Сталь золотая, сталь серебряная

— Болит? — тихо спросил Хорикава, подсаживаясь к брату. — Яген сказал, что у всех со здоровьем в порядке. Кроме Цурумару. — Ты знаешь, о чем я, — Хорикава пристально посмотрел на Яманбагири. — Ты только скажи, что Ямабуши и мне делать. Он любого на кусочки разрежет. — Ты же сам знаешь, что это глупо. — Знаю. Но если тебе станет легче, то, может, оно того стоит, — улыбнулся Хорикава. — Ты же не режешь своего напарника каждый раз, когда он того заслуживает. — А жаль. Иногда он и, правда, этого заслуживает. Хорикава тихо рассмеялся. Он знал, что после вечернего собрания, где было принято окончательное решение выдвигаться к местам хранения Великих мечей, Яманбагири спать не будет. И что в комнате первого отряда даже не появится, а все попытки Муцуноками поговорить, попросту проигнорирует. — Не болит оно. Не смотри на меня так, — сказал Яманбагири брату. Муцуноками отвязался от него только тогда, когда увидел, что капитан первого отряда беседует с Хорикавой. К семейным разговорам тот относился по-своему уважительно. На самом деле, Яманбагири не знал, как правильно объяснить то, что с ним происходило. Это было какое-то глупое досадное чувство, словно любимый старый плащ разорвался и восстановлению не подлежит. И, несмотря на сотни других подобных плащей, именно тот, дорогой сердцу, грязный и дырявый, был самым любимым, и никакой другой больше был не нужен. Говорить более конкретно о вещах, связанных с душевным и физически влечением к кому-либо, было для Яманбагири настолько стыдно, что его вечно ледяные руки мгновенно становились горячими и плохо гнулись. Он до сих пор с замиранием сердца вспоминал, как Хорикава пытался объяснить братьям, что у него с Изуминоками пока ничего не было по-настоящему и они с ним по-прежнему просто напарники. Очень близкие напарники, но не больше. Бедного Яманбагири тогда кидало в жар и холод, и он по десять раз покрывался потом, особенно с учетом прямолинейных и бесстыдно недвусмысленных комментариев Ямабуши. При всей кажущейся отстраненности от подобных тем, Яманбагири слишком любил брата, чтобы не интересоваться отношениями последнего с Изуминоками. — Тебе проще, — вздохнул Яманбагири. — Вы — напарники. — Поверь, это ничуть не проще. Потому что он считает тебя некоей своей частью, как рука или нога, к примеру, а потому не замечает. Люди говорят, что, только потеряв нечто ценное, начинаешь понимать всю его важность. Поэтому, не делай глупости. Ты слишком сгущаешь краски. Хорикава приложил теплую ладонь к груди Яманбагири, чувствуя, как под кончиками пальцев пульсирует кровь. Ему было откровенно жалко брата, который едва ли не впервые проникся теплыми чувствами к кому-то, кроме своего семейства. — Я вижу, что тебе нравилось это общение. Не стоит так просто от него отказываться. Ну, вот такой он дурак. Он всегда таким был, и ты либо примешь это, либо будешь мучиться. Ты такой же, как я. Ты не умеешь предавать. Хорикава тихо ткнулся брату лбом в плечо. Яманбагири смотрел поверх его головы в окно на то, как медленно падает снег. В заснеженном Киото были только разговоры о географии и истории, и это было просто и понятно. Если бы задание не растянулось на такой срок, то, возможно, не сидел бы сейчас сам Яманбагири и не накручивал себя собственными иллюзиями и домыслами, которые так любил сочинять. Хотя кто его знает, как бы все обернулось. Порой бывает достаточно и нескольких слов и взглядов, чтобы проникнуться взаимной симпатией. — Давай их двоих зарежем? — неожиданно спросил Яманбагири, чувствуя, как отпускает ледяная лапа ревности. Он — просто копия, не самый красивый и не самый сильный меч. И он всегда это знал, так почему теперь расстроился из-за того, что кто-то другой, более известный и лучший, общается с кем-то другим? Обычное дело. Даже если это впервые по-настоящему обидно. — Давай, — ответил Хорикава и рассмеялся. Они еще некоторое время сидели в холле, говоря тихими голосами, пока, наконец, у Хорикавы не начал заплетаться язык, и Яманбагири не отправил его спать. Весь следующий день был наполнен сборами, в который надо было уместить очень многое. Оказалось, что не у всех есть соответствующий наряд, а ходить в некоторых костюмах по улицам не просто странно, а непрактично. Во время новогодних праздников это смотрелось