Сталь золотая, сталь серебряная

Золотой вихрь временного потока подхватил первый отряд ровно в тот момент, когда Муцуноками выкрикнул: «Заводи, капитан!». Они услышали легкий щелчок, как при заводе большого часового механизма, и крепко вцепившись друг в друга, почувствовали, что земля уходит из-под ног. Было куда неприятнее, чем при обычном временном перемещении. — Убили. Меня совсем убили, — прохрипел Цурумару. — Тебя не убили, а уронили, — ответил Миказуки. От резкого падения он даже губу прокусил. — Если наш журавль шутит, значит, не все так плохо, — пропыхтел Яген и первый поднялся на ноги. — Подожди немного, я осмотрю рану. Вокруг лежал тонкий слой снега, рядом с приземлившимся отрядом росло большое камфорное дерево. Солнце указывало на полдень. — Слезь с меня, пожалуйста, — тихо попросил Яманбагири. Щеки у него начинали краснеть. Удар спиной о голый бетон и то причинял ему меньше беспокойства, чем сидящий на нем сверху Муцуноками. Краем глаза Яманбагири уже видел испытующий взгляд Хорикавы, принявшего сидячее положение и потирающего ушибленную макушку. — Прости, капитан, — засмеялся Муцуноками. Его было сложно смутить, но эмоции у него всегда легко читались на лице, и сейчас оно медленно становилось под цвет кимоно. — Холодно, однако. Неужели в Цитадели зима? — Муцуноками вертел головой по сторонам. — А это похоже на Цитадель? — сердито спросил Яманбагири. — Слезь с меня. Немедленно. Последние слова он прошипел настолько тихо, насколько смог. Но чуткий слух Хорикавы их все равно услышал. — Это больше на храм похоже. Помочь, капитан? Муцуноками протянул руку, но Яманбагири демонстративно ее проигнорировал. — Все целы? — спросил он, пересчитывая членов отряда. — Нет, — ответил Цурумару. — Я старый больной меч. — Значит, все. Прежде, чем успеть испугаться, что часовой механизм не сработал, первый отряд услышал радостное повизгивание. — Все на месте! — прокричал Конноске, и подпрыгивал так высоко, что напоминал кролика. Яген обнял лиса, и вместе с Хорикавой приветливо потрепал его по пушистой макушке. — Давайте выходить отсюда, — затараторил Конноске, указывая на дорогу вдоль забора. — А то здесь не самое удачное место. И монахи нервные. Отряд, не задавая лишних вопросов, быстрым шагом, пошел вслед за ним. Цурумару опять начал прихрамывать, и Ямабуши пришлось закинуть его на спину. — Я, признаться, вместе с Санивой, за вас боялся больше всего, — говорил Конноске, пока отряд выходил из храмового комплекса. — Вы на своем задании пробыли дольше всех. Вы все в порядке? — Да, — ответил Яманбагири. — Почти. Он не понимал, куда ведет их Конноске. Равно как и не понимал, почему вокруг все напоминает храм Ацута. Только был день, и была заметна разница в постройках и их расположении. Капитан Яманбагири завел часы в десять минут первого ночи, ровно после того, как отзвучали последние удары новогоднего колокола. В храм их пустили неохотно, но в честь праздника, даже суровые монахи, не смогли отказать уставшим путникам. Лошадь, которую взялся перегнать Муцуноками, на самом деле, очень выручила первый отряд, и Цурумару в частности. Идти из Киото к селению Ацута было не так и далеко. Но снегопады усложнили дорогу настолько, насколько это вообще было возможно. Отряд иногда утопал по колено в снегу, и если бы не почтовые станции, где можно было переждать особо сильную непогоду, они бы добрались в нужное место с большим опозданием. Не говоря уже о том, что идти по такому снегу Цурумару вряд ли бы смог сам. У Яманбагири, как это бывало и до задания, порой появлялись мрачные мысли по поводу того, насколько правильно то, что они делают и куда их заведет такой путь. Он замечал, что остальные члены отряда тоже настороженно относились к затее с часами, но другого варианта у них просто не было. Идти к Ацута было тяжело. Яманбагири был благодарен Муцуноками за то, что тот не стал развлекать всех глупыми шутками