— Я добьюсь вашего признания.

— Кенширо-сан! Кенширо-сан! — неуклюже делался шаг за шагом, совсем немного похожий на бег. Мальчишка мчался с целью догнать бродящего по коридорам пса. — Хм? — пес хотел было обернуться и остановился, а блондинчик влетел прямо в него, к счастью, они удержались на ногах. — Аккуратнее, Хитоши, что-то стряслось? — наконец-таки, поинтересовался белобрысый, поскольку меньший молчал, «приходя в себя». Меньший помотал головой, после похихикав. — Кенширо-сан, а вы знали, что являетесь для Мусаши героем? Прямо как в сказках! Помните хоть одну? Он считает вас своим рыцарем на белом коне, разве это не чудесно?! Так романтично! — меньший Сугороку явно не знал о понятиях разнополой и однополой любви, так что не стеснялся говорить подобное, в отличии-то от Йозакуры, которой смутился. Блондинчик аж закружился на месте, прямо-таки сияя от своих слов. Мало того, что ему было неловко, дак ещё и объяснить язык не поворачивался, да что уж там! Он и сказать ничего не мог, просто кашлянув в кулак и глянув в сторону с таким стыдом и позором, словно это видела и слышала вся тюрьма, он сделал тяжкий вздох. — Возвращайся к работе, Хитоши, — после же, Кенширо отвернулся, идя своей дорогой, хотя её он забыл после такого-то заявления. Сложив руки на грудной клетке и малость опустив голову, Ину проигрывал в голове данные слова, что так жизнерадостно восклицал блондин, --…Бред какой-то, — холодно и равнодушно рявкнул он, далее отправляясь проверять закючённых, да и подальше от камеры 634-го. Сугороку недопонимающе смотрел ему вслед, но вспомнив, что хотел вернуться к «огоньку», шустро дёрнулся к его камере. — Муса-аши-и! Я вернулся-я! — подбегая к решетке, вновь радостно хихикает блондин, что заставляет тёмного поднять голову. — Хах, ну и как, что ты ему сазал? — мягко улыбнувшись, поинтересовался тот спокойно. — Я? Я сказал, что он для тебя рыцарь на белом коне! Твой герой! Это так волшебно! — хихикая и радуясь за свои слова говорил блондинчик. — Ч.ч-го?! — улыбка пропала, а сам 634-й аж заикнулся из-за такого заявления, — Зачем ты сказал такое надзирателю? — обеспокоенно говорил тот, уже и о книге позабыв, ну, на время. — А… А что, не надо было?.. — уже неуверенно проговорил Сугороку, перестав так «сиять». Мусаши томно вздохнул, далее отрицательно покачав головой, — Оуф! Прости, прости, Мусечка! — записклявил блондин, чуть ли не ноя. Мусаши отвлёкся от данного нытья на случайно услышанный строгий шаг, который был всё ближе и ближе. Вот уж, к ним направлялся и сам Йозакура, на «плач» ли, или чего похуже.