хотя бы логично: мало ли какая гик-компания отмечает новый год и разгуливает в театральных костюмах по городу. К тому же они сами сглупили, не в полной мере поняв важность внешнего вида в этом времени. — Заранее надо было об этом думать, — снова бурчал Хасебе и возводил глаза к небу, видя ценник на очередных штанах. Дело пошло быстрее, когда Мицутада вывел его из торгового центра и вручил стакан с молочным коктейлем. Затем едва не получился спор из-за Конноске: казалось логичным, что лис-помощник отправится в Токио с тремя отрядами. Но Окурикара посчитал, что третий отряд и так обделили и едва снова не разругался с Касеном. Почему именно с Касеном никто так и не понял, но Миказуки с Ишикиримару и Угуисумару, как одни из самых старых мечей, уже высказали свое предположение друг другу за чашкой послеобеденного чая. От того, что Ичиго перебросили в первый отряд, с учетом, что все они находились на данный момент вместе, ничего существенно не изменилось. Но теперь у него на законных основаниях появился способ наблюдать за Ягеном. То, с какой нежностью брат выбирал трость для Цурумару, ему не понравилось. Намазуо с Хонебами хвостиками ходили следом и искренне завидовали Гокотаю, который ничего не понимал и вел себя как настоящий ребенок. Самой большой проблемой для отрядов оказалось оружие. Всю неделю, что они провели на отдыхе, мечи спокойно лежали в комнатах. Теперь их надо было как-то носить с собой, не вызывая подозрений. — Можете даже ничего не говорить, — сказал Тонбокири остальным. Ишикиримару и Хотарумару, уже вознамерившиеся поведать всем о том, как тяжело прятать одачи, молча, закрыли рты. — Обмотайте ножны и древко копья, купите обычные флаги, прицепите и не морочьте голову. Здесь полно народу с бутафорией ходит. Если не рассматривать досконально и не привлекать внимание, то никто не догадается, — спокойно сказал Яген, проходя мимо этой троицы. — И в кого у тебя такой умный брат? — спросил Цурумару у Ичиго. Тот едва заметно качнул головой. Эти бесконечные шуточки в сторону Ягена были ему неприятны. Цурумару, в отличие от старшего Аватагучи, понимал намного больше, и вся эта ситуация с этим беспокойным семейством его порядком веселила. Впрочем, он никогда не подшучивал злонамеренно, и обеспокоенный Ичиго вызывал в нем скорее уважение и теплоту, чем насмешку. Но пока поговорить с ним по-простому никак не получалось. — Эх, закончилась наша спокойная жизнь, — сказал вечером Хигекири, растянувшись на полу в общей комнате. — Когда вернемся в Цитадель, то жизнь снова станет спокойной, — ответил Яматоноками. — Если вернемся, — незамедлительно вставил Касю, за что был облит презрительным взглядом Ясусады. Все отряды в едином порыве постарались максимально сосредоточиться на задании и просто не допускать мысли о том, что у них не получится. Они не понимали, что им делать дальше, но Санива отправил их сюда не за подарками. А значит, в их нынешнем задании еще оставался смысл. Особо пессимистичные и тревожные воины-мечи, конечно, нет-нет, да и вклинивались со своими предсказаниями, но их старались быстро прервать. Хуже всего было с Хасебе — капитана третьего отряда было сложно заставить молчать. К счастью, даже у него хватило ума и такта не заострять вопрос о переводе Муцуноками Ешиюки во второй отряд. За попытку начать подобный разговор, Изуминоками получил двойной тычок от Хорикавы и Касена. Сам Яманбагири попросту весь день избегал Муцуноками. Кто-то назвал бы это трусостью или глупостью, но для того, кто все свое сознательное существование считал себя ниже и хуже других, это казалось лучшим вариантом. — Любая буря успокоится, и море снова станет гладким, — сказал сам себе Яманбагири. Но сравнение с морем, вызвало только одну ассоциацию. Он снова сидел в холле гостинцы, бездумно листая найденную на столике брошюрку о достопримечательностях Нагои. Все отряды разошлись отдыхать в свои комнаты; они договорились о раннем выезде. — Будешь моти, капитан? Яманбагири вздрогнул. Слова были знакомые, но произнесенные, словно в другой жизни. Хотя жизнь у мечей, впрочем, как и у людей, была одна. — Они вкусные. Муцуноками поставил тарелку со сладостями на ближайший столик и присел на корточки напротив Яманбагири так, чтобы не дать тому возможности встать и уйти. — Капитан, не гони меня. Я