или излишне оптимистичными мечтами о будущем. Он просто был, идя рядом, когда надо помогал с лошадью или грузом, расспрашивал постояльцев на станциях о предстоящей погоде и дороге. Это было настолько непривычно, что даже Хорикава, тихо поинтересовался у Яманбагири: — Вы что с Муцуноками сделали? Неужели у него словесный поток закончился? Но ответ на свой вопрос он видел каждый раз, когда отряд останавливался на станциях. Им давали комнату, и когда все расходились каждый в свой угол, Муцуноками подползал к Яманбагири и тот тихо рассказывал ему о провинции, где они находились, или о храме Ацута, а сам Муцуноками постоянно прикидывал, сколько отсюда миль до моря. Хорикава, как правило, отворачивался, делая вид, что спит. Но вместе с Ямабуши они иногда сопели настолько театрально, что было сразу понятно: оба лежали и слушали брата. Даже они не догадывались, что тот, оказывается, знает так много. Это наблюдение за поведением Яманбагири несколько скрасило тоску Хорикавы. Когда тот, наконец, заканчивал рассказ и Муцуноками, довольный, сворачивался рядом, сам Хорикава еще долго не спал, рассматривая очередной потолок в чужом для него месте, и вспоминал, что лежать так рядом с дорогим человеком и болтать о всякой ерунде — лучше всего. Он то и дело сжимал и разжимал пальцы, почти физически ощущая, как между ними струится мягкий поток длинных волос Изуминоками. Ни Ямабуши, ни Хорикава, не могли определить степень серьезности того, что происходило с Яманбагири, но если тот впускал кого-то в «зону доверия плаща», как это называли братья Кунихиро, то простой случайностью оказаться оно уже не могло. И самому Яманбагири это, судя по общему впечатлению, нравилось. Хорикава еще бы согласился, окажись на месте Муцуноками кто-то вроде Сайо Самонджи, — тихий, немногословный воин-меч, под стать брату. Но это был Муцуноками: шумный, вечно орущий, беспокойный, с шилом размером в нагинату. К тому же он любил спорить и оспаривать, и сам был не дурак потрепать языком, а с Яманбагири само слово «спор» было более чем неуместным. Все это казалось чем-то необычным. Хорикаве ужасно не хватало комментария со стороны Изуминоками: уж он-то не преминул бы высказать свое мнение по данному вопросу. Хотя сам Хорикава сомневался, что напрямую бы спросил у него о том, чем ему видится подобное поведение. Он едва ли не впервые почувствовал здоровую братскую тревогу, вперемешку с ревностью. И если раньше Хорикава с Ямабуши переживали, что Яманбагири не идет на контакт ни с кем, то сейчас они были первыми, кто с радостью бы открутили голову любому, обидевшему брата. Кажется, сам Хорикава начал понимать, почему Яманбагири всегда косо смотрел на Изуминоками. — Все, пока пришли, — сказал Конноске, выводя первый отряд за ворота храма. На улице было немноголюдно. С противоположной стороны дороги, на фоне заснеженных кустов, скрестив руки на груди, стояли Угуисумару, Хасебе и Гокотай. Последний знал о том, что в первом отряде есть брат и увязался за капитанами. Яген даже не понял, что случилось, как был сбит с ног Гокотаем. Со стороны это все напоминало встречу какой-нибудь неформальной организации или молодежной группировки. — Братик, наконец-то и ты! — промурлыкал Гокотай, прижимаясь к Ягену. — Получается, что мы не одни здесь? — Яманбагири посмотрел сначала на Конноске, затем — на Хасебе и Угуисумару. Первый отряд знал о составе остальных только со слов Хорикавы. — Третий и четвертый на месте, — ответил Угуисумару. — Пойдемте. Этот подлесок, оказывается, парк. И там есть место, где можно отдохнуть. Яманбагири рассеянно кивнул, но смотрел он на Хорикаву. Тот все эти минуты, что прошли с момента встречи отрядов, пытался найти глазами хоть кого-то из второго. — Может быть, нам пойти с тобой, Конноске? — спросил Яманбагири. — Нет, вас не пустят так просто. Только лишний шум создавать, — он замотал пушистой головой. — Времени до