Сталь золотая, сталь серебряная

— Ох, Тонбокири, ты, конечно, просто обязан был упасть именно на меня, — жалобно сказал Угуисумару. — Встань, пожалуйста. — Прошу прощения, я не специально. Тонбокири, сопя и звеня копьем, поднялся на ноги. Рядом Хонебами и Намазуо осматривали шишку на лбу и разбитое колено Гокотая — он тоже неудачно приземлился, выглядел ужасно несчастным и тихо извинялся. — А взрослые мальчики сами о себе позаботятся, — смиренно пропыхтел Хотарумару, пытаясь одновременно нащупать свою шляпу и стереть кровь с колен. Моноеши просто сидел на земле, поджав ноги. Первое изумление от такого резкого падения, у четвертого отряда начало проходить. Они, неожиданно для себя, осознали, что вокруг — ночь, под ногами — жесткие каменные плиты, и многочисленные строения вокруг совсем не напоминают Цитадель. За их спинами был высокий каменный забор и большое камфорное дерево. Небо было почти полностью покрыто тяжелыми белесо-сизыми, подсвеченными полной луной, тучами. Из-за такого освещения все казалось странным и искаженным. — Неужели промахнулись? — спросил, наконец, Намазуо. В темноте не было видно удивленных лиц, но удивление ясно слышалось в голосах всех членов отряда. — Где-то мы определенно находимся, — ответил Угуисумару. Он все еще крепко сжимал в руке серебряные часы. — Дерево голое, значит, сейчас, как минимум, другое время года, — сказал Моноеши. Даже его привычно-веселый нрав сейчас давал сбои. Четвертый отряд покинул Киото жарким летним днем и довольно долго шел в Ацута. Практичный маленький одачи в лице Хотарумару надоумил капитана Угуисумару и Моноеши на то, чтобы те взяли у господина Иводзимы рекомендательное письмо. Господин Иводзима письмо дал с условием, чтобы отряд зашел по пути в несколько селений к его родственниками и передал тем разные вещи. В итоге рекомендательное письмо значительно упростило прохождение застав и избавило от длительных расспросов со стороны вышестоящих лиц, а с другой — дорога в Ацута вместо обычных трех-четырех дней растянулась на неделю и отряд уже начал переживать, что они доберутся до храма с опозданием. — Может быть, это все из-за того, что ты часы на закате завел? — спросил Хотарумару. — Одно от другого не должно было зависеть, — ответил за Угуисумару Намазуо. — Если бы была четкая привязка ко времени, то Санива бы об этом сказал. — Надеюсь, что сказал бы, — угрюмо заметил Хонебами. Пальцы у него инстинктивно тянулись к мундиру Намазуо, потому что тот факт, что отряд, по крайней мере, вместе, и оба брата рядом с ним — казался чудом. — Но что-то же нам надо делать? — тихо спросил Гокотай. Его била мелкая дрожь и Хонебами осторожно обхватил его за плечи. — Осмотреться надо, — сказал Моноеши, стараясь говорить максимально бодро. На душе у солнечного вакизаши Моноеши Садамуне скребли кошки. —А мне все вокруг напоминает храм Ацута. Только мы на каком-то заднем дворе, и если пройдем немного вдоль забора, то окажемся возле входных ворот, — задумчиво сказал Тонбокири. — Да, и звуки вдалеке какие-то храмовые. И морозом пахнет, — Хотарумару втянул холодный воздух. — Сейчас зима. — А нам что делать? — снова спросил Гокотай. Он был расстроен, испуган и удивлен. Да что там, весь отряд был сбит с толку. Они надеялись, что после завода часов их вернет назад, в Цитадель. Им хотелось видеть привычные постройки, огород или хотя бы конюшни. И совсем не ожидали снова очутиться в незнакомом месте в непонятном времени. — От того, что мы постоим на месте еще несколько часов — ничего не изменится, — сказал Хотарумару, слегка пританцовывая на месте. Там, где они стояли, снега не было, но мороз хорошо ощущался. — Кажется, я кого-то слышу, — обрадовался Моноеши. — Хотя бы узнаем, где мы находимся. Отряд различил фигуру человека, идущего к ним быстрым шагом откуда-то из строений. Луна, словно издеваясь, нырнула в густые снежные тучи, и все вокруг стало выглядеть еще непонятнее. Очертания были косыми и немного смазанными. Им пришлось стать плотнее друг к другу. — Да