Ради тебя

      Эстебан по-прежнему был главарем в банде. Его все так же боялись многие школьники – а взрослые старательно делали вид, что все в порядке. На самом деле всем было все равно. Даже отцу.       Он зарабатывал деньги, слал «туда», Фернану. Уходил затемно, приходил тоже, наскоро проглатывал пустой чай и падал в кровать, чтобы с утра снова окунуться в круговорот дел. Про сына почти не думал. Жив – и слава Ушедшим.       Не все равно было Валентину. Его Эстебан ласково называл «Тино». Придд не возражал. Он все так же учился на «отлично», запоем читал, а порой играл на стареньком школьном пианино. И тогда Эстебан приходил и слушал. Порой сидел, прикрыв глаза, и едва заметно улыбался. Тино закрывал аккуратно крышку пианино и оборачивался к нему: - Сбился в третьем такте. - Ерунда, - отмахивался тот, - все равно играешь оху… ох, как здорово! И тогда Тино тоже начинал улыбаться. Только с Эстебаном он чувствовал себя живым. И даже смеялся порой.       Выступал Валентин и на школьных мероприятиях. И учителя сперва с непониманием смотрели, как на первый ряд усаживается сам Колиньяр собственной персоной. В неизменной кожаной куртке, которую он принципиально не снимал в школе, в высоких ботинках, и с шипованными браслетами на запястьях. Когда играл Придд, в зале воцарялась полнейшая тишина. А затем Эстебан первым начинал аплодировать. А на щеках Тино появлялся румянец смущения. В гостях друг у друга они не бывали. Эстебан догадывался, что в семье Приддов не будут рады такому гостю. А вести Тино к себе отчего-то стеснялся. Так пришла пора экзаменов. После них, казалось, дороги двух друзей разойдутся. Придд оставался в десятом, Колиньяру же явно намекали, что ему дорога куда угодно, но не продолжать учиться. Да и сам он не горел желанием.       А летом пришло страшное известие. В колонии, где отбывал наказание Фернан Колиньяр, вспыхнул пожар в жилом корпусе. Поскольку двери и окна были закрыты, сразу эвакуировать заключенных не удалось. И к числе тех, кто задохнулся в дыму, был и он – дядя Ферни. Отец сдал очень сильно. На него было больно смотреть. - Ты пей, - уговаривал его Эстебан, подсовывая стакан с касерой, - надо залить боль. - Не надо, сынок, - хрипло отвечал Жоан, - ты лучше пообещай… Что хоть ты останешься жив. Все ушли, все. Сначала родители, твои бабка с дедом, ты их почти не помнишь… Я сам виноват – купил путевку в Багряные Земли. Кто же знал, что у самолета откажут оба двигателя? Потом Урсула… Ну, Создатель ей судья. Теперь вот Ферни. Не уберег… Он бормотал, пьяно покачиваясь на стуле, хотя был трезв. На какое-то время Эстебан забыл про друзей и даже про Придда – был занят отцом. Старался быть рядом, помогал, даже привел в порядок их «холостяцкую берлогу». С отцом ездил забирать урну с прахом, чтобы захоронить на кладбище, в могиле бабушки и деда. - Вместе теперь лежать будут. Жоан погладил памятник, где к двум фотографиям присоединилась третья. Фернан там был таким,каким его помнил Эсти – молодым. Веселым. Неунывающим. - Пап, сколько тут ему? Пятнадцать? - А? Не помню. Может, чуть больше. А что? - Да так, ничего. Эстебан был похож внешне на дядю – та же линия губ, брови, нос, упрямо вздернутый подбородок. На миг показалось, что с памятника на могиле смотрит он сам. Эстебан зажмурился, помотал головой. - Нет, все-таки не слишком похож. И прическа другая. Фернан коротко стригся, Эсти отрастил волосы почти до лопаток.       В начале Летних Волн они снова встретились. В том же заброшенном доме, где в первый раз. - Я искал тебя, - мягко укорил его Тино, - твой телефон был выключен. - Прости. Я… я поменял номер. А затем вдруг накатило, будто сильная рука сдавила горло. И теперь он, задыхаясь от непрошенных слез, рассказывал Придду о гибели дяди. Тот слушал, обняв за плечи, и по щекам Тино тоже катились слезинки. - Может теперь они вместе?- вдруг спросил он. - Кто – они? - Джастин и Фернан. Они же были друзьями. - Значит, обязательно вместе. Эстебан вытер ладонью лицо, поднялся. - И мы тоже будем. Вместе.       Осенью Валентин переехал в собственное жилье. Оказалось, что у него умерла тетя, оставившая ему свою однокомнатную квартиру. - Дома тесно, да и братья растут, им нужна моя комната. У Ирэны малыш скоро родится. Куда им еще я? Эсти был счастлив. Горе слегка притупилось за хлопотами. Он вовсю помогал с ремонтом, таскал новую мебель, поигрывая бицепсами. А затем спросил: - Можно, я к тебе переберусь? Хоть на время? - Я это и хотел предложить, - ответил Придд. Жоан не возражал. - Я буду приезжать. И звонить каждый день - пообещал сын.       Оказалось, в квартире была шумоизоляция. И рояль – настоящий старинный, который Тино купил у благообразной старушки по объявлению, теперь звучал, не беспокоя соседей. - Тетя сделала шумоизоляцию для тебя? – как –то спросил Эстебан. - Нет, что ты. Придд отчего-то смутился: - Она… она была странная. Слышала голоса, иногда по ночам выходила и могла уехать куда-нибудь на поезде в другой город. В больницу папа не хотел ее определять. А потом она стала кричать по ночам всякое. И тогда… тогда ее уже забрали. И решетки тогда же поставили. - Я думал решетки от воров. Первый этаж все-таки. - Ты не думай, она умерла не тут, а в больнице. - Знаешь, нельзя зарекаться ни от чего. Ни от тюрьмы, ни от психушки. Эстебан обнял Тино, а тот прижался к нему доверчиво и нежно: - Спой мне, - попросил он, - ты же забрал с собой гитару. - Ага. История стара, как мир – всегда есть зло, как ни крути, Но как положено, чисты и непорочны Небеса Я получил возможность жить и право следовать пути А право выбора – ну что же, это завоюю сам… Тино слушал так же, как слушал его самого Эстебан. А потом просил: - А давай ту. Про Волка. - Давай. Пусть судьба усмехнется криво, То за горло, а то – по шее… Пусть не выйдет уйти красиво, Наплевать! Уйду, как сумею.