полуночи полно, думаю, что последний отряд успеет проскочить. — Ого, как здесь круто! Я видел некоторые вещи у Санивы, — заорал Муцуноками, уже успев проделать приличный путь до ближайшего фонарного столба, обсмотреть сложную линию электропередач и пристать к паре молодых людей, болтающих по мобильному телефону. — Ждите с остальными. И очень прошу не теряться, — сказал Конноске и умчался в храм. — Здесь лучше не теряться, — подтвердил Хасебе. — Мы прибыли утром. А четвертый отряд ждет с ночи. — Замерзли сильно, — добавил Угуисумару. — У нас чай. И онигири. И Конноске сказал, что как только мы все соберемся, то он отведет нас в теплое место, чтобы мы отдохнули, — говорил Гокотай, болтаясь на руке Ягена. Из всех членов собравшихся отрядов, он был сейчас, наверное, самым счастливым. Мечу-воину, как и человеку, для счастья, очень часто, бывает достаточно того, что никогда, ни в какой эпохе, невозможно было купить за деньги. — Чай — это хорошо, — сказал Миказуки. Он с любопытством осматривал местность вокруг, и даже ему, старому мечу, все было в новинку. — Я, так понимаю, это мир, похожий на мир Санивы? — спросил он. Но никто не смог дать ему вразумительный ответ. Подлесок, оказавшийся парком, был наполнен звонкими голосами и шумом. Дорожка от кустов и деревьев, где всю ночь просидел четвертый отряд, уходила вниз, к витиеватой аллее. Вдоль нее аккуратно стояли кованые скамейки, и вся эта картина казалась выцарапанной на белой бумаге: четкие контуры деревьев и лавочек, яркие вкрапления одежды воинов-мечей и искрящийся, свежевыпавший снег. — С прибытием! Нестройный хор голосов третьего и четвертого отрядов приветствовали первый. На лавочках стояли большие бумажные стаканы с дымящимся чаем и коробки с едой. — Если надо, то мы еще принесем. У Конноске есть кобан. Только это не совсем кобан, — сказал Мицутада, протягивая членам первого отряда стаканчики. Хонебами, Намазуо и Ичиго обнимали Ягена. — Капитан, онигири съедобные, — с набитым ртом сообщил Муцуноками. — Конечно, съедобные, — ответил Ишикиримару, сидевший ближе всех к еде. Он, вместе с Хотарумару, развлекались тем, что мерили длину своих одачи и попутно втихую съедали все данго. Но Яманбагири все время поглядывал на Хорикаву. Если бы вокруг не было столько других воинов-мечей, то он бы его обнял. Ямабуши это сделать было бы проще, но он тоже не решался. Не смотря на то, что Яманбагири редко шел на тактильный контакт, но, как и старший брат, всегда знал, когда это необходимо. Сейчас Хорикава выглядел таким потерянным, что Яманбагири не выдержал, и, поднося онигири, все-таки тихо сказал: — Они вернутся. Санива знает, что делает. Хорикава потер красный от холода нос, и согласно кивнул. Он, как никто другой, верил во второй отряд. — Дайте мне спокойно умереть, — простонал Цурумару, укладываясь на лавку. — У нас есть священник, — Никкари присел на минутку к нему на уголок скамейки. — Ишикиримару, упокой этого несчастного. — А у вас тоже не скучно, — заметил Хотарумару. — Который месяц веселимся, — ответил Миказуки. Чай в стаканчиках со смешными рисунками совсем не походил на тот, что был в Цитадели, но Миказуки с Угуисумару, как истинные ценители ароматного напитка, решили, что им он даже нравится. Это была шумная встреча. Воины-мечи, не всегда тесно общались друг с другом в Цитадели. Нередко их общение заканчивалось совместными заданиями, и какими-то общими для всех делами, вроде всеобщего собрания или смотра. Часто они объединялись по семействам, по общему прошлому, по интересам, — и многим этого хватало. Сейчас, общая проблема и вся сложившаяся ситуация, настолько сблизила их, что случайному прохожему они бы показались одной большой семьей, давно не видевшей друг друга. — Лежи смирно, — вздохнул Яген, закатывая штанину Цурумару. — Все плохо? Ичиго внимательно наблюдал, как Яген проворно ощупывает плохо срубцевавшуюся ткань. Красная, слегка