чтоб вас, косплееры неугомонные! Сколько раз повторять, чтобы в таком виде не показывались на территории храма! Вон, все вон! — неожиданно выпалил человек. Все воины-мечи вздрогнули от неожиданности. Перед ними стоял низенький коренастый монах, обычный монах в обычном своем одеянии. В руке у него была метла, и он, не прекращая кричать, замахнулся ею на отряд. — Сколько можно вас гнать отсюда! Новогоднее служение закончено на сегодня. Выметайтесь сейчас же! — Подождите, пожалуйста, — взмолился Угуисумару, делая шаг назад, к забору. — Мы только хотим узнать, где мы находимся. — Вы еще и издеваетесь? Думаете, что это смешно? Понаснимаете сейчас всяких видео, а потом будете развлекаться! Пошли вон. — Да, подождите вы! — решительно сказал Тонбокири, закрывая собой отряд. — А ты бы вообще постыдился! Взрослый мужчина, а так вырядился. Совсем с ума со своим косплеем сошли! Даже кота притащили. Монах замахнулся метлой, и отряд сделал еще несколько шагов назад. Затем еще, и еще. Инстинкт самосохранения, который был присущ даже воинам-мечам, подсказывал им сейчас, что с разгневанным монахом шутки плохи. Гокотай намертво вцепился в руку Хонебами, Хотарумару — в свою шапку, а Угуисумару так крепко сжал часы, что они едва не треснули. — Вон отсюда, вон, — чуть более спокойным голосом сказал монах, когда четвертый отряд, спотыкаясь и оглядываясь, гуськом приблизился к воротам. Стоя в большом проеме, они, наконец, смогли увидеть, что двор перед ними очень похож на тот, который они покинули не более часа назад. Лунный свет серебрил знакомые покатые крыши и силуэты огромных деревьев. — И чтоб я вас больше здесь не видел, — сердито отчеканил монах и застыл на воротах храма с метлой наперевес, словно грозный комаину. Отряд отошел от забора. Они стояли на узенькой, освещенной фонарями, улочке, концы которой терялись где-то в темноте. Впереди виднелся небольшой подлесок, и деревья там были покрыты тонким слоем снега. — Это ужас что, — сказал Хотарумару. Его бедная кепка вся измялась в нервно сжатых руках. Гокотай тихо рыдал, прижавшись к Хонебами. Угуисумару тяжело сел прямо на голую землю, возле одного из деревьев. Отряду с того места, где они остановились, был хорошо виден забор и ворота храма. В том, что этот храм — Ацута, никто больше не сомневался. От этого знания никому легче не стало. — Простите, я плохой капитан, — сказал Угуисумару. Казалось, что он тоже вот-вот расплачется. — Санива ничего не сказал, что делать в таком случае, — еле сдерживаясь, прошептал Намазуо. — Может быть, тогда все? — так же тихо сказал Моноеши. — У нас больше нет хозяина? И никого больше нет? От Садамуне Моноеши эти слова прозвучали, как приговор. Даже он, со своим неунывающим оптимизмом, сейчас выглядел настолько несчастным, что буквально темнел на глазах. — Я плохой капитан, — повторил Угуисумару. Серебряные часы, по-прежнему, были крепко зажаты в его руке. Судя по небу, время было далеко за полночь, и холодало с каждой минутой. Четвертый отряд был полностью сокрушенный. Нет ничего хуже, чем вновь обретенная и так же стремительно разбитая надежда. По дороге в Ацута они уже мысленно были в Цитадели, кто-то даже придумал, как рассказать эту историю остальным. Казалось, что от заветной мечты их отделял всего один завод часов. — Кто тут плохой, так это тот монах. Нам не остается ничего другого, кроме как найти более приветливых людей, — сказал Хотарумару, натягивая смятую кепку на лохматую голову. — Одежда ему наша не понравилась, видишь ли, — добавил он, и проверил, крепко ли держится одачи на спине. Сбитая коленка у него неприятно саднила, а нос покраснел от холода. — Ты предлагаешь идти куда-то? — спросил Угуисумару. — А что толку здесь высиживать? — сердито ответил Хотарумару. Остальные члены отряда переглянулись. Шок от того, что часы не сработали, еще был слишком силен, чтобы заставить себя подняться и двигаться дальше. Даже большой серьезный Тонбокири походил сейчас на сломанную куклу, выкинутую хозяином за ненадобностью. — Зачем