Теория боли

«Отправили меня на поиски богатства, сундука, что полон золота и бриллиантов». Вождь свидетель — Паула не желала всего этого. Не желала чувствовать едкий запах пороха, стали и оружейной смазки, что так сильно врезается в ноздри и от которого хочется крепко зажмурить глаза, до мушек и цветных пятен, состроив гримасу отвращения. Не желала слышать оглушительные выстрелы оружия ближнего боя, раздававшиеся эхом по всему этажу, смешивавшиеся с голосами сотрудников, их криками отчаяния и страха. Кто-то звал на помощь и просил, нет, умолял о пощаде, однако среди этой адской смеси было трудно разобраться, кому принадлежал голос. Возможно, Паула бы тоже кричала и бежала прочь отсюда, совсем не жалея ног и дыхания. Бежала бы, пока горло не разгорелось адским пламенем, а в коленях не появилась дрожь от достаточно большой и непривычной слабому телу физической нагрузки. Только именно она держит дробовик, чувствуя под пальцами разгорячённую от множества выстрелов сталь, которая так и жжет нежную кожу рук. Жар металла Паула уже не ощущает, возможно, от того, что собственная кровь сейчас горячее любого огня. «Сидела на кровати в полном одиночестве до самого утра, "Они придут за мной" - рыдала я». Она ревела. Ревела долго, безутешно, так что голос становился хриплым от истерики, а горло саднило от боли и жжения, заставляя её задыхаться от горьких слёз. Лежащая перед ней жестковатая подушка была насквозь мокрой, она уже просто-напросто не в силах была впитать безостановочно стекающую по щекам влагу, и поэтому ее приходилось вытирать руками, или первой попавшей под руки тканью. После нужно было долго промывать лазурные глаза, жутко болевшие от скопившейся в них соли. Паула поднимала взгляд на зеркало и видела лишь растрёпанные сухие волосы, чуть прикрытые веками безжизненные впадины с чернильными мешками под ними и едва заметно дрожащие бледно-розовые губы. Видела не себя, а какую-то другую девушку, очень похожую на неё саму, но слишком измученную, слишком забитую, слишком отчаявшуюся. Она била руками стены. Била сильно, нещадно, превращая небольшие бледные ладошки в кровавое месиво, раздирая кожу и позволяя теплой липкой жидкости стекать вниз, пачкая кисти и пол. Оседала на землю, проводя пальцами по стенам и оставляя тонкие кровавые следы, которые по-хорошему надо было бы отмыть до прихода матушки. Паула смотрела в пол и не видела, как к темным лужам опадали солёные капли: она видела перед собой лишь размытые пятна, ничего больше. Но она терпела, кусала губы, сжимала ткань до образования небольших дыр и появления белых пятен на костяшках; грызла ногти, сдирала тонкую кожу с фаланг пальцев, кусала ладони, буквально впиваясь в мягкие мышцы и оставляя после себя неровные отпечатки зубов и кровавые гематомы, что проходили не сразу и неприятно ныли, заставляя раз за разом отвлекаться на них в течение рабочего дня. «И пыталась я сохранить свои секреты глубоко внутри, мой разум словно смертельно болен». Легран всегда любила играть с огнём, и Паула это прекрасно понимала. Марси походила на непослушного ребенка, который снова и снова жёг спички в надежде, что хоть одна из них загорится от трения, но этого не происходило: либо спички ломались от давления, либо искра появлялась всего на долю секунды и моментально гасла, расстраивая малое дитя и усиливая желание зажечь маленькую деревянную спичку. Желание увидеть, как сухое дерево тлеет от огня. Что ж, после стольких попыток ей наконец удалось извлечь огонь из головки, покрытой едкой серой. Примерно минуту Легран наблюдала, как языки пламени тянутся всё выше и выше к небесам, будто стремясь достать облака своей заразительной яркостью, а затем небрежно бросила почти догоревшую спичку в траву, зная, что скоро