Сталь золотая, сталь серебряная

— И долго ты думаешь тянуть это безобразие? — Изуминоками мерил комнату большими шагами, доходил до угла, разворачивался и шел в обратном направлении. — Нет. Но я же не могу силой заставить его уйти из Киото. И уйти без него тоже не могу. Капитаны так не поступают, — вздохнул Касен. — А я предлагал связать его и утащить с собой. — Когда братец Нагасоне сказал, что у вас второй месяц постоянного «веселья», я сначала не поверил, — встрял в разговор Урашима. — Теперь ты можешь поверить, — безнадежно качая головой, ответил Касен. Изуминоками сердито сел рядом с братом, скрестив руки на груди. Второй отряд уже четвертый день не двигался с места, нехитрые пожитки без дела лежали в углу и дожидались своего часа. Киото тонуло в знойном мареве последних дней августа. — Накиньте еще те четыре дня, что я искал вас по городу, и мы можем вообще никуда не ходить. Делов-то, — Урашима сказал это таким тоном, словно ему, в самом деле, было все равно, что второй отряд не вернется в Цитадель. Урашима Котецу нашел их там, где и предполагал Санива — в Киото. Правда, найти их в самом городе оказалось намного сложнее. Как потом пошутил сам же Урашима: «Это вас негативная аура накрыла». Что было не так уж и далеко от истины. Касю Киемицу с завидным упорством изображал из себя живое воплощение «духа противоречия». Ему не нравилось все: от гостиницы, где остановился отряд до одежды, которую им пришлось носить. Не сказать, что никто из отряда не понимал причин подобного поведения, но и вразумить Касю они не могли. Попытка Касена поговорить с ним и втолковать, что всем им сейчас сложно, страшно и непонятно, едва не закончилась грандиозной дракой. Изуминоками даже вспомнить не смог, когда последний раз видел брата таким злым. У всегда нейтрально настроенного, даже немного отрешенного, Касена Канесады разве что волосы дыбом не стояли. — Не, мне, конечно, все равно, — снова сказал Урашима, — можете оставаться здесь. Брату даже лучше будет. Мне, конечно, жаль Хачиску, но уж он это как-то переживет. Фурин на крыльце не колыхался, раскаленный воздух стоял уже несколько дней и все в Киото боялись пожаров. Второй отряд стал не в меру раздражительный и даже Нагасоне старался уйти куда-то в тенек, чтобы ни с кем не спорить. Он предпочитал лишний раз сходить за водой, и вместе с Сайо неспешно носил ведра из колодца. Касю на появление Урашимы отреагировал самым безобразным образом, сделав все с точностью да наоборот, к тому, что предлагал в самом начале. Он просто сказал, что с места не сдвинется, и будет ждать либо Саниву, либо так и останется навечно с бывшим хозяином Окитой Соджи. — По-моему он просто истерит, как маленький ребенок, — безнадежно сказал Касен. В конце концов, кто-то обязан был проговорить это вслух. Изуминоками и Урашима переглянулись. Выражение было некрасивое по отношению к мечу, но точно характеризовало суть происходящего. — Вернется братец, предложу ему грохнуть Киемицу и дело с концом, — рассмеялся Урашима. — Но мне же, говорю, все равно, где вы останетесь. Это ваша эпоха. Ну и я буду довеском. Во всем этом безобразии мне только Хорикаву жалко. Он хотел увидеть… всех… хотя бы еще раз. — Он же с братьями, так понимаю. Так что все в порядке, — ответил Изуминоками быстро. На мгновение губы скривились в горькой усмешке. Увидеть Урашиму было радостно, но в тот момент, когда он переступил крыльцо гостиницы, Изуминоками почувствовал легкий укол обиды. Он если и ожидал встретить здесь кого-то из других воинов-мечей, то явно не его. — Вот и я так думаю, — согласился Урашима совершенно беспечным тоном. Он не встречался глазами с Касеном, но чувствовал его сверлящий взгляд на себе. Изуминоками, словно ничего не замечая, смотрел, как медленно кружась, опадает на землю пожухлый от жары лист. — Тогда вернется Нагасоне с Сайо, и решим, что делать. И, надеюсь, Яматоноками найдет этого ненормального, — резюмировал Касен. Он устал напоминать самому себе, что капитан — это серьезное и ответственное дело. И капитан не имеет права впадать в хандру. Даже если очень хотелось. Все, включая теперь и Урашиму, не сомневались: если бы в отряде не было Яматоноками, то они бы сами запинали Киемицу чем-нибудь тяжелым. В конце концов, терпение у воинов-мечей, не было стальным. Яматоноками Ясусада тоже об этом знал. Но даже он, верный и надежный напарник Касю Киемицу, не мог полностью вразумить его, когда у того