Сталь золотая, сталь серебряная

— Никогда бы не подумал, что буду так радоваться воде, — Цурумару растянулся, каждой клеточкой впитывая тепло горячего источника. — Я уже стар для таких путешествий, — согласился Миказуки. — Мои бедные кости. В рекане вместе с ними находилось еще три постояльца со слугами. Гостиница была достаточно большая, и что немаловажно — дешевая. — Это последний отдых перед более серьезными делами, — булькнул Миказуки, погружаясь по уши в воду. — Это заслуженный отдых. Мы без толку всю неделю таскались по Японии, а серьезные дела начнутся только перед Осакой. Согревшийся, раскрасневшийся Яген был, как никогда, многословен. От тепла он чувствовал себя более живым, настоящим. Огонь приносил с собой воспоминания о прошлом, но научившись жить с этим прошлым, Яген концентрировал внимание на тех ощущениях в настоящем, которые давало человеческое тело. В лежавшем в горячем источнике парне не было ничего от безразличного стального танто, зато много — от обычного замерзшего мальчишки, получившего доступ к теплу. — Даже лекарственных трав не насобираешь. Не сезон, — добавил Яген. — А покупать ты, конечно же, не будешь, — засмеялся Цурумару. — Конечно же. Кто мне деньги на командировку выдал? — Жадный Яген. Ты еще предложи организовать профсоюз в защиту прав воинов-мечей, — вкрадчиво сказал Миказуки. — И предложи это непременно Хасебе. Особенно, если докажешь, что так будет проще вести расходы, — добавил Цурумару. Яген представил Хасебе в образе председателя профсоюза и тут же сполз по каменной стенке под воду. Его распирало от смеха. — Поберегись! — А его мы из профсоюза исключим за неподобающее поведение, — сказал Миказуки, отплевываясь от воды. Проплывающий мимо Муцуноками шутки не понял, но за поднятые брызги все-таки извинился. Человеческие тела могли быть сколько угодно непривычными, хрупкими и проблемными, но когда первый отряд, сытый и согревшийся, растянулся на татами, каждый из них мог сказать, что эти ощущения ему нравятся. — Шансы, что ретроградная армия помешает захватить в плен Мицунари около Осаки, достаточно высоки. Завтра добираемся туда без задержек, с опережением по времени, — сказал Яманбагири тоном, подразумевающим «хихиканье прекратить, всем спать». Лампу задули. Было слышно, как снова накрапывает дождь и где-то тихо мяукает хозяйская кошка. — Хуже, чем с пятью танто, — вздохнул Яманбагири. За время путешествия задание не стало нравиться ему больше, а несерьезный отряд не стал более ответственным. Усталость сказывалась на них не только во время тяжелых битв, но и во время длительных заданий. Тела требовали отдыха и еды, а разум, данный хозяином — источников информации и общения. Яманбагири в его нехитрой жизни, в общем-то, хватало для общения братьев. Еще в ней умещался Санива, Конноске и кузнецы из Кузни, к которым порой приходилось захаживать. Остальные мечи были… разные. Он не относился к ним плохо, но даже если кто-то и казался ему интереснее остальных, Яманбагири не считал нужным вторгаться в чужое пространство. Да он и не умел этого делать. В этом отношении он всегда завидовал Ямабуши. Тот мог найти тему для разговора, пусть и самую дурацкую, с любым обитателем Цитадели, включая даже семейства Садамуне или Самонджи, любившие держаться особняком. Яманбагири по-своему завидовал и восхищался старшим братом. В сумрачном свете, идущим от седзи, была хорошо различима спящая фигура Ямабуши. Рука лежала на плече Ягена, нога — на коленке Цурумару. Даже во сне Ямабуши умудрялся быть раскрепощенным и простым. Ноги у Яманбагири снова начали замерзать. В комнате не было холодно, но чем сильнее он старался заснуть, тем сильнее чувствовал озноб и все больше мыслей лезли в голову: о завтрашнем дне, о задании, о том, когда они возвратятся, сколько еще битв предстоит, чем занимается Хорикава, стало ли лучше хозяину. Пальцы у Яманбагири нещадно мерзли. Сна не было. В гостевой комнате хозяйка рекана всегда