***
Открыв глаза, она первым делом увидела озеро. Конечно, о том, что это озеро, она догадалась секундой позже – когда "Ночной рыцарь" легко подбросило на кочке. Сперва ей показалось, что она никуда и не уезжала: гладь воды была точно такой же, как в Закарпатье, и тянулась без конца и края вдаль, сливаясь с холодным надводным туманом там, где полагалось быть линии горизонта. Она, разумеется, всё ещё была там, но теперь её существование казалось столь же сомнительным, как и всё произошедшее до сего дня. А ведь когда-то горизонт был единственным, в чём она была уверена. Автобус свернул влево и покатил дальше, прочь от озера, между двумя ровными рядами сосен, между которыми сквозь тучи пробивалось солнце. Каждый раз, когда на оконное стекло падала тень от деревьев, она видела в нём собственное отражение – искажённое, но всё же узнаваемое. Пригладив волосы и поправив сбившийся во сне платок, она села чуть повыше и, откинувшись на спинку кресла, бессмысленными глазами вновь уставилась на проплывающий за окнами город. Пока что дома попадались редко, но она и не ожидала упирающихся в облака небоскрёбов; в основном это были одно- или двухэтажные особнячки с ухоженными лужайками, сейчас пустыми, но со дня на день готовящимися выпустить молодую поросль. Глядя на просыпающееся разнотравье, Вайолет беззвучно шевелила губами, проговаривая какую-то простую фразу, будто боялась забыть, что и как надо говорить. Такое случалось с ней в минуты крайнего волнения, а сейчас она была взволнована, как никогда в жизни. Автобус дёрнуло, когда он ткнулся колёсами в низкую платформу; зашипели и лязгнули двери, и по салону прокатился голос кондуктора: - Остановка Рэйвенлейк! Выйдя из автобуса, она сразу же сухо закашлялась. Здесь всегда было холоднее, чем в Хогвартсе, и каждый раз ей приходилось по целому дню отлёживаться в постели, чтобы вновь вспомнить, как правильно дышать. Оказывается, с годами эта привычка никуда не делась. Пройдя насквозь сонный город, она, так и оставшись неузнанной, уверенно зашагала вверх по пригорку, где стоял, сверху вниз гордо взирая на соседей, особняк в стиле королевы Анны. Она могла бы трансгрессировать к самым воротам, которые уж точно пропустят её, но эта поездка была для Вайолет чем-то вроде вериг для юродивого. Матушка, очень религиозная по своей природе, всегда утверждала, что, смиряя тело, можно смирить и дух, но в это Вайолет не слишком верила, потому что уж её духу покой точно не грозил. Теперь уже нет. Переговорив с дворецким и обозначив цель прибытия, она по приглашению прошла в просторную гостиную, обставленную с претензией на шик, но далеко не так шикарно, как было во времена её юности. Обойдя комнату по краю, Вайолет придирчиво оценила и полосатые портьеры, наверняка выбранные золовкой, и шёлковую обивку мебели в мелкий цветочек по золотому фону, и вдруг, уловив какой-то шорох в дальнем углу, остановилась и прислушалась. - Эй, кто там? Раздался приглушённый смешок, и из-за большой вазы, наполненной камышом, выбралась девочка лет десяти или даже меньше. Мельком скользнув взглядом по светлым кудряшкам малышки и тому, как нежно румянилось на щеках и лбу её довольно бледное личико, Вайолет догадалась, что они, должно быть, родственницы. - Почему ты там прячешься? - спросила она, и девочка запросто откликнулась, подходя ближе: - Мы с няней играем в жмурки. Она меня никогда найти не может, потому что я хорошо прячусь. Улыбнувшись в ответ на такое неумелое хвастовство, Вайолет слегка наклонилась и поинтересовалась: - Как тебя зовут, малышка? - Вайолет, мэм, - представилась юная кокетка и, подхватив полы крахмальной юбочки, присела в образцовом реверансе. С усилием распрямив спину и прикусив кончики собственных пальцев, профессор Нотт обернулась на звук шагов, но прошло ещё довольно много времени, прежде чем их обладатель наконец вошёл в гостиную. Годы не пощадили его, отметив лицо глубокими морщинами и дряблой кожей под глазами, однако сами глаза смотрели также остро, как и полвека назад, в годы его молодости, а домашний костюм сидел на нём всё также элегантно. - Здравствуй, Лиам, - поприветствовала она старшего брата, а малышка тут же с радостным воплем "Дедушка!" бросилась ему навстречу. Погладив внучку по нежной макушке, мистер Нотт поднял глаза на Вайолет и чуть приметно вздохнул - она бы не заметила, если бы не крошечный перебой в работе его сердца. - Иди к няне, Бэби Ви, - напутствовал он, ласково подтолкнув девочку в худенькое плечико. - У вас ведь сегодня запланировано большое чаепитие. Девочка от усердия даже рот приоткрыла и быстро закивала, тут же пройдя к дверям и вцепившись в руку верной няни, с любопытством заглядывавшей в гостиную. Вскоре их шаги и радостный щебет малышки стихли на третьем этаже. Когда они остались вдвоём, Лиам заговорил далеко не сразу. Прежде он долго смотрел на Вайолет, будто сличая её нынешний вид с давно позабытым образчиком, а после всё же приблизился к кресельной группе в центре комнаты и сел. - Долго же ты не показывалась, - попенял он. - Если бы не письмо Теодора, я пребывал бы в полной уверенности, что тебя нет в живых. - В Америке к вампирам куда более терпимое отношение, - признала Вайолет и, не дождавшись приглашения, села напротив. - Ты что же, вновь взялась учительствовать? Вопрос поставил её в тупик, ведь Тео, раз уж упомянул о ней, обязан был рассказать и о подробностях пребывания двоюродной бабки в Хогвартсе. О чём же ещё беседовали дед и внук, если не об этом? Или Лиам просто не дал себе труда уточнить? - Да, - откликнулась она после секундной заминки. - Теперь я преподаю историю магии. Ты же знаешь, я получила степень магистра в восемьдесят втором... Я писала об этом, - прибавила она с чуть приметным нажимом, когда лицо Лиама недоумённо вытянулось. Постучав пальцами по собственному колену и отряхнув невидимую пыль с идеально скроенных брюк, он помолчал, а после наконец произнёс то, что давно просилось с языка: - Ты зря пришла, Ви. Прерывисто вздохнув, она опустила ресницы и всё же решилась объяснить: - Я подумала, раз уж я теперь в Шотландии, мы можем... - Нет. От этого короткого слова веяло таким холодом, что Вайолет дёрнула плечами в жалкой попытке согреться. А ведь когда-то вечный ледяной покой был всем, о чём она мечтала... - Лиам, послушай... - Можешь рассчитывать на долю в наследстве отца. Я сам распоряжусь о выплате, проинструктирую поверенного, но на этом всё, - отрезал он, глядя на собственные руки, покрытые старческими пятнами. - Я не намерен оплачивать твои длительные вояжи и прочие капризы. - Что?.. Вайолет медленно поднялась. Она не ослышалась - просто никак не могла понять, как брат мог посчитать, что она пришла ради денег. Тронув собственные пунцовые щёки, она подняла голову и огласила взвешенное мнение: - Если это твоё окончательное решение, мне в самом деле лучше уйти. Рада была повидаться, Лиам. У тебя красивые