случались совсем уж глупые чудачества. Воины-мечи, не смотря на единую сущность, как и люди, были разными. Кому-то пришлось пройти непростой жизненный путь длиною лет в девятьсот и более, успев за это время получить исключительную индивидуальность. Кто-то совершенно не изменился с момента своего появления. А кто-то настолько ярко перенял черты предыдущего хозяина, что казался его двойником. Касю Киемицу и Яматоноками Ясусада, как и другие мечи-Шинсенгуми, относились к последнему варианту. Насмешкою судьбы они напоминали две половинки единой личности Окиты Содзи — гения-мечника, командира Первой роты Шинсенгуми. Его задиристый и по-детски хвастовитый нрав с вечным желанием казаться лучше всех, умещался в Касю. В то время как простоватая сущность обычного мальчишки, передалась Яматоноками, что, впрочем, не мешало и ему иногда поступать крайне жестко. Сейчас на чудачества не было времени. Яматоноками вдохнул, выдохнул и решительно приподнял длинные ветви ивы. — Опять пришел нотации читать? — не оборачиваясь, спросил Касю. Он сидел под деревом, и смотрел, как блестит вода в реке Камо под лучами палящего августовского солнца. Жара разогнала с речки даже неугомонную ребятню. На берегу, в гордом одиночестве, сидел только он сам. — Называй это нотациями, если тебе так удобнее, — сказал Яматоноками. Воздух был тяжелый, знойный, от реки пахло цвёлой водой. Оба воина-меча помолчали. — Я не верю, что ты не хочешь вернуться в Цитадель, — снова заговорил Яматоноками. Он знал своего напарника слишком хорошо. — Давай останемся здесь, — просто сказал Касю, поднимая на Яматоноками тяжелый взгляд. — И я не верю, — затем продолжил он, — что ты не думал о том, чтобы остаться. Мы не нужны хозяину. У него, таких как мы, десятки. Давай останемся. Мы сможем быть с Окитой. Мы никому ничем не обязаны. Яматоноками переступил с ноги на ногу. Сухая трава щекотала пятки. — На самом деле, ты не хочешь этого по-настоящему. Окита — даже не Хиджиката или Кондо. Как бы мы не старались, мы не спасем его. — Пусть. Но защитим. — От чего? — Яматоноками горько усмехнулся и присел рядом с Касю. — Он болен, ему жить четыре года осталось. Что ты будешь делать потом? Забвение? Бессмысленное скитание? — А сейчас мы лучше? — Касю! Я не хочу забывать Окиту. И никогда не смогу этого сделать. Мы — часть его жизни и памяти. Хорикава как-то сказал, что пока он может с Кане-саном беречь память о Хиджикате, то он ни за что не согласится, избавиться от прошлых воспоминаний. Он с радостью бы их изменил, но согласен и просто беречь. А ведь он любит Хиджикату не меньше, чем мы — Окиту. — Этот дуралей может сколько угодно беречь память, особенно вместе со своим бесценным Кане-саном. Тот, если не ошибаюсь, тоже любитель пострадать за прошлым. Хотя и пытается доказать обратное. Два сапога — пара. Напарники. — А мы? — Яматоноками заглянул в круглые от обиды, испуганные глаза Касю. — А что мы? — Мы тогда кто? Эй, не смей отворачиваться! Яматоноками резко обхватил лицо Касю, прижал свои ладони к его щекам и еще раз заглянул в глаза. Он ясно читал в них ту самую обиду, которая часто встречается у потерянного ребенка. Его хотелось обнять и успокоить, сказав, что все хорошо. К счастью или себе на беду, но Касю Киемицу относился к тому типу мечей, которые слишком сильно привязывались к хозяину, и тяжело переживали собственную ненужность. Мечи-Шинсенгуми еще не разучились быть искренними и добродушными. — Вот увидишь, как будет рад нас видеть Санива, — прошептал Яматоноками, касаясь его лба своим. — И не вздумай спорить. Поцелуй — неплохой способ прекратить любые споры. Касю мог сколько угодно возмущаться, но Яматоноками для него был, действительно, кем-то большим, чем просто напарником. Иногда, со стороны, они напоминали братьев-погодок, с одинаковыми интересами и общими целями. Иногда — хорошо сработанную боевую единицу, а иногда — супружескую пару. И в те моменты, когда Касю начинал вести себя странным образом — особенно. Яматоноками за все их время пребывания в Цитадели, ни единого раза не слышал, чтобы Касю сказал ему о чувствах или попробовал напрямую разобраться: кто же они друг для друга. Впрочем, сам Яматоноками и не настаивал. Они жили в одной комнате, часто сражались бок о бок, делились общими воспоминаниями и, в конце концов, вместе спали. Пожалуй, объяви они об этом открыто на всю Цитадель — никто бы и не удивился. Они были одними из немногих, чья жизнь