пригожусь, вот увидишь, — Муцуноками улыбнулся белоснежной дурашливой улыбкой. — Во втором отряде ты логичнее, — буркнул Яманбагири. — Я могу ругаться с ними в любом отряде. А быть я хочу в нашем. — Это не принципиально. Мы вернемся в Цитадель, и Санива расформирует нас по-новому. — Ну и пусть. Это ничего потом уже не изменит. Яманбагири чувствовал на себе пронзительный взгляд Муцуноками и изо всех сил старался не смотреть в ответ. Сердце стучало так часто, что он ощущал его пульсацию в горле. Попытался встать, но Муцуноками резко положил ладони ему на колени, заставляя остаться на месте. — Не гони меня, — с нажимом повторил Муцуноками. В его памяти всплыла красочная картина из прошлого. О-Рё, жена Ремы Сакамото, не была писаной красавицей и не отличалась покладистостью, характерной для большинства японских женщин. В меру практичная, своенравная и упрямая, редко улыбающаяся и порой откровенно грубая, тем не менее, трепетно относившаяся к своей семье , в глубине души она была любящим и добрым человеком. Муцуноками хорошо помнил, сколько Реме пришлось добиваться ее расположения. И не потому, что та не любила его. Наоборот, из-за своего далеко не ангельского характера, она скорее кинулась бы в огонь за Ремой, чем сказала о своих чувствах словами. — Во втором отряде все твои, — отводя глаза, сказал Яманбагири. — Они не мои. — Твои. — Нет, не мои. — У вас общее прошлое. — И что с того? — рассмеялся Муцуноками. Сакамотовское чутье подсказывало, что капитан не сердится. Для этого стоило вывести его на откровенный разговор. С Яманбагири было ужасно сложно, а потому интересно. Не так, как с другими, потому что тот никогда не спорил, не ссорился и молчал, если его не трогали. Для Муцуноками он оказался маленьким ларчиком, в котором был спрятан еще один, и еще. Яманбагири мог быть серьезным умелым воином, интересным рассказчиком, хмурым букой, смущенным мальчишкой, заботливым братом, и эти сундучки все открывались и открывались, выставляя напоказ совершенно новые грани его личности. Муцуноками был рад тому, что правильно понял, почему обиделся капитан. Ему не было за это стыдно. Он мог сколько угодно спорить и ругаться с мечами-Шинсегуми, потому что их, действительно, как ни крути, связывала общая история. Он не винил никого из них в смерти Ремы, искренне зная, что те мучительно переживают из-за смерти своих хозяев, не меньше, чем он. С мечами-Шинсенгуми стоило общаться уже хотя бы потому, что они, в отличие от большинства других, знали о той эпохе не понаслышке, а говорить о ней Муцуноками хотелось. Он считал, что период Бакумацу заслуживает того, чтобы поведать о нем всем окружающим. Возможно, они, по-прошествии стольких лет, могли стать друзьями — теперь все принадлежали одному хозяину — но чувство того, что он сам никогда не сможет до конца разделить взгляды Шинсенгуми, было с Муцуноками всегда. Они были для него частью прошлого, важного прошлого, сделавшего его тем, кем он являлся, и, тем не менее, как и Сакамото Рема, Муцуноками меньше всего хотел цепляться за это прошлое. Впереди ведь таилось столько интересного и неизведанного. И странный воин-меч в рваном плаще, оказавшийся рядом, и которого совсем не хотелось обижать, был частью этого нового и непонятного. — Мир, капитан? — спросил он, слегка наклонив голову, чтобы лучше рассмотреть лицо под капюшоном. — Я не ругался с тобой, — ответил Яманбагири. — Значит, я могу остаться в первом отряде? — Делай, как хочешь. — Ура! Капитан меня не выгнал! — расхохотался Муцуноками. — Дурак. Муцуноками вскинул на радостях руки вверх, чем незамедлительно воспользовался Яманбагири. Капитану первого отряда, как никогда сильно, захотелось лечь и замотаться с головой так, чтобы его никто и никогда больше не нашел. Яманбагири одновременно разрывался между тем, что он уступил и вообще, повел себя, как неразумный мальчишка, и тем, как по-прежнему сильно билось сердце, а ладони становились горячими-горячими. — Яманбагири, — тихо сказал Муцуноками, хватая того за руку, на полпути из холла гостиницы. — Что еще? — он опустил голову низко, рефлекторно поправляя капюшон, чтобы не было видно красного лица. От прямого обращения по имени, перехватило дыхание. Ладони у обоих были горячие. — Извини, если обидел. Я не хотел, — прошептал Муцуноками. Он почему-то