опухшая полоса шла от бедра до середины берцовой кости. Видно было, что изначально удар серьезно повредил твердые ткани и мышцы. — Лучше, чем было, — снова вздохнул Яген. Но рана ему не нравилась. — У тебя лучший в мире брат, — сказал Цурумару, показывая Ичиго большой палец. — Без него бы я не выжил. — Он умирает по пять раз на дню. — Конечно, он лучший, — улыбнулся Ичиго. — Помочь, Яген? — Да чем здесь поможешь? Он задумчиво нажимал на некоторые точки на ноге, от чего Цурумару несильно, но болезненно кривился. — Скорее бы второй отряд прибыл. Не знаю, куда нас поведет Конноске дальше, но мне нужна теплая вода и хотя бы чистые бинты, для начала, — Яген свел тонкие брови. — Я же говорю, что он лучший в мире врач, — продолжал улыбаться Цурумару. — Лучший. Полежи пока. Мне с Ишикиримару переброситься парой слов надо, — сказал Яген и отошел. Ичиго слегка склонил голову набок, подбирая слова. С Цурумару Кунинагой общаться было не сложно. Он легко поддерживал любые беседы и вызывал массу положительных эмоций. Но Ичиго даже не мог вспомнить, когда общался с Цурумару непосредственно. Обычно это была пара слов на задании или какие-то шутки в кругу остальных воинов-мечей. — Это еще в самом начале задания так? — спросил, наконец, Ичиго. — Представь, да, сколько мучаюсь?! — Но уже скоро заживет. В Цитадели быстрее бы процесс пошел. — Я в Цитадель уже как новенький вернусь, — Цурумару улыбнулся. Улыбка у него получилась простой, но искренней. Наверное, он и сам устал от этого ранения. Одни сплошные хлопоты для отряда из-за этого получились. — Брат у тебя добрый, — добавил Цурумару. И неожиданно резко схватил Ичиго за запястье. Тот рефлекторно дернулся, но Цурумару держал крепко. — Как мне вас отблагодарить? — Да, брось. Любой бы на месте Ягена сделал то же самое, если бы мог, — ответил Ичиго. — Может быть, и сделал. А может, нет. Он столько времени со мной возился, — в голосе Цурумару не было и намека не несерьезность. Он понимал, что помогать другим — это если не прямая обязанность любого члена отряда, то, как минимум, негласная. Потому что, не смотря на историю и ее сохранение, Санива всегда, прежде всего, беспокоился о самих воинах-мечах. Но одно дело — прикрыть от удара в бою, подсказать путь во время экспедиции, и совсем другое — в непредвиденной ситуации таскать больного с собой, заботясь не хуже настоящей медсестры. Цурумару Кунинага умел быть благодарным. Не потому что ему не хотелось быть кому-то обязанным или вернуть долг, просто он вполне искренне удивлялся такому доброму отношению и хотел сделать хоть что-то приятное. Ичиго качнул головой. — Да любой бы так поступил. Ягену нравится медицина, и он с радостью помогает товарищам. — Но я хочу как-то выразить свою признательность, — снова повторил Цурумару. — Не надо ничего, — Ичиго выдернул руку из захвата Цурумару. Запястье неприятно заныло. Они с минуту смотрели друг на друга. — Не надо думать, что Яген делал что-то из личной выгоды, — ответил Ичиго. Цурумару уже не один раз пожалел, что спросил напрямую. Как правило, ни к чему не обязывающие беседы с большинством воинов-мечей заканчивались шутками и улыбками, к радости обеих сторон. Ичиго Хитофури оказался слишком серьезным, особенно в вопросах, которые касались его семьи. Это удивило Цурумару. А Цурумару Кунинага любил удивляться. К счастью, снова подошел Яген, и подбежавший с ним радостный Гокотай увел Ичиго к остальным братьям. Лежа на лавочке и рассматривая снежное небо, Цурумару думал. Ему очень хотелось в теплое место и спать. К вечеру спать хотелось всем. Отряды устало расселись на лавочках, говоря тихими, приглушенными голосами. Танто, вакизаши, и Хотарумару с ними, дремали, привалившись каждый к чьему-нибудь теплому боку. Даже физически крепкие воины-мечи имели свой запас прочности. Сейчас, будучи практически людьми, они, не успевшие толком отдохнуть от перехода к Ацута, устали и