никогда не обрастала сплетнями: говорить о том, что действительно было, оказывалось просто скучно. — Представь, каково это — не зависеть больше ни от кого. Только мы, сами, решаем, что делать дальше. Даже если мы проживем короткую человеческую жизнь — она будет наша, — Касю глубоко вздохнул, выгибаясь всем телом и закусывая нижнюю губу. Даже занимаясь любовью с Яматоноками, сейчас он не мог отделаться от своих навязчивых мыслей. — Молодец. А я хочу назад в нашу уютную комнату, чтобы мы могли жить и дальше, а не просто существовать, — зашипел Яматоноками в ухо, вжимая Касю своим телом в траву. От жары щеки у обоих горели, пот катился по обнаженным спинам, и если бы не близость реки — они бы не стали в жару заниматься чем-то подобным. — Мы будем…, — опять начал Касю. — Заткнись, просто заткнись, — жестко ответил Яматоноками. Провел ладонями от сосков к животу, замер над пахом — пальцы дрожали — и снова повел верх. Касю судорожно сглотнул. Иногда Яматоноками Ясусада бывал пугающим, сродни безумцу. Иногда он просто чувствовал: Касю нужна разрядка, чтобы больно, резко, до шума в ушах и судороги в пальцах. — Ты такой дурак, — сказал Яматоноками, чувствуя на последнем толчке, как начал затихать стук сердца. Касю отпустил его плечи и широко раскинул руки, шалея от ощущения жара в груди. Яматоноками наклонился над ним, начал целовать — шершавые от жары губы скользили по щекам, лбу, подбородку, и от таких прикосновений им обоим было так хорошо, что хотелось плакать. — Я знаю, что ты, на самом деле, хочешь снова быть нужным и любимым. Ведь любовь хозяина — она другого рода. Я никогда не смогу заменить ее, — шептал Яматоноками, гладя мокрые от пота волосы Касю. Он говорил и говорил, и словно вытягивал из самого Касю те слова, что тот бы никогда не сказал сам. Чувства к другим воинам-мечам делали их такими похожими на людей. Когда к речке стала сбегаться на вечернее купание детвора из окрестных улиц, Яматоноками и Касю уже собирались уходить. — Только не веди себя больше как ребенок, хорошо? — Но ты, правда, никогда не думал о том, чтобы остаться только вдвоем? — тихо спросил Касю, пристально смотря в светлые глаза Яматоноками. — Думал. И ты об этом знаешь. Я ужасно, непередаваемо сильно, хочу помочь Оките. Но, знаешь, я глупый, и не все понимаю в этих временных петлях. Но если история была именно такой, значит, так должно и остаться. А мы будем ее охранять. — Ты тоже дурак, — вздохнул Касю и неспешно пошел рядом с Яматоноками по пыльной улице. В гостинице весь остальной отряд встретил их испытующим взглядом. Со стороны это напоминало возвращение блудного сына в семью. Касен нервно пристукивал пальцами по колену: ни дать, ни взять — отец семейства. Яматоноками стало и смешно, и грустно одновременно. Он не любил, когда мечи-Шинсенгуми ссорились между собой. — Все, завтра выходим в сторону храма? — ни у кого и у всех сразу спросил Касю. — Самое время, — ответил Касен, чувствуя, как напряжение в груди начинает спадать. На этом разговор был исчерпан. Изуминоками молча, возвел глаза к небу. Самым радостным из всех выглядел Сайо. Его, в отличие от остальных, совсем не прельщала перспектива «вольной жизни», и за глупое упрямство Касю он с радостью бы прибил последнего. В ночь перед путешествием, никто из второго отряда так толком и не заснул. Тяжелее всех ворочался Касен, представляя десятки вариантов дальнейшего развития событий. В конце концов, он случайно пнул только начинавшего дремать брата, и вместе с ним просидел остаток ночи на крыльце, наблюдая за тем, как бледнеет небо. — Когда вернусь, первым делом наемся, — сказал Нагасоне, идя по улице рядом с Сайо. Тот, молча, слушал его болтовню и грыз яблоко в карамели. Глядя на такую дружбу, Урашима даже в шутку предположил, что братец Нагасоне — совсем не Котецу, а Самонджи. Впрочем, второй отряд уже настолько устал от всего происходящего, что даже на шутки реагировал вяло. Им предстояло дойти до Нагои, и это было самым простым в их путешествии. Рассказ Урашимы, с одной стороны, обнадеживал, с другой — оставлял массу загадок. Слишком прозрачно все объяснил Санива, и слишком хорошо они сами понимали, что с временной тканью шутки плохи. В конце отряда тащился Касю, преисполненный самых мрачных подозрений. Его просто подмывало сказать кому-нибудь очередную гадость, но Яматоноками поглядывал на него таким жалостливо-молящим взглядом, что тот сдавался. — Если идти по