несёшь какой-то бред. — А вот и нет, — он пожимает плечами. — Почему, ты думаешь, он прикрыл тебя ценой собственной жизни? Он ведь предупредил тебя, ты успела бы отбиться или увернуться, а он всё равно сделал всё возможное, чтобы ты ни в коем случае не пострадала. — Брось, — наигранно отмахиваюсь, хотя сама начинаю судорожно анализировать его слова. — Он сделал бы то же самое и для тебя, и для любого из нас. Парень качает головой, пряча улыбку за ободком металлической кружки, мол «хочешь верь, хочешь нет», и в этот момент я снова ловлю на себе внимательный и будто щемящий взгляд голубых глаз. Дэниел Сиви... Влюблён в меня? Обронённые Заком слова напрочь лишают меня сна. Несмотря на чудовищную усталость, я всю ночь ворочаюсь с боку на бок и ежеминутно вздыхаю, рискуя разбудить «соседа», мирно сопящего на своей койке. Ближе к утру неподвижно замираю в позе эмбриона, прижав колени к груди. Глаза, сухие и воспалённые из-за бессонницы, уже настолько привыкли к темноте, что даже скудных проблесков рассвета достаточно, чтобы рассмотреть пока ещё спящего Дэниела. Его спокойное дыхание иногда сбивается — в такие моменты я особенно чутко прислушиваюсь, пытаясь разгадать, что ему снится. Блуждаю взглядом по лицу парня: расслабленные черты придают ему непривычную, почти женственную мягкость, вместо острых срезов — плавные переходы линий, кожа будто излучает серебристое лунное сияние. Я заставляю себя опустить веки. Мысли в голове роятся, как взбешённые дикие пчёлы, но я упорно отмахиваюсь от них, не желая цепляться ни за одну. Что, если Дэниел действительно влюблён в меня? Меняет ли это хоть что-нибудь? Жизнь перестала вписываться в рамки нормальности целую вечность тому назад, и я, кажется, начинаю забывать суть самых простых вещей, хотя теперь вряд ли что-либо может считаться простым. Всё изменилось, и мы изменились, но мы живы и продолжаем жить, а это невозможно, если постоянно оглядываться назад. И решения принимать нужно исходя из текущих обстоятельств, а не из того, к чему мы привыкли и что потеряли. Прошлое должно оставаться в прошлом, а настоящее — в настоящем. Я не избегаю Дэниела следующих три дня — не то чтобы это было возможно, по правде говоря. Скорее, осторожничаю. Присматриваюсь издалека. Пока не вижу доказательств теории Зака, кроме самых кричащих, которые Сиви прячет под футболками с длинным рукавом. Один раз он позволяет мне сменить ему повязку и обработать ожоги заживляющей мазью. Я торчу в лаборатории по несколько часов в день, изучаю всевозможные документы и результаты анализов каждую свободную минуту, иногда жертвуя сном, но это мало что даёт. Кэррол практически не упоминает об этом, однако нам известно, что на лаборатория на базе — одна из тех, откуда всё и началось. Впрочем, тот факт, что здесь родилась зараза, уничтожившая половину человечества, а вторую превратившая в трупов-каннибалов, никак не приближает меня к созданию антидота, жизненно необходимого для Дэниела. Злюсь на себя, на свою бестолковую голову, явно обделённую крупицами гениальности, на долбанных учёных, которые вывели мощнейший вирус всех времён и даже не озаботились разработкой лекарства против него. А что, если его не существует? Лекарство от чумы не изобрели даже спустя пять сотен лет после того, как она штабелями укладывала погибших на погребальные костры — где гарантия, что здесь не будет то же самое? Зарывшись пальцами в волосы, опускаю голову на подушку и плотно сжимаю зубы. Слёзы не помогут, ещё никому не помогли. Может, это неправильно, но мне сейчас плевать на судьбу мира — лишь бы Дэниел был в порядке. Но почему? Чувство вины так легко спутать кое с чем другим, особенно когда на душе разыгрался нешуточный шторм, превращающий каждый вдох в жгучую