внуки, особенно старший. Уверена, из него вырастет замечательный человек... Обратный путь занял у неё в десятки раз меньше времени, чем дорога домой, но даже в Хогвартсе, уже пройдя сквозь ворота, она не чувствовала, что путь её окончен. По щиколотку утопая в густой траве, Вайолет вслепую шла к замку, чувствуя, как то, что осталось от души, рвётся прочь из груди, намереваясь прекратить любую боль раз и навсегда. Но как может сердце болеть, если оно давно уже не бьётся?.. Дойдя до пятой теплицы, крайней в ряду, она поняла, что не может больше ступить ни шагу и, прислонившись лбом к ноздреватой каменной опоре, наконец тихо разрыдалась. - Профессор Нотт? Громко всхлипнув, она выпрямилась и адресовала виноватый взгляд профессору Снейпу, который только что вышел из теплицы. В руках у него была небольшая корзинка со срезанными листьями гиенового дерева - наверное, пришёл пополнить запасы ингредиентов. - Добрый день, - поздоровалась она и совершенно не изящным жестом вытерла стекающие по подбородку слёзы. Ситуация выходила куда как неловкая. По лицу Снейпа было понятно, что он уже жалеет о том, что вышел из теплицы, и от этого, от собственной беспомощности Вайолет стало настолько гадко, что слёзы полились с новой силой. - Простите, - пробормотала она, обмахиваясь ладонью. - Не обращайте внимания, у меня иногда бывает... Опустив корзинку на землю, он запер теплицу, а после вынул из внутреннего кармана сюртука платок и протянул его Вайолет. - Спасибо... Простите женщине её маленькие слабости, - пробормотала она, вытирая глаза. - Знаете, я так давно не плакала... Уже и забыла, как это. - Видимо, до сих пор Ваша жизнь складывалась довольно безбедно, - справедливости ради заметил Снейп, и Вайолет кивнула: - Да, наверное. Просто я вспомнила... Понимаете, этот замок... Ностальгия так опасна, - признала она, неловко усмехнувшись. - Никогда не знаешь, когда она настигнет и какой силы будет удар. Коротко всхлипнув, она промокнула щёки тонкой тканью и сокрушённо пробормотала: - Что Вы теперь будете обо мне думать... Взрослая женщина, педагог, а распустила сопли... - Напротив. Чуть слышно икнув, Вайолет подняла голову и смерила его недоумённым взглядом, так что Снейп поспешил пояснить: - Мне хотелось бы узнать о Вас побольше, профессор Нотт. Всё-таки Вас очень ценит профессор Грэйволф, а он человек незаурядный... Услышав такую более чем своеобразную характеристику, Вайолет не сдержала усмешки. - Ещё бы он не ценил! - воскликнула она. - Помнит, наверное, как я его выгораживала перед тогдашним завхозом. Снейп кашлянул в кулак, спешно пряча смешок, а Вайолет, опустив руку с зажатым в ней платком, вдруг насторожилась. - Слышите? - спросила она. - Как будто кошка. Действительно, беспомощное мяуканье доносилось откуда-то сверху, и Вайолет, слух которой был заведомо острее, сделала несколько шагов вперёд, приглядываясь к верхушкам деревьев. - И вправду кошка! - воскликнула она. - Северус, идите сюда скорее! Хоть и не питал совершенно никаких чувств к животным, от собак до рыбок, Снейп всё же приблизился и увидел, как между листьями дерева, под которым они стояли, мелькнул кончик пушистого хвоста. Мяуканье между тем не прекращалось, становясь всё протяжнее, и Вайолет прижала ладони к груди: - Ох, он, наверное, не может спуститься... Нужно скорее снять его оттуда! Бедная киса... Она обернулась и воззрилась на него так, что у профессора Снейпа сразу же возникло смутное предчувствие того, что в скором времени ему грозят неприятности. - Предлагаете мне влезть на дерево? - уточнил он, даже не пытаясь скрыть яда в собственном голосе. - Предлагаете мне этим заняться? - поразилась Нотт, глазами указав на собственное воздушное платье в весьма легкомысленный цветочек. Профессор Снейп, который не взбирался на деревья даже во времена беззаботной юности, с сомнением покосился на негостеприимно поскрипывавшие ветки вяза. Но Вайолет, которая наконец перестала плакать, смотрела на него с такой надеждой, что отступать теперь было бы как-то совсем не по-мужски. Разумеется, можно было сбить кота заклинанием, но в процессе животное могло пострадать, а такой результат вряд ли бы устроил Вайолет. А расстраивать её отчего-то совершенно не хотелось... Тряхнув головой в жалкой попытке отогнать морок, Снейп одну за другой расстегнул пуговицы и, сняв сюртук, протянул его Вайолет, так что она от радости захлопала в ладоши: - Северус, Вы мой герой! Ой, только, пожалуйста, не сделайте ему больно! - спохватилась она, на что он тихо пробормотал: - От меня это не зависит. Подпрыгнув, он ухватился за нижний сук и, хотя это стоило некоторый усилий, подтянулся на руках и полез наверх. Отступать было уже поздно, но всё же Северус, карабкаясь всё выше, невольно задался вопросом, не под этим ли деревом его вверх тормашками подвесил старший Поттер и не крутится ли где-то поблизости младший - да и не только он, а кто-то из его дружков, кто мог бы во всех подробностях расписать, как профессор Снейп, ужас подземелий, лез на дерево за котом. - Вот он, слева, - подсказала снизу Вайолет, и он, усевшись на кажущийся крепким сук, повернул туда, куда она указывала. В сплетении ветвей злобно сверкали жёлтые глаза, кот ворчал, не желая спускаться добровольно, и, стоило Северусу протянуть руку, попятился и угрожающе зашипел, так что пришлось распластаться на ветке и попытаться схватить мерзавца уже двумя руками. - Иди сюда, ты, рыжая скотина... - прохрипел он. Но кот, видимо, отлично понимал по-английски, потому что с громким оскорблённым воплем внезапно ринулся вперёд и впился зубами профессору в протянутую руку. Снейп заорал благим матом, пытаясь стряхнуть с себя лохматое чудовище, дравшее когтями кожу, а в следующую секунду мир вокруг него совершил головокружительное сальто, и профессор, не успев даже выругаться, полетел на землю. Кот с истошным и каким-то беспомощным воем рухнул следом. - Северус! Северус, Вы не ушиблись? Отмахнувшись от пляшущих перед глазами искр и с запоздалой усмешкой поняв, что дерево - то самое, Снейп поднялся на локтях и увидел склонившуюся над ним Вайолет. На руках она держала громадного огненно-рыжего кота. - Смотрите, какая лапочка! - восхитилась она, на вытянутых руках демонстрируя питомца Снейпу. Шерсть у кота и вправду была красивая, пушистая и мягкая даже на вид, но лапы кривые, а морда приплюснутая, будто он с разбегу впечатался в стену. Сейчас, когда его нежно тискали, кошак блаженно мурлыкал. - Знаете, Вайолет, - признал Снейп, поднимаясь на ноги и отряхиваясь, - пока что я не в состоянии оценить всю прелесть именно этого экземпляра... Он внезапно осёкся, побледнев, так что она против воли переполошилась. - Что такое? Он Вас оцарапал? Позвольте, я взгляну. - Не стоит... - И всё-таки я настаиваю! Она протянула руку, намереваясь взять его за левое запястье, но тут Снейп испустил тихий стон сквозь стиснутые зубы и сам схватился за собственную руку, только уже за предплечье, впиваясь пальцами, будто одна боль могла заглушить другую. - Северус! Что с Вами? Отпустив, наконец, кота, и прилагая все доступные силы, она наконец заставила его вытянуть руку и закатала рукав рубашки, обнажая жилистое предплечье и татуировку на нём - змееязыкий череп, который на глазах наливался зловещей чернотой, будто блёклые чёрточки вновь напитывались чернилами прямо на глазах. Смерив строгим взглядом ошарашенного Снейпа, Вайолет вновь опустила рукав и тихо призналась: - Я уже видела такое. И это очень плохо, Северус.***