оставляла небольшую лампу. Ее можно было зажечь по необходимости, и посидеть одному. Уставшие гости редко пользовались этой возможностью, только если возникала нужда написать, например, письмо и срочно его отправить. В дождливую погоду всем хотелось скорее спать, чем бродить в одиночестве по дремлющему дому. Но в гостевой комнате, действительно, было уютно и пусто. — Будешь моти, капитан? Цветастый легкий сон Яманбагири про Цитадель рассыпался как витражное стекло. От сидения в одной позе затекли ноги. Руки у него не согрелись, но тяжелые мысли утекли вслед за воздушным убаюкивающим полыханием огонька лампы. Яманбагири спешно натянул капюшон на голову. — Они вкусные, — Муцуноками сел рядом, не дожидаясь ответа. Он мучительно подбирал вопрос капитану, но тот уже недавно рассказывал ему о местности. Повторять второй раз было бы слишком. При всей кажущейся простоте, Муцуноками Ешиюки был далеко не глуп. Черта Сакамото Ремы, позволявшая тому видеть людей насквозь и с легкостью читать их, как открытую книгу, непостижимым образом передалась и Муцуноками. Более привычная прямолинейность и даже некая навязчивость последнего, как правило, мешала остальным разглядеть в нем глубинные мотивы. Да он никогда и не использовал эту особенность характера в корыстных целях. Все крылось в крошечных деталях. За презрительной кривизной губ — взаимная антипатия, за легким прищуром глаз цвета гречишного меда — хозяйская неподдельная забота, за приветливой спокойной улыбкой — равнодушие к жизни и вековая мудрость. У всех обитателей Цитадели были свои миниатюрные зацепки, неповторимые и уникальные. Муцуноками знал их все. — Не волнуйся, капитан. Они свежие. Я не нес их из Цитадели. И деньги не тратил. Я просто попросил их у хозяйской дочки в обмен на колку дров. Яманбагири не ответил. Муцуноками инстинктивно лез к нему с расспросами — в простом и честном лице капитана он не видел злости или неприязни. Даже в сведенных светлых бровях и хмурой складке в уголках губ. Равно как и не замечал в нынешнем капитане первого отряда ставшей почти легендарной хронической угрюмости. Муцуноками не видел ее до этого, в Цитадели, не видел и сейчас, находясь в одном отряде. Яманбагири Кунихиро был для него странным, ершистым, но с чем-то, постоянно ускользающим, как лицо под капюшоном. Почему-то же Санива выбирал его капитаном. Загадки и неясности, еще со времен Ремы, вызывали у Муцуноками нешуточный интерес. Сакамото Рема тоже частенько решал, казалось бы, нерешаемые задачи. Так всегда было увлекательнее жить. — Зря я, да, сказал про Шинсенгуми? — спросил он, делая последнюю, отчаянную попытку разговорить Яманбагири. — У вас судьба такая, до скончания веков цапаться, — вздохнул тот. Разговоры с другими давались Яманбагири непросто, каждое слово преломлялось через тысячи внутренних призм неуемной фантазии и домыслов, а итог, почти всегда, получался неутешительный. «Копия — ненастоящий меч и поэтому естественно, что все сказанное таким мечом — глупость», примерно так. — Да мы не цапаемся. Просто иногда вспоминаем прошлое. И я тут подумал и решил, что Кунихиро-младший почти нормальный Шинсенгуми. — Вот спасибо. — Я не хотел обидеть, правда-правда! Просто я, ну… — Шутки у тебя такие, да. Я понял, — снова вздохнул Яманбагири. Говорить с кем-то наедине, без посторонних глаз, у него почему-то всегда получалось намного лучше. — Капитан, но ты же сердишься. — Не сержусь. — Тогда съешь моти. Яманбагири посмотрел на руки Муцуноками, занятые тарелкой с десертом. Рисовые шарики лежали аккуратными рядами по три штуки, и в свете одинокой лампы, казались белыми камешками. — Они вкусные, я пробовал. Понимаешь, капитан, — Муцуноками поколебался доли секунды, — я благодарен, что ты мне рассказываешь про эпоху. Мне это важно. Я мало что помню из первого столетия жизни, я только Рему и помню. Я не хочу его забывать, но сейчас мы здесь, в таком виде, и, значит, как меч я еще кому-то