куда-то идти? — севшим голосом сказал Моноеши. Он не знал, куда деть руки, все время, вертя большими пальцами, чтобы унять дрожь. Моноеши пытался прислушаться к себе, найти хотя бы отголосок надежды, но внутри было пусто и холодно, словно солнце погасло навсегда. Тихо начал идти снег. Воины-мечи, застывшие в своей печали, казались безмолвными статуями. Гокотай уже престал плакать, только тихо всхлипывал, обняв Хонебами и притянув к себе Намазуо. Братья Тоширо так и стояли втроем, обнявшись, чувствуя, как рвано, бьются их сердца. — Плохой тогда конец получается, — Хотарумару шмыгнул носом. — Я не согласен. Похоже, что из всего отряда, только белый тигренок Гокотая был единодушен с ним. Он подкатился к ногам Хотарумару, прижался теплым боком и тот почувствовал, что зверь напрягся, как кошка, почуявшая собаку. — Эй, Угуисумару! Тонбокири! Гокотай! Хонебами! — Вы слышите? Капитан, нас зовут, — спохватился Хотарумару. — Нас! Зовут! — Что? — выходя из оцепенения, спросил Угуисумару. — Кто-нибудь! Намазуо! Моноеши! Хотарумаруууу! Последнее имя провыли особенно выразительно. Четвертый отряд мигом спохватился, подскочил на ноги и выбежал на всю ту же узкую улочку, тянувшуюся вдоль храмового забора. Монаха с метлой там уже не было. Сразу за воротами, в пятне лунного света, чуть побелевший от снега, сидел Конноске и выл. — Мы здесь, здесь! — закричал Моноеши, подбегая и подхватывая маленького лиса-спутника на руки. Конноске, верный помощник Санивы, был живой и теплый. Чуть влажный мех скользил под пальцами, на спине у него был привязан компактный рюкзачок, светло-бежевый, но по цвету не слишком выбивающийся из общей рыжей окраски, на шее болтался омамори. Лис тыкался смешной мордочкой в членов отряда, то ли радуясь, не меньше их самих, то ли проверяя — настоящие ли они. — Вы все? — спросил он, но и без вопроса мог видеть, что четвертый отряд плюс Намазуо в сборе. — Так, где мы? Это же не Цитадель? — А где Цитадель? — Что нам делать дальше? Вопросы посыпались, как рис из мешка. — Слишком много рассказывать. И лучше это сделать один раз, — рассмеялся Конноске в ответ. — Один раз? — не понял Угуисумару. Осознание того, что только что произошло, из-за всех этих ночных потрясений, приходило к нему постепенно. Мысли, словно сумасшедшие, носились в голове, цепляясь за последнюю, тонкую нить надежды. Нервы у четвертого отряда были на пределе. — Один. Для всех четырех отрядов. По крайней мере, я на это надеюсь. — То есть…, — начал Тонбокири. — Именно, — ответил Конноске. — Я, признаться, надеялся, что вы появитесь в храме, недалеко от святилища. И если бы не монах, который так красочно описал коллегам «толпу невоспитанных подростков и полуголого мужика, одетых в свой дурацкий косплей», я бы искал вас чуть дольше, чем получилось в итоге. — Мы ему теперь еще и спасибо сказать должны, — хмыкнул Хотарумару. Было сложно определить, насколько поднялось настроение у отряда, но каждому не терпелось услышать историю до конца. — Поэтому у меня для вас пока только одно предложение. Померзнуть. Сейчас два часа ночи. Вы были первыми, — начал Конноске. — В храм вас никто не пустит, поэтому придется ждать здесь. А я должен идти и искать остальных. Конноске спрыгнул с рук Моноеши на землю. — Ждите здесь. — Не уходи, пожалуйста, — всхлипнул Гокотай. — Я буду иногда наведываться. — Ты же вернешься? — недоверчиво спросил Угуисумару. На короткое мгновение ему стало казаться, что все происходящее — сон. Или сон во сне, когда уже сам сомневаешься в том, в каком моменте ты проснешься. Может быть, они все в следующее мгновение проснутся у себя в комнатах в Цитадели. Может быть — в маленьком крестьянском домике в Киото, а может, история, наконец, получит новое продолжение, и им всем придется пережить еще одно приключение. А значит, это еще не конец. — Конечно, вернусь, — кивнул головой Конноске. — Не для того я вас здесь поджидаю, чтобы снова потерять. Лис, как большая рыжая кошка, промчался к воротам, и, вильнув пушистым