тракту Токайдо все время на восток, то за трое суток можно спокойно добраться, — рассуждал Касен. — Накинь время на отдых, — посоветовал Изуминоками. Второй отряд до момента появления Урашимы не задумывался о том, почему они стали больше нуждаться в отдыхе, сне или пище. Без связи с Санивой они, по-прежнему имея физическое тело, становились максимально схожими с обычной человеческой природой. — У нас времени впритык. Меньше препираться кое-кому надо было, — понизив голос, прошипел Касен. Капитанство, как никогда, было ему горше редьки. Воины-мечи чаще всего относились к капитанству с уважением — это было почетное задание. После случившегося, Касен Канесада мог поспорить на десяток кобанов, что капитаны нынешних отрядов зарекутся капитанить до конца своего физического существования. — Если бы с нами был Хорикава, то кое-кто не стал бы выкидывать все эти коленца, — не унимался Касен. То, что Хорикава своей искренностью часто действовал на других успокаивающе, было чистейшей правдой. Одним своим присутствием он сильно отбивал желание ссориться и ругаться. Впрочем, как и у любого другого меча, у него были свои больные мозоли, на которые никому не рекомендовалось наступать. Касен по-своему любил младшего Кунихиро, и порой его просто тянуло дать Изуминоками хороший пинок: тот, бывало, слишком заигрывался в благородный и сильный меч Хиджикаты, и словно напрочь забывал о том, что у него, в общем-то, еще был и напарник. Солнце жгло спины, жара и не думала спадать, и отряд двигался непривычно медленно. — Гм, — многозначительно ответил Изуминоками. Если бы на месте Урашимы оказался Хорикава, то за один из возможных сценариев дальнейшего развития событий, Изуминоками ручаться и сам бы не смог. Слишком заманчивой была перспектива остаться в этой эпохе и наконец-то прекратить разрываться между долгом и чувствами. Это было больнее, чем могло казаться на первый взгляд. — Надеюсь только, что все это будет не зря, — сказал Касен. — Гм, — все так же многозначительно ответил Изуминоками. — Кстати, капитан, — Урашима поравнялся с Касеном. — Я чуть не забыл отдать. Санива сказал, что это не так уж и обязательно, и капитан волен отдать его любому. Так что решайте сами. Урашима протянул Касену светло-голубой омамори. Защитных амулетов у Санивы было всего пять. И не смотря на практическую пользу, он не часто давал их отрядам. В противном случае они становились слишком безрассудными и не всегда трезво могли оценивать опасности. — Что-то сомневаюсь я, что он работает, — сказал Касю, тоже подходя к капитану Касену. — Если мы не связаны с Санивой, то какой от него толк? — Отнесись к этому, как к волшебству, — посоветовал Урашима. — Я сам не понимаю, как оно работает, но ведь омамори защищает нас не потому, что его таким сделал Санива. Оно уже обладает такими свойствами, и поэтому используется хозяином. — Слишком сложно, а толку никакого, — сказал Касю. — Не начинай, — шепотом попросил Яматоноками и тихо ущипнул его за спину. — Вот давайте отдадим его тебе и проверим, — Касен протянул омамори Касю и рассмеялся. — Больно надо, — надулся тот и снова ушел в конец отряда. Омамори Касен повесил себе на шею. Часы для перемещения должен был заводить он, капитан, а, следовательно, пусть хотя бы эфемерный фактор удачи, ему поможет. — Все-таки, честное слово, я бы предпочел остаться в Цитадели, чем идти с отрядом, — невесело сказал Касен. — Я какой-то неудачник. — Тогда все четыре нынешних отряда — сборище неудачников, — ответил Изуминоками. — Знаешь, что я еще подумал? Касен оттер пот со лба, пнул камушек, и вопросительно взглянул на брата. Они уже обсудили столько вариантов, что удивить его казалось сложно. — Если, как сказал Урашима, Санива может передать нас другому, то какова вероятность того, что вернувшись назад, у нас будет тот же хозяин? — высказал свою мысль Изуминоками. — Сейчас мы фактически не принадлежим ему и действуем исключительно по своему выбору, который подсказывает нам следовать пути мечей — защитников истории. Но Санива отделен от нас, а, значит, по возвращении нас могут ожидать сюрпризы. — Ты начинаешь рассуждать так же мрачно, как и Киемицу, — ответил Касен, стараясь не выдать внутренней тревоги. Слова брата ему не понравились. — По мне так пусть будет другой Санива. Лишь бы мои братья остались моими, — просто сказал Сайо, обернувшись. Он, в отличие от многих воинов-мечей, четко знал, что у него самое важное в жизни.