болезненную пытку. — С тобой всё хорошо? — кто-то осторожно касается моего плеча, вынуждая открыть глаза. Дэниел, кто же ещё. Потирая щёку, я осматриваюсь, замечая разлетевшиеся по комнате листы бумаги. Видимо, выронила, когда задремала. Парень хмурится, пробежавшись глазами по тексту на одном из листов. Ещё бы, половина слов — непонятные термины, об которые трижды язык сломаешь, ещё половина — описание изощрённых издевательств над подопытными. Оказывается, мне не так уж и жаль людей, работавших над этим проектом и погибших из-за него же. По крайней мере, было за что. — Я в норме. Хриплый ото сна шёпот, сорвавшийся с моих губ, звучит чужеродно. Глотку словно отполировали наждачной бумагой — глоток воды пришёлся бы как нельзя кстати. Тянусь за стаканом, залпом выпивая его содержимое, и только потом обращаю внимание на прикованный ко мне тяжёлый, практически осязаемый взгляд. Непонимающе округлив глаза, смотрю на Сиви, не отрывая губ от кромки стакана. — Приходи через час в оранжерею. Он оставляет меня в комнате наедине с противоречивыми чувствами, копошащимися в груди. Устранив беспорядок, снова растягиваюсь на кровати, но не выдерживаю больше пяти минут. Зачем он позвал меня в оранжерею? Кроме Кэррол, которая проводит там почти всё свободное время, туда редко кто заходит, а я даже ума не приложу, какую функцию выполняет оранжерея на военной базе. Кэррол говорит, что она была организована для поддержания душевного баланса служащих, которым было запрещено покидать пределы базы в течение длительных периодов времени, но, если честно, звучит так, словно люди находились в заточении, а не на службе. Воздух здесь влажный и немного терпкий, с нотками чего-то сладкого. Как в тропиках, в которых мне так и не посчастливилось побывать. Под ногами земля из разбитых горшков, а ветви кустов щекочут лицо и шею, напоминая события последних месяцев, проведённых в лесу. Нервно поправив волосы, выбившиеся из косы, сворачиваю на выбранную наугад дорожку и медленно бреду вперёд. Со стороны может показаться, что я увлечена буйно цветущими каллами или дурманящим ароматом дикой черёмухи, но всё это не имеет ровным счётом никакого значения. Не сейчас, не для меня. Чувствую исходящее от него тепло, если не жар, раньше, чем парень обозначает своё присутствие у меня за спиной. Медленно оборачиваюсь, словно опасаясь чего-то. Считанные дюймы расстояния между нами напоминают неозвученный вопрос, а широкая и по-своему даже глупая улыбка Дэниела пугает меня своей внезапностью. Жду, когда он что-нибудь скажет, но этого не происходит. Вместо этого Сиви показывает мне маленький кассетный плеер, вставляя один из вкладышей себе в ухо и жестом приглашая меня сделать то же самое. Послушно выполняю его просьбу. Я так давно не слышала музыки, что сейчас для меня это сродни настоящему чуду, полному трепетного предвкушения. Готова поспорить, мои глаза загораются, едва раздаются первые аккорды до дрожи знакомой песни. Дэниел улыбается ещё шире. Его руки сами по себе ложатся мне на талию, притягивая чуть ближе — я подчиняюсь, обвиваю его шею в ответ, плавно качаясь в такт мелодии. Нас только двое, и мы танцуем незамысловатый танец посреди неухоженной оранжереи, посреди пустующей военной базы, посреди разбитого на осколки мира. И почему-то это кажется правильным. Достаточно, чтобы я позволила себе опустить голову на плечо парня, словно во всём мире кроме нас двоих никого не существует. — Год назад я бы пригласил тебя на настоящее свидание, — тихо говорит он, и его убаюкивающий голос удивительным образом вплетается в звучащую в наушниках композицию. — Зашёл бы за тобой на пару минут раньше, чтобы украдкой взглянуть, как ты сбегаешь по лестнице, на ходу перебрасывая через плечо волосы. Мы