хвостом, скрылся на территории храма. Снег начал идти сильнее. Четвертый отряд, усевшись рядышком, поближе друг к другу, остался ждать Конноске под большим деревом, возле которого ворота было видно лучше всего. Теперь, когда шок от происходящего начал постепенно проходить, они здорово пожалели, что не взяли с собой дорожные плащи. В Киото, которое они покинули, было жарко. И рассчитывали они на прибытие Цитадель, где плащи были бы уже не нужны. Тонбокири на фоне идущего снега и общего зимнего пейзажа выглядел наиболее экзотично. — Снова чужое небо, — вздохнул Угуисумару. Капитан отряда только теперь заметил, что из-за крепко сжатых часов, у него кровоточат треснувшие ногти. Кровь неприятно остывала на холоде. — Выходит, это еще не всё, — сказал Хотарумару, тоже рассматривая небо. Оно ничем не отличалось от того, которое он десятки раз видел зимой в Цитадели. — Угу, — ответил Моноеши. Он едва ли не впервые прочувствовал, что такое безнадежность и настоящий ужас, и ему было так гадко на душе, что он снова, как никогда остро, захотел обхватить своих братьев, прижаться к ним и по-детски разреветься. Лучше всех устроился Гокотай, который взобрался на колени к Хонебами, а Намазуо сел так, чтобы была возможность обхватить самого Хонебами со спины, грея его теплом собственного тела. Он положил голову брату на плечо и беспокойно дремал. В Киото 1336 года для Намазуо оказалась одна небольшая проблема: не занятый другими братьями Гокотай едва ли не каждую минуту находился рядом, и побыть наедине с Хонебами было практически невозможно. Даже поцеловать, не боясь быть застуканным младшим Тоширо, оказывалось проблематично. И если объяснить все самому Гокотаю еще было бы можно, то объясняться потом с братом Ичиго совсем не хотелось. И не потому что старший брат был категорически против таких отношений, а скорее потому, что он потом замучил бы с расспросами, советами, и постоянно переживал бы за отношения больше, чем сами Хонебами и Намазуо. — Надо просто и ему кого-то завести, — сказал как-то Намазуо. И Хонебами молча, согласился. Из-за всего происходящего у них не было возможности толком обсудить варианты. Начинало светать. Снег продолжал идти, и члены четвертого отряда уже прилично вымокли. Два раза прибегал Конноске, проверял всех, обмахивал их хвостом, и мчался назад. Маленький лис выглядел очень обеспокоенным. — Мы подождем, когда полностью рассветет, — сказала Конноске. — Тогда, если никто к этому времени еще не появится, я отправлю вас за чаем. — Далеко? — сонно спросил Тонбокири. Ему, как самому большому, пришлось подтянуть к себе капитана Угуисумару и Моноеши. Хотарумару, завернувшись в свой плащик, лежал у него под боком. Члены отряда снова чувствовали себя полностью людьми — так сильно они замерзли на улице. — Нет, не далеко. До конца улицы, направо, а дальше увидите закусочную. Там отличный чай. Конноске снова откланялся и убежал. — Мы похожи на бродяг, — угрюмо сказал Хонебами. — Надеюсь, что нас отсюда не видно. На улице стали появляться первые прохожие, и отряд немного оживился, рассматривая их одежду. Кто-то был в теплом кимоно, а кто-то в наряде, немного напоминающем рабочую одежду некоторых воинов-мечей в Цитадели. По счастью, аккуратные кусты вдоль подлеска, как низенький заборчик, надежно скрывали четвертый отряд. И они могли спокойно следить за случайными прохожими. Ожидание было изматывающим: и физически, и морально. Снег к утру прекратился, и яркое зимнее солнце теперь везде играло на снежной поверхности, отражаясь в тысячах кристалликах. Первым, как и раньше, подскочил тигренок. За ним — Хотарумару. — Кто-то идет! — крикнул он, перемахивая через кусты. В воротах показалась рыжая шкурка Конноске. За ним — зеленое кимоно Ишикиримару и белый мундир Хигекири. — Брат! — громче всех закричал Гокотай, скользя по снегу и почти врезаясь в широко расставленные объятия Ичиго. Лицо капитана Хасебе выражало крайнее непонимание, но он был рад увидеть других воинов-мечей. Третий отряд прибыл вовремя.