все само окончится. Она даже не заметила, как последняя искорка от спички подожгла тонкий фитиль, и огонек быстро-быстро побежал по верёвке, с каждым мгновением сокращая расстояние до взрывчатого вещества. Именно сегодня наконец произошёл пронзительный взрыв, испепелив всё живое, посмевшее оказаться в радиусе действия, и оставив после себя мелкую пыль, что спустя некоторое время осядет на холодный гранит и создаст тонкий и хрупкий слой праха, с легкостью исчезающий от неосторожного действия. «Мне тесно в этом теле, Плоть причиняет боль Я холоднее Хеля Я истинное зло». Очередной выстрел и очередной голос из тысячи практически сразу затихает, выдавливая из себя предсмертные хрипы и неразборчивые звуки, замолкая. Паула даже не смотрит, в кого она стреляет, она лишь хочет, чтобы ненужные голоса заткнулись и не орали под ухо. Крики не приносят ей никакого удовольствия, право, они только раздражают, впиваются в барабанные перепонки, вызывая непреодолимое желание закрыть уши, дабы хоть как-то сохранить свой слух. Но руки продолжают удерживать ствол, а глаза выискивают среди серой перепуганной толпы единственного человека, из-за которого сейчас происходит этот спектакль. Ну же, где ты?.. С уст срывается нетерпеливое и раздраженное фырканье, и девушка смелым и размеренным шагом направляется вперёд, только вперёд. Сейчас ею движет холодная решимость и острое, кипящее в теле желание мести, и возникает у нее порой смутное ощущение, будто вовсе не она идет — кто-то умело подвязал к её конечностям тоненькие серебристые ниточки, слабые белые отблески которых можно увидеть на ярком свету. Через несколько секунд они погаснут, станут невидимыми, растворившись в воздухе. За эти ниточки кто-то тянет её дальше, вглубь Министерства, в самое сердце осиного гнезда. Ещё немного, несколько шагов, и она доберется до рабочих мест, пройдёт к самой дальней кабинке, направит пушку на недруга и... — Пожалуйста, прекрати! Столь знакомый голос и крепкая хватка в районе предплечья заставляют Паулу с явной неохотой посмотреть на того, кто посмел отвлечь её от долгожданной цели. Полным гнева взглядом она смотрит вначале на руку, после на самого человека. Мышцы лица невольно, медленно расслабляются, и с губ слетает лишь одно имя: — Эмильян? Паула видит, как он что-то говорит ей, — причем так эмоционально! — однако она не слышит его, до нее долетают только обрывки слов, которые достаточно трудно совместить в единое целое, а если получится, то смысла в этих словах всё равно окажется совсем немного. Она смотрит на него и не может отвести глаз, как в тот день, когда она впервые заметила его на рабочем месте. Такой добрый, такой милый и такой дружелюбный. Ну разве он не идеален? Паула думала так же, когда видела, как он подменял какого-то коллегу и делал за него всю работу, потому что тот плохо себя чувствовал. Думала так же, когда он впервые заговорил с ней: девушка заикалась, мялась, нервно сжимала ткань рубашки и всячески пыталась скрыть за тканью одежды ладони (какая же она девушка, если у неё все костяшки перебинтованы?), а Эмильян словно не обращал на это внимания и продолжал мило поддерживать беседу, спрашивать, что и как в Министерстве, то и дело улыбаясь. Его слабой улыбки хватило для того, чтобы Паула осознала — она влюбилась. Это казалось такой глупостью, ведь у неё уже был расписан целый сценарий на ближайшие десять лет: что и как она будет делать, с кем ей следует держать приятельские отношения, а кого стоит опасаться. Другими словами, она — идеалистка, у которой в записной книжечке, что полна клееных закладок разных цветов, расписан каждый пунктик, каждое действие и каждое слово. Эмильян взял и вдребезги разбил её планы, даже не подозревая об этом! Быть может, ещё есть