Имена

      Раньше Люсия даже подумать не могла о том, что она чем-то отличается от других девочек, девушек, потому что попросту не замечала этих небольших отличий, и демонический облик ей воспринимался не как отклонение, а как очень полезная способность для выполнения своей будущей миссии — защиты родного острова от всякой угрозы. И Матье ласково подкрепляла в ней непоколебимую веру в то, что всё с ней в порядке.       А потом случился Армагеддон. Нет, не во всем мире, и даже не на острове, а в сознании самой Люсии, потому что она узнала слишком много о себе, чтобы её собственный внутренний мир остался прежним. Имя у неё на плече — не метка от связанного с ней человека, а её собственная кличка, данная при создании: да, она была лишь искусственно созданной куклой, одной из десятка, сотни таких же кукол, служащих безумному оккультисту. И даже для этой цели она оказалась бесполезной. Это… это было слишком для девушки.       И тогда ей помог с этим справится Данте. Тот самый Данте, что, казалось, вообще не мог воспринимать вещи достаточно серьёзно и этим безмерно её раздражал… он отнёсся к проблеме Люсии серьёзно и уделил драгоценные минуты накануне гибели всего мира для неё. Тогда воительница взглянула на охотника по-новому и… влюбилась. Впервые в своей жизни её сердце изменило своему привычному темпу, сорвалось в безумный пляс и намеревалось вырваться из груди прямо в руки этого удивительного мужчины, что пожертвовал собой, чтобы она не отправилась на верную смерть в Ад.       Теперь все действия Данте она воспринимала как знак доброй воли и большого сердца: сын Спарды отправился на остров Думари, чтобы бескорыстно помочь им разобраться с Арием, помог в поисках артефактов, спас её от Ария, перехитрив при этом одержимого мужчину. И не то, чтобы охотник на самом деле этого не делал, просто её искаженное влюблённостью сознание было склонно гиперболизировать любые заслуги полудемона.       И даже сейчас Люсию не смущали их шаткие отношения, полные недосказанностью. Вообще, она была безмерно переполнена счастьем уже от того, что возлюбленный её не оттолкнул и позволял их встречам случаться. Она считала, что это потому что они оба единственные в своём роде: он единственный и неповторимый мужчина, в котором текла и кровь демона, и кровь человека, а она единственная искусственно созданная демоница, что стала защищать людей. Это должно было их объединять, притягивать друг к другу даже без лишних меток.       Как же она во всём ошибалась.       Правда открылась внезапно и очень глупо. После близости она лежала в постели, абсолютно нагая и немного смущенная этим, а Данте лежал рядом, но в этот момент потянулся к тумбочке за… за чем-то — Люсия не следила за такими мелочами, ей больше нравилось наблюдать непосредственно за самим охотником. И девушка, глядя на без преувеличения красивый рельеф спины, заметила черную каллиграфическую запись между лопаток — метку. Это её потрясло настолько, что слова соскочили с языка без раздумий:       — У тебя есть избранная, — это было сказано неуверенно, однако точно не было вопросом.       Бутылка воды в руке Данте неожиданно лопнула, и содержимое вылилось на ту же тумбочку, а потом стекло на пол, прямо на майку мужчины, что была туда кинута в порыве страсти.       Люсия замерла, не ожидая такой бурной реакции от Данте. Она вообще подумать не могла, что он мог бы реагировать на что-то так остро, ведь обычно он отшучивался даже в самой сложной ситуации. Эта женщина — почерк был больше похож на женский, слишком аккуратный, — была очень дорога для охотника. От осознание этого факта больно кольнуло под рёбрами.       — Был. Но он уже умер, — слова звучали очень сухо, очень непохоже на то, как разговаривает Данте всегда. И, если бы она не знала, что их точно произносит её возлюбленный, Люсия бы никогда этого не признала бы.       Воительница даже не успела удивиться тому, что соулмейтом был мужчина, потому что больше её поразил этот голос. Голос человека, который потерял свою любовь и всякую надежду.       Она хотела что-то сказать, может, даже извиниться, но тут Данте развернулся обратно с приятной улыбкой на устах и лукавым прищуром — от такого вида сердце девушки всегда трепетало — и сказал:       — Неважно… это было так давно, что это уже абсолютно неважно, — и он поцеловал её в алые дрожащие губы, не желая более об этом говорить.       Тогда Люсия поняла, что слишком много напридумала, и она никогда не добьётся от Данте настоящих слов, вместо приятной глазу картинки. Ведь они совсем разные: Данте настоящий, но притворяется искусственным, а она искусственная и притворяется настоящей.