На то, чтобы угомонить Антареса и убедить его дать целителям обработать раны, ушла добрая четверть часа. Все эти невыносимо долгие минуты он рвался в больницу, куда вместе с Гермионой и старшими Грэйнджерами уже отправилась Марлин. Судя по тому, что до сих пор она не прислала патронус, вмешательство не требовалось, хотя даже из беглого отчёта дежурных мракоборцев было понятно, что девочке сильно досталось - заклятие Огненного кнута хлестнуло её по груди, лишь чудом не задев сердце. Сам Антарес отделался поразительно легко, так что Сириус уж и не знал, каких святых благодарить за то, что у сына оказался рассечён лоб и взрезано правое плечо - должно быть, задело осколками при взрыве. Но вот за психическое здоровье его стоило опасаться куда сильнее, потому что вид ран любимой, очевидно, что-то сломал у него внутри, и теперь Антарес, как заведённый, повторял одно и то же. - Это был Регулус, - шептал он, быстро качая головой как буйно помешанный. – Я видел его… - Ты не мог его видеть, - отрезал Сириус. – Он мёртв. - Это был он, - настаивал Антарес. – Я видел его… - Терри… Но все заверения не стоили ничего; рванувшись из рук санитаров, Антарес вскинул голову, и Сириус отшатнулся, понимая, что сын его даже не слышит, подгоняемый сковавшим сердце животным страхом перед тем, чему стал свидетелем. - Я, блядь, видел его!!! – заорал он, с головой окунувшись в накативший приступ паники. Ринувшись вперёд, Сириус схватил сына за загривок и второй ладонью зажал ему рот, яростно прошипев: - Регулус мёртв!.. - Я его видел, - упрямо повторил Антарес, стоило убрать ладонь, и ответил отцу таким взглядом, что Сириус поёжился. - Там были он и Беллатриса. Эта психопатка приняла меня за тебя! Хотя дрожь в руках не проходила, теперь у него был вид совершенно вменяемого человека, так что Сириус даже усомнился, а не сошёл ли он сам с ума. Быть может, им всем показалось, и его братец просто взял себе долгие каникулы? Как иначе объяснить всё это... А вот Беллатриса быть могла, напомнил он сам себе и едва сумел подавить волну внутренней дрожи. И Долохов был - судя по тому, что осталось от тела Каролины Грэйнджер. Сволочь... Мерзкий, на голову больной ублюдок... Говорил ведь Скримджеру, а ещё раньше - Лазару, что держать эту нелюдь нужно на самом нижнем уровне Азкабана, куда вообще не попадает солнечный свет и где дементоры плодятся с особой страстью... Тронув стянувшую плечо бинтовую повязку, Антарес медленно сел обратно, на голый фундамент, оставшийся от торцевой стены книжного магазина, и тихо, но твёрдо обронил: - Мораг должна знать. - Нет, Терри. - Пап, он её... - Ты ничего не расскажешь ей, - прорычал Сириус, - или пеняй на себя! Я не допущу, чтобы ей снова сердце вспарывали, пока мы всё не проверим. Подняв на отца больные глаза, Антарес всё же медленно кивнул. Он был более чем уверен, что ему не почудилось, но играть чувствами Мораг, не будучи уверенным до конца, он не мог. К тому же сейчас важнее всего было позаботиться о Гермионе, а всё остальное могло и подождать. - В какую больницу её увезли? - глухо спросил он, и Сириус, не дожидаясь уточнений, откликнулся: - В Принсес Грейс (1), это в Марилебон. Трансгрессировать сможешь? Рассеянно кивнув, он оперся на протянутую руку отца и поднялся на ноги. В просторном холле зажиточной больницы их уже встречала Марлин без кровинки в лице. - Слава Мерлину... - вздохнула она, поочерёдно обнимая сына и мужа. - Я ушла вниз - не могу там больше... Гермиону нужно срочно отправить в больницу святого Мунго, но он... - Он - что? - огрызнулся Антарес, но у матери было такое лицо, что в результате он просто махнул рукой и первым взбежал вверх по лестнице. В отделении экстренной помощи у стойки дежурной медсестры мистер Грэйнджер беседовал с врачом - как было понятно, речь шла о состоянии миссис Грэйнджер. Антарес, хоть и находился достаточно далеко, слышал каждое слово: большая потеря крови… задеты жизненно важные органы… Сухие врачебные формулировки, за которыми крылся куда более страшный диагноз – на них объявлена охота, и счёт пострадавших скоро пойдёт на сотни. Напоследок выразив надежду на лучшее и похлопав мистера Грэйнджера по плечу, врач поспешил на помощь тем, кого ещё можно было спасти, а его место заняла Марлин, которая, увещевая, попросила: - Мистер Грэйнджер, умоляю, разрешите помочь Вашей дочери. Магловская медицина здесь бессильна... - Уходите, - оборвал он, лишь мельком взглянув на неё и, встретившись взглядом со стоявшим за плечом матери Антаресом, зло отвернулся. - Уходите и не приближайтесь больше к моей семье. - Поймите, это рана от тёмного заклятия, - повторила Марлин в тысячный, наверное, раз, понемногу теряя терпение. - Если не помочь девочке сейчас... Стиснув сбитые кулаки, мистер Грэйнджер отчеканил: - Гермиона не покинет это здание, пока медики не решат, что с ней всё в порядке! - Да она умирает, идиот! - завопил Антарес, уже не сдерживая вновь накативший приступ ужаса. - Можешь ты это понять?! Если бы Сириус его не удержал, он бы, чего доброго, бросился на Роджера с кулаками, но тут дверь в отделение открылась, пропуская совершенно особенных посетителей. Их было пятеро, но Антарес вряд ли запомнил их лица. Единственное, на чём он мог сосредоточить взгляд - жёлтые шапочки у людей на головах. Целители. А это могло означать только одно: Гермионе всё-таки помогут. Не выпуская Антареса из хватки, Сириус оглянулся на главного, шедшего первым, и тихо выдохнул: - Ты? - Привет, Блэк, - откликнулся целитель и тут же деловитым тоном уточнил у Марлин: - В какой палате пациенты? - Вы что это здесь... - начал было мистер Грэйнджер, но целитель, не размениваясь на сантименты, указал на него палочкой и приказал: - Конфундо! Пусть поспит, наберётся сил, - напутствовал он, когда два санитара подхватили обмякшего мужчину и оттащили его к скамейке у стены, бережно устроив там. - Целитель Томлисон, Вы займитесь миссис... - Грэйнджер, - подсказала Марлин, и он благодарно кивнул: - Да, именно. А я пока осмотрю девушку. Как её имя, говорите? - Гермиона, - хрипло откликнулся Антарес и гулко сглотнул. Смерив его проницательным взглядом, целитель никак не прореагировал, вместо этого вновь повернувшись к Марлин: - Так нас проводят? Она с готовностью сделала шаг ему навстречу, но тут Сириус схватил главного за рукав форменной