Колыбельная для Валар (Пасынки Илуватара-3)

Время шло, а лето, жаркое, сказочное, беззаботное лето, какого Огнеслав не припоминал за всю свою жизнь, лишь нехотя начинало уступать место душистой, солнечной осени. Но стоило ли верить в прожитые годы после того как, взглянув в миску с замерзшей водой, неведомым образом превращенную в зеркало, он увидел совершенно чужое лицо? Тому, кто взглянул на него из сумеречной глубины, было от силы лет двадцать. Черные волосы, серые глаза, очень светлая, чистая кожа - ничего общего с тем скукоженным, рано поседевшим и покрытым пигментными пятнами гномом-доходягой, что раньше видел в зеркале Огнеслав. Он всю жизнь носил очки с линзами в палец толщиной - эти глаза не знали, что такое очки. Руки, сильные, явно привычные к физической работе, ничем не походили на его кургузые лапки, в жизни не державшие ничего тяжелее бас-гитары да авторучки, а тело, выше его прежнего на добрых полторы головы, было телом бойца. С приезда Бронехода прошло довольно много времени, прежде, чем Огнеслав, опираясь на палку, смог выйти из дома - мышцы отвыкли от работы, полученные неведомо как и когда раны давали о себе знать, да и пройденная клиническая смерть сил и выносливости не добавляла. Он понимал - отлеживаться и восстанавливаться придется долго. И нужно было знакомиться с миром, в который его угораздило попасть. Компьютеров и интернета здесь, судя по всему,не водилось. Лучше всего помогли бы знакомиться с местными реалиями книги, но за время своего пребывания в этом мире Огнеслав не обнаружил ни единой, только множество свитков и все до единого - на неизвестном языке, написанные когда рунами, а когда странной вязью, чем-то вроде огама, похожей на следы жука-короеда. Местные же аборигены с холодно-красивыми, неразличимо-похожими лицами, говорившие на ритмичном певучем языке, те, кого Бронеход называл квэнди, по-прежнему не то вид делали, что русского не знают, не то действительно не знали. Бронеход, похоже, вполне здесь прижился, да только некогда ему - понятно,и статус высокий, вождь все же, и семья... Хорошо, Тима прислал - есть кому рассказать о мире, в который угораздило попасть. Хороший юноша, толковый, старательный, учиться любит и русский язык знает более-менее. Даже взялся переводить свитки с местного языка на русский, а заодно и в разговорах с местными быть переводчиком. Тоже неофит? Но сейчас Тим остался в доме за чтением очередного взятого у целителей свитка. Огнеслав предполагал, что снаружи будет какой-то поселок, обжитая местность. Но вокруг дома, вовсе не похожего на дом, поднимала к небу неохватные стволы дикая пуща. Впрочем, не совсем дикая - вокруг одного из стволов свивалась винтом узкая легкая лестница и, приглядевшись, бывший профессор обнаружил, что уводила она к помосту, почти не видимому среди ветвей. Дети построили себе домик на дереве? Или нет? Слишком уж изящно и аккуратно выглядела постройка, состоявшая, как оказалось, из нескольких соединенных лестницами платформ, располагавшихся на разных уровнях. Да и велики они были для детей. Неужели местные действительно живут там, среди ветвей? А еще была тишина. Густая, первобытная тишина. Огнеслав напрасно вслушивался - не было ни отдаленного шума автотрассы, ни перестука колес проходящего поезда, ни гула пролетевшего самолета. Лишь шелест ветра в ветвях деревьев, да голоса птиц, не нарушающие тишину, а лишь подчеркивающие ее. С трудом пройдя еще несколько шагов, Огнеслав опустился на поваленное бревно, прислонившись спиной к покатому травяному скату крыши и прикрыл глаза, ощущая, как кожа впитывает солнечный свет и тепло. Пес неведомой породы, ростом почти с коня, похожий одновременно на волка и на гигантского карикатурного добермана, подошел и улегся рядом, положив на колени тяжелую голову. Огнеслав провел рукой по шерсти, чувствуя, как и ему передается