посчитал, что это было важно: попросить прощения, даже если виноватым он себя не чувствовал. Это была тонкая, сакамотовская дипломатия и одновременно простое человеческое чувство. Какая, в сущности, разница, кто виноват, если своим поступком ты обидел важное для тебя существо? Муцуноками редко ошибался в правильности расстановки собственных приоритетов. — Все в порядке, — кивнул Яманбагири, и ладонь выскользнула из руки Муцуноками. Он почему-то успел отметить для себя, что, не смотря на примерно одинаковые параметры, у него тоньше и уже ладонь и длиннее пальцы, и потому так комфортно было чувствовать, как жесткая рука Муцуноками сжимала его руку. Это простое и понятное сравнение, заставило Яманбагири покраснеть настолько сильно, хотя казалось, дальше уже краснеть было просто невозможно. Муцуноками смотрел, как мелькает светлый плащ Яманбагири, удаляющегося по коридору быстрыми резкими шагами. Он долго рассматривал свою ладонь, еще чувствуя жар, который исходил от руки капитана. Затем приложил ее к щеке и, переведя взгляд в угол, возле двери, где света было меньше всего, едва заметно кивнул. Муцуноками был рад, что заметил Ямабуши только под конец разговора с капитаном, иначе не смог бы вести себя так, как подсказывала ему интуиция и сердце. На следующее утро никто даже не напомнил о том, что, в общем-то, капитан первого отряда хотел сделать еще одну рокировку. Впрочем, это была слишком незначительная проблема, а подшучивать злонамеренно воины-мечи не хотели, даже если бы умели. Сайо Самонджи был доволен, что о его перемещении в первый отряд забыли или сделали вид, что забыли, а он не стал напомнить. Утро было шумным и нервным: до станции добираться оказалось сложно. Даже с учетом того, что за неделю отряды вполне обвыклись с новыми реалиями и на машины, светофоры или толпу реагировали согласно правилам дорожного движения. Как ни старались капитаны разбить всех попарно и таким образом вести за собой, но шумная многотысячная Нагоя — это не равнина для битв и даже не узкие улочки городов из прошлого. А их — не шесть, и даже не семь, человек в отряде. — Я предлагал купить ленточку и держаться за нее! — сказал Хигекири, в очередной раз, заворачивая зазевавшегося возле витрины с китайскими блестящими безделушками Никкари Аое. — Тигра держи, тигра, — крикнул Намазуо брату. Тигр Гокотая, увидев большую собаку, проходившую мимо, повел себя, как настоящий кот. Расцарапал руки хозяину и спрыгнул на землю. — Простите, извините, — то и дело говорил Тонбокири, то задевая всех прохожих собой, то цепляясь копьем за навесы или ветки деревьев. Конноске сидел под просторным капюшоном куртки Яманбагири, обмотав того хвостом и прикидываясь мехом, и старался молчать. Бедного лиса просто распирало от желания вылезти и выстроить всех, как детвору на прогулке в детском саду. А ведь он наивно полагал, что походы в магазины и храм быстро приучат воинов-мечей к правилам поведения на улице. — Не бойся, никто не потеряется, — прошептал Яманбагири. — И у нас же есть телефоны. — Надеюсь, — так же тихо ответил Конноске. Самыми последними шли Яген и Цурумару. Не сказать, чтобы в этом была острая необходимость, хотя рана на ноге по-прежнему плохо заживала, но Яген решил, что будет идти рядом и, в случае необходимости, поддерживать товарища. А еще впереди них шел Ичиго. Иногда, поглядывая на спину брата, Яген чувствовал себя свиньей. Иногда — мелким пакостником. Но в редкие моменты озарения, он все-таки думал, что не делает ничего ужасного: просто немного разнообразит жизнь любимого старшего брата, который давно превратился в няньку для всех остальных братеьв. — Опирайся на руку, так надежнее будет, — сказал Яген, подставляя локоть. Спускаться в метро было не очень удобно. Ступеньки оказались достаточно крутыми. — Лучше за братьями проследи, — Ичиго поравнялся с Ягеном. — А то потеряются. А ты можешь опереться. Он сам подставил локоть Цурумару. Тот несколько секунд колебался, пристально смотря на Ичиго, словно ища подвох. Затем улыбнулся и протянул ему руку. Яген обернулся на середине колонны, где все пытались попарно спускаться в метро, чтобы не потеряться среди толпы, улыбнулся краешком губ и пошел караулить остальных братьев. — Хорошо, когда есть о ком заботиться? — спросил Цурумару. — Я вот эгоист, сам