мантии и тихо попросил: - Спаси девочку. Любые деньги заплачу. - Оставь себе, Блэк, - отмахнулся тот и обернулся к ассистенту, на ходу давая указания: - Все экстренные манипуляции проводим на месте, а потом решим, что делать с госпитализацией... Поспешим, коллеги. Марлин вернулась минут через десять, одна, но ничего не сказала, а только остановилась рядом с мужем, который от возмущения даже дышать ровно не мог. - Ну? - вскинулся он наконец. - И как это понимать? - Так, что других знакомых в отделении травм от заклятий у нас нет, - огрызнулась Марлин, почему-то чувствуя себя виноватой. - И вообще - какая разница, кто? Главное, чтобы Гермионе помогли, так что свою ревность можешь засунуть себе в задницу прямо сейчас. Перепалку родителей Антарес слушал, сидя прямо на полу и уткнувшись головой в собственные колени. Мир вокруг кружился и шёл долго остывающими пятнами, но в одном он был уверен: рано или поздно он узнает, кто ранил Гермиону, и тогда пусть этот ублюдок побережётся. Недаром они с Питером в юности практиковали заклятие, выворачивающее голубей наизнанку... Подняв голову на звук шагов, он увидел вышедшего из палаты главного целителя и встал, держась за стенку. - Жить будет ваша красавица, - заверил он, и Антарес не сдержал облегчённого вздоха. - Завтра утром переправим её к нам в отделение, так что всё будет хорошо. С миссис Грэйнджер, конечно, сложнее - она ведь магла, да и организм не такой молодой, но шансы довольно неплохие. Приобняв покачнувшегося сына за плечи, Марлин благодарно тронула протянутую ладонь целителя, а Антарес наконец спросил: - Можно к ней, сэр? - Только ненадолго, - предупредил он, кивнув себе за спину, на дверь в палату. - Ей дали зелье, она скоро заснёт. Быстро, как-то дёргано закивав, Антарес поспешил по коридору, и уже не слышал, как Марлин тихо поблагодарила: - Спасибо тебе, Берти. Переступив порог палаты, он словно провалился в пучину воспоминаний, потому что тогда, три года назад, Гермиона вот так же лежала на койке пластом - крошечная, раненная, ждущая, что ей помогут... И уже тогда он не мог сделать ничего... - Терри... Она не могла сказать ему больше ни слова – не хватало сил – но ему хотелось верить, что он понимает её тихие слёзы правильно. Ведь до этого момента он, как оказалось, не понимал её вообще. - Я знаю, что больно, девочка, знаю, - заверил он, нежно сжимая её руку, пальцами путаясь в волосах. – Потерпи совсем чуть-чуть… Всё будет хорошо. Мы заберём тебя отсюда, ты поправишься... Всё будет хорошо. И он почти верил собственным словам, хотел верить - если бы не глубокая рана, протянувшаяся по верхней трети груди от одного её плеча до другого. Но страшнее ран на теле были её глаза, насмерть перепуганные и такие беспомощные, что он физически не мог выносить её взгляда. - Кэрри умерла, - прошептала она и, зажмурившись от острой боли, тихо разрыдалась. В дом на площади Гриммо они вернулись уже заполночь. Антарес порывался остаться в госпитале на ночь, но целитель Обри заверил, что в этом нет необходимости и к Гермионе и без того приставили дежурного целителя. Слишком уставший, чтобы спорить, он просто позволил увести себя домой. В холле, обгоняя домовиков, им навстречу метнулись Морган и двойняшки. - Терри! - Привет, парень, - хрипло окликнул он, потрепав среднего брата по волосам, и поднял на руки вертевшегося у его ног Деймоса. - Вы чего это не спите, а? - Совсем от рук отбились, - шутливо пожаловалась Вэррон, окинув его беспокойным взглядом и тронув подживающую ранку на лбу. - Ты как? Он в ответ лишь слабо кивнул и, за руку поздоровавшись с Джеймсом и улыбнувшись Полине, направился к себе в комнату. Спать никто так и не лёг. Лёжа пластом на кровати, Антарес чувствовал запах сигарет, слышал, как ходит по лестнице отец, и хлопки трансгрессии домовиков тут и там - это Добби и Кикимер наводили защитные чары вдобавок к уже имеющимся. Рассказ отца о вторжении Наземникуса Флетчера в дом Антарес воспринял как забавный анекдот, не более. И даже тот факт, что приходили явно за ним самим, не мог шокировать его сильнее увиденного. Регулус. Он был там сегодня, Антарес в это твёрдо верил. Но ведь всего пару лет назад, перед Поцелуем, он утверждал, что больше не верит в идеалы Тёмного Лорда. Так как же так получилось, что теперь, десятилетия спустя, он вновь надел маску? И почему Беллатриса, эта конченая психопатка, так беспрекословно его слушалась? Припомнив, как орал под Круциатусом, он поёжился и сел, спустив босые ступни на пол. Не в силах больше оставаться наедине с собственными мыслями и страхами, он вышел в коридор и, спустившись на второй этаж, постучался в родительскую спальню. На левой тумбе возле кровати горел ночник, и в его свете он увидел, что мать не спит; подложив сплетённые руки под голову, она напряжённо смотрела в одну точку, будто терпеливо дожидаясь, пока из зыбкого марева проступит чёткий силуэт того, что грядёт. Визиту старшего сына она, кажется, вовсе не удивилась и лишь тихо поманила: - Иди ко мне, малыш. Приблизившись столь поспешно, будто за ним гнались, Антарес осторожно лёг поверх одеяла и прижался к ней как к последней опоре даже тогда, когда земной шар сорвался с привязи и пошёл плясать без всякого разбора. - Я виноват в том, что произошло, - прошептал он, лицом вжимаясь ей в грудь. - Если бы только... - Тш-ш-ш... Всё хорошо, золотце. Но он лишь замотал головой, слово за словом проговаривая всё то, что должен был сказать ей уже давно. - Они ведь приходили за мной, верно? Если бы не я, Гермиона бы не пострадала, и её родители, и Кэрри была бы жива. И Корни... Я должен был рассказать вам всё с самого начала, - признал он, больше не скрывая горькой правды. - Она так уговаривала, ей же невозможно отказать... Я идиот. Она же могла погибнуть... Наша лапочка могла погибнуть, понимаешь? По моей вине... - Терри... Но он лишь вновь покачал головой, крепко зажмурившись, и прошептал: - Что я наделал, мама?.. И тогда что-то надорвалось у него внутри, будто кто-то невидимый с хрустом раздирал сырое полотно, и Антарес наконец заплакал - просто потому, что сил больше не осталось, потому что сама мысль о том, что в один месяц могли погибнуть его самые дорогие на свете девочки, разрывала ему сердце, когтями по живому. - Тише... - прошептала Марлин, уткнувшись губами ему в макушку. - Устал, моё золотце... Испугался... Мальчик мой... Всё пройдёт, Терри. Я обещаю тебе, всё пройдёт... Он уснул сразу же, как только все слёзы вышли - просто провалился в сон, как засыпал всегда, с самого детства, сжав ладони в кулаки и перекрещенными руками закрывая сердце. Скользнув губами по ссадине у сына на лбу, Марлин подняла голову и взглянула на вошедшего в спальню Сириуса. - Пусть спит, - шепнул он и осторожно сел на край кровати, стараясь сильно не раскачивать матрас. - Что теперь будем делать? - Лечить, - запросто откликнулась Марлин чуть слышным шёпотом и поцеловала