пошли бы в твой любимый парк, я угостил бы тебя мороженым, и мы бы гуляли, болтая обо всём на свете. Я был бы настолько очарован тобой, что тайком сфотографировал бы тебя и поставил бы это фото на обои. Потом я провёл бы тебя домой и, возможно, поцеловал бы на прощание, если бы ты позволила. Подумать только, всего год... — Год назад я была совсем другим человеком. Думаю, я бы тебе не понравилась. — Почему? — Потому что мне самой не нравится то, какой я была, — вздохнув, поднимаю голову, заглядывая ему в глаза, и мы случайно сталкиваемся носами. — Но прошлое в прошлом, его не вернуть. А то, что сейчас... Зависит только от нас. Что-то подсказывает мне, что Дэниел понимает меня, даже если и не совсем согласен. Но я не даю ему возразить. Поцелуй застаёт врасплох нас обоих, но это совершенно неважно, потому что это именно то, в чём мы нуждаемся. Сперва неуверенно задеваю его раскрытые губы своими, изучая незнакомую территорию, но постепенно становлюсь смелее. Привстав на мыски, тянусь за новым поцелуем, а потом ещё и ещё. Практически невесомые касания соединяют нас на считанные мгновения, такие же спонтанные и скоротечные, как вспышки молний во время грозы. Дэниел отвечает мне, охотно, но слишком сдержанно. Замечаю, как лихорадочно поблёскивают его глаза — глаза цвета электрик, и, мне искренне кажется, что за всю свою жизнь я не видела ничего красивее. И на секунду — всего лишь на одну — сердце пронзает нестерпимая боль. Боль, потому что я знаю, о чём он думает и почему не позволяет мне быть ближе. — Я не боюсь, — отрывисто шепчу я и понимаю, что сказала правду. Это придаёт мне сил. — Просто позволь мне... Парень мягко перехватывает мою руку в дюйме от своего лица. — Я не хочу, чтобы ты страдала ещё больше, когда я... — он умолкает, наверняка, предугадав мою реакцию на окончание фразы. Вздыхает. Безнадёжно, отчаянно. — Я должен был держаться подальше от тебя, но, видит Бог, это выше моих сил. Не стоит нам усложнять всё ещё больше. — Плевать на сложности, — мотаю головой, выражая несогласие, а на деле — не хочу показывать подступившие к глазам слёзы. — Я хочу быть с тобой столько, сколько это будет возможно. И если ты решил сдаться, то я ещё за тебя поборюсь, слышишь? Его взгляд, одновременно серьёзный и нежный, пробуждает во мне чувства, о существовании которых я сама и не подозревала. Дэниел колеблется, и, воспользовавшись этим, я притягиваю его к себе, целуя пылко и требовательно. По-настоящему. Всё, что меня так тревожит, вдруг отступает, скрываясь в тени до лучших времён, и я чувствую себя так, словно изнутри меня наполняет лишь чистый, ослепительный свет. Быть может, это и есть любовь? Если да, то ради неё я готова рисковать. Наше дыхание перемешивается, становясь тяжёлым и сбивчивым, но я не могу, да и не хочу отрываться от желанных губ. Тепло растекается по венам, заставляя меня таять от ласковых прикосновений. — Кхм-кхм, — кто-то — «третий-очень-даже-лишний» — деликатно прокашливается в сторонке. Едва сдерживаю стон разочарования, когда Дэниел разрывает поцелуй, оборачиваясь. Корбин выглядит больше смущённым, чем удивлённым, и старательно отводит взгляд. — Я тут, ну... Это... — мямлит он, и, несмотря на всю странность ситуации, я насмешливо вскидываю бровь. Этот поток невнятных междометий совсем не в стиле Бессона, которому обычно палец в рот не клади. — Там, в общем, ужин через десять минут, так что... — Мы придём, — расслабленно отвечает Дэниел — мне почему-то приятно, что он говорит за нас двоих, словно так и должно быть — и Корбин заметно успокаивается. Ни разу ещё не видела его таким дёрганым, это даже забавно. — Отлично, я пошёл тогда. Переглянувшись, мы с Дэниелом обмениваемся смешками. Мне нравится наблюдать, как неуловимо