шанс остановиться? Быть может, еще есть слабая надежда на то, что у них выйдет что-нибудь? Если бы ему было всё равно, он сейчас не стоял бы пред ней и не произносил не имеющие смысла утешительные слова, просьбы опустить оружие и успокоиться, ведь так? Ведь так?.. Нет. Нет больше никаких шансов и надежд. Если бы были, стал бы он шутить над ней? Все эти слова признания, даже тот поцелуй были не больше, чем шутка... и плевать, что это очередной розыгрыш Легран, ведь Хазер спокойно мог отказаться от глупой авантюры, никто его не заставлял! Он так же предал её, как все остальные, и это неоспоримый факт. Паула предателей не прощает. С её уст срывается слабое подобие крика, тонкие брови вновь сводятся к переносице, а сама она вырывает руку из крепкой хватки парня, отойдя от него на пару шагов. Буквально секунда раздумий, и она поднимает тяжелое оружие, кладёт палец на спусковой крючок и тут же нажимает на него, даже не посмотрев, куда именно целится. Даже не смотрит, какая часть тела попала под огонь, — живот, нога, грудь или, может быть, голова — ей уже настолько всё равно. Паула никогда бы не подумала, насколько быстро может испариться её влюбленность в этого человека. Всё, что было построено кропотливым трудом, разрушилось в одну секунду, всё превратилось в пепел, который ветер вскоре подхватит и унесет далеко-далеко, оставляя лишь мимолетное воспоминание. «И дети плачут: "Страшно нам, остановись!" Я ничего не могу поделать с этой ужасной силой». Ещё немного, и вот из коленной чашечки ручьем стекает кровь, а на лице Марси Легран читается испуг, боль и страх. Она что-то сбивчиво и быстро лепечет себе под нос, пытается отползти назад, оставляя за собой небольшой неровный кровавый след, словно подстреленное животное, все ещё пытающееся убежать, скрыться от охотника, не подозревая, насколько это бесполезно и глупо. Вот теперь смешно Пауле. Настолько, что она уже не скрывает широкой улыбки, пугающей и далеко не доброй, и смеётся. Сначала тихо, потом всё громче и громче, она буквально заливается смехом, словно ребёнок от рассказанной шутки или чьего-то забавного действия. «Всё правильно, чёрт возьми, ты должен бояться меня!» Подумать только! Легран сейчас просит её не стрелять, вымаливает прощение и милосердие, искренне надеется, что он простит те ужасные грехи, которые она совершила. Сейчас она получит своё прощение, а что дальше? Лишь злорадно улыбнется и, пользуясь добротой, вновь нагрешит, обидит немало людей, не забыв вонзить острые ножи в спину по самую рукоять, и сделает вид, будто она вовсе к этому не причастна. Только наивный глупец может даровать ей прощение. Донг, может быть, слабая, но далеко не глупая. Она все прекрасно понимает и поэтому наводит дробовик на дрожащую Легран, целится в её темную голову, прямо в центр лба, предвкушая как лицо, на котором так много косметики что не сосчитать все слои, вот-вот превратится в смесь крови, костей и тонких мышц. Паула хмыкает и левой рукой удобнее перехватывает ствол оружия, а указательный палец правой руки кладёт на спусковой механизм, чуть надавив на него. — А где же было моё прощение, которое я просила? Марси молчит; изумрудные глаза лихорадочно бегают из стороны в сторону, а губы то раскрываются, то закрываются, не в силах издать хоть какой-нибудь звук. Может быть, Марси пытается что-то сказать, но слово не желает вырываться из её горла, застревает поперек острой костью, не давая ей получить необходимый кислород и вызывая болезненное удушье. Донг делает глубокий вдох грудью и слышит запах пороха, страха, крови и отчаяния. На самом деле запахов намного больше, просто большинство из них успело раствориться в этой адской и ядовитой смеси. ...а потом раздается выстрел. «У кого сейчас власть?..»