заворочавшегося Антареса в макушку. - Ты же понимаешь, что у Грэйнджеров ни сил, ни связей в нашем мире... А если что-то сломалось, это нужно чинить. Жаль, что Репаро не всегда работает, - прибавила она с искренним сожалением и прикусила губы в попытке сдержать подкатывающие слёзы. Протянув руку, он бережно провёл кончиками пальцев по её щеке и попросил: - Не плачь, маленькая... С нами всё будет хорошо, вот увидишь. И тогда, глядя в её отчаянно мокрые глаза, Сириус понял, что уже говорил ей те же самые слова - но только очень, очень давно... План был предельно прост - отправить Марлин и Терри на побывку к тёще, а самому наконец заняться подготовкой к экзамену по теории уголовного права, который, как поговаривали, принимать вознамерился лично Скримджер. Не то чтобы Сириус боялся, но взять небольшую передышку всё же не мешало. Это вовсе не значило, что он устал от жены и сына, вовсе нет - просто хотел ухватить хоть немного времени для себя, хоть полдня. Августовский день выдался безоблачным, вмеру жарким, и ничто не предвещало беды, но Марлин с самого утра была на нервах, и это было заметно даже по тому, как она в сотый раз перепроверяла содержимое сумки, в которую Кикимер лично упаковал вещи Терри. - Шорты, футболка со львёнком... А где панамка? Ох, вот, - спохватилась она, подхватив с дивана сложенный вчетверо головной убор, и Сириус наконец не выдержал, окликнув: - Марлин... Милая, не переживай. Я заберу вас завтра вечером. Ты ведь сама хотела побыть с семьёй, - напомнил он, и она уронила сопротивляющиеся руки. - Я знаю. Знаю... Просто мне неспокойно. Это было понятно и даже извинительно, ведь в последнее время их с матерью отношения едва ли стали лучше, но всё же Сириус не мог припомнить, чтобы она вот так нервничала, оставаясь в родительском доме на ночь. Хотя, говорят, у беременных нередки внезапные смены настроений. Сев на подлокотник кресла и за руки притянув жену к себе, он обнял её и пообещал: - Всё будет в порядке. Вас с Терри никто тут не обидит, ты же знаешь. И тебя никто не обидит, моя звёздочка, - заверил он, коротко прижавшись губами к её животу и тут же ощутив ответный толчок изнутри. - Ты смотри, какая она строптивая! Марлин в ответ лишь тихо засмеялась: - Есть в кого, - и наклонилась, чтобы его поцеловать. - Ты точно справишься сам? - Конечно! - заверил он, поднимаясь на ноги. - Вечером попрошу Рега - пусть меня по билетам погоняет. Усмехнувшись, Марлин обернулась на раздавшийся в коридоре топот крепких ножек и укорила: - Терри, бабушка ведь не разрешает бегать в доме. - А Тейлор сказал, что решать это не бабушке! - нараспев оповестил мальчик, подлетая к матери со скоростью снитча и крепко обхватывая её колени. - И вообще - в этом доме деда Деймос главный! Сириус в ответ на такое заявление поднял руку с отставленным указательным пальцем и провозгласил: - Вот! Вот они - верные моральные установки! Молодчина, сынок! Терри в ответ лишь лукаво улыбнулся и спрятал личико в складки маминой юбки. Погладив сына по макушке, Марлин уточнила: - Ну что, пойдём провожать папу? Встрепенувшись, Терри свёл тёмные бровки и окликнул: - Папа, а ты куда? - Домой, чтобы бабушке Вальбурге не было скучно, - ответил Сириус и, на мгновение подняв сына на руки, поцеловал его в щёку и тут же отпустил: - Беги, поиграй с мальчиками. Вдвоём с Марлин они вышли на крыльцо, но, не успел он даже поцеловать жену на прощание, как из недр дома донёсся детский плач; не плач даже, а оглушительный рёв, на самых высоких нотах поднимавшийся до нестерпимого звона циркулярной пилы. Как и любой родитель, Сириус тут же узнал собственного ребёнка, но ничего не мог понять, ведь ещё минуты назад Терри был бодр и весел. Старшие обидели, что ли? Они с Марлин обменялись недоумёнными взглядами, и тут сам Антарес вылетел на крыльцо. Подбежав к Сириусу, он обхватил его руками с неожиданной для ребёнка силой и, вжимаясь отцу в колени, прорыдал: - Папочка, не уходи! - Терри, золотце, ты что?! - переполошилась Марлин и обернулась к вышедшей из дома матери. - Мам, да что такое? - Мне откуда знать! - огрызнулась миссис МакКиннон. - Только что бегал вместе с ребятами, а тут вдруг разревелся. Антарес, а ну прекрати! Но Терри на все требования и увещевания лишь плакал ещё громче, так что джинсы у Сириуса на коленях уже промокли насквозь, и только безостановочно повторял, путаясь в словах: - Папа, не бросай меня! Не оставляй! Я не хочу! Не хочу, не хочу! - так что миссис МакКиннон наконец не выдержала и замахнулась посудным полотенцем: - Вот я тебе задам, негодник... - Не сметь! – рявкнул Сириус и, наклонившись, поднял Терри на руки. – К моему сыну никто пальцем не притронется! Даже Вы, миссис МакКиннон. - Мама, нельзя его наказывать, - поддержала мужа Марлин. – Мерлина ради, он же просто испугался! Тише, золотце, не плачь… Тш-ш-ш… Мама здесь, всё хорошо… - Вы его разбаловали окончательно, - брюзгливо откликнулась миссис МакКиннон, и Сириус ощетинился в ответ: - Пусть так. Мои дети этого заслуживают. И да, предупреждая Ваш вопрос – дочку я буду баловать ещё сильнее. Тише, сынок... Сейчас, сейчас пойдём домой. Мадам Вальбурга, вышедшая встречать молодое поколение в холл, ничего не сказала, но по выражению лица матери Сириус понял, что наутро разговора не избежать - и разговор этот будет далеко не самым приятным в его позорной биографии. Конечно, это ведь он как глава семьи должен следить за тем, чтобы жена и дети, сколько бы их ни народилось, благоденствовали... Само собой напрашивалось сравнение со старшим мистером Блэком, и это было самым унизительным; именно поэтому сейчас он, стыдливо пряча глаза как нашкодивший щенок, дежурно справился о здоровье матушки и делах отсутствующего Регулуса, после чего чуть не бегом, унося ноги, поднялся в супружескую спальню, где Марлин укладывала до сих пор тихо хнычущего Антареса. - Тш-ш-ш… Ложись на животик, закрывай глазки… Пусть сегодня поспит с нами, ладно? – попросила она, поднимая глаза на Сириуса и поспешно прибавила: - Я знаю, ты не любишь, чтобы… - Хорошо, - кивнул он раньше, чем она успела закончить фразу. Той ночью глаз он так и не сомкнул, глядя, как свет на стене из кроваво-красного становится сизым, а после медленно меркнет, превращаясь в расплавленное лунное серебро. В голове не было ни единой связной мысли, и это было, наверное, правильно, потому что иной раз Сириусу казалось, что мозг вот-вот лопнет от мыслительных усилий. С другой стороны, иначе и быть не могло, ведь теперь он был главой семьи - по крайней мере, той её части, которая находилась в этой комнате. Буквально это означало, что, хочет он того или нет, решать приходилось именно ему, причём делать это за всех троих... четверых. Медленно выдохнув, он повернулся на правый бок и тут же натолкнулся взглядом на пару горевших в полумраке искристо-голубых глазёнок. - Эй... Это кто у нас тут не спит? – тихо окликнул он, погладив