по себе. — Хорошо, — согласился Ичиго. Он не чувствовал к Цурумару неприязни. Но и отдавать Ягена так просто какому-то, пусть и очень красивому, воину-мечу, Ичиго не намеревался. Хуже было то, что он никак не мог наловчиться понимать: когда Цурумару серьезен, а когда шутит. Это несколько раздражало. Ичиго никогда сам не носил камня за пазухой, а потому очень серьезно относился к чужим высказываниям. Сейчас Цурумару улыбался. Ему нравился город, сама эпоха, блестящие автоматы с напитками, серебристая лента вагонов метро. Он откровенно забавлялся, наблюдая, как капитаны отрядов, медленно, словно иностранцы, пытаются купить в автомате билеты на проезд. Цурумару мог только догадываться, что такой мир существует, и что в нем настолько приятно находиться. Улыбка у него была искренней и немного грустной. Ичиго чувствовал, как сильно тот опирается на его руку, особенно на ступеньках. Словно каждый шаг давался Цурумару через силу, а он старался никому об этом не говорить. — Все здесь? Никого не потеряли? — спросил Хасебе, пересчитывая в пятый раз свой отряд. Потом его отряд садился в Синкансен, следующий в противоположную от остальных отрядов сторону: на юг, через Осаку, в Амагасаки. Конноске махнул им пушистым хвостом. — А мы все на месте? — спросил Касен. — Вроде бы, — ответил Угуисумару, оглядываясь по сторонам. — Возьмите меня на руки, и не будете терять, — предложил Хотарумару, взбираясь на кресло. — Я же маленький. И Сайо возьмите. Для компактности расположения. — Удобно сидеть? — спросил Ичиго, не слушая, как измученные капитаны снова пересчитывают всех по головам. — Удобно. Спасибо, — кивнул Цурумару, протягивая ногу чуть вперед. — Санива тебя обязательно полностью вылечит. — Обязательно. Ичиго почему-то стало жалко Цурумару. Тот вроде бы не говорил и не делал ничего этакого, но в те моменты, когда он болезненно опирался на руку, тяжело подтягивая больную ногу, он был настоящим. Немного грустным, немного счастливым, и даже по-детски удивленным. Ичиго, который сам был, целиком и полностью, добрым и искренним существом, такая неподдельная улыбка завораживала. Он даже не заметил того факта, что Яген и остальные братья, расположившись на креслах сзади, отчего-то и не пытаются приставать к любимому старшему брату с разговорами. — Вот это Токайдо! Это же обалдеть, какое Токайдо! — по вагону промчался Муцуноками, радостно тычась во все окна, к неудовольствию окружающих людей. Синкансеном из Нагои отрядам надо было ехать до конечной станции — Токио, почти два часа. — Все, капитан! Все на месте, — все так же радостно сообщил Муцуноками. — Могу, если надо, всех пересчитывать постоянно, чтобы не потерялись. И снова, довольный, принялся бегать по вагонам. — Завел сторожевую овчарку? — спросил Хорикава, подсаживаясь к Яманбагири и Ямабуши. — Тогда уж пастушью собаку. — Кстати, про вариант «зарезать» я все еще помню. У Кане-сана все утро мерзкое настроение. — Опять в отряде разброд? — Яманбагири смотрел на всех вокруг и ни на кого конкретно. Большинство воинов-мечей заворожено следили за мелькающими мимо пейзажами новой для них Японии, изредка шелестя бумажками и пакетиками с едой. В последнее время Яманбагири даже начало казаться, что Хотарумару с Моноеши стали толще. Конноске перебрался к ним и мирно дремал на руках Садамуне. Миказуки и Угуисумару пили чай из жестяных баночек. Это было не так эстетично, и ни шло, ни в какое сравнение со свежезаваренным чаем, но им нравилось. Отдельно Яманбагири удивил Ичиго, который тихим голосом что-то рассказывал Цурумару. Подозрительность со старшего Аватагучи как рукой сняло. — У Касю снова обострение упрямства. И он ругается с Касеном. Касен сердится. И Кане-сан тоже. — Как ты их терпишь только? — спросил Яманбагири. Хотя уж чего-чего, а ангельского терпения у Хорикавы было с запасом. — Ну, — ответил он, предупредительно затыкая ладонью Ямабуши рот, чтобы тот не сболтнул что-нибудь глупое или пошлое, — любовь — штука такая. Сам знаешь. И внимательно проследил, как Яманбагири раз за разом, возвращается взглядом к лохматой макушке Муцуноками, бегающего по вагону. Тот, словно чувствуя чужой взгляд, успевал поворачивать голову ровно в тот момент, когда Яманбагири стыдливо натягивал капюшон. В уголках губ капитана первого отряда пряталась смущенная улыбка.