нужен. Мне многое хочется узнать. Яманбагири ел моти, круглые и сладкие. Огонек лампы дрожал от легких колебаний воздуха. Мысли у него путались, а Муцуноками все рассказывал и рассказывал: о Реме, кораблях, путешествиях, о том, что хотел бы еще узнать. Голос был непривычно тихий, и тек плавно, размеренно. Вопросы о том, зачем слушать рассказы меча-копии, и зачем вообще Муцуноками к нему прицепился с этими сладостями, и почему ему тоже не спится среди ночи, Яманбагири старательно спрятал в уголок памяти. Он спросит, обязательно спросит. Ведь не могло же такого быть, чтобы другому мечу, не брату, вдруг стало интересно общаться с ним? Тот факт, что другие воины-мечи в Цитадели нередко обращались к Яманбагири за помощью, или приобщали к совместным делам, он почему-то в расчет не брал. Под утро Яманбагири приснились корабли. Они были такие большие, и ветер так натягивал их белоснежные паруса, что у него захватило дух. Он даже успел разглядеть носовую фигуру на самом большом из них. Пахло соленым морем и теплым песком. Яманбагири пошевелился, вспомнил о том, что сейчас — задание, а не отдых на пляже, и резко подскочил. В гостевой комнате было все так же пусто. Погашенная лампа стояла в углу, сквозь седзи пробивалось неяркое ноябрьское солнце. — Мы проспали, — сказал он, влетая в комнату к отряду. — Совсем нет, — ответил Цурумару и подхватил палочками дайкон. — Завтракать будешь? — спросил Ямабуши. Первый отряд бодро и непринужденно сидел вокруг столика и ел. Путем проб и ошибок, с подсказками Санивы, все мечи постепенно поняли, что в еде они нуждаются меньше, чем в обычном отдыхе. Физическая нагрузка сильнее действовала на сталь. Но органическое тело оставалось органическим, и совсем без еды, начинало слабеть. — Десять минут на сборы, — сказал Яманбагири и ушел расплачиваться с хозяйкой рекана. Никто ничего не ответил, но в красноречивом молчании присутствующих и особенно — сочувствующем вздохе Ягена, хорошо читалось «в этом весь наш Яманбагири». День был морозный и уже через час, после того, как отряд покинул гостиницу, распогодилось. Иногда ветер трепал последнюю листву, и она приятно шуршала под ногами. — Эх, жаль, что мы в Осаку не попадем. Быть рядом с ней и не заглянуть — настоящее преступление, — сказал Муцуноками. — Если не прибавим шагу, то попадем, — процедил сквозь зубы Яманбагири. Они спешили выйти на тракт, и быстрее, чем ретроградная армия или посланный Токугавой за Мицунари отряд, занять нужные позиции. Всем воинам-мечам уже порядком надоело слоняться без дела. Как сказал утром Миказуки: — Мы ржавеем. И все невольно согласились. Приближение Осаки и контрольной точки, воодушевило всех. По азартному блеску в глазах можно было не сомневаться: задание они выполнят. Яманбагири даже не стал искать причинно-следственную связь между завтраком и тем, почему остальные его не разбудили. Особенно брат здесь отличился. — Держи, — сказал Ямабуши, поравнявшись с Яманбагири. В руке у него был небольшой узелок-фурошики с едой. — Я не хочу есть. — А ты поешь. Выглядишь ужасно. — Я всегда так выгляжу, тебе ли не знать, — ответил Яманбагири. — Я тебя побью. Держи! Щеки у Яманбагири стали наливаться краской. Во-первых, есть ему, действительно, хотелось, в этом брат был прав. А во-вторых, он его, как мальчишку, на глазах у всех, отсчитывал. Но всем, в лице остальной части отряда, было решительно все равно. Они же, в отличие от Яманбагири, не увлекались сочинительством логических изысков на пустом месте. — Ешь, — повторил Ямабуши с нажимом и улыбнулся. В узелке были рисовые лепешки и моти. Простые сладкие моти, точно такие же, какие ел Яманбагири вчера ночью. Ему на несколько секунд почудился соленый запах из сна. Муцуноками, закинув руки за голову, шагал на расстоянии двух шагов, и смотрел в небо. — Там впереди океан, — сказал он всем и никому конкретно. Муцуноками Ешиюки, как никто другой из воинов-мечей, чувствовал приближение моря.