сына по щеке. Терри не откликнулся, глядя на него всё также задумчиво и отчего-то немного грустно. - Папочка, - позвал он полушёпотом какое-то время спустя, - а ты меня любишь? - Конечно, люблю, - удивлённо хмыкнул Сириус. – Почему ты спрашиваешь, малыш? - Я просто… А когда лапочка родится, ты по-прежнему будешь меня любить, да? Все затаённые детские страхи, скрывающиеся за обманчиво простой фразой, обрушились на него единым махом, так что и не закрыться, не увернуться, но Сириус в ответ лишь умилённо улыбнулся и осторожно накрутил на палец тонкую чёрную прядку, наблюдая, как та мягко пружинит. - Иди-ка сюда, - поманил он, и Терри послушно перебрался ему на руку. – Слушай, сынок... Нас скоро станет не трое, а четверо, и мы, наверное, будем жить немного иначе, чем раньше, но кое-что не изменится никогда. Я всегда буду любить тебя и маму так сильно, как я только умею. И твою сестрёнку, конечно, тоже, - прибавил он с улыбкой и обнял сына, с радостной болью чувствуя, как тонкие пальчики с силой впиваются ему в шею. – Спи, Терри. Всё у нас будет просто отлично. Прижав к груди горячее со сна тельце, он опустил нос во взъерошенные волосы у Терри на макушке и лишь теперь понял, что и Марлин не спит; подложив согнутую в локте руку под голову, она смотрела на него так, как не глядела, наверное, ни разу с тех пор, как они вновь сошлись. Нет, в её любви он и раньше не сомневался, но лишь теперь в её глазах было столько беспримесного обожания, будто он и только он в одиночку победил всех злых волшебников мира, да что там - саму смерть. - Я тебя люблю… - прошептала она одними губами, и Сириус, притянув её голову к себе, поцеловал жену в лоб и шепнул в ответ: - Я тебя тоже. С нами всё будет хорошо. В тот раз он соврал лишь на половину, потому что в эти самые минуты на другом конце страны убивали её семью. К утру, когда пришла срочная сова от Лазара, из МакКиннонов не осталось уже никого, кроме Терри.***
Когда целители подтвердили, что Гермиона всё-таки поправится, причём довольно скоро, в её палате тут же было организовано круглосуточное дежурство, причём к осуществлению этой важнейшей операции подключились все Блэки, включая и не пожелавшего остаться в стороне Моргана. В глубине души Гермиона понимала, что представители благороднейшего семейства от мала до велика поступают так исключительно из-за Антареса, и всё же такое внимание льстило, ведь теперь она оставалась одна только ночью – да и то лишь в том случае, если у Сириуса выпадало ночное дежурство. Сам Терри приходил каждый день и оставался с ней до тех пор, пока Марлин пинками не отправляла его домой хоть немного поспать. Погружение в котёл всеобщей любви призвано было ослепить её, заставить утратить бдительность и думать исключительно о собственном здоровье, но думала Гермиона о ком угодно, кроме себя. Родителям, как и другим маглам, в больницу путь был заказан, поэтому она воспользовалась этой маленькой передышкой, чтобы решить, как вести себя после ссоры, последствия которой могли быть самыми непредсказуемыми. Но всё же несколько дней спустя, уже довольно крепко стоя на ногах, она изъявила желание присутствовать на похоронах Каролины. Возразить ей просто не посмели. С раннего утра в больницу прибыла Марлин и, разогнав медсестёр и отчитав каждую за недостаточную расторопность, принялась сама причёсывать Гермиону и наводить порядок в палате. Сидя на краю койки и болтая ногами в пушистых комнатных тапочках, Гермиона задумчиво прошлась пальцами по заплетённым в свободную косу волосам и тихо окликнула: - Скажите, Марлин… Я могу задать Вам вопрос? Об Антаресе. - Какой, милая? - отозвалась она, перебирая цветы и выуживая из вазы на прикроватной тумбе подвявшие розы. Не получив ответа, она обернулась и поразилась тому, какой несчастной выглядит Гермиона. - Детка, ты в порядке? Прикусив пересохшие губы, она медленно кивнула и, с усилием подняв голову, наконец спросила: - Как Вы считаете, что я для него значу? - Что ты имеешь в виду? – не поняла Марлин, но вид у девушки был настолько подавленный, что она мигом смекнула, в чём тут дело, и с максимальным тактом уточнила: - Вы с ним говорили об этом? Коротко кивнув, она пожала плечами, всем своим видом будто говоря – вот, какие неудобные вопросы я умею задавать. С пониманием улыбнувшись, Марлин села на край койки и приглашающе похлопала по покрывалу рядом с собой. - Вижу, у вас с моим сыном всё серьёзно, - усмехнулась она, когда Гермиона послушно подсела ближе. – Но ты должна понять: Терри - он такой один. И никогда нельзя утверждать наверняка, что творится у него внутри, если только он сам тебе не расскажет. Он сказал тебе что-то обидное? - спросила она, и Гермиона возмущённо замотала головой: - Что Вы, нет! Просто я... Тогда, в день взрыва... Мама сказала, что ему от меня только одно нужно, но это же не может быть так! Он... Терри ведь любит меня? Она пыталась говорить уверенно, Марлин это чувствовала, но последняя фраза всё равно прозвучала как вопрос. И это было так естественно и так горько, что она едва не закусила губы, потому что ей вдруг до дрожи стало жаль эту девочку, раненную и беспомощную. И ярче других всплывал у неё в голове один-единственный вопрос - что же за отношения у них с матерью, если она предпочла посоветоваться с совершенно посторонней женщиной? Хотя, со вздохом признала Марлин, с недавних пор вряд ли они были друг для друга посторонними. Очень сильно вряд ли. Протянув руки, она приобняла Гермиону за плечи; та не противилась, хоть и покраснела, и тогда Марлин тихо напутствовала: - Слушай... Я понимаю, что мой мальчик - враль, задира и болтун, каких свет не видывал, и его уже не исправишь, но именно в этом случае я бы поверила ему на слово. Потому что таким, как рядом с тобой, я его ещё не видела, - прибавила она с нежной усмешкой и ласково щёлкнула девушку по носу. - Он правда тебя любит, Гермиона. И, если подумать, ты сама об этом знаешь. Кивнув, она подняла голову и благодарно начала: - Спасибо Вам, Марлин. Я не знаю, как… - Ну что ты, детка, - укорила она, когда Гермиона отвернулась, чтобы вытереть глаза. – О какой благодарности может идти речь? Притянув её голову к собственному плечу, она легонько качнула её из стороны в сторону, а после, ужалив тёплую макушку быстрым поцелуем, тихо, но твёрдо попросила: - Не оскорбляй моё право считать тебя дочерью. Гермиона в ответ благодарно всхлипнула и подняла голову на звук шагов. Первой в палату, как и следовало ожидать, ворвалась Корнелия и с тихим писком бросилась к подруге. - Корни! - одёрнула кузину шедшая за ней по пятам Мораг. - Бога ради, осторожнее, она же едва оправилась! - Я в порядке, - заверила Гермиона, отвечая на приветственные объятия, и поскорее прижалась к подошедшему Антаресу. - Как ты? - окликнул он, и она благодарно закивала: - Всё хорошо, правда. Только целитель Обри прописал мне столько зелий для ежедневного приёма, что я