меняется его настроение, от безмятежно радостного до вдумчиво серьёзного. Скольжу ладонью вниз по его предплечью, сплетая наши пальцы, и буквально сейчас замечаю, как мы стоим — прильнув друг к другу, как два разбитых одиночества, чьи осколки не то чтобы подходят друг другу, но каждое прикосновение всё равно ставит на место что-то глубоко внутри. Ломает и исцеляет, направляя туда, куда нужно. Как врач ломает неправильно сросшуюся кость, чтобы всё исправить. — Нам пора. На ужине то и дело ловлю на себе странные взгляды друзей. Вряд ли Корбин стал бы болтать о том, что видел в оранжерее — разве что Джоне — а, значит, остальные тоже догадываются, что между нами с Дэниелом что-то происходит. Чувствую по этому поводу лёгкое беспокойство, но быстро успокаиваю себя. Какая, собственно, разница? Я не обязана отчитываться перед кем-либо, равно как и Сиви. Чем больше я думаю о том, что чувствую по отношению к этому парню, тем больше тону в этом. Как бы мне хотелось посоветоваться с кем-то, кто знает толк в отношениях и всё прояснить. Чёрт знает сколько времени лежу на своей кровати, глядя в потолок, вспоминаю поцелуй в оранжерее и считаю овечек в попытке уснуть. Раз — овечка, два — овечка, три — барашек. Невыносимо глупо. Странные ощущения не дают мне покоя: будто у меня под кожей что-то бурлит и пузырится, как масло, в котором жарят пончики. Набравшись решимости, чуть ли не в один прыжок добираюсь до соседней койки и, переступив с ноги на ногу для приличия, ныряю к парню под одеяло. Койка узкая, совсем не рассчитана на двоих, и я ложусь на бок, лицом к Дэниелу, устроив голову на изгибе его локтя и затаив дыхание. Спустя несколько неприлично долгих секунд голубые глаза открываются и смеряют меня изучающим взглядом. — Пытаешься меня соблазнить? Шёпот, тёплый и влажный, как тропический пассат, ложится на пересохшие губы, заставляя провести по ним языком. Наверное, я совершила ошибку, потому что «масло» под кожей кипит ещё сильнее, плавит меня изнутри. — От соблазнения меня отделяет килограмм десять недостающего веса, — пытаюсь отшутиться, намекая на свой измученный вид, хотя, стоит признать, полноценное питание здесь, на базе, идёт мне на пользу. Его ладонь ложится мне на бедро — даже сквозь ткань свободных спортивных штанов я чувствую тепло. — Ты красивая. Проворные пальцы оглаживают выпирающую тазовую косточку — меня пробирает сладкая дрожь, выдавая слабое место — забираются под майку, рисуя узоры на рёбрах. Он нарочно дразнится со мной, распаляет, массируя мягкую выпуклость груди, и в какой-то момент я срываюсь на низкий стон, когда чувствительный сосок оказывается зажат между изящными фалангами мужских пальцев. Гнездящееся внизу живота тепло сгущается, как карамель — Дэниел внимательно наблюдает за мной, касаясь лишь пальцами и своим дыханием. Он так умело балансирует на грани вожделения и сдержанности, что я невольно задаюсь вопросом: «Сколько девушек побывало в его постели, прежде чем он добился такого мастерства?», но быстро забываю об этом, стоит мне заглянуть в его глаза. Тех девушек, скорее всего, даже нет в живых, а я есть. И это я здесь, с этим парнем, который смотрит на меня так, словно от одного моего вздоха зависит вся его жизнь. Стягиваю с себя майку, предоставляя Дэниелу больше свободы действий. Я как чёртов вулкан, готовый извергнуть магму в любой момент, и он это видит. Мягко, но уверенно переворачивает меня, нависая сверху, и наконец целует. Животный голод затмевает осторожность и способность мыслить — я хочу всё, что этот парень способен мне дать. — Хочу... Тебя... — рвано хриплю я, задыхаясь от острого удовольствия, волнами бегущего по телу, когда его пальцы ныряют под резинку штанов, а губы смыкаются на горошине соска. — Дэнни...