звериное спокойствие. Можно и отдохнуть… Но пребывать в теплом первобытном безвременье пришлось недолго. - О! Наконец-то! Бывший ученый открыл глаза и увидел перед собой белобрысого местного мальчишку, которого уже видел в компании Бронехода и Лив. - Я специально караулил, когда ты выйдешь. Меня к тебе целители не пускают. Меня зовут Каринто, а тебя как? Ты из лауме? А ты сможешь со мной заниматься? Наставник редко тут появляется. Даст задание, спросит урок - и опять уходит. А переехать к нему мне позволят не раньше, чем исполнится четыре дюжины зим. А мне пока только две дюжины с четвертью. А живу я вот здесь. Рядом. - мальчишка махнул рукой куда-то в сторону особенно густых и непролазных на вид зарослей, - У наставника лаумин не родной. Он сам его недавно выучил. Лауме живут далеко. Меня одного к ним не пускают. Граница рядом. Опасно. Был бы я всадником - дело другое. Никто бы слова не сказал. У всадника варг есть. Им вдвоем везде можно. Даже если всадник маленький. А я не всадник, а мастер слова. Будущий. Всадников в семье нет. Сопровождать меня некому. Так ты будешь меня учить? Парнишке на вид не двенадцать, ему хорошо если десять сравнялось. Огнеслав ошибся, впервые увидев его в полумраке дома, при свете лампы, которую ему упорно хотелось назвать керосиновой, хотя керосином местные не пользовались, а лампы заправляли, судя по запаху, смесью спирта со скипидаром. Дюжины? Какие еще дюжины? Ему позволят поехать к учителю, когда сравняется... пятьдесят лет? Что за чушь? - Ооой, - Каринто страдальчески оскалил мелкие, очень белые зубы. - Не думай так громко. У меня от твоих мыслей разум сейчас закипит, как вода в котелке. Огнеслав подумал, что у него самого сейчас мозги вскипят от бурного натиска и сотни вопросов этого мальчишки. Воистину, анфан террибль... - Прикрооойся… Ну хоть шлем на голове представь…Почему Анфауглиф, я там никогда не был. Я просто хочу как следует выучить лаумин, что здесь плохого? А тут, кроме меня, никто его не знает. Наставник живет за две реки отсюда. Лив тоже не знает, а только учится, хоть она и лауме. Огнеслав не знал, что и думать. Опыта общения с подобными детьми у него не было. Вопросы, задаваемые Каринто, были слишком осмыслены и серьезны для ребенка. Говорить с ним, как полагается говорить с ребенком - глупо. А как со взрослым - странно. Представить шлем упорно не получалось. Выходило что-то вроде дырявой шапки-ушанки почтальона Печкина, сделавшей бы честь любому бомжу. - Я Огнеслав. - заговорил он, тщательно подбирая слова, - А сколько тебе на самом деле лет? Восемь? Десять? -Две дюжины с четвертью. Зим, - терпеливо повторил Каринто. - Что значит “лет”? Кто же года по лету считает? Появление оравы босоногих ребятишек, утащивших Каринто с собой, Огнеслав воспринял как избавление. Если тут все дети такие, то как Мстислав здесь вообще жить ухитряется? “Господи, дай мне Феназепам, чтобы принять то, что не могу изменить! Дай мне Пирацетам, чтобы изменить то, что надо изменить. Пошли мне Танакан, чтобы не забыть принять Феназепам и Пирацетам. И помоги найти очки, чтобы отличить одно от другого…” - мысленно взмолился он, и тут же вспомнил, что последний предмет ему уже не понадобится. Потом пришла еще одна непрошенная мысль - здешние дети вели себя до странности тихо. Такая же компания обычных детишек вопила бы на всю округу. И почему Каринто сказал, что он слишком громко думает? Значит, все-таки секта? На памяти Огнеслава такую околесицу несла только наркоманка по кличке Джин, она же Юлька-торчок, бывшая вместе с ним в той же приснопамятной дурке, куда его упекли родственники, сбрендившая на почве скандинавских мифов, обладательница красивого, почти оперного голоса, говорившая цитатами из песен и называвшая Мстислава Одином Хардраде. Она садилась у его клетки и часами плела невероятную чушь. Но бред, рассказываемый