от самого приключения, и от холода. А больше всего — от ожидания. Хорикава смотрел, как небо меняет цвет с дневного на предзакатный. Как разливается алое зарево, подпаливая багрянцем белесые, снежные облака. Тени ползли по выбеленной земле, становясь все длиннее. На улице, перед храмом снова увеличился людской поток — все возвращались по домам, стремясь как можно быстрее, залезть под теплое котацу и поужинать. Яманбагири, вместе с другими капитанами, сначала ожидали Конноске и возвращались к остальным, но чем темнее становилось на улице, тем дольше задерживались они напротив ворот храма, ожидая, что вот-вот появится довольная мордочка лиса. — Они успеют. Успеют, — как мантру повторял Хорикава, и теребил край плаща Яманбагири. Хасебе каждый раз, едва он видел Конноске у ворот, отрицательно мотающего головой и снова убегающего, пытался развести панику. Он протоптал не одну дорожку, нервно ходя по кругу. Яманбагири был бесконфликтным воином-мечом и никогда ни с кем не спорил. Но на Хорикаву было больно смотреть, и лишние комментарии со стороны Хасебе выглядели совершенно неуместными. Муцуноками, увязавшийся с Яманбагири, и откровенно ротозейничающий, едва только Хасебе начинал нудить, тут же принимался шумно восхищаться прохожими, их одеждой, или прической. На третьей подобной выходке Яманбагири начал подозревать, что Муцуноками делает это специально. Но под пытливым взглядом капитана первого отряда, сам Муцуноками только улыбался в ответ, слегка наклонив лохматую голову. Угуисумару тихо посмеивался себе под нос. Зажглись фонари, прохожих становилось все меньше, и в основном это были гуляющие пары или шумные компании. Никому из них не было дела до стоявших возле кустов, нескольких фигур с обеспокоенными лицами. — Вернутся. Обязательно вернутся, — Хорикава посмотрел на Яманбагири долгим, полным тоски взглядом. Тот кивнул и легко сжал пальцы Хорикавы. Как бы старшие братья Кунихиро не относились к Изуминоками, они не хотели, чтобы сам Хорикава терял своего напарника. Ни в бою, ни каким-либо другим способом. Самое страшное в потере — это то, что так и не успел сказать что-то важное, то, на что все время не хватало смелости. И теперь это важное тяготит, и будет тяготить целую вечность, потому что того, кому оно предназначалось, больше нет, и никогда не будет. Воины-мечи, знающие судьбы своих прежних хозяев и, тем не менее, не имеющие возможность им помочь, остро чувствовали значимость некоторых вещей. И это касалось не только их владельцев. Яманбагири ощущал, как дрожат ледяные пальцы Хорикавы в его руке. С улиц исчезли последние гуляющие пары. Снова начал идти снег. — Крайне непрофессионально, с точки зрения Канесады, — вздохнул Хасебе. Угуисумару потер озябшие ладони, но промолчал. Он был благодарен всем отрядам за то, что никто не стал бегать с лишними расспросами и подбадриваниями. Все просто ждали, другого им ничего не оставалось. Муцуноками, стоявшему позади братьев Кунихиро, показалось, что Хорикава плачет. — Ты бы еще дольше время тянул! — А кто требовал ворваться в храм именем Шинсенгуми и подобраться к самому алтарю? Я что ли? — Да как вы задолбали оба! Ворчливый, с ноткой надменности, голос Касю Киемицу спутать было невозможно ни с кем. Второй голос принадлежал капитану второго отряда Касену Канесаде. Третий — его брату, порядком уставшему от всего сразу и от мелких глупых ссор, в частности. — Кане-сан! Яманбагири разжал ладонь, отпуская Хорикаву. Ноги от напряжения дрожали. Конноске, идущий рядом со вторым отрядом, был взъерошенный и тоже уставший. Это было видно даже на смешной лисьей мордочке. — Кане-сан, почему так долго? — Меньше дурака валять надо было кое-кому, — ответил Изуминоками, чувствуя, как Касен настойчиво подталкивает его навстречу Хорикаве. Возвращаться к кому-то — всегда лучше, чем возвращаться просто из чувства долга. Второй отряд прибыл без пяти минут двенадцать.