понятия не имею, как носить их с собой в сумке. - Мы купим тебе новую, детка, - пообещала Марлин, подрезая стебельки у роз. Антарес в ответ лишь спокойно улыбнулся. То, как безоговорочно родители приняли Гермиону, не могло не радовать, хотя они в конечном итоге принимали всё, что ни посылала им жизнь - дальнюю родню, куницу с перебитой лапой, горе и радости, стойко справляясь со всем вместе, рука об руку. Как и полагается. Между тем Гермиона, почесав почти полностью заживший короткий шрамик над правой бровью, тихо призналась: - Мне разрешили сегодня выйти из больницы на целый день. Я... Мне нужно чёрное платье. От её внимания не укрылось, как переглянулись Марлин и Мораг, но ничего с собой поделать она не могла и решение своё менять была не намерена. - А я предупреждала, - нараспев проговорила Корнелия, ставя сумочку в изножье койки и откидывая клапан, - что долго отлёживаться она не станет! Закатив глаза, Мораг повернулась к Гермионе и проворчала: - Из-за тебя я проспорила три галлеона. Ничего не понимая, Гермиона снова обернулась к Корнелии, которая уже успела достать из сумочки чёрное платье и крохотную шляпку с траурной вуалеткой. - Мама просила подобрать тебе что-нибудь на выписку, - объяснила она, по локоть запуская руку в сумочку и извлекая на свет чёрные туфли-лодочки, - но я захватила ещё и похоронный комплект – просто так, на всякий случай. Я ведь умница? - Ты вундеркинд, Корни, - похвалила Гермиона, чувствуя, что, несмотря на то, что изнутри её сжирала тоска по Кэрри, она всё же не останется со своей болью в одиночестве. Без труда разглядев всю гамму эмоций и красок на её лице, Антарес осторожно тронул её локоть и окликнул: - Ты точно этого хочешь? - Да. Я должна проститься с сестрой. Сопровождать её на похоронах вызвался Антарес, хоть Марлин и настаивала на том, чтобы присутствовали и они с Сириусом. Но Антарес рассудил так, что, если из Блэков будет он один, шансов на то, что дело закончится дракой, окажется значительно меньше. Мистер Грэйнджер с супругой, которую всего день назад выписали из больницы, появлению дочери удивились, но держались по-прежнему настороженно и будто бы отстранённо, хотя винить их за это было попросту глупо. И Антарес искренне надеялся, что Гермиона тоже это понимает. Похороны подошли к концу, едва успев начаться. Кажется, выступали какие-то видные люди из администрации старшей школы, что-то сказал глава муниципалитета – Антарес даже не запомнил. Он, не отрываясь, смотрел на Гермиону, которая всё время простояла у изголовья могилы рядом с родителями. Начавшись как обычная официальная церемония, тихо и чинно, закончилось погребение совсем некрасиво. Когда аккуратный сосновый гроб скрылся под земляной толщей, тётя Джо-Джо, всегда такая спокойная и здравомыслящая, внезапно упала на свежий холмик и разрыдалась, осыпая проклятьями всех, кто пытался её поднять. Антаресу стало тошно при виде горя несчастной женщины и он, воспользовавшись всеобщим замешательством, потихоньку протиснулся к передним рядам и, взяв за локти, отвёл Гермиону в сторону, опасаясь, как бы в толпе ей не стало плохо. - Тш-ш-ш... Дыши, девочка, - напомнил он, проведя тыльной стороной ладони по её подрагивающему подбородку. - Дыши... Она ничего не сказала, лишь яростно моргала красными от непролитых слёз глазами. - Отойди от неё. Подняв голову, Антарес натолкнулся на полный ненависти и горя взгляд мистера Грэйнджера и нехотя разжал руки. Не в его интересах было затевать ссору на кладбище, а потому приходилось повиноваться, хоть это и стоило неимоверных усилий. - Если Вы рассчитываете на то, что я уйду, - объявил он, сделав полшага назад, но по-прежнему поддерживая Гермиону за локоть, - то я вынужден Вас огорчить. Смерив его взглядом, мистер Грэйнджер поскрёб бороду, но в конце концов махнул рукой: - Да делай ты, что хочешь, Блэк... Антарес не стал его исправлять. После кладбища был традиционный поминальный ужин. В кухне дома, когда он проходил мимо, сновали с соусниками и пластиковыми чашами одетые в чёрное солидные дамы преклонного возраста. Весь дом был наполнен совершенно неуместной суетой, и от этого Антарес испытывал странное смятение. В последний раз до сих пор он присутствовал на похоронах бабушки, но тогда всё было очень чинно, степенно и тихо - точно так, как она и прожила свою достойную жизнь. Теперь же бесконечное бестолковое мельтешение вызывало у него лишь глухое раздражение, потому что одно он понимал ясно - Гермионе нужен покой, и здесь ей быть ни к чему. Поднявшись на второй этаж, он оглядел тянущиеся по обеим стенам ряды одинаковых дверей, а после приблизился ко второй справа, приоткрытой, и вошёл. Комната в конце узкого коридорчика была небольшой, но светлой. Должно быть, её добротно оборудовали ещё в пятидесятые годы и с тех пор не отпирали, потому что мебель была старой, но на удивление хорошо сохранилась. В правом углу под покатым потолком стояла кровать с лакированным изголовьем и четырьмя столбиками. В изножье кровати примостилось колченогое широкое кресло светло-кофейного плюша; ковёр того же оттенка укрывал большую часть пола. Напротив кровати обнаружился встроенный в стену просторный шкаф, слева от которого, в углу комнаты, стоял чертёжный стол с наклонной столешницей. У кровати на узкой тумбе стоял таз с низкими бортами и круглобокий медный кувшин, начищенный до благородного красноватого блеска - не необходимость, а красивая инсталляция. Тут же стояло единственное новшество – жемчужный кнопочный телефонный аппарат. Гермиона сидела в кресле, прижимая к животу подушку с пушистыми кистями, и оглядывала окружающее пространство с такой тоской, будто ничего уже нельзя поправить. Обернувшись на шорох открывшейся двери, она встретилась взглядом с Антаресом и, чтобы хоть как-то оправдать собственное пребывание здесь, объяснила: - Кэрри любила ретро. - Очень красиво, - оценил он, прошёл через комнату, и Гермиона тут же доверчиво прижалась головой к его животу. - Тш-ш-ш... Ты в порядке? Голова не кружится? Она в ответ лишь отчаянно замотала головой и обхватила его руками так крепко, как только могла. А Антарес, оглядывая голые стены и тумбы без единой фотографии вдруг подумал о том, как это странно и несправедливо, что человек живёт годы и годы, а потом от него остаётся только горстка потрёпанных вещей, которые легко умещаются в картонную коробку или вовсе шкатулку. - Вон отсюда. Обернувшись, он увидел в дверях Кристин, которая опиралась на руку своего парня Дэвида; за спиной сестры маячили Бесси и Одри с одинаково обеспокоенным выражением на лицах, так что от диалога, начавшегося подобным образом, не стоило ждать ничего хорошего. Тронув за плечо попытавшуюся подняться Гермиону, он обернулся к девушкам и объявил: - Я с пониманием отношусь к вашему горю и сочувствую ему, но Гермиону одну я здесь не оставлю. - Терри, не нужно... - Слушай, давай без скандала, - примирительно произнёс Дэвид, глядя на Антареса почти с мольбой, но он, решив говорить честно до конца, откликнулся: - Ты свою девушку не бросаешь, и я Гермиону не оставлю. Она ещё слаба, и ей... - Это ты во всём виноват, - отчеканила Кристин, в бессильной ярости сжимая кулаки. - Ты и такие уроды, как ты! Волшебники... Убийцы! - Крис, перестань! - беспомощно воскликнула Гермиона и вновь попыталась встать, но покачнулась, так что Антарес едва успел её поддержать. - Крисси, пойдём, - канючила Бесс, по щекам которой теперь уже безостановочным потоком текли слёзы. - Пойдём, не надо... - Это вы во всём виноваты! - кричала Кристин, вырываясь из рук державших её Дэвида и Одри. - Из-за вас Кэрри больше нет! - Хватит, Кристин! - одёрнула Гермиона, из последних сил стискивая кулаки. - Я не собираюсь оправдываться за то, что Антарес мне нужен, и что мы с ним одного вида, Мерлин прости и помилуй! Выпалив всё это, она прижала ладонь к губам, закусив костяшки пальцев и тщетно пытаясь восстановить дыхание, а Дэвиду всё же удалось выволочь упирающуюся Крис за дверь. Несколько секунд в комнате было очень тихо, но наконец Гермиона с надрывным вздохом прижалась к плечу Антареса и попросила: - Пожалуйста, пойдём домой... И, лишь прижав её к груди, он понял, какой именно дом она имела в виду. От порога квартиры её пришлось нести на руках, потому что после приключившегося скандала с таким трудом накопленных сил уже не осталось. И тогда, давая ей зелье по рецепту от целителей, переодевая в пижаму и укладывая в постель, Антарес поймал себя на мысли о том, что ему не в тягость заботиться о ней. Чувство было новым, практически незнакомым, ведь раньше он никогда не заботился о тех, кто не был связан с ним по крови... разве что о Кензи, но это ведь был совершенно особенный случай. - Постарайся поспать, - напутствовал он, прикрыв ей ноги тёплым пледом, и вытянулся рядом, но Гермиона лишь покачала головой: - Не хочу... Ничего не хочу... - Тш-ш-ш... Не говори так, - тихо укорил он, ласково погладив её по волосам. - Ты скоро поправишься, и тогда всё будет в порядке. Скоро начнутся каникулы... Может, возьмём ребят и махнём куда-нибудь на пару дней. Она слушала его молча, лишь изредка трепеща ресницами, но Антарес видел, как из её глаз понемногу уходит горечь, уступая место усталости и... смирению? Пусть так, но это было всё же лучше, чем слёзы. Мысли путались, и тогда он, пытаясь отвлечь её, вдруг вспомнил о том, о чём давно хотел спросить, но никак не решался. - Помнишь, как мы играли в Оракула? – Гермиона с заминкой кивнула. – Ты тогда так плакала… Что ты видела? - Да так, ерунду всякую, - отмахнулась она и опустила голову ему на плечо, позволяя и дальше гладить себя по тёплым живым волосам. На самом деле то видение она запомнила во всех подробностях, вот только подспудно предчувствовала, что Антаресу оно не придётся по вкусу. Тогда, выпив зелье, она оказалась в совершенно незнакомом месте. Некоторое время она с интересом оглядывала комнату, в которой очутилась, любуясь бревенчатыми стенами и тёплым светом, льющимся внутрь сквозь широкое окно, но стоять просто так было довольно глупо, и она наудачу сделала несколько шагов вперёд, к двери, рассеянно размышляя о том, как всё это выглядит для ребят, оставшихся там, за границей видения. За дверью оказалась простая деревянная лестница с широкими, добротно сбитыми перилами, и Гермиона пошла вниз, босыми ногами пересчитывая певучие ступени. Одна, две... Досчитав до самого конца и ни разу не сбившись, она легко спрыгнула с последней и сквозь просторный арочный проём заглянула в прекрасно видную отсюда комнату - судя по всему, гостиную. На ковре перед камином сидели голова к голове мальчик и девочка, а между ними пытался подняться на круглые мягкие коленки младенец, пол которого можно было определить лишь по ярко-голубым ползункам. Девочке было лет десять, и у неё был чуточку вздёрнутый капризный носик и хорошенькие тёмно-русые кудряшки, на которых, как стрекоза на цветке, примостился большой белый бант – очень легкомысленный и повязанный явно взрослой, женской рукой. Девочка что-то сердито выговаривала мальчику – маленькому, на три непоправимых года младше, хоть и глядевшему на сестру сверху вниз, - а он слушал с умилённой полуулыбкой, рассеянными пальцами обводя узор на ковре и подталкивая самому младшему малышу плюшевого дракона. Девочка недовольно ткнула его кулачком в острое плечо и, словно почувствовав взгляд Гермионы, подняла голову и прищурилась – напряжённо, серьёзно, точно взрослая. И тогда она узнала их - внезапно, будто кто-то повернул картонную тубу калейдоскопа, так что лица детей вдруг распались на отдельные, прекрасно знакомые ей черты: веснушки Корнелии, улыбка Марлин, её собственная ямка на подбородке у девочки, до этого принадлежавшая папе, а до него – ещё кому-то… Мальчик обернулся, проследив направление взгляда сестрёнки, и Гермиона прикусила губы, узнав его глаза – бледно-голубые, невозможные, с затаившимися на самом дне серебряными искрами. И она знала их имена, и любимые игрушки, и колыбельные – и слышала собственный голос, по одному выкликающий их в наплывавших на дом сумерках… Разумеется, тогда, четыре года назад, она не поверила увиденному и даже, кажется, расплакалась, но чем больше проходило времени, тем больше она убеждалась в том, что увиденное – правда. Вернее, слишком похоже на правду, чтобы попросту отмахнуться. Всё время, пока она бродила по закоулкам собственной памяти, Антарес не сводил с неё напряжённого взгляда, будто догадывался, что не всё так просто. - Так что ты видела? - повторил он, и Гермиона тихонько качнула головой: - Я уже и не помню... Я подремлю, ладно? - окликнула она, закрывая глаза. - Конечно. Спи. Спальня погрузилась в тишину, но в этом безмолвии не было скорби - не было ничего, кроме покоя. Лёжа без движения, Антарес прислушивался к тихому дыханию Гермионы и думал о том, что дождётся, пока полностью заживут её раны, и увезёт её. Куда угодно, лишь бы далеко-далеко, чтобы уже точно не делить её ни с кем на свете. И они будут гулять, держась за руки, по берегу озера - или моря, или вообще океана, всё равно, лишь бы у воды, как она хотела... Её глаза под полупрозрачными, почти фиалковыми веками чуть приметно шевелились – наверное, снится что-то, и как же он надеялся, что это не очередной кошмар. Господи, если ты только есть, сделай так, чтобы она была счастлива со мной… - Я тебя люблю. Будто услышав его сквозь сон, Гермиона смешно поморщилась и, пару раз сонно сморгнув, открыла глаза. - Терри, ты что?.. – прошептала она, щурясь от упавшего на лицо рыжего фонарного света. Он в ответ покачал головой: - Ничего, - и, приподнявшись на локте, крепко поцеловал её в висок. – Спи, родная. Я рядом. Она переползла с подушки ему на грудь и сжалась в комок, глядя в угол комнаты испуганными слезящимися глазами. Никто из них до самого утра глаз так и не сомкнул.