Джин, странным образом возвращал Мстислава из мира его ненависти в мир людей. И превращал из Бронехода в Одина. Или все же проект “Реванш”, хоть Мстислав и говорил, что проекту давно пришел конец? Каринто назвал Лив и его самого лауме, а русский язык лаумином. Но ведь “лауме” обозначает - “ведьма”… Или это опять странности местного языка? Тима, что-ли, спросить? Но как тогда, в любом случае,объяснить собственный новый облик? Ведь помнящийся бред между жизнью и смертью, в котором он вместе с тощей белой волчицей с цепью на шее, фантастическим огромным волкоподобным зверем и странным человеком бежали по призрачной дороге, чтобы попасть на поле, где незадолго до этого произошло средневековое сражение, где лежали и куцехвостый пес, что был сейчас рядом с ним, и тот, кого он видел теперь в зеркале вместо своего прежнего облика, и слова спутника-человека, после обернувшегося огромным мохнатым серо-черным котом, о том, что нужно быстро занять тела, за каждое из которых он даст одну из жизней, потому что души, занимающие эти тела ни на что не годны, а потом обернувшийся собственным пробуждением в этом мире никак не мог быть правдой... От пробежавшей ребячьей компании осталось множество отпечатков босых ног на рыхлом песке. Тропа, похоже, вела не то к озеру, не то к реке - оттуда до Огнеслава доносился запах свежей воды. Это тоже было странно - раньше он никогда не обращал особого внимания на запахи, если, конечно, это был не запах газа. Теперь же запахи и звуки настойчиво давали знать о себе. И не только они. Следы босых ног на песке казались ему неправильными. Огнеслав поднялся и подошел, чтобы рассмотреть следы поближе. Пес проводил его укоризненным взглядом. Новое тело опустилось на корточки и стало разглядывать отпечатки. Видимо, для него это было привычным занятием. Похоже, Бронеход был все-же прав - следы были не человеческими, хоть и похожими. Но, может быть, эти следы оставили не дети, а какие-то животные, пробегавшие здесь до них? “Не обольщайся, - сказал голос разума. - Они и вправду не люди”. Но верить в это не хотелось. От изучения следов его отвлекли тяжелые, неуверенные шаги. Оказалось - еще один абориген, явно не знающий, куда ему идти. Но, несомненно, тоже подопечный здешних целителей - едва на ногах держится. Его волосы - густые, словно шерстка, коротко стриженные, были совершенно белыми, как у альбиноса. “Сотрясение мозга”, - наметанным глазом определил Огнеслав. - “Картина типичная. И кто знает, что там еще. И кто ж ему, красавцу, разрешил вставать? Дезориентация в пространстве налицо. Вернуть его назад, пока случилось с ним чего”. Оскалившись, как до него Каринто, абориген закрыл уши руками и опустился на землю. - Пошли, - Огнеслав взял страдальца за руку и повел обратно в дом. Собрат по несчастью шел послушно. Идти было далеко - целых десять шагов. А то и двенадцать. Ноги не держали - хорошо, пес подошел и подставил спину, позволив опереться на себя. На сей раз Огнеслав внимательно разглядел аборигена и убедился окончательно - Бронеход был прав, говоря, что квэнди - не люди. Короткая стрижка не скрывала плотно прижатые уши с намеком на волосяные кисточки, похожими на рысиные. Ярко-синие, глубоко посаженные глаза были с вертикальными зрачками и большими, почти полностью перекрывающими белки радужками ночного существа. Неестественно тонкие, но при этом правильные и гармоничные черты лица. А на длинных хрупких пальцах с узкими, острыми ногтями, более похожими на короткие крепкие когти, было по четыре фаланги. Чудовищно чуждый псевдоевропейский облик, вблизи производивший, скорее, отталкивающее впечатление. Карикатура на человека. Такого нельзя было добиться никакой пластической хирургией - перекроить можно многое, но не добавить лишние действующие фаланги пальцев и не изменить форму черепа. Но на этом странности не прекратились - стоило им переступить порог дома, как дезориентация у Огнеславова спутника тут же бесследно исчезла. Свою нишу (оказалось - соседняя) он нашел без труда. Пушистый серо-черный котище, никому не дававшийся в руки, спрыгнул с потолочной балки и, громко мурлыча, словно отдаленный гром, с важным видом прошествовал следом. А Лив, дожидавшаяся в центральной зале у очага, напустилась на явившегося Каринто. По русски она говорила еще плохо, но при Огнеславе уже целую неделю другой язык не использовала. - Я что тебе говорила? Где быть? Каринто обиженно надулся, тут же став похожим на обыкновенного человеческого мальчишку. - Я только туда и обратно. - Да. А по пути зайти в десять мест. Ничего поручить нельзя. - Нет, можно! - Нет, нельзя. Я тебе сказала. Гэльмир дверь не видит. Там завеса. У него поражение в правах. И другие целители говорили. Сегодня же твои родители все узнают. Иди отсюда, позор клана. - Лив, он же ребенок! - Огнеславу стало жаль мальчишку. - Как можно всерьез полагаться на ребенка? - Он дал слово. Слово надо держать. Не маленький. Две дюжины зим - большой. Лицо Лив пылало праведным гневом, но в устремленном на Огнеслава взгляде была нежность. “Он поймет, - думала черная ведьма. - Он такой умный. Жаль, что я еще так плохо говорю на его языке… Жаль, что у меня нет гвоздя…”. Но Огнеслав пока не слышал ее мыслей. Тем временем, в шести лигах оттуда, шел совсем другой разговор. Солнце, пробиваясь сквозь листву огромного древнего дуба, играло бликами в стоящей на столе бронзовой чаше с водой. Возле стола расположились трое. - Это очень злая шутка, леди Иримэ. Ведь это ты приказала Лив явиться к целителям, когда к ним привезли Огнеслава, и прислала за ней коня. И это при том, что Лив не занимается целительством. Она черная ведьма, некромант. И до нее на тот момент было гораздо дальше, чем до Грэйс, которая живет здесь же, по соседству, и которая действительно целительница, - Один с упреком смотрел в скульптурно-красивое, холодное лицо Матери Матерей. - Да, я приказала Лив явиться, чтобы отозвать fea с порога владений Намо, - леди Иримэ рассеянно играла пером и по поверхности воды в бронзовой чаше пробегала легкая рябь, - Но это была не шутка. И не злая. Я не хочу видеть на землях Эндорэ черную ведьму, какой бы хорошей она ни была, и не хочу, чтобы fear, явившиеся в Эа, оказывались игрушками Намо. Зеркало сказало, как сделать и то, и другое, никому не причиняя зла. К тому же зеркало сказало мне, что Огнеслав твой друг, и вы одной крови. - Не причиняя зла… Если бы все было так просто, леди Иримэ. Заставить ее ухаживать за мужчиной, кормить, мыть, переодевать, перевязывать - и это при том, что она молоденькая девчонка. Неудивительно, что она влюбилась по уши. А правила ее цеха запрещают это. Вот и мечется теперь Лив, между желанием и долгом, как на распутье. “Все лучше, чем возиться с трупаками и дураками” - тщательно прикрывшись, подумал Ломион, молча наблюдавший за напарником и Матерью Матерей. Сосредоточившись на образе Лив, он заглянул в будущее. Знакомо пробежал по спине холодок. Лиственные стены словно растворились. Ломион как наяву увидел Лив в васильково-синем платье и вышитым золотой нитью айяте, в венке из белых ромашек на черных волосах, вбивающую бронзовый гвоздь в дверной косяк. Ломион мысленно усмехнулся. Он тряхнул головой и видение исчезло. - Я ни при чем, - покачала головой леди Иримэ и ее коса соскользнула с плеча золотой змеей, - Правила этого цеха начал разрушать ты, конунг. Разве не ты дал ведьме семью? Разве не ты изгнал старую Амхен, не позволив Берте стать ее ученицей? И разве не ты уговорил леди Галвэн взять Берту в ученицы, хотя серые ведьмы не берут учениц? И разве не ты сделал деревенских сирот своими и ее приемными детьми? Ты возрождаешь свой народ из пепла. Жизнь должна порождать новую жизнь. Иначе ей незачем быть.