*
Родители Хосока сильно удивляются, когда Хосок через год заявляет, что хочет навестить бабушку. Его глаза так искрятся желанием и детским предвкушением, что они не могут отказать. Бабушка Инсан только рада. Чон бросается в её объятия при встрече и не может отлипнуть. Он скучал по ней; по долгим вечерним разговорам, её теплу. Теперь он пробудет в деревне около месяца, что несказанно радует. Целый день Хосок помогает бабушке по хозяйству, старательно выпалывает сорняки с грядок. Он ходит в магазин за продуктами, а ещё чинит порожек. Честно говоря, выходит не очень. Приходится просить помощи у соседа, но ничего, главное — результат. — Ты хорошо постарался, Хоби. Скажи, что ты хочешь в благодарность за свои старания? — спрашивает Инсан, накрывая мальчишку по шею одеялом. Хосок уже не ребёнок, но этот жест внимания не вызывает у него раздражения, как у некоторых подростков, наоборот, заставляет по венам разливаться тепло. — Можно я утром схожу в лес? — несмело просит Хосок. — В лес? — удивлённо поднимает брови Инсан. — Да, аджума, я хочу сходить за малиной. Инсан лишь улыбается, а Хосок прячет взгляд и плотнее кутается в тёплое одеяло, думает, что ему сейчас откажут. Но вопреки ожиданиям он чувствует поцелуй в лоб. — Хорошо. Глаза прикрыты. Половицы заскрипели под весом старушки, с тихим стуком закрывается дверь, погружая комнату в темноту. Лишь лунный свет проникает в комнату, очерчивая силуэты мебели. Хосок чувствует, как проваливается в сон. Утром Хосок наспех перекусывает, выходит на тропинку, где не видно деревни, и срывается на бег. Боится, что Шухуа надоело ждать, и она больше не придёт. Проносящиеся пейзажи всплывают в памяти — он помнит дорогу. Нескошенная трава доходит Хосоку до груди, когда он сворачивает с тропинки к реке. Вот виднеется ива, что за год сильнее склонилась к реке. А рядом сидит она. Хосок останавливается, рассматривает её со спины. Всё то же платье, спутанные волосы чуть ниже лопаток. Шухуа палочкой ковыряет полоску песка у берега, рисует известные только ей узоры. Набрав в лёгкие воздуха, Чон подходит ближе и собирается поздороваться, как она делает это первой. — Я уже не верила, что ты придёшь. Шухуа поднимается на ноги и оборачивается. Между ними около пяти шагов, Хосок боится сократить это расстояние, напугать. Ё мягко улыбается. — Ты так вырос за год, тебя почти не узнать, — мягкая улыбка. Сама Шухуа не изменилась совсем. Будто Хосок уезжал не на год, а на неделю. Чон же подрос и удивляется, что Шухуа стала ниже на полголовы, хотя при первой встрече они были почти наравне. — Погуляем? Я, кстати, тебе подарок привёз, — Чон достаёт из кармана наклейки с животными. Шухуа подаётся вперёд, с интересом разглядывая новую вещь. — Красиво. Это мне? Хосок кивает и протягивает подарок Шухуа. Та тронута. Интересно, кто-нибудь дарит ей подарки в деревне? Хотя бы самые простые. В её глазах поблескивают слёзы. Неужели какие-то наклейки, которые есть у каждого ребёнка в городе, её так растрогали? Если да, Хосок привезёт ей ещё. — Спасибо большое. Шухуа зачем-то берёт эти наклейки и приклеивает к своей руке в ряд от запястья до локтя. Это выглядит странно, с учётом того, что они быстро отвалятся. Не то чтобы Хосок делал то же самое… Но почему-то мысль, что Шухуа всегда будет видеть его подарок, греет душу. Ё долго любуется, крутит перед собой руку и улыбается.*
Инсан не может не обращать внимания на прогулки Хосока, после которых он просто светится изнутри и подпрыгивает от счастья. Она думает, что он познакомился с какой-нибудь деревенской девочкой и влюбился. Вчера по дороге проходила дочь математика из местной школы, сияя довольной улыбкой. Наверное, это именно она. К концу третьей недели, сидя с ним вечером на улице, Инсан решается завести интересующий её разговор. — Кто она? Хосок вздрагивает и роняет блокнот, в котором он старательно выводил рисунок кота. С чего бы ему вообще рисовать кота? Кажется, такой был на одной из наклеек. Чон поднимает на неё вопросительный взгляд. — К кому ты ходишь гулять? Я не видела, чтобы ты водился с местными детьми, вот мне и интересно. Давай, ты можешь рассказать своей бабушке. Хосок долго собирается с мыслями. Инсан уже думает, что ответа не дождётся, что сильно её обижает. Она видит в молчании лишь недоверие. Вздохнув, Инсан поднимается со своего места и идёт в дом, Хосок за ней. — Её зовут Шухуа. Она моя ровесница, — выпаливает Хосок, когда они заходят внутрь. — Я даже не знаю, где она живёт, потому что она никогда не рассказывает ничего о себе. Инсан оборачивается, удивлённо распахивает глаза и оседает в кресло, хватаясь за сердце. Она учащённо дышит, пытается осознать услышанное. Испуганный Хосок бросается перед ней на колени. Подобное ему приходится видеть впервые. — Аджума, что с вами? — Хоби, зачем ты так шутишь? Мне ведь тяжело, — Инсан приподнимается в кресле, постепенно выравнивая дыхание. У Хосока слишком много мыслей в голове, чтобы сосредоточиться на одной из них. — Я не шучу. Я сказал правду. Вы знаете Шухуа? Вместо ответа Инсан поднимается с кресла и подходит к шкафу, долго вынимает из него вещи, пока не доходит до задней стенки. Там лежит фотоальбом. Сдув с него слой пыли, старушка подходит к внуку и опускается в кресло, открывает последнюю страницу и протягивает Хосоку. На чёрно-белом запачканном снимке две девочки-подростка. Одна с короткой стрижкой и большой заколкой. По родинке над глазом Хосок узнаёт в ней свою бабушку. Стоит перевести взгляд на вторую, как альбом выскальзывает из обмякшей хватки и с глухим стуком падает на пол. Рядом с его бабушкой стоит Шухуа. В школьной форме и с высоким хвостом. — Шухуа была моей лучшей подругой с первого класса, — тихо начинает Инсан, — мы были очень близки. Но в средней школе она ушла в лес и бесследно пропала. Это было чуть больше сорока лет назад. Хосок слушает и чувствует внутри разрастающуюся чёрную дыру. Этого не может быть. Шухуа не похожа на призрака. Как такое вообще возможно? Чон никогда не верил в мистику и подобные случаи. — Когда твой папа был маленьким, я запрещала ему ходить в лес. У меня самой был жуткий страх этого места. Но сейчас это чувство прошло. Это был единичный случай, который не должен повториться. Хосок сглатывает и чуть не плачет. Он уходит к себе в комнату и зарывается в одеяло с головой, засыпает он не сразу из-за навалившихся дум. После того дня я больше не приходил к Шухуа. Мне не хотелось верить, что это правда. Я поговорил с некоторыми жителями села, но никто мне не верил, что она существует на самом деле. Хосок уезжает расстроенным. Минхёк всю дорогу расспрашивает его, пытается понять причину грусти, но Хосок отмалчивается. Время лечит. Через месяц ему правда становится легче. Но полностью от мыслей избавиться не получается. Зачем Шухуа делает ему так больно? Знает ли она, что заставляет его чувствовать? А что чувствует она? Дружит ли она с кем-то? Если она давно мертва, видит ли её кто-нибудь, кроме Хосока? Может, она слишком одинока? Чону становится стыдно. Он уехал и не попрощался. Иначе говоря, сбежал. Хосок лежит в постели и закусывает губу. Сможет ли он вновь с ней встретиться после предательства? Какой же он дурак. Всё время пытался строить из себя взрослого парня, а испугался какой-то девчонки. Трус. — Хосок, ты, случаем, не заболел? — мать с волнением садится напротив, прикладывает ладонь ко лбу. Хосок отрицательно машет головой. Если Чон и болен, то одной девочкой, в глазах которой был спрятан такой необычный мир, а он не понял, не разглядел. — Мама, можно я и этим летом поеду в деревню? Чон настроен решительно. Женщина выгибает брови. — Тебе ведь там не понравилось. В прошлый раз ты вернулся такой подавленный… — Пожалуйста…*
Очередной провал.
— Ты не пойдёшь больше в лес, — уверенно заявляет Инсан, стоит Хосоку переступить порог её дома. Сумка соскальзывает с плеча и падает в ноги. Это не то, что Чон хочет услышать после долгой поездки. — Но… почему? — Мне не нравится эта идея. Ё Шухуа давно нет. Ты не мог её встретить. Я думаю, у тебя галлюцинации, поэтому я боюсь за тебя. Будь послушным мальчиком. — Аджума… — Даже слушать не хочу. Прости меня, Хоби, но так будет лучше. На ночь его запирают в комнате, несмотря на возмущённые протесты. И не важно, что сейчас даже не темнеет. Хосок пытается открыть дверь, но тщетно. Видимо, открывание замка скрепкой работает только в фильмах. Чон оглядывается и бьёт себя по лбу. Окно. Тысячу раз мысленно извинившись перед бабушкой, Хосок натягивает мешковатую чёрную толстовку и джинсы. И тихо, пытаясь быть максимально незаметным, выходит через окошко. Оно невысоко над землёй, Хосоку даже не приходится прыгать — лишь протянуть ногу и почувствовать твёрдую опору. А дальше — бежать. Чон останавливается только перед ивой, сгибается пополам и опирается о колени в попытках восстановить дыхание. От досады льются слёзы. Шухуа тут нет, она не ждёт его. Хосок не думал, что это место может выглядеть так угрюмо. Солнце начинает свой путь за горизонт, ещё светло, но это на час-полтора. Хосок потеряно крутится вокруг себя, смотрит на реку, поле и лес, пытаясь выцепить взглядом в зелени белое платьице. Пустота. Дорога в малинник совершенно не запомнилась, но Хосок уверенно бежал по лесу, едва успевая раздвигать ветки и защищать своё лицо. Увы, нужного места он так и не нашёл. Зато спустя полчаса пустой беготни и выкрикивания чужого, но такого близкого имени, он не заметил, как угодил в какую-то яму. Это что, ловушка для животных? Вот тут стало страшно. Яма метра два с половиной в высоту, Хосок пытается выкарабкаться, но не может, он скользит вниз, края осыпаются следом. — На помощь! — кричит Чон, но его не слышат. Но отчаяние заставляет повторить фразу ещё несколько раз. Хрустит ветка. Затем шелестит трава. Сверху определённо кто-то есть. А что, если это дикий зверь? По вискам бежит холодный пот, а тело бьёт крупная дрожь. По приближении шагов, Хосок всё больше опускается вниз, садясь на дно. Его воображение рисует несколько вариантов его кончины, как с края заглядывает… Шухуа? Хосок не думал, что он будет настолько рад её видеть. Чон подскочил на ноги от счастья. Внутри будто появилась энергия жить. — Привет, прости меня, пожалуйста. Я сбежал прошлым летом. Но я так скучал. Я… Я. — Тшш… Шухуа прикладывает пальчик к своим губам, требуя замолчать и успокоиться. На некоторое время она исчезает из виду, а потом наклоняет ветку близстоящего дерева максимально вниз. У Хосока получается ухватиться за конец и подняться. Оказавшись снаружи, Чон падает на колени, не веря своему счастью. - Звал меня? — Да. — А зачем? Шухуа опускается напротив, прикрывая ноги платьем. В этом нет нужды, Хосоку стыдно даже поднять на неё взгляд. — Прости меня. Прости, за то что сбежал. Хосок по-детски теребит подол толстовки и мечтает провалиться под землю. Или обратно в яму. Тоже неплохой вариант. Шухуа молчит. Водит взглядом и наконец наклоняется, чтобы посмотреть в чужие глаза. — Ты узнал что-то обо мне, да? — Угу. — Поэтому я не хотела рассказывать. Ты бы просто не понял. Не знаю точно, что тебе рассказали, но, кажется, правдивое в этом было. Пойдём. — Куда? Хосок резко вскакивает и тут же морщится. У него ноет ушибленная коленка. Шухуа берёт его за руку и тянет вглубь леса. Её руки холодны. Чон впервые чувствует её прикосновение, он даже подумать не мог, что от пальцев, крепко сжимающих его собственные, может веять таким холодом. Хосок будто только сейчас окончательно осознаёт, кто перед ним. Лес сгущается. Мелкие растения тянутся вверх, жадно хватая лучи солнца, которого тут так не хватает. Становится по-настоящему жутко. Если бы не Шухуа, идущая спереди, то Хосок бы давно закричал. — Куда ты меня ведёшь? — пытается вывести на разговор Хосок. Ё молчит, но её рука заметно напряглась и покрылась мурашками. Ей самой неуютно находиться в этой части леса. Деревья расступаются. Они выходят на берег той же самой реки или её притока. Не важно, что бы это ни было, больше похоже на болото. В свете уходящего солнца, поблёскивает опасным чёрным цветом, а берега затянуло трясиной. Пахнет отвратительно. — Тут, — на выдохе произносит Шухуа и опускается на колени. Приход сюда вымотал из неё столько сил, что она не держится на ногах. Хосок не совсем её понимает. Ходит вокруг, пока взгляд не останавливается на кувшине под деревом, осколки которого спрятались в траве. На стволе этого дерева выделялось странное пятно, потускневшее от времени. «Возможно, это кровь», — проносится в голове Хосока. — Тут это случилось, — Шухуа бросает камень в воду, трясина расходится с мелкими волнами в сторону. Хосок подходит ближе и заглядывает в воду. Чон готов поклясться, что на дне он увидел заржавевшее лезвие ножа. Хосок нервно сглатывает и отступает назад, плюхается рядом с Шухуа. Тишина. Кажется, в это место не добирается даже сама жизнь. Деревья выглядят мрачно, вода не течёт. Где-то квакала лягушка, да и та недолго — прыгнула в воду и скрылась из виду. Хосок смотрит на Шухуа и пытается понять, что она чувствует. Боль, определённо. Грусть. Тоску? — Мы приходим издалека, пересекая океаны времён. Мы идём из мест, которые однажды оставили позади, — начинает петь Шухуа. Её мягкий голос заставляет жидкое тепло разливаться в груди Хосока, который боится даже голову поднять, вслушивается.Мы ищем любовь В сердце каждого человека. Мы ищем причины, которые сможем понять.
Хосок не выдерживает, прикладывает ладонь к груди и чувствует сбитое с ритма биение сердца. Это и есть любовь? Почему же вместе с теплом чувствуется такая тоска? Шухуа здесь, рядом, но сможет ли он признаться в своих детских чувствах? Больше сорока лет, а Ё совсем не меняется. Она навсегда останется подростком. Ребёнком, бережно сотканным из лучей солнца. А Чон вырастет, возможно, зачерствеет или, что ещё страшнее, забудет.Мы следуем за нашими надеждами И никогда не сдадимся, Пока мы не найдем Тепло солнца,
Шухуа видит его внутреннюю борьбу. Пододвигается ближе и отнимает от груди горячую ладонь, кладёт на неё свои. Тепло импульсами разносится по коже, заставляет впервые за годы почувствовать себя живой, словно их и не было. Она обычная школьница, сбежавшая на свидание. Вернётся домой и получит от матери, что гуляла до поздна не пойми где. Лучше бы так, лучше бы ругали, чем вновь чувствовать пустоту и одиночество, смертельную скуку.Мы сияем Сквозь любовь. Мы Дети солнца.
К концу песни голос Шухуа дрожит, срывается. Ё поджимает нижнюю губу и сдерживает слёзы, лишь бы не расплакаться. Хосок смотрит так, будто наконец понимает. Осознаёт, где он и с кем. Чувствует её. Шухуа хочет, чтобы её пожалели, но одновременно боится показать слабость. Забавно, что человек может чувствовать одновременно такие разные эмоции. Но чувствует, значит, живой. Хосок сдаётся первым. Подаётся вперёд и обнимает, прижимает к себе. Не обращает внимания на холод кожи. Ткань на плече пропитывается слезами. Каким бы Чон сейчас не храбрился, он в полном замешательстве. Что делать, что говорить. Но что-то подсказывает, что молчать — худший вариант. — Что это за песня? — Хосок пугается того, как тихо звучит его голос, выдаёт лёгкую дрожь. — Моя мама пела мне её. Она говорила, что если дети умирают, и их души не находят покоя, то их забирает себе солнце, — Шухуа всхлипывает, — оно их согревает и дарит надежду. — А потом? — А потом они заново рождаются. — Вот как? Шухуа льнёт всё ближе, жадно впитывает тепло. Хосоку не жалко. Он проводит рукой по спине. Сначала осторожно, неуверенно. Потом ещё раз и ещё. — Я даже не могу себе представить, что ты чувствовала всё это время, — честно признаётся Чон. — Не важно. Главное, что происходит сейчас. Сейчас я счастлива. Шухуа отстраняется, вытирает дорожки слёз с лица. Она сейчас выглядит настолько хрупкой, что у Хосока появляется желание защитить, спасти, помочь. Чон открывает в себе эти желания совершенно неожиданно. — Кто это сделал? В глазах Шухуа на секунду появляется странный блеск, не присущий ей. Это не слёзы. Это старательно задушенное ей самой, но не до конца, желание отомстить. Ё медленно приближается, обжигая холодным дыханием кожу у уха. — Чхве Уён